Синонимия и проблема лексического выбора

Лексическая синонимия как универсальное явление языка, в 60—80-е гг. XX в. рассматривавшаяся преимущественно с системоцентрических позиций, в лингвистическом контексте рубежа веков естественно соотносится с русской языковой картиной мира, с речевым портретом нашего современника; лексические синонимы предстают как важное средство переработки внеязыковой информации. М. В. Никитин справедливо подчеркивает, что «синонимия — не только словарная данность, но еще больше коммуникативно-прагматическое речевое действие» (Никитин, 2007, 394), связанное с интенциями говорящего (пишущего). «Все поступающие извне языковые впечатления органически врастают в языковой мир личности. Они модифицируются, окрашиваются по-иному, подвергаются иной фокусировке в той уникальной среде, которая составляет языковой мир данного человека» (Гаспаров, 1996, 15). Возможности такой индивидуальной окраски, фокусировки в значительной степени определяются теми синонимическими ресурсами, которыми может активно пользоваться языковая личность. В то же время «неопределенность и размытость, диссипированное называние с точностью до квазисинонимического множества и даже шире — с точностью до ассоциативного поля — представляют собой характерную особенность обыденного сознания» (Караулов, 2006, 101).

Носитель языка, имея в своем распоряжении более или менее широкий круг лексических единиц, способных по-разному выразить сходное содержание, нередко оказывается перед необходимостью лексического выбора: «С того момента, как мы оказались перед фактом произнесенного (написанного) слова, мы вступили в стилистическую фазу интенций говорящего. А это значит, что говорящий, оценив свою речь, оценил и себя как личность, способную выразить мысль данным способом, желающую это сделать и совершившую это. Выбранный им языковой знак выполнил роль означающего такой категории как отношение человека к языку (курсив наш. — В. Ч.)» (Винокур, 1989, 11). Выделенные ван Дейком когнитивные стратегии, стратегические шаги — «пояснение», «уточнение», «поправка», «усиление», «повтор», «смягчение», «установление контраста» (Дейк, 1989, 278, 297—298) — непосредственно связаны с использованием синонимов.

Проблема синонимии в современном ее понимании неразрывно связана с проблемой языковой личности, поскольку владение разными способами общения при выражении сходного содержания, связанное с оперированием языковыми средствами, предполагает отношение к языку говорящего. Носитель языка, имея в своем распоряжении широкий круг альтернативных средств для выражения сходного содержания, с большей или меньшей степенью осознанности осуществляет лексический выбор, обнаруживая при этом черты своего речевого портрета. «Акт предпочтения одного языкового средства другому — так же, как и степень его осознанности, — это и есть сам говорящий, „образ автора“ данного высказывания» (Винокур, 1989, 19). Степень свободы владения языком определяет и возможность оперирования синонимическими средствами. Важно еще раз подчеркнуть, что коммуникативная предназначенность синонимов в значительной степени определяется существующими между ними различиями: «Цель коммуникации состоит не в том, чтобы дублировать значения слов, а в том, чтобы адекватно выразить соответствующие мысли. Именно для точного выражения нетавтологических мыслей требуется как раз контекстуальное подтверждение различий так называемых синонимов» (Колшанский, 1980, 109). Приведем один показательный пример, в котором намеренно сталкиваются две лексических единицы, связанные с одним фреймом, но не пересекающиеся в узусе.

— Недавно специально позвонила своим друзьям-филологам: «Скажите, как заменить слово тусовка?» А они мне спокойно отвечают: «Это новое слово двадцатого века, которое заменить нельзя». Теперь, когда я звоню подруге, то сообщаю: «Я еду на… раут». Ненавижу эти идиотские «тусовки», они отнимают жизнь (Т. Окуневская. Черные розы моей жизни).

Синонимия связывается с той степенью точности, которую в процессе коммуникации определяет для себя говорящий. По справедливому замечанию М. И. Черемисиной, создается некоторый «зазор» между тем минимумом различий, которые необходимы и достаточны, чтобы обеспечить элементарное взаимопонимание, решение «грубых» коммуникативных задач, и тем максимумом различий, который может обеспечить система в данный момент. «В каждой конкретной ситуации говорящий сам определяет ту степень точности, которая его удовлетворяет. Тем самым он сдвигает границу необходимого и достаточного его „минимума“: чем к большей точности он стремится, тем меньше остается для него взаимно эквивалентных форм, тем меньше зазор между требуемым и возможным» (Черемисина, 2004, 21).

Нередко сопоставление или противопоставление даже двух слов-синонимов в минимальном текстовом фрагменте или в нескольких диалогических репликах служит действенным приемом создания речевого портрета, позволяет отразить разные точки зрения на ситуацию. Так, сопоставление нейтрального украсть и грубопросторечного спереть в приводимом ниже текстовом фрагменте отражает окрашенное юмором авторское восприятие неожиданной ситуации (совпадающее с коллективной точкой зрения) и серьезное, почти трагическое восприятие Станиславского.

Когда-то в Художественный театр пришел Рыков. Он тогда являлся Председателем Совета Народных Комиссаров. Разделся, как было заведено, в комнатке позади правительственной ложи. Посмотрев без скуки скучный спектакль, предсовнаркома похлопал, сколько положено, в ладоши, поблагодарил исполнителей и стал одеваться. Глядь, а галош-то нет, сперли галоши. В уборных, плотно прикрыв двери, хохотали актеры. Администраторы растерянно бегали туда и сюда. А Станиславский, сжав ладонями свою голову земного бога, переживал комическое происшествие как великую трагедию. Он повторял и повторял:

— Какой позор! Какой позор! В Художественном театре у председателя почти всей России галоши украли.

Очень похоже на анекдот. Но это непридуманная правда (А. Мариенгоф. Мой век, мои друзья и подруги).

Акцент, сделанный на одном из нескольких конкурирующих лексических средств, выявляет индивидуальную систему ценностей, демонстрирует особые очертания картины мира, показывает способность учитывать в речевом поведении разнообразные компоненты ситуации. Очень часто поиски и осуществленный выбор синонимов мотивируются осознанной или интуитивной потребностью дать наиболее выразительный сигнал адресованности. Как отмечает Е. С. Кубрякова, оперативная роль слова заключается в том, чтобы осуществить «стыковку» знаний говорящего со знанием его партнера (Человеческий фактор в языке, 1991, 103).

Современные подходы к синонимии соотносятся с достижениями когнитологии, поскольку оперирование синонимами — один из процессов, ведущих к добыванию нового знания. Механизмы синонимических замен можно связать с «принципиальным свойством человеческой психики — ее пластичностью»: «человек формирует нужные ему блоки в зависимости от контекста, т. е. не одним определенным способом, как задано программой, а любыми способами, полезными в каждом конкретном случае» (Фрумкина, 1995, 113). Синонимия рассматривается как «текстовое средство пробуждения рефлексии» (Богин 1992). Говоря о рефлексии, Г. И. Богин отмечает, что благодаря ей меняется отношение субъекта к наличному опыту, окрашивающему новый образ. Рефлективная деятельность человека — «это индивидуальная проекция социального опыта» (Богин, 1989,19—21). Актуализация синонимов в современной речи часто связывается с их метаязыковой функцией, которая эксплицирует рефлексивную деятельность говорящего (метатекст — высказывание об основном тексте).

Приведем показательный пример, где экспликация размышлений авторов над самим процессом формирования нового синонимического ряда показывает, как складывались в определенном социуме лексические предпочтения.

То явление, которое позже назвали диссидентством, возникло незаметно. Собственно, когда его участники получили это иностранное или, все и кончилось. Не зря сами диссиденты неохотно называли себя так, предпочитая дословный перевод — инакомыслящие. Это было все же теплее чужеродного звучания с присвистом: диссидент. В литературоцентристском российском обществе эти нюансы имеют значение. Поэтому и слово инакомыслящий тоже не вызывает очень уж положительных эмоций, как любое слово с отрицанием и противопоставлением (анти-, контри т. п.). Название правозащитники оказалось удачнее — в нем звучала «правота» (П. Вайль, А. Генис. 60-е. Мир советского человека).

М. В. Ляпон связывает синонимию с речевым выражением интравертного типа личности, с рефлексирующим «я» говорящего, со свойственным ему «блужданием вокруг денотата» (Ляпон, 1995, 263—264). Для интроверта характерен «контроль за каждым шагом вербализации: состояние „ловлю себя на слове“, в принципе знакомое любому носителю языка, при интроверсии — неотъемлемая составляющая речевого поведения в целом, его доминанта» (Ляпон, 2000, 203).

Ряды текстовых синонимов, нередко следующих один за другим или пересекающиеся, являются заметной приметой текстов рефлективного характера и, как правило, обнаруживают своеобразие авторского «я». Приведем пример.

Мы хотим похудеть. А зачем нам, собственно, худеть? Ведь во многих культурах худоба не ценится, воспринимается как признак болезни. В русском языке худой — синоним плохого; в прошлом веке во всех слоях общества, кроме аристократического, любили пухленьких, полненьких, лямпам-пончиков, восторгались округлостями, в купчихах ценились дородность и стать… (Т. Толстая. 90—60—90).

Концентрация в высказывании нескольких синонимов вскрывает разные стороны денотата, неоднозначность качественных характеристик. Особой прагматической значимостью характеризуются случаи намеренного противопоставления синонимов.

Синонимы можно рассматривать как специальный лексический интерпретационный инструмент, обеспечивающий гибкость речевого поведения, который позволяет фокусировать внимание на очень существенных для процессов порождения и восприятия речи отношениях тождества и различия.

Использование синонимов предопределяется выделенными в психолингвистике механизмами смысловых замен, когнитивного и коммуникативного контроля. Глубинная мотивация использования синонимов в тексте связана с внутренней диалогичностью процесса мышления, стимулирующей нюансировку понятия с учетом позиций коммуникантов. Синонимические связи слов в их коммуникативной предназначенности соотносятся с психолингвистическим пониманием соотношения сходства и различия: «Сходства (как, впрочем, и различия) во внешнем и внутреннем мире способны перевыражаться, и еще одно из определений рефлексии — перевыражение одного в другом» (Богин, 1989, 62).

В закономерностях синонимического варьирования проявляются характерные для современного человека формы концептуализации действительности, просматриваются контуры наивной картины мира; осуществленный выбор синонимов эксплицирует усилия говорящего, связанные с поиском адекватных замыслу и ситуации лексических средств, обнаруживает вкусовые речевые предпочтения и внутренние запреты.

Оперирование синонимами — один из процессов, ведущих к добыванию нового знания. Само понятие синоним, являясь компонентом «наивной филологии», входит в лингвистический терминологический аппарат носителя языка и часто используется в речи.

Это такая наша беда — многословие. Если есть одно определение и десять к нему синонимов, мы впариваем в речь все одиннадцать слов сразу. Мы — народ неточный, мы—народ чрезмерный (Г. Щербакова. Уткоместъ, или моление о Еве).

Впервые в жизни я слышал, чтобы отец так кричал. Я бы даже сказал — орал, хотя мама с детства приучила меня к тому, что в отношении родителей нельзя употреблять грубые слова даже в мыслях. Папа не может орать, он может говорить на повышенных тонах, не более того. Тем более папе нужно беречь связки. Но сейчас он именно орал, какие бы синонимы и эвфемизмы ни предлагали мне хорошее воспитание и толковые словари (А. Маринина. Замена объекта).

Использование синонимических средств как инструмента метаязыкового комментария — один из надежных способов обозначить свои речевые предпочтения. Этим инструментом говорящие пользуются в речи очень часто.

Анализ функционирования синонимов в современных средствах массовой информации демонстрирует важную особенность современной речи — рост в ней личностного начала (осознание говорящим в речи своего «я», установка на максимальное самовыражение), диктующий потребность в новых, обычно более экспрессивных средствах выражения.

Нередко говорящий, носитель литературного языка, предлагая сниженное слово в качестве синонима слову нейтральному, эксплицирует в метаязыковом комментарии свое отношение к той или иной новой языковой единице.

Есть артисты, что, как говорится, тащатся от казино, проигрывают свои гонорары при первой возможности (газета «Дамский угодник», 1998).

Такое случается часто: вы хорошо провели время на пляже, позагорали, покупались, а на следующий день на губе вскочила простуда. И хоть в данной ситуации этот диагноз режет ухо, именно так называют в народе герпес («Известия», 10.09.1996).

Добывается такая одежда в магазинах сэконд-хэнда — название хоть и новое, английское, не всегда понятное старшему поколению, сроднившемуся с комиссионками, означает практически то же самое: поношенные вещи, товар из вторых рук («АиФ», 1996. № 47).

Бардак (не в строго литературном значении этого слова, а как синоним развала) и порядок — вот та шкала ценностей, на которой чаще всего размещают свои оценки происходящего на заводе рабочие («Известия», 15.07.1996).

Последний пример особенно показателен для газетной речи последних лет с ее принципиальной открытостью, готовностью к обновлению стереотипного узуса, необходимостью заполнять референциальные лакуны (называть новые социальные, экономические, культурные реалии, по-новому оценивать старые) (Кокорина, 1996,170).

Метаязыковой комментарий выполняет важные коммуникативные функции: позволяет говорящему информировать адресата о своих интенциях, акцентировать внимание на самых важных моментах сообщения, проявлять заботу об адекватном понимании сообщаемой информации, при необходимости смягчает категоричность суждений адресанта, обеспечивая тем самым гармоничность и эффективность общения.

Так называемые рефлексивы отражают изменения речевого вкуса, динамические процессы стилистического снижения литературной речи, перераспределение активного и пассивного словаря (Вепрева, 2000, 27—28). Именно использование синонимов (и системных, и речевых) в качестве средства метаязыкового комментария — один из самых надежных способов для говорящего или пишущего обозначить свои речевые предпочтения, обнаружить черты своей языковой личности. Стремление дистанцироваться от избранной тактики речевого поведения часто заставляет авторов одновременно с использованием синонима давать сигнал чужеродности текстового вкрапления (часто таким сигналом служат кавычки).

Я из тех, кто со связями, я деловой человек, делец и это слово мне больше нравится, чем, видите ли, бизнесмен. Грубее, да, проще — но точно и порусски (А. Слаповский. Висельник).

— Парадиз какой-то, — перенимая Катину повадку, подумал он, но тут же с несвойственным ему буквоедством поправился: — Нет, рай — это когда ты не знаешь, тепло тебе или холодно, одет ты или нет, сыт или в брюхе волки воют. Рай — это когда у тебя нет того, что чувствуют, когда тебе безо всего хорошо и ничего не нужно (П. Крусанов. Бом-бом).

Он посылает нам какие-то «меседжи», которые мы по глупости не слушаем. Если бы чаще прислушивались к этим посланиям, то можно было бы избежать очень многих неприятностей («АиФ», 1995. № 49).

Разве случились бы бесчисленные в российской истории перевороты, бунты, смены курсов, лжедмитрии, разоблачения власти и претендентов на нее, если б хоть когда-нибудь мы, русские, жили бы, как живут «за бугром». Бугор — это волшебная черта, которая отделяет несчастные страны от благополучных («Известия», 28.11.1998).

В последнем примере нейтральный синоним за границей, как это часто бывает, не назван, но взятый в кавычки жаргонизм, весьма распространенный в современном узусе, отсылает адресата к кодифицированному синониму.

Степень разнообразия и активности метаязыкового комментария во многом зависит от уровня владения языком. «Чем выше уровень владения языком, тем более внимателен и критичен говорящий при отборе языковых средств для выражения своих мыслей, тем чаще он задумывается над выбором той или иной номинации и стремится поделиться с адресатом своими размышлениями и оценками по поводу уместности использования данного языкового средства» (Кормилицына, 2000, 91).

Придавая объемность изображаемому, представленные в текстах ряды синонимов во многих случаях создают некую семантическую диффузность, в которой находит отражение отмечаемая Н. Д. Арутюновой тенденция к усилению неопределенности в русском языке, согласующаяся «с некоторыми чертами национальной ментальности, в частности с ее дистанцированностью от действительности» (Арутюнова, 1996, 83). Повторение большого словесного комплекса, насыщенного синонимами, часто используется говорящим как прием, служащий заполнению паузы обдумывания (пауза хезитации) при поисках и оформлении содержания речи.

Как уже отмечалось, концентрация в высказывании нескольких синонимов обнаруживает рефлексию говорящего, вскрывает разные стороны денотата, неоднозначность качественных характеристик. В то же время в повседневных высказываниях, как устных, так и письменных, не отличающихся особым вниманием к форме выражения, наблюдается словесная избыточность, выражающаяся в совместном, но не дающем смыслового приращения употреблении синонимов (ср. примеры из устной речи в СМИ: «Георгий Капралов — это было для меня откровением и почти открытием — пишет стихи»; «Это была очень большая, очень сложная, непростая работа»; «Тема союза России и Белоруссии очень важна, и не хотелось бы, чтобы ее растащили на всякие мелочи, глупости и пустяки»; «Не секрет, что нам необходимы и нужны деньги»). В таком использовании синонимов проявляются попытки заполнить паузы в процессе речепорождения, создать внешнее впечатление весомости высказывания, претенциозно акцентировать квазиразличия у очень близких по значению слов.

Думаю, именно эта наша спайка, тандем, пара, союз должны дать хороший результат (Петербургский журнал «Город», 2002. № 35).

Встречаем наших прославленных спортсменов! Елена Бережная и Антон Сихарулидзе! Овации и аплодисменты! (Ведущая шоу «Звезды на льду», Ледовый дворец. 28.05.2004).

Территориальные образования в недавнем прошлом не просто игнорировались, а вообще не принимались во внимание («Вестник „Единой России“», 2003. № 16).

Тавтологический повтор, не обусловленный специальными коммуникативными задачами, нежелателен и обусловлен обычно психологическими трудностями, связанными с поиском нужных средств выражения и с отсутствием выработанных навыков оптимальной стилистической организации речи.

Строя высказывание в устной или письменной речи, необходимо учитывать, что «логическое ударение воспринимается именно на втором из двух смежных синонимов, потому что в момент прочтения первого синонима читающий еще не знает, что далее последует второй. Лишь прочитывая второй синоним, читающий осознает, что пишущий сосредоточивает внимание на уточненном понятии, и второй из двух смежных синонимов воспринимается обычно как ударный, является в восприятии читателя логически выделенным» (Мучник, 1994,27).

Как уже отмечалось, синонимия «запрограммирована» на наиболее точное воплощение коммуникативных намерений говорящего. В умении выбрать из множества возможных средств выражении мысли то, которое в наибольшей степени соответствует особенностям ситуации, проявляется так называемая селективная способность человека, владеющего языком.