В. Воля. 
Педагогическая антропология

Глава XXX. Воля. Вступление. Различные теории воли.

• 1. В первой части нашей «Антропологии» мы изложили явления сознания; во второй до сих пор мы занимались чувствованиями; теперь же нам предстоит изложить третий вид душевных явлений, которым придают общее название явлений воли. Такое деление психических явлений на три области очень старо. Основы такого разделения психических явлений мы встречаем в общечеловеческой психологии, как она выразилась в языке народов: везде язык разделил ум, сердце и волю.
• 2. Не нужно большой наблюдательности, чтобы каждый мог заметить в себе эти три сферы душевной жизни, в которых душа по существу своему, стремящемуся к жизни, т. е. к деятельности, работает без устали. Первая из этих сфер дает человеку умственную, или теоретическую, жизнь; вторая — жизнь чувства, или, как обычно говорят, дает жизнь сердца, а третья — жизнь действия, или жизнь практическую.
• 3. Само собою разумеется, что ни один человек не живет и не может жить исключительно в одной из этих сфер и что явления всех трех перемешиваются не только в жизни каждого человека, но даже в каждом полном и законченном душевном акте. Однако же всякий, кто наблюдал над людскими характерами, замечал, вероятно, что в одном характере преобладает деятельность ума, в другом — деятельность сердца, в третьем — деятельность практическая, или деятельность воли. Это различие так заметно, что, может быть, именно его, а не темпераменты, следовало признать основным принципом разнообразия людских характеров.
• 9. На основании этих-то соображений мы не делим душу на области, но делим душевные явления на те отделы, на которые они сами собою распадаются очевидно для всякого сознания .

Глава XXXI. Физическая теория телесных движений.

13. Всякое физическое движение — совершается ли оно вне нашего организма или в нем, выражается ли оно в биении сердца, в обращении крови, в движениях мускулов — всякое такое движение не может совершаться иначе, как потребляя большее или меньшее количество живой физической силы. Всякая же живая физическая сила почерпается не иначе, как из общего источника всех физических сил — природы. Для нашей планетной системы таким источником является Солнце с неизмеримо громадным запасом движений, вызванных в нем неизвестною для нас причиною. В частности же, для человеческого организма запасным источником, или, вернее, запасною кладовою физических сил, является масса крови, вырабатываемая из внешних для организма запасных материалов, вносимых в организм процессом питания и дыхания. Эти-то пищевые материалы и суть истинные запасы потенциальных сил, скопленных из сил, распространяемых Солнцем, которые всегда могут превратиться в организме в живые действующие силы. Всякое физическое движение в организме совершается не иначе, как потребляя данное количество живых сил, почерпаемых всеми частями организма из общего их источника — из массы крови. Распределение этих запасных сил по организму и переработка их в живые действующие силы совершаются или сами собою, по законам организма, или под влиянием внешних впечатлений, или, наконец, под влиянием произвола, направляющего эту переработку сил в ту или другую область психофизической деятельности.

Глава XXXII. Физиологическое объяснение произвола движений.

• 1. Наблюдая над движениями, совершающимися в пашем организме или совершаемыми им, мы легко заметим резкое различие в этих движениях. Одни из них совершаются сами собою, не только помимо нашей воли, но даже помимо нашего сознания, как, например, движения желудка, отчасти биение сердца и т.и.; другие движения совершаются помимо нашей воли, хотя, обращая на них внимание, мы можем сознавать их и можем, если захотим, иметь на них более или менее заметное произвольное влияние, таковы дыхание, мигание, зевота, судорожные и вообще рефлективные движения всякого рода, невольно возникающие при каких-нибудь волнениях души. Третьего рода движения мы совершаем произвольно. Но, спрашивается, чем же существенно отличаются произвольные движения от рефлективных, или непроизвольных? Существенную, непереходимую черту между ними кладет единственно чувство усилия: для того чтобы произвести произвольное движение, мы употребляем заметное для нас усилие, тогда как движения непроизвольные происходят сами собою, не только без всякого заметного усилия с нашей стороны, но даже так, что мы, напротив, должны употреблять заметное усилие, если захотим задержать или остановить их, как, например, для того чтобы задержать зевок, невольный смех, не мигнуть глазом и т. п. На основании присутствия или отсутствия этого особенного чувства усилия, и только на этом единственном основании, мы отделяем движения произвольные от непроизвольных.
• 6. Единственный путь для изучения душевных явлений есть путь психологического самонаблюдения, а не физиологического наблюдения. Для наблюдения всякий человек есть машина, кроме того, который наблюдает; только для самонаблюдения человек перестает быть машиной и делается существом, действующим сознательно и произвольно.

И. Соединим же теперь в нескольких словах сделанные нами выводы. Без организма и пищи нет питания; без питания нет в организме физических сил; без физических сил нет возможности физических движений. Но эта возможность не перейдет еще в действительность, если (этот) процесс не будет вызван какою-нибудь причиною. Этою причиною могут быть или другие физические силы, или нефизическая сила души. Под влиянием первых причин происходят действия автоматические, или рефлективные, которые могут иногда сознаваться душою, иногда не сознаются ею, но принцип которых, во всяком случае, лежит вне души. Но кроме этих рефлективных и полурефлективных непроизвольных движений есть еще и такие, средствами которых являются те же физические силы и их передвижение и преобразование; но причиною самих этих передвижений и преобразований является не что-нибудь, лежащее вне души, но сама душа. Для того же чтобы направлять процесс выработки физических сил, душа сама должна иметь особую силу. И эту-то силу души мы называем волею.

12. Мы указываем на необходимость различать действия рефлективные от действий произвольных и между самими рефлексами различать рефлексы, установленные уже природою, от рефлексов, установленных привычкою .

Глава XXXIII. Механическая теория воли

12. Для того чтобы дитя убедилось, что предмет недосягаем, ему нужны неоднократные опыты тщетности его усилий достать недосягаемый предмет. Только опыт убеждает человека, что он не все может, чего хочет, и, таким образом, только опыты отделяют решимость от желания. Вначале же желать и решиться значит для человека одно и то же; в этом может убедиться всякий, кто только наблюдал над развитием младенца, дитяти и даже юноши. Чем более неудач в своих попытках испытывает человек, тем далее становится у него желание от решимости. Признав же этот факт, мы увидим, что решимость есть не что иное, как вполне образовавшееся желание, желание, одолевшее в душе все другие представления. Только когда душа достигнет такого единства и такого сосредоточения всех своих сил в одном желании, только тогда тело начинает ей повиноваться.

Глава XXXV. Объективная воля по фактам естественных наук: учение Дарвина

17. Учение Дарвина есть, по нашему суждению, не только такое учение, которое придает живой смысл всему естествознанию и может сделать его самым могучим образовательным предметом для детства и юности, но и заключает в себе глубокий нравственный смысл. Оно фактически показывает нам, что мы живем посреди великого процесса творчества и вечного совершенствования, двигателем которого является неведомая, но чувствуемая нами причина, перед которой и самый гордый ум склонится с благоговением. Прискорбно видеть, что положительное тупоумие одних и лихорадочный бред других не позволяют идее Дарвина принести в области воспитания всей той практической пользы, которую она принести может.

Глава XXXVI. Психологические выводы из теории

Дарвина

• 1. Физиологическая и механическая теории воли рассматривают ее как явление, обнаруживаемое индивидуальными сознательными существами в произвольных движениях как внешнем выражении их способности чувствовать. Обе эти теории, следовательно, принимают волю как явление индивидуальное, замечаемое человеком прежде всего в самом себе, и потому как явление субъективное. Философские же теории, наоборот, берут волю как нечто объективное, вне человека действующее, действующее и в человеке, но как в одном из организмов природы, неведомо и неотразимо для него самого. Дарвин сосредоточил для нас те наблюдения и выводы естествознания, из которых мы можем получить основанное на фактах понятие той объективной воли, о которой Гегель и Шопенгауэр только фантазируют.
• 4. Резкое различие между приспособлением человека к условиям жизни и приспособлением к ним других животных и растений заключается в том, что в животных и растениях всякое новое приспособление как форм, так и инстинктов сохраняется наследственною передачею этих приспособлений, помимо сознания, в самом организме. Ласточка, никогда не видавшая, как выот гнездо птицы ее породы, начнет вить его, когда придет пора, точно так же, как вили ее родители. Совершенно не то видим мы в истории человеческих приспособлений. Дитя европейского живописца, перенесенное в младенчестве в Китай, может быть, и проявит наклонность и способность к живописи, но к живописи китайской, и не обнаружит ни малейших понятий о перспективе, как бы эти понятия ни были присущи его родителям. Дитя величайшего музыканта, заброшенное в младенчестве на дикий остров, начнет свое музыкальное образование с диких, раздирающих слух звуков. Мы не заметим в таких детях никаких наследственных приспособлений, сделанных бесчисленными их предками, и им придется начать эти приспособления снова. Следовательно, смотря на приспособление человеческого ума как на дальнейший ход органических приспособлений природы, мы должны признать, что этот ход принял в человеке иное направление, совершенно чуждое всему остальному органическому миру.
• 5. Мы не отрицаем, что и в человеческом организме действует закон органической наследственности как в отношении органов, так и в отношении привычек и наклонностей; но только думаем, что эта органическая наследственность, имеющая все еще большое значение в индивидуальных характерах, не имеет уже почти никакого значения в том, общем для человечества приспособлении к условиям жизни, которое передается уже не органической наследственностью, а исторической преемственностью. Вот почему, приписывая немаловажное значение влиянию произвольных усилий, оказываемых человеком на изменения в своем собственном организме, мы никак не ожидаем, чтобы эти усилия могли со временем ускорить до чрезвычайной степени движения человека, дать ему громадную физическую силу или вырастить ему крылья. Сила человека — его паровые машины; быстрота его — его паровозы и пароходы; а крылья уже растут у человека и развернутся тогда, когда он выучится управлять произвольно движением аэростатов. Он и теперь уже бегает быстрее оленя, плавает лучше рыбы и скоро, вероятно, будет летать неутомимее птицы. Ход приспособлений к условиям жизни принял у человека, следовательно, совершенно новое направление, чуждое другим организмам земного шара.
• 6. Другое резкое различие человеческого приспособления к условиям жизни заключается в том, что, тогда как животное неудержимо повинуется стремлению организма к жизни и все его действия объясняются только этим стремлением, человек, как мы видим, может вооружиться против самого этого стремления, подавить и отторгнуть его. «Кто может умереть, того нельзя ни к чему принудить», — говорили римляне; но умереть произвольно может только человек, и потому вся громадная сила природы уступает воле человека, который может пренебречь своими органическими стремлениями: не повиноваться тому голосу природы, которому животные и растения и не пытаются не повиноваться.
• 7. Третье различие заключается в том, что в великой борьбе всех организмов за существование в человеке, и только в нем одном, пробуждается антагонизм самой этой борьбе: все сильное давит слабое — это закон всей природы, и вдруг в человечестве возникает религия, совершенно противоположная этому великому закону природы, — религия слабых и угнетенных! Как бы кто ни смотрел на христианскую религию, но наука не может смотреть на нее иначе, как на историческое явление, возникающее из потребностей и свойств души человеческой. Если бы идея борьбы за существование была единственным статутом и человеческой жизни, то самое появление и распространение религии слабых и угнетенных не было бы возможно в человечестве.
• 8. Но если историческая преемственность заменяет в человеке органическую наследственность, то это нисколько не мешает тем же общим органическим стремлениям к бытию и в человеке быть источником множества его желаний и побудкою множества его действий. В этом отношении, конечно, можно сказать, что объективная воля становится субъективною волею человека. Мы полагаем за лучшее сохранить термин воли исключительно для психического факта и термин органического стремления — для того, вне нас совершающегося, факта, которому Спиноза, Гегель и Шопенгауэр дают название воли.

Глава XXXVII. Результаты критического обзора

теорий воли

• 12. Отвергая всякое научное значение у понятия объективной воли, мы признаем только волю субъективную, ибо только в этом виде и путем самонаблюдения мы узнаем о существовании воли и можем фактически изучать ее различные проявления. Мы всецело приписываем волю душе, хотя признаем в то же время, что мотивы, дающие ей направление, могут проистекать и из тела, или, вернее, из органических стремлений телесного организма, общих всему органическому миру.
• 13. Мы более всего дорожим тем самонаблюдением человечества над проявлениями воли, которое выразилось в языке человека. Мы считаем часто за более верное руководствоваться этою общечеловеческою психологиею, чем теориями того или другого психолога, убедившись раз в односторонности этих теорий. Общечеловеческая же психология, выразившаяся в языке, придает воле троякое значение.
• 14. Во-первых, мы называем волею власть души над телом. На этом основании мы разделяем произвольные движения от непроизвольных и говорим, что тело повинуется или не повинуется воле души и ее желаниям.
• 15. Во-вторых, общечеловеческая психология называет волею чувство хотения. Правда, психологи находят различие между словами «я желаю» и «я хочу», но это различие несущественное. В русском языке два глагола хотеть и желать означают разные ступени одного и того же процесса, и если бы признать еще третий глагол — валить, то мы имели бы три прекрасных выражения для трех ступеней одного и того же процесса, взятого в начале, в середине и конце.
• 16. К этим двум положительным понятиям о воле общечеловеческая психология присоединяет еще третье отрицательное. Мы говорим о воле как о чем-то противоположном неволе. В этом смысле язык наш говорит, что человеку дали волю, говорит о своеволии, о стеснении воли и т. п.

Глава XXXVIII. Воля как власть души над телом.

• 1. Власть души над телом есть факт, испытываемый каждым из нас. Особенно таинственным кажется то, что душа, существо нематериальное, действует на материю, на нервную систему .
• 2. Власть души над телом очень велика: она может доходить даже до такого истощения сил тела, до такого извлечения этих сил из растительных процессов организма, что самые эти процессы уже останавливаются, затем следует или болезнь, или даже смерть. Эта же власть души над телом дает нам возможность не только разрушительно, но и спасительно действовать на здоровье телесного организма, откуда и происходит все врачебное значение гимнастики. Направляя произвольно процесс выработки физических сил к тем или другим мускулам, мы отвлекаем эти силы из других частей организма и из других процессов и тем самым получаем возможность произвольно действовать на здоровье физического организма. Так, едва ли есть лучшее средство успокоить раздраженный головной или спинной мозг, как занятия гимнастическими упражнениями. Практика показывает, что гимнастика излечивает множество застарелых болезней. Для психолога же в этом лечении гимнастикою замечательно то, что в нем человек лечится положительно одною своею волею, которая есть ближайшая причина всех произвольных движений, употребляемых гимнастикою как врачебное средство. Чтобы убедиться, как велико может быть влияние воли на физические процессы, стоит припомнить, какие чудеса действия воли на тело показывают нам индийские фанатики и фокусники.
• 10. Отказываясь объяснить таинственное рождение первых попыток появления власти души над телом, мы тем не менее видим ясно, как эта власть, данная душе, а не приобретенная ею, точно так же данная, как и способность чувствовать, формируется потом мало-помалу через посредство опытов.

Глава XXXIX. Воля как желание: элементы желания — реальные и формальные.

• 1. Желание есть уже сложное душевное явление, образующееся в человеке в течение его жизни на основании опытов удовлетворения врожденных человеку стремлений. Желание есть особое (sui generis) чувство, которое всякий испытывает, но определить которое, как и всякое другое элементарное чувство, никто не в состоянии.
• 12. Мы считаем возможным разделить все неисчислимые желания человека прежде всего на два рода: желания реальные и желания формальные. К первым относятся все желания, возникающие из наших действительных, прирожденных нам телесных или духовных стремлений; ко вторым — все желания, возникающие из общего стремления души к деятельности. И телесная, и духовная пища своим содержанием специализирует наши и телесные, и духовные стремления. Нельзя сказать того же самого о нашем душевном стремлении к деятельности: оно равнодушно к своему содержанию и увлекается только легкостью и обширностью деятельности.
• 13. Особенно важное значение это наше деление желаний на реальные и формальные приобретает при переносе формальных желаний в реальную область стремлений телесных.

Мы не можем желать удовлетворения телесных стремлений, когда они уже удовлетворены, но можем досадовать на то, что удовлетворение этих, уже удовлетворенных стремлений не дает приятной деятельности нашей душе, и тогда являются у нас попытки возбудить эти стремления, раздразнить, разворотить их, как прекрасно подметил русский язык в своем характеристическом слове «разврат».

В удовлетворении наших органических потребностей по мере их органического, не зависящего от нас возрождения, нет разврата, хотя и может быть неумеренность, унижающая человека. Разврат же начинается, когда мы вносим нашу потребность душевной деятельности в сферу телесных стремлений, требуем от тела пищи для неутолимого стремления к душевной деятельности, и когда тело, уже удовлетворенное, отказывает в ней, то мы делаем попытки возбудить, разворотить в нем успокоенные стремления.

14. Животное имеет те же органические потребности, как и человек, но относится к ним гораздо нормальнее и не распложает их. Возвращаясь к своей прежней душевной деятельности, человек уже не удовлетворяется ею, а хочет расширить ее пределы далее; животное же вращается в одном и том же кругу и не стремится его расширить. Вот отчего из простых и немногочисленных органических потребностей, общих всему животному миру, человек насоздавал целый огромный и сложный мир потребностей и, привыкая к удовлетворению их с детства, часто потом стонет под их тяжестью.

Глава XL. Воля как желание: выработка желаний в убеждения и решения

• 3. Человек хочет взять вещь, которая ему нравится, т. е. которая так или иначе удовлетворяет существующему в нем стремлению. Если с представлением этой вещи не связано никаких других противоборствующих стремлений, то желание немедленно же перейдет в акт воли, т. е. станет выполняться. Дитя хочет поднять слишком тяжелую вещь и немедленно же делает усилие. Но вещь не поддается этим усилиям. Вследствие многих таких неудачных попыток с представлением о вещи связывается уже другое представление — представление о ее тяжести. Тогда только в душе дитяти желание отделяется от решения. Дитя все же будет желать поднять вещь, но уже не может захотеть этого, не может решиться поднять ее. Чем далее живет дитя, тем более накопляется в душе его представлений, проникнутых чувствованиями; чем сложнее становятся сочетания этих чувственных представлений, тем труднее родившемуся желанию пробиться сквозь все эти чувственные сочетания, одолеть одни, обойти другие и, овладев всею душою, превратиться в решение, за которым следует акт воли, т. е. попытка выполнения.
• 4. Представим еще другой пример, более сложный. Мальчик хочет взять вещь, которая ему нравится. Но уже желанию этому трудно пробиться сквозь целую массу накопившихся в душе представлений. Положим, что вещь, которую дитя хочет взять, составляет чужую собственность. С представлением о вещи возникает и представление о чужой собственности. Это представление чрезвычайно сложно и в каждой душе имеет свою особую историю. Один познакомился с понятием о собственности, испытав на самом себе горькое чувство, когда у него отняли вещь, доставлявшую ему удовольствие; другой потому, что его наказали, когда он тронул чужую вещь; третьему внушили: «Это твое, а это не твое»; «Чужое трогать стыдно» и т. п. У каждого, кроме того, в представление о чужой собственности вплелись следы множества разнообразнейших опытов. Одному удавалось часто пользоваться чужою собственностью; другого всякий раз находили и наказывали; третьему только грозили, но не наказывали; четвертого бранили, но не отымали даже вещи; пятого даже защищали, хотя он брал чужую вещь; шестого даже хвалили за ловкость и смелость и т. д. Все эти опыты оставляли свои следы в душе человека, а из всех этих следов выткалась чрезвычайно сложная сеть чувственных сочетаний, которую мы называем понятием о чужой собственности.

Удастся желанию победить эту сеть представлений — и чужая вещь взята; не удастся — и желание осталось желанием, не перейдя в решение.

• 5. Однако же желание, побежденное таким образом, не всегда побеждено окончательно. Положим, что чужая вещь имеет много привлекательного для дитяти. И вот дитя, отказавшись взять ее, продолжает о ней думать. Напряженность стремления опять зависит от разных причин: или стремление сильно само по себе, как, например, у лакомки, который давно не лакомился, или потому, что у мальчика, например, нет деятельности и других, более сильных, интересов. Праздность детей бывает причиною множества безнравственных поступков. Если в каком-нибудь заведении дети страдают от скуки, то надобно непременно ожидать, что появятея и воришки, и лгуны, и испорченные сластолюбцы, и злые шалуны.
• 15. Генеральные понятия и желания носят часто одно и то же название у всех людей, но это вводит нас только в ошибку, что они тождественны. Для одного человек — враг, с которым он всегда и везде должен бороться; для другого — предмет эксплуатации; для третьего — приятный собеседник; для четвертого — предмет презрения; для пятого — предмет обожания и т. д. в бесконечность. Можно сказать с уверенностью, что если воспитатель даст своему воспитаннику истинный, не теоретический только, но и практический, т. е. проникнутый чувствованиями и желаниями, взгляд на человека, то положит незыблемую основу нравственного воспитания.

Глава XLI. Воля как желание: переход желаний в наклонности и страсти.

16. Все человеческие страсти и все чувственные состояния человеческой души всегда имеют в себе нечто особенное, свойственное только человеку, идущее из его человеческих особенностей. Так, например, наслаждение может испытывать и человек, и животное, но радоваться может только человек, потому что к радости непременно примешивается наслаждение будущим, взгляд вперед, и притом в бесконечную даль. Как только же мы увидим, хотя в отдаленном будущем, конец нашей радости, так она и начнет туманиться.

Глава XLII. Образование характера; состояние вопроса: четыре темперамента.

• 1. Два лица, обладающие совершенно различным умственным развитием и совершенно различным запасом знаний, как по количеству, так и по качеству, могут быть очень сходны по характеру. Люди, одинаково развитые и обладающие одинаковыми знаниями, могут быть совершенно различного характера. У человека очень образованного может быть характер весьма ничтожный, и у человека весьма необразованного — характер весьма сильный. Из этого мы видим, что понятие характера слагается, главным образом, из наблюдений над особенностями деятельности чувства и воли, независимо от умственного богатства или умственной бедности человека. Злой и добрый человек, нравственный и безнравственный могут иметь одинаково слабый или сильный, постоянный или порывистый, хладнокровный или вспыльчивый, решительный или нерешительный характер и т. д. Следовательно, в понятие характер не входят ни умственное, ни нравственное состояние человека: не входит самое содержание чувствований и желаний, а только форма их проявления. Понятие характер извлекается исключительно из наблюдений над особенностями человеческой деятельности, и притом, не над содержанием этой деятельности, но над ее формами. Вот почему мы относим изучение образования характера к области воли. В характере именно проявляется особенность действия воли в различных индивидах. От этого выражения сила характера и сила воли часто употребляются как синонимы, хотя это употребление и не совершенно правильно .
• 2. Говоря о характере, люди называют его дурным и хорошим совсем не в том смысле, в каком говорят о хорошем или дурном здоровье. Характером человека объясняют его поступки; но самый характер ставят часто ему в вину. Воспитание, с одной стороны, советует присматриваться и применяться к характеру воспитанника, а с другой, — дает правила, каким образом воспитывать характер в человеке. Из этого мы вправе вывести, что общечеловеческая психология видит в характере в одно и то же время и нечто прирожденное человеку, и нечто формирующееся в нем в течение его жизни, — и этот взгляд совершенно справедлив.
• 5. Еще Галлеи разделил характеры людские по четырем темпераментам: на сангвинические, холерические, меланхолические и флегматические. В жизни эти четыре вида характеров никогда не встречаются в отдельности, а всегда черты одного перемешаны с чертами другого.
• 13. Присмотритесь же к действительным характерам, попадающимся вам на глаза, изучайте их внимательно, подробно, без всякой предвзятой теории, и вы увидите, как много неверного в этих пресловутых картинах темпераментов. Возьмем, например, характер Руссо и подумаем, к какому из четырех темпераментов можно его причислить. Он увлекается удовольствием, как сангвиник; бежит от общества, как меланхолик; раздражителен и мстителен, как человек желчного темперамента; екор на дружбу и ненадежен в ней — опять же как сангвиник; нетерпелив, правда, во всем, но кроме того, что его действительно увлекает. Трудно, кажется, назвать его флегматиком, а между тем он так медленно и терпеливо вырабатывает свои сочинения, что, следуя описанию темпераментов, это мог бы сделать только сильнейший флегматик. Недоверчивый и подозрительный до смешного, он даже может быть назван ипохондриком, не только меланхоликом; но посмотрите, сколько истинно детской веселости и доверчивости обнаруживается в нем при случае! Он склонен плакать над такими пустяками, над которыми другой смеется; но его шутка весела и колка. Он снисходителен к своим недостаткам, как истинный сангвиник, но не снисходителен к недостаткам других, как человек крайне желчного характера. Его привязанности изменчивы, и в то же время мы видим, что до глубокой старости дожили в нем привязанности и ненависти детства. И, кроме того, как не похож дитя-Руссо, веселый, доверчивый, шаловливый, на мрачного старика, убежавшего от людей на необитаемый островок швейцарского озера! Здесь вы видите, что жизнь ума и сердца перемешала черты всех темпераментов в самую пеструю, но вполне понятную картину.
• 14. К тому же самому результату в отношении темпераментов придете вы, изучая характер первого близкого вам человека, и особенно изучая его не в один какой-нибудь момент, что дало бы вам самые ошибочные результаты, но наблюдая над тем, как он проявлялся в долгий период времени, если не во всю жизнь. Беспрестанно вы встретите людей, поражающих вас переменчивостью своих наклонностей и в то же время настойчивостью какой-нибудь одной из них, людей раздражительных в одном и очень флегматичных в другом, легко прощающих одно и никогда не прощающих другое, эгоистов и в то же время готовых на самопожертвование, людей, которые любят общество и в то же время избегают его, и т. д.; словом, вы встретите в каждом характере противоречия знаменитым картинам темпераментов.
• 15. Воспитатель практически убеждается, что те самые черты характера, которые приписываются как врожденные тому или другому темпераменту, бывают очень часто следствием воспитания. Иначе воспитатель не говорил бы вам беспрестанно, что можно запугать дитя и сделать его робким, что можно сделать дитя тупым, ленивым, злым, и что все это зависит от воспитательного влияния семьи, школы и вообще жизни. Однако же и воспитатель знает, что есть что-то такое, врожденное человеку и обнаруживающееся в способе его мышления, чувствования и деятельности, что приносится каждым ребенком как нечто готовое, и что может быть или усилено, или ослаблено влияниями жизни и воспитания, но не может быть вполне искоренено, и что, во всяком случае, воспитание должно принять. Из этого мы можем вывести, наоборот, что в знаменитых картинах темпераментов есть своя доля правды, но что этой правды нелегко доискаться.

Глава XLIII. Факторы в образовании характера: а) влияние врожденного темперамента

• 6. Общему здоровому или больному, сильному или слабому состоянию организма давно уже приписывается большое влияние на психическую жизнь, и латинская поговорка «Здоровая душа — в здоровом теле» слишком часто повторяется, чтобы кто-нибудь мог не знать ее. Но если мы обратим внимание на факты, то найдем, что справедливость знаменитого изречения может быть подвергнута сильному сомнению. Биографии личностей, которыми гордится человечество, ясно доказывают, что далеко не все эти личности были здоровыми людьми, начиная с Аристотеля, часто жалующегося на свое болезненное состояние, и оканчивая Дарвином, который спешит напечатать еще не готовую свою теорию, боясь, что здоровье помешает ему развить и обставить ее как следует. В этих широких пределах и приняв за идеал душевного здоровья человека великий ум и великий характер (какой же другой можно избрать), мы насчитываем немало великих деятелей, представлявших здоровую душу в больном теле. Припомните Гоголя, Белинского. С другой стороны, можно указать на бесчисленное множество здоровеннейших господ с самою ничтожною душевною деятельностью и с самыми ничтожными ее результатами. Не видим ли мы часто слабых и больных людей, выказывающих несомненное геройство и твердость, и здоровых и сильных, обнаруживающих постыдную трусость и ничтожество характера? Всякий же внимательный воспитатель, без сомнения, убедится, что и в школе дети слабые, золотушные, болезненные вовсе не являются непременно слабыми по уму и характеру, а чаще совершенно наоборот.
• 7. Однако же мы не хотим этим сказать, чтобы общее здоровое или болезненное состояние организма, или прирожденная сила, или слабость его не оказывали никакого влияния на душевную жизнь и ее результаты: ум и характер. Этого влияния не может не быть. Нет сомнения, что дитя, часто испытывающее слабость своих телесных сил сравнительно с силами товарищей, отразит эти опыты в своей душевной жизни и ее результатах; но как отразит и что извлечет из этих опытов — это еще вопрос. Очень может быть, что дитя, удерживаемое слабостью своих сил от телесных игр и упражнений со своими сверстниками, сосредоточит свою психическую деятельность в умственной сфере, почему и развитие ее пойдет сравнительно быстрее. Может быть и то, что слабое дитя, обижаемое своими сильными товарищами, вздумает наверстать слабость своих сил умом, и отсюда выработается хитрость. Может быть и так, что в нем разовьется чувство гнева, а потом и злости. Может быть и наоборот, что дитя будет смотреть на игры других как на развлечение, и отсюда выработается добрая черта в характере. Сильный и здоровый мальчик очень может умственно развиваться тупо именно потому, что обилие телесных сил повлечет его преимущественно к телесной деятельности, и она, а не деятельность умственная, будет удовлетворять врожденному душе стремлению к жизни. Но разве можно вывести из этого, что обилие телесных сил есть непременное условие слабого развития умственных?

%/

• 8. Из этого мы можем вывести, что общее состояние здоровья, без сомнения, оказывает влияние на психическую жизнь и ее результаты, что это влияние может быть бесконечно разнообразно. Воспитатель, следовательно, не должен упускать из виду здорового или больного состояния организма как влияющей причины, но должен в каждом данном случае исследовать, каково было это влияние, вперед уже зная, что это влияние может дать результаты не только разнообразные, но даже прямо противоположные.
• 13. Кто наблюдал над детьми, тот, без сомнения, заметил разную степень впечатлительности в разных детях.

Одно дитя или вообще заметно впечатлительнее другого, или выказывает заметно большую впечатлительность одного органа чувств сравнительно с другим. Сильная и тонкая впечатлительность, общая или частная, конечно, есть важное условие быстрого и успешного психического развития.

• 14. Однако часто приходится желать, чтобы дитя было менее впечатлительно и чтобы меньшая впечатлительность дала ему возможность более сосредоточиваться во внутренней душевной работе, дала душе возможность перерабатывать тог материал, которым она загромождается. Слишком впечатлительное дитя часто развивается медленно именно по причине этой слишком большой впечатлительности. Часто говорят, что дитя вообще впечатлительнее взрослого, но это слишком поверхностная заметка. Дитя больше подчиняется внешним впечатлениям, чем взрослый, — это верно, но подчиняется оно им потому, что в нем слишком мало душевного содержания, так что всякое новое впечатление, сколько-нибудь сильное, перетягивает его всего. Сильная прирожденная впечатлительность часто долго мешает человеку, так что даже и в зрелом возрасте мы нередко можем заметить вредное влияние этого прирожденного свойства, польза которого слишком очевидна, чтобы нужно было о ней распространяться.
• 15. Память, без сомнения, есть необходимое условие всякого душевного развития. Не имея памяти, человек не мог бы ни на волос развиться: он всегда вращался бы в одной и гой же тесной сфере мгновенной душевной деятельности. Но сильная память не есть еще ручательство возможности сильного душевного развития. Сильная памятливость может оказать даже вредное влияние, загромождая человека бесчисленным числом твердо усвоенных следов. Отсюда вред бестолкового зубрения наизусть, которое погубило не одну молодую, еще слабую душу, заваливая ее никуда не годным материалом, с которым душа не может еще справиться. Все дело здесь в гармонии различных качеств нервной системы и в силе душевных работ. Кто учил девочек, тот знает, что они точно так же часто, как и мальчики, отличаются быстрою и сильною памятью. Можно упрекнуть девочек, что они заучивают слишком твердо.
• 21. Но как ни сильны влияния особенностей телесного организма на психическую жизнь и на результаты ее — ум и характер, однако же мы не должны забывать, что это только условия одной стороны, а именно телесной природы человека, которыми он может воспользоваться весьма разнообразно и в хорошую и в дурную сторону иод влиянием уже совершенно других условий: под влиянием жизни со всеми теми впечатлениями, которые она вносит в душу человека. Если нервная система условливает форму душевных работ, то жизнь дает материал этим работам, а свойства материала изменяют очень часто и самую форму.

Глава XLIV. Второй фактор в образовании характера:

• б) влияние впечатлений жизни
• 1. Всякий наблюдательный человек, а тем более всякий наблюдательный воспитатель, без сомнения, имел множество случаев убедиться в том факте, что, каковы бы ни были врожденные задатки характера, воспитывающее влияние жизни во всей его обширности, в котором влияние школы составляет только одну его часть, и то не самую значительную, сильно видоизменяет врожденные задатки характера, если не может вовсе их изменить.
• 2. Но для того чтобы проследить за влияниями жизни на установление того или иного характера, мы должны провести резкую черту между понятиями о силе характера и о силе воли. Под именем силы характера следует, скорее всего, разуметь его целостность, его единство, сосредоточенность, более или менее полную его организацию; а под слабостью характера следует разуметь его разрозненность, разорванность, неполноту его организации, что может быть совместно с очень большою силою воли.
• 3. Сильный характер есть не что иное, как обширное и хорошо организованное собрание следов чувствований и возникающих из них желаний.
• 4. Материалы характера накопляются в человеке пропорционально обилию впечатлений жизни, вызывающих в нем желания. Чтобы в дитяти образовывался характер или, по крайней мере, накоплялись для него обильные материалы, следует, чтобы дитя жило сердцем и действовало волею, а этому часто препятствуют старшие своим вмешательством в воспитание дитяти: или запирая ребенка на целый день в школу, или мешая ему чувствовать и желать, словом, жить практически беспрестанными моральными сентенциями и всякого рода стеснениями. Вот почему, между прочим, наш век, век миогоучения, отличается обилием ничтожных характеров. Современная школа и современное воспитание должны оставлять разумный простор самостоятельной жизни сердца и воли детей, в которой только и могут быть накоплены материалы будущего характера.
• 8. Лучшим условием для успешной и быстрой организации характера является такая среда, которая не была бы слишком узка для дитяти, но за границами которой стояла бы крепкая, неподатливая жизнь, бесцеремонно отталкивающая дитя, когда оно хочет переступить отмежеванный ему предел. Такая жизнь представит множество опытов удачи, неудачи, успеха и неуспеха, зависящих от самого дитяти, а это лучшие средства, чтобы сосредоточить чувственные массы представлений в один сильный характер. В этом отношении воспитание крестьянских детей идет гораздо нормальнее, чем воспитание детей богатого класса.
• 9. Сильный и хорошо организованный характер не значит еще нравственный характер. Характер может быть силен и весь сосредоточен в одном направлении, так что человек хочет сильно и знает, чего хочет, но самое это направление может быть дурным. Таковы очень часто характеры у закоренелых злодеев, но таковы же они и у великих практических благодетелей человечества. Такой могучий характер — меч обоюдоострый, годный как для того, чтобы губить, так и для того, чтобы защищать. Такие характеры образуются или под влиянием сильно разросшейся одной страсти, или под влиянием сильной и долгой внутренней борьбы, вызываемою деятельною практическою жизнью, часто крутыми положениями, вынуждавшею человека подводить итоги своим желаниям и нежеланиям: давать себе точный и чистосердечный отчет в том, чего он действительно хочет, какими желаниями он должен поступиться и какие нежелания должен вынести, чтобы достичь того, чего он действительно и более всего добивается. Могучий характер, образовавшийся под влиянием какойлибо страсти, будет бессознательный или малосознательный характер: весь сосредоточенный в одной данной страсти, он не может отнестись к этой страсти как к явлению объективному.
• 10. Самос высокое развитие ума может соединяться с самым ничтожным и вполне разрозненным характером, и, наоборот, самое посредственное развитие ума не мешает человеку иметь сильный и хорошо организованный характер. Очень часто случается, что характер человека остался слабым и неразвитым и что элементы характера находятся в полном беспорядке именно потому, что человек этот жил преимущественно в умственной сфере. Живя по преимуществу умом, он не только мало жил сердцем и волею, по мало и думал о том, как он жил ими. Он знает многое обо всем, но о самом себе почти ничего. Правда, и ему случалось раскаиваться в своих поступках, но он тотчас же забывал свое раскаяние, да и не придавал ему никогда большого значения, так как главный интерес его жизни был в умственной сфере. Там же у него выработался и сильный характер, но односторонний, узкий, удовлетворяющий только потребностям умственной жизни; нравственную же жизнь свою он никогда не ценил высоко, не трудился над ее разработкою, и потому не удивительно, что характер его остался в диком и неразвившемся виде. Отсюда возможность сочетания тонко и широко развитого ума с диким цинизмом в поступках и чувствах. Такое нравственное неряшество встречается, к сожалению, часто у людей ученых и даже необыкновенно умных. Кто над чем потрудился, тот то и имеет.
• 12. Воспитание, почти исключительно заботящееся об образовании ума, делает большой промах, ибо человек более человек в том, как он чувствует, чем в том, как он думает. Чувствования, а не мысли составляют средоточие психической жизни. И в их-то образовании должен видеть воспитатель свою главную цель.
• 14. Если под именем случая мы будем разуметь явления, от человека не зависящие, то не должны ли мы признать, что характер человека есть дело случайностей: случайностей рождения и случайностей жизни? Но неужели человек сам не принимает никакого участия в образовании собственного характера. К такому унизительному и безотрадному выводу и должна прийти всякая психология, отвергающая свободу воли в человеке. Для такой психологии вся жизнь человека есть средняя математическая линия, проводимая между влиянием врожденных особенностей и влиянием случайностей жизни. Учение о свободе или несвободе воли, или, вернее, о свободе души, должно найти себе место в третьей части нашей «Антропологии».

Глава XLV. Воля как противоположность неволе: стремление к свободе.

• 2. Понятие воли как противоположности неволе не должно смешивать с тем понятием свободы, которое имеет свое специальное философское и психологическое значение и приложимо только к человеку, и то в таком лишь случае, если мы признаем за ним свободу воли. Это философское понятие воли как безграничной свободы выбора между различными мотивами и желаниями, побуждающими человека к тому или другому поступку, не совершенно чуждо и языку общества.
• 3. В пефилософском смысле говорим мы о свободе народа, о любви к свободе, об освобождении раба. Ясно, что, говоря, например, что рабу дали свободу, мы вовсе не разумеем, чтобы ему дали безграничную свободу выбора между мотивами его поступков или его желаниями, чего никто дать ему не может; но хотим сказать только, что ему дали возможность сообразовываться в своих поступках со своими желаниями. Точно так же, говоря о любви к свободе, мы хотим выразить только, что человек любит, чтобы его не стесняли в исполнении его желаний, и отвращается от всякого постороннего для души насилия. Во всех этих случаях мы употребляем слово свобода для означения понятия своей воли. Но слово своеволие имеет у нас специальное нравственное, и притом дурное нравственное, значение. То же нравственное значение имеет и слово произвол.
• 4. Но почему же нет в языке слова для обозначения воли как противоположности неволей По той простой причине, что это понятие скрывается в самом слове воля, которая у каждого может быть только своя, а не чужая. Правда, язык прибегает иногда к эпитету добрая: «На это была твоя добрая воля»; но так как добрая воля может быть в то же время и очень злою волею, то мы не можем признать за научный термин выражения добрая воля, добровольный поступок и т. п.
• 5. Слова свобода воли есть книжное сочетание, и притом неверное. Воля всегда свободна, иначе она не будет волею.

Под словом же свобода в точном смысле следует разуметь отсутствие стесняющих преград в той области, в которой в данный момент вращается наша воля. Философский же термин свобода воли, если он нужен, следует заменить словами свобода души, ибо этим термином мы хотим означить, что душа, не руководствуясь ничем, может выбирать между мотивами своих поступков .

• 6. Человеку врождено стремление к свободе, которое обнаруживается в нем еще в младенчестве, при первых попытках стеснить пеленками его произвольные движения. Кант стремление к свободе называет «самою сильною из всех природных наклонностей человека».
• 7. Само собой разумеется, что стремление к свободе есть стремление душевное, а не органическое, ибо сама воля, как мы видели, есть вполне и исключительно душевное явление. Стремление это находится в теснейшей связи с стремлением души к жизни или сознательной деятельности. С одной стороны, человек стремится только к той деятельности, которая была бы его деятельностью, им выбранною, им излюбленною, словом, его вольною деятельностью, а с другой — человек сознает свое стремление к свободе тогда только, когда его вольная деятельность встречает стеснения и только в вольной деятельности крепнет и развивается самое стремление человека к свободе.
• 8. Чувство стремления к свободе рождается только как отрицание стеснения, и потому существо, которое никогда не испытало бы стеснения своей вольной деятельности, никогда не узнало бы, есть или нет в нем стремление к свободе. В самом выполнении своего желания есть уже наслаждение. Такое состояние души называют обыкновенно упрямством, но для психолога упрямство есть только замечательное психическое явление, в котором во всей чистоте своей, независимо от содержания желаний, обнаруживается стремление человека к свободе. Но тем не менее упрямство есть ложный путь, на который попадает человек в своем стремлении к свободе .
• 9. Чувство и воля — две стороны личности, и потому понятно, что всякое стеснение моей воли заставляет меня страдать. Волю мою стесняет или воля других людей, или насилие природы. Но и в том и в другом случае воля моя стесняется внешним для меня насилием.

Насилие это нс перестает быть для меня внешним и тогда, если оно выражается даже в форме моих же органических стремлений. Так, человек, занятый любимою своею работою, досадует на чувство голода, жажды, усталости или просто боли, мешающих ему продолжать его вольную работу. При таком душевном состоянии человек смешит, как попало, утолить голод или жажду и радуется прекращению страданий не как прекращению неприятного чувства, но только как удалению стеснения своей воли. Это самое законное, самое нормальное чувство и стремление человека, и никак не может быть названо упрямством.

• 10. Но есть одно насилие, которое идет из самой души и от которого потому она не может отделаться: это есть само стремление к сознательной деятельности. Это внутреннее насилие составляет сущность души. Самое стремление к свободе находит свое объяснение и оправдание только в этом стремлении. Если же человек, испытав наслаждение удаления стеснений, хочет испытывать это наслаждение и помимо стремления к деятельности, то попадает на фальшивую дорогу упрямства, своеволия и произвола .
• 11. Как лакомство возникает из врожденного нормального стремления к пище, из опытов удовлетворения этого стремления, но может йотом существовать и отдельно, независимо от пищевого стремления, точно так же и упрямство возникает из опытов удовлетворения врожденного стремления к вольной деятельности; но потом может существовать и отдельно как желание лакомиться тем наслаждением, какое доставляет человеку всякое опрокинутое им стеснение. Упрямый не хочет того, на чем он настаивает, а хочет того удовольствия, которое он получит оттого, что настоял на своем, или избегает того неудовольствия, которое испытал бы, если бы ему не удалось настоять на своем. Вот почему упрямый ясно ищет случаев поупрямиться, а не избегает их. Из ряда многочисленных опытов таких наслаждений своею волею образуется своеволие как наклонность и деспотизм как страсть. Если же, сбросив все стеснения, человек или даже целый народ начинает отыскивать их, придумывать, создавать, чтобы насладиться их удалением, то такая страсть является как один из важных элементов тиранства. Тираном может быть и народ, и деспот. Иван

Грозный и парижская чернь во время великой революции поступали часто по одному и тому же психическому закону неизбежных последствий извращения законного и коренного стремления человека к свободе. По тому же закону поступает и семейный тиран, который выискивает и выдумывает хоть что-нибудь, чтобы иметь наслаждение еще хоть раз пригнуть к земле кого-нибудь, и сердится тем более, чем более домочадцы его и родные оказываются сломленными им же самим.

• 12. Свобода составляет такое существенное условие для человеческой деятельности, что без удовлетворения этого условия сама деятельность невозможна. Отнять у человека свободу значит лишить его возможности своей деятельности, а деятельность, ему навязанная, которую он выполняет против желания, есть уже для него не своя, а чужая, и человеку в таком положении остается или искать наслаждений, или обмануть деспота и подменить его деятельность своею. Вот почему деспотизм и тиранство так быстро превращают всех людей, входящих в сферу их действия, или в плутов, или в развратников, а чаще всего в развратных плутов .
• 13. Если человека с детства принуждать к выполнению чужой воли и ему никогда не будет удаваться скидывать или обходить ее (что, к счастью, невозможно), то в нем не разовьется стремление к свободе, но вместе с тем не разовьется и стремление к самостоятельной деятельности. Удовлетворив телесным потребностям, такой человек пойдет на работу, когда его погонят: это будет уже почти машина, раб .
• 14. Между этими двумя одинаково гибельными крайностями — безграничным своеволием и безграничным рабством, которые одинаково приводят человека — и раба, и деспота — к помойной яме полного скотства, лежит средний, истинный путь: путь вольной деятельности, требующей свободы настолько, насколько есть содержание в самой этой деятельности. Только та свобода полезна человеку, которая прямо выходит из потребностей излюбленной им деятельности. В этом теснейшем соединении с деятельностью стремление к свободе является пищею человеческой жизни и основного человеческого достоинства; отделенное же от нее стремление к свободе жжет и губит. Самостоятельная, излюбленная деятельность есть именно то соединение сознания и воли, в котором стремление к свободе является корнем человеческого благоденствия.
• 15. Для нравственной жизни человека свобода так же необходима, как кислород для жизни физической; но как кислород воздуха, освобожденный от азота, сжег бы легкие, так и свобода, освобожденная от деятельности, губит нравственного человека. Принимаясь за деятельность из любви к ее содержанию, к ее идее, человек сам беспрестанно добровольно стесняет свою свободу и беспрестанно преодолевает эти стеснения, наложенные на него этим же его излюбленным трудом. Таким образом, во всяком излюбленном труде человек делает постоянные опыты наслаждения свободою, когда опрокидывает теснящие его препятствия, и опыты отказа от этих наслаждений, когда принимается опять за увлекающий его труд, за преодоление новых препятствий. В этих-то бесчисленных опытах развиваются и крепнут воля, стремление к свободе, умение пользоваться ею и необходимая для этого сила характера. И нет ничего забавнее, как слышать декламации о свободе от таких людей, которые не могут и дня прожить без чужой помощи. Таков уж неизбежный психический закон: свобода есть законная дочь вольного, упорного, неутомимого труда, а вольный труд широко развивается только под покровом свободы .
• 16. Уяснив влияние воспитания и жизни на правильное развитие в человеке стремления к свободе, мы тем самым показали всю неизмеримую важность обязанностей воспитателя в этом отношении. Он должен зорко отличать упрямство, каприз и потребность свободной деятельности и бояться более всего, чтобы, подавляя первые, не подавить последней, без которой душа человека не может развить в себе никакого человеческого достоинства: словом, он должен воспитать сильное стремление к свободе и не дать развиться склонности к своеволию или произволу.
• 17. Вот почему на обязанности воспитателя лежит сделать не только все, что возможно, для развития в воспитаннике любви к самостоятельному, излюбленному, свободному труду, но и для того, чтобы предупредить развитие своеволия и деспотизма, тем более, что, подавляя их, когда они уже развились, чрезвычайно трудно, если и возможно, не задеть святого, законного стремления к свободе.

Глава XLVIII. Стремление к счастью: значение цели в жизни.

• 1. Стремление к наслаждению есть общий термин, под которым мы должны разуметь бесчисленное множество всякого рода желаний. Человек не может стремиться к наслаждению, которого не знает и не представляет себе. Он стремится к наслаждению после того, как испытал его вследствие удовлетворения какого-нибудь другого стремления. К отысканию пищи человек побуждается не стремлением к наслаждению, но мучениями голода, и только уже потом, испытав сладость удовлетворения голода вообще или какою-нибудь пищею в особенности, человек уже стремится к пище, побуждаемый и мучениями голода, и представлениями наслаждения.
• 3. Желаний, не возникших из врожденных стремлений, не существует, и если какое-нибудь желание нам кажется не естественным, а совершенно искусственным, то, присмотревшись к нему ближе, мы всегда найдем, что оно возникло из врожденного стремления души к деятельности.
• 4. При этом следует заметить, что большинство желаний в человеке — желания сложные, возникшие из разных стремлений, которые соединились вместе какимнибудь одним обширным представлением или обширною системой представлений. Так, например, в основе желания почестей, которое носит названия честолюбия, мы открываем и органическое стремление к общественности, сопровождаемое чувством стыда и самодовольной гордости, и стремление к свободе, ищущее удаления всяких стеснений нашей воли, и особенное, хотя ложно понятое, чисто уже человеческое стремление к самоусовершенствованию. Представление хорошего обеда удовлетворяет не только органическому пищевому стремлению, но и стремлению к общественности, почему для хорошего обеда необходим хороший круг друзей и приятелей, удовлетворяет и эстетическим стремлениям, вследствие чего человек подает обед в изящных сосудах, украшает каждое блюдо, убирает стол цветами, сопровождает обед музыкой и т. д. Вот почему можно сказать, что едят и люди и животные, но обедают только люди.
• 5. Если было бы нужно особое название для общего стремления человека удовлетворять всем своим стремлениям, то мы предлагали бы назвать это стремлением к счастью. Стремление к счастью в таком смысле врождено человеку. Но это уже никак не стремление к наслаждениям, ибо человек может стремиться к удовлетворению таких стремлений, удовлетворение которых вовсе не доставляет ему наслаждений. И в результате получает не наслаждение или страдание, а деятельность. Отделаться совершенно от стремления к деятельности для человека невозможнее, чем отделаться от стремления к пище.
• 6. Стремление к деятельности, неудовлетворяемое, мучит человека, как и все прочие стремления при своем неудовлетворении, но удовлетворяемое, оно не дает человеку удовольствия. Это замечательное существенное стремление души при своем удовлетворении дает в результате не какое-нибудь наслаждение или приятное чувство, а только сознательную психическую или психофизическую деятельность. Конечно, деятельность, как при своем начале, так и при своем окончании или в перерывах, может сопровождаться приятными или неприятными чувствованиями, но эти чувствования будут для нее явлениями побочными, ослабевающими с усилением деятельности и выступающими яснее, когда деятельность ослабевает. В минуту же напряженной деятельности нет ни страданий, ни наслаждений, а есть только деятельность.
• 7. Посмотрите на дитя, когда оно занято какоюнибудь сильно увлекающею его деятельностью, и вы не увидите на лице его ни выражения удовольствия, ни выражения страдания, а спокойное, серьезное и сосредоточенное выражение деятельности. То же самое заметите вы и на лице художника, когда он вполне углубился в свою работу, и на лице простого работника, когда он вполне поглощен своим делом. Он только трудится. Вот это-то душевное состояние и есть нормальное состояние человека и то высшее счастье, которое не зависит от наслаждений и не подчиняется стремлению к ним.
• 8. Труд сам по себе, независимо от тех целей, для которых он может быть предпринят имеет увлекающее свойство. Кто, делая что-нибудь, нисколько не увлекается самим делом, помимо тех расчетов, для которых он предпринял это дело, тот не сделает ничего путного, да и самое дело не удовлетворит сто стремлению к деятельности. Возьмем, например, науку. Если бы только польза от науки сделалась целью науки, то она не продвинулась бы ни на шаг вперед и перестала бы приносить пользу. Действительный же ученый занимается наукою для науки и, так сказать, по дороге, открывает в ней средства или удаления страданий, или приобретения новых наслаждений, и, конечно, не для себя; они ему менее всего нужны, так как все его время занято тем, что исключает страдания и наслаждения, — занято серьезною сознательною деятельностью.
• 9. Серьезный и вольный, излюбленный труд, не стремящийся к наслаждениям, более или менее наполняет пустоту человеческой жизни с той самой минуты, когда человек появился на земле. И только следует желать, чтобы каждый сознал, что труд сам по себе так же необходим для душевного здоровья человека, как чистый воздух для его физического здоровья.
• 10. Этот несомненный факт психической жизни человека с особенною ясностью выражается в том громадном значении, которое имеет для человека цель жизни, независимо от содержания этой цели и даже от ее достижения, ибо цель, или задача, жизни есть только другая форма для выражения того же понятия — труда жизни.

Удовлетворите всем желаниям человека, но отымите у него цель в жизни и посмотрите, каким несчастным и ничтожным существом явится он. Следовательно, не удовлетворение желаний — то, что обыкновенно называют счастьем, а цель в жизни является сердцевиной человеческого достоинства и человеческого счастья. Конечно, человек в каждую отдельную минуту своей деятельности стремится к достижению цели, т. е. чтобы уничтожить ее, а не к тому, чтобы иметь ее, для человека важнее иметь цель жизни (задачу, труд жизни), чем достигать ее.

Понятно, само собою, что эта цель должна быть такова, чтобы, достигаемая постоянно, она никогда не могла быть достигнута, причем человек остался бы без цели в жизни.

• 11. Душевное стремление к деятельности, или стремление души к перемене своих состояний никогда не удовлетворяется и, кроме того, требует еще прогрессивности в своем беспрестанном удовлетворении.
• 12. Если у человека нет серьезной цели в жизни, т. е. такой цели, которую он преследует не из-за удовольствий или страданий, а из любви к тому делу, которое делает, то он может найти себе деятельность только в смене наслаждений и страданий, причем, конечно, он будет гнаться за наслаждением, стараясь увернуться от страдания, — и попадет на фальшивую дорогу в жизни: фальшивую потому, что она ведет человека не туда, куда он сам же хочет идти.

Глава XLIX. Уклонения человеческой воли вообще.

• 2. Право на счастье составляет, конечно, самое неотъемлемое право человека, но только в том случае, если счастье не смешивается с наслаждением. Человек может быть счастлив, не наслаждаясь, как счастливы все те люди, которые отдали всю жизнь увлекавшему их делу, доставившему им, быть может, гораздо более страданий, чем наслаждений. И наоборот, человек может наслаждаться всю жизнь и не быть счастливым.
• 6. Для человека бытие имеет только относительное значение как средство жизни. А следовательно, и все стремления, условливающие бытие, являются только средствами для жизни, т. е. для удовлетворения того душевного стремления, которое мы назвали стремлением к деятельности и которое точно так же можем назвать стремлением к жизни. Отсюда абсолютная для человека истина того простого закона, что человек в частности и человечество вообще не для того живут, чтобы существовать, а для того существуют, чтобы жить. Вот почему человек очень часто, потеряв возможность жить, прекращает и свое существование.
• 7. Животное живет, как хочет природа; человек понимает стремления природы и может противопоставить ее стремлениям свою собственную волю. Все ее стремления имеют для него значение настолько, насколько дают ему возможность удовлетворить своему стремлению — стремлению, вытекающему из него самого, т. е. из его души, стремлению к жизни, или, точнее, стремлению к деятельности сознательной и свободной.
• 8. Всякое стремление удовлетворять своим стремлениям — законно, но если мы хотим счастья, то должны удовлетворять низшим стремлениям настолько, насколько это сообразно со стремлением центральным, составляющим корень души человеческой.
• 9. Всякая человеческая свободная и сознательная деятельность, конечно, предполагает цель. Цели жизни могут быть мелки, ничтожны, но если человек не замечает их ничтожности, не перерос их значения, то они для него — серьезные цели: он преследует их и живет. Но отымите у него эти цели, и если он потеряет надежду отыскать другие, то будет влачить свое существование, а не жить, или подымет на себя руку. Этого резкого факта, знакомого каждой человеческой душе, достаточно, чтобы убедиться, что цель жизни составляет самое зерно ее, помимо того, достигается ли эта цель или нет.
• 10. Но отчего же так важна цель в жизни человека? Именно оттого, что она вызывает душу на деятельность, вызывает душу на труд. Но труд потому и труд, что он труден, а потому и дорога к счастью трудна. Эта дорога, кроме того, одна, а потому человек беспрестанно с нее сбивается .
• 11. Иногда человек хитрит с трудом и старается обойти его трудность: отсюда возникает один род ложных увлечений и ложных наклонностей. Иногда же человек ставит себе ложную цель в жизни, которая не способна быть целью человеческой жизни: отсюда возникает второй род ложных человеческих наклонностей и страстей.
• 12. Первого рода уклонения — стремление к привычке, к подражанию, к перемене впечатлений и мест и, наконец, стремление к лени, когда человек уже прямо отступает от труда. Все эти производные фальшивые стремления, которым можно дать общее название слабостей воли, имеют важное значение для воспитательной деятельности и много сами от нее зависят .
• 13. Тем уклонениям человека с прямого пути, которые возникают оттого, что самая цель, выбранная им, ложна, мы дадим название заблуждений воли.
• 14. Предположим себе, что человек стремится к власти для осуществления какой-нибудь своей задушевной идеи. Власть нужна ему только как средство для выполнения его любимой идеи. В этом случае человек будет идти по прямой дороге, человек при этом удовлетворит своему органическому стремлению к общественности, или, другими словами, доставит себе наслаждение самодовольства. Но если человек будет стремиться к власти из желания наслаждаться ею, хотя бы у него и не было никакой идеи, для которой ему нужна была бы эта власть, единственно из-за тех приятных ощущений, которые она доставляет, то эго будет уже заблуждение воли.

Конечно, и такое фальшивое стремление доставит человеку труд и удовлетворит стремлению его души к деятельности, но вместе с тем оно непременно нарушит всю гармонию человеческих стремлений, а главное, сделает человека как раз противоположным тому, чем он желал бы быть. Властолюбие, вытекающее из идеи, люди уважают, хотя часто и восстают против него, но властолюбие, вытекающее из стремления наслаждаться почетом и всеми атрибутами власти, люди презирают.

Если бы сам такой властолюбец понял, какие чувства возбуждает он в душе гнущихся перед ним людей, то он испытал бы мучительное чувство стыда. Кроме того, по свойственной человеку прогрессивности в своем стремлении к деятельности, такой властолюбец, думая удовлетворить своему стремлению, в сущности, не удовлетворил бы ему, потому что оно росло бы беспрестанно.

Власть, удовлетворявшая его сегодня, не удовлетворяла бы его завтра. И единственное счастье, которое он получал бы при всем этом процессе, происходило бы все же от труда, предпринимаемого им вновь и вновь для достижения всякой новой ступени власти, а вовсе не от самой власти.

Глава L. Слабость воли и склонности, из нее происходящие

2. Все слабости воли происходят в объективном смысле из одного источника: из антиномии в самом понятии «деятельность». Всякая деятельность состоит в преодолении препятствий. Человек по природе своей стремится к деятельности и отвращается от препятствий. К преодолению препятствий могут его побуждать только два мотива: или сильное желание (сильная воля в смысле желания) достичь той или другой цели, или та тоска, которая начинастся в душе при отсутствии деятельности. Если у человека нет каких-нибудь сильных определенных желаний, то, побуждаемый тоскою бездействия, он старается чем бы то ни было, но по возможности с меньшим трудом утолить этот голод души. Таким образом, возникает в человеке стремление к легчайшей деятельности, которое или выражается непосредственно так называемой леностью, или принимает различные формы: стремления к привычке, к подражанию, к развлечениям, к новизнам.

Склонность к лени

• 3. Лень так рано проявляется в человеке, что педагоги, которым чаще других приходится бороться с этим психическим явлением, сложили даже известную поговорку, что «леность родилась прежде человека», или, другими словами, что человек уже вносит с собою в сознательную жизнь стремление к лени как прирожденную склонность.
• 4. Прежде всего заметим, что самый ленивый человек не ко всему ленив: он не ленится мечтать, слушать, вообще испытывать такие приятные ощущения, которые не стоят ему ни малейшего труда. Следовательно, леность можно определить как отвращение человека от усилий. Но, конечно, человек не имел бы причины отвращаться от усилий, если бы они сопровождались приятным чувством и если б усилие само по себе не было бы тягостно для человека. Леность возникает в сфере отношений души к телу.
• 5. Существенное качество материи есть инерция, а инерция есть свойство всякого тела, по которому оно стремится оставаться всегда в одном и том же состоянии, будет ли то покой или движение.
• 6. Совершенно противоположное свойство открываем мы в душе: она, наоборот, всегда стремится выйти из того состояния, в котором находится. Это стремление души мы назвали стремлением к беспрестанной деятельности. В этом отношении инертная материя и беспрерывно деятельная душа составляют две совершенные противоположности. Следует строго отличать понятие инерции от понятия неподвижности и понятие деятельности от понятия движения. Инерция настолько не есть неподвижность, что сама является необходимым условием всякого движения: только инертное тело может быть двинуто и может быть остановлено в своем движении. Понятие деятельности чисто психическое понятие, только переносимое часто и на внешний для человека, материальный мир. Это уже не движение, а причина движений: та перемена состояний, которою движения или вызываются, или останавливаются. Во внешнем для нас мире мы такой причины не знаем, хотя предполагаем ее то в том, то в другом; внутри же себя мы такую причину испытываем и называем ее волею или вообще душою. Наблюдение заставляет нас признать за материей инерцию, материал движений, а самонаблюдение заставляет нас признать за душою начало деятельности — стремление беспрестанно выходить из своих состояний.
• 7. Чувство усилия именно и показывается при этой встрече деятельной души с инертной материей. И чем сильнее сопротивление материи или в своем движении, или в своем покое, тем тяжелее для души преодолеть это сопротивление. Для нее всегда приятен такой исход, когда она, не преодолевая инерции материи, может изменять свои состояния. Следуя разнообразным движениям материи, не стоящим душе никакого усилия, душа открывает для себя возможность разом удовлетворить и своему стремлению к перемене своих состояний, и своему отвращению от преодолевания инерции материи. В этой возможности совершенно пассивной (вещной) деятельности коренится начало лени и всех ее видоизменений.
• 8. Но абсолютная лень совершенно невозможна для человека. Он не может довольствоваться одними и теми же ощущениями, доставляемыми ему телом, но ищет возможности увеличить число и разнообразие этих ощущений, всячески распложает и разнообразит простые потребности тела. Он должен быть деятельным: преодолевать неприятное чувство усилия. Вот почему человек так рад, если кто-нибудь другой, а не он сам позаботиться о том, чтобы разнообразить пассивную деятельность его души. По многим причинам один человек может более и долее, чем другой, уклоняться от преодоления тягости усилия и может долее растягивать периоды своей пассивной душевной деятельности .

Одни из этих причин можно назвать более физическими, другие — психофизическими, а третьи — психическими.

• 9. Физические причины лени скрываются, без сомнения, в самом организме. Чем сильнее направлены процессы тела, например, к росту и развитию организма, тем труднее для души извлекать оттуда силы и направлять их на душевные работы или на произвольные движения. Вот почему дети тучные и сильно растущие очень часто оказываются ленивыми. Вот почему также всякий воспитатель, без сомнения, замечал, что иногда прилежное дитя вдруг становится ленивым, и что это именно случается в то время, когда развитие тела, вначале замедлившееся, вдруг опять идет быстрее. В эти периоды детства дитя не только выказывает леность, но и наклонности к шалости от избытка вырабатываемых сил. Это, если можно так выразиться, шалости рефлективные, которых требует организм и которым всего лучше удовлетворяет правильная гимнастика. Заметив, что у дитяти начался такой период физического развития, должно принимать в расчет временное требование физической природы.
• 10. Дитя слабое может также оказаться ленивым. Для такого дитяти труднее, чем для здорового, отнимать у физических процессов часть сил для своих душевных работ. В последнем случае воспитатель должен с большою осторожностью требовать душевной деятельности от ребенка и даже должен иногда совершенно прекращать эти требования. Но при этом следует всегда опасаться, что ребенок, и поправившись, окажется привыкшим к лени. Вот почему с больным дитятею воспитатель должен быть очень осторожен, чтобы не повредить ни физическому, ни душевному здоровью дитяти.
• 11. По тем же самым физическим причинам человек испытывает временное расположение к лени всякий раз после сытного обеда: во время переварки пищи человеку становится труднее отвлекать органические силы от этого физико-химического процесса. Отсюда понятно, почему чрезмерно обильное кормление детей влечет за собою наклонность к лени .
• 12. К психофизическим причинам лени следует отнести особенное обилие и разнообразие следов приятных телесных ощущений всякого рода. К таким чувственным наслаждениям Бенеке совершенно верно относит

лакомство, всякую телесную негу и даже шалости как удовлетворение телесной потребности движений. Но при этом следует заметить, что обжоры воспитываются, скорее всего, в тех заведениях, где голодом заставляют детей постоянно думать о пище .

• 13. Психические причины лени должны уже заключаться в самих опытах деятельности, в том или другом исходе этих опытов. Дитя от природы не имеет душевной лени. Оно хочет все делать само, и это стремление должно беречь в нем как самое драгоценное, жертвуя для него и приличиями, для которых нередко матери и няни подавляют первое проявление самостоятельной душевной деятельности. Если дитя останавливать или наказывать за все его порывы к самостоятельной деятельности, то эго значит прибавлять к ней еще новую, внешнюю трудность, кроме той, которую представляет физический организм, и дитя может отступить перед этою слишком большою для него трудностью. Эта же внешняя причина душевной лени действует и тогда, если наставник требует от дитяти непосильных трудов. Неудача попыток удовлетворить этому требованию, слишком тяжелое и неприятное чувство, сопровождающее эти попытки, могут запугать дитя, и оно станет смотреть лениво уже на всякий труд. Вот почему чрезмерно требовательное ученье, хотя бы оно даже давало вначале блестящие результаты, скажется потом отвращением к труду и наклонностью к лени.
• 14. Та же наклонность к лени развивается, и если дитя беспрерывно занимают, забавляют и развлекают. При этом воспитывается жажда деятельности, но не развиваются смелость и уверенность, необходимые для того, чтобы преодолевать трудности душевной деятельности. В этом отношении грешит и чересчур заботливая педагогика, подсовывающая детям деятельность и не дающая им возможность самим отыскать ее. По этой причине так называемые детские сады Фребеля могут подействовать вредно на ребенка, если он проводит в них большую часть своего дня. Как ни умно то занятие или та игра, которым выучат дитя в детском саду, но они уже потому дурны, что дитя не само им выучилось, и чем навязчивее детский сад в этом отношении, тем он вреднее. Это не значит, что мы вообще вооружаемся против детских садов и против идеи Фребеля, но значит только, что мы решительно не можем сказать, приносят ли детские сады в настоящее время больше вреда или пользы, и думаем, что время пребывания детей в садах должно быть значительно сокращено. Нельзя вести на поводке волю ребенка, а надо дать ей простор самой расти и усиливаться. Если же детей посылают в сад потому, что их некуда девать, то следует в самих садах давать детям как можно более свободного времени, в которое предоставлять им делать, что им угодно. Даже шумное общество детей, если ребенок находится в нем с утра до вечера, должно действовать вредно. Уединение по временам так же необходимо ребенку, как и взрослому. Совершенно уединенные и самостоятельные попытки той или другой детской деятельности, не вызываемой подражанием другим детям и наставникам, совершенно необходимы и чрезвычайно плодотворны, как бы ни казалась для взрослого мелка эта деятельность. Нет сомнения, что дети больше всего учатся, подражая, но ошибочно было бы думать, что из подражания сама собою вырастет самостоятельная деятельность. Подражание дает много материала для самостоятельной деятельности, но если бы не было самостоятельной деятельности, независимой от подражания, то нечему было бы и подражать. Самостоятельная деятельность не появляется потом, с возрастом, но зерно ее коренится в свободной воле человека, рождающейся вместе с душою, и этому зерну должно дать и время, и сферу для развития. Вот почему воспитатель по временам должен отступать от ребенка и совершенно предоставлять его самому себе. Зерно самостоятельности скрывается глубже в душе дитяти, чем может проникнуть туда воспитание, и самые попытки туда проникнуть могут только помешать развитию зерна. Воспитание может много, но не все.

Склонность к привычке.

• 15. Стремление к привычке есть только особенная форма стремления к легчайшей деятельности, что объясняется самым свойством привычки.
• 16. Если бы привычка не облегчала усилий души в передвижении и направлении физических сил тела и если бы всегда человек должен был, как и в первый раз, преодолевать те же трудности усилий, то всякие произвольные психофизические процессы, как, например, процесс ходьбы, речи и т. п., были бы невозможны. Как машины дают человеку возможность при одинаковом количестве употребленных им усилий достигать громадных результатов, так привычка дает человеку возможность необозримо обширной психофизической деятельности при одном и том же количестве душевных усилий.
• 17. Это значение привычки в экономии человеческой жизни должен всегда иметь в виду воспитатель. Он должен ясно сознавать, что на привычках основывается возможность постепенного расширения деятельности человека, но что самое это постепенное расширение деятельности есть цель души человеческой, а привычки являются только средством к постоянному достижению этой цели. Вот почему, давая человеку массу привычек, воспитатель должен заботиться, чтобы сам человек не погряз в этой массе и чтобы, перестав употреблять машину, для чего она назначена, сам не сделался машиною. Современное воспитание часто, приучая человека довольствоваться действиями привычными, мало-помалу приучает его к душевной лени.

Склонность к подражанию

• 18. Подражая, человек находит возможность удовлетворять своему душевному стремлению к деятельности, не трудясь сам отыскивать или изобретать эти средства. Этим легко объясняется сильная подражательность детей: дитя, по малому развитию своего ума и вообще бедному содержанию своей души, имеет мало возможности самостоятельно открыть сферу для своей душевной деятельности. Вот почему оно так охотно схватывается за деятельность подражательную. Вот почему также и в зрелом возрасте подражательность в особенности сильна у тех людей, душевное содержание которых так бедно, что не может удовлетворять их собственной душевной потребности к деятельности.
• 19. Подражание легко переходит в самостоятельную деятельность, и этим способом передается и увеличивается запас человеческих сведений и приспособлений к условиям жизни. Но чем сильнее душа, тем скорее надоедает ей деятельность рутинная, привычная и деятельность подражательная, тем ранее и яснее выказывается в ней стремление к оригинальности, т. е. к такому душевному труду, который вполне принадлежал бы душе и удовлетворял ее сильной потребности деятельности. Оригинальность не следует смешивать с оригинальничаньем. Оригинальность есть естественный плод сильной души, содержание которой сложилось самостоятельными душевными работами, и потому оно высказывается само собою, так что человек оригинален, вовсе не желая быть оригинальным. Оригинальничанье же, наоборот, есть плод пустейшего тщеславия. Подражание может быть инстинктивное и сознательное, когда человек подражает с большим или меньшим сознанием достоинства того, чему он подражает, или из любви к тому, кому подражает. Чем более осмысленно подражание, тем ближе оно к переходу в самостоятельную деятельность, из одного же подражания самостоятельной деятельности не выйдет .
• 20. В склонности души к привычке и подражанию воспитание находит сильнейшее средство для воздействия на воспитанника; вся сила примера основывается на них. Но близоруко то воспитание, которое ограничивается только этими средствами, не содействуя, а может быть, даже мешая образованию самостоятельной деятельности .

Склонность к развлечениям.

• 21. Склонность к развлечениям есть собственно стремление души к пассивной деятельности, к деятельности, не сопровождаемой трудностью труда. Это стремление более или менее свойственно каждому человеку, но у одних оно играет незначительную роль, у других оно составляет самую выдающуюся черту характера и определяет все направление их жизни. Чем сильнее внутренняя самостоятельная работа в душе человека, тем менее он ищет развлечений. Если же человека с детства все забавляли и развлекали; если этими забавами и развлечениями удаляли из души его томительное чувство скуки, а не сам он побеждал его самостоятельным, излюбленным трудом; если в душе его не завелось обширной, свободной и любимой работы — то он находит единственное средство удовлетворить своему душевному стремлению к деятельности переменою впечатлений, которые, равно как и их разнообразие, зависят не от самой души, а от внешнего для нее мира. Отсюда жадная склонность к новостям, к сплетням, к развлечениям всякого рода, к переменам мест и т. п., словом, к перемене впечатлений.
• 22. Любопытство свойственно душе человека: это невольное стремление ее к той сфере, где она думает найти для себя деятельность. Но любопытство может выработаться в любознательность и может остаться только любопытством. Если человек и в зрелом возрасте остается жадно любопытным ко всему безразлично, то это верный признак душевной пустоты. Дети вообще любопытны, и это драгоценное качество их души. Но воспитатель должен, с одной стороны, воспользоваться любопытством детей, чтобы переделать его в любознательность, а с другой — не дать развиться пустому любопытству. Удовлетворять как следует любопытству детей — одна из труднейших и важнейших задач воспитания.
• 23. Характер любимых общественных развлечений и степень склонности к ним общества могут служить лучшею руководною нитыо для того, чтобы раскрыть душевное состояние общества. Печально состояние и тех людей, и тех обществ, которые живут только пассивною деятельностью развлечений и от них одних ждут наполнения своей душевной пустоты!
• 24. Склонность к переменам места имеет тот же источник и тот же исход. У человека с завязавшеюся душевною работою это есть стремление расширить сферу своей душевной деятельности; в человеке же без такой душевной работы это только стремление выйти из одного места, в котором ему тяжело, и попробовать, не будет ли лучше в другом. Но и в другом оказывается та же тягость. Люди эти бегают от тоски, не замечая того, что возят ее с собою в пустоте души своей и в своих полных бумажниках. Для этих богатых бедняков было бы великим счастьем, если бы они заехали, наконец, в такую страну, где не было бы комфортабельных отелей и ничего нельзя было бы достать за деньги, а все следовало бы добыть личным трудом: тогда только расстались бы они со своею мучительною спутницею.

Кажущееся стремление к лени.

• 25. От действительного стремления к лени следует отличать кажущееся стремление к ней. Человек может выказать замечательную лень к какой-нибудь деятельности потому, что душа его поглощена уже другою деятельностью, сфера которой гораздо обширнее. Это только кажущаяся лень.
• 26. Стремление к лени не должно также смешивать с законным стремлением к отдыху. Отдых

есть физическое наслаждение, потому что душа уставать не может; устает же нервная система. Это истощение сил нервной системы отражается в душе чувством усталости, так как душа употребляет все более и более усилий, чтобы навлекать запасные силы из тела .

Частное возобновление нервных сил может совершаться и одною переменою деятельности.

• 27. Но как бы ни менял человек свой труд, как бы ни разнообразил его, все же под конец появляется потребность полного отдыха, или сна.
• 29. Отдых, без сомнения, есть самое законное и самое нормальное наслаждение человека. Однако же из гоньбы за наслаждением отдыха, точно так же как из гоньбы за всяким другим наслаждением, может образоваться извращение нашей природы, а именно стремление к лености. Отдых еще не покой; самый же покой лежит только в труде. Вот почему люди, работающие всю жизнь для того, чтобы потом наслаждаться отдыхом, сильно ошибаются в расчете. Спросите у них, когда они были счастливее: тогда ли, когда трудились, чтобы иметь возможность наслаждаться отдыхом, или тогда, когда, наконец, стали наслаждаться им?

Глава LI.

Заключение

.

• 1. Припомнив в самых общих чертах длинный путь, пройденный нами, мы найдем, что понятие о душе осталось равносильным понятию материи как его прямая и необходимая противоположность. Но внимательное, беспристрастное наблюдение психических явлений везде указывает на двойственность нашей природы, на два взаимодействующих начала.
• 2. Мы можем сказать с уверенностью, что не сознание составляет сущность души, а врожденное ей стремление к деятельности, к жизни, для которого и самое сознание служит только одним из средств. Деятельность сознания привела нас к необходимой гипотезе стремлений, которые предшествуют самой деятельности сознания.
• 3. Мы нашли, что душа есть прежде всего существо, стремящееся жить, тогда как организм есть только существо, стремящееся быть.
• 4. Тройственное деление психических явлений может быть для нас теперь сокращено в двойственное, а именно вместо сознаниЯу чувствования и воли мы можем признать только чувство и волю. Сознание есть теперь для нас только одно из чувств, а именно душевно-умственное чувство различия и сходства, посредством которого совершается весь умственный процесс.
• 5. Мы нашли очевидное указание, что душа наша существует и вне процесса сознания, существует прежде, чем этот процесс в ней начинается, и в те промежутки времени, когда этот процесс в ней на время прекращается. Но тем не менее сознание и теперь остается для нас единственным окном, через которое мы можем заглянуть в душевный мир. Только сознание, направленное на внутренние факты нашей жизни, дает нам знание этих фактов, точно так же, как, направленное на факты внешнего для нас мира, оно дает нам всю систему наших знаний об этом мире. Эти два ряда душевных фактов беспрестанно соединяются между собою, и символом этого соединения служит слово, или речь человеческая, которая прежде выражает для нас не внешний мир, а чувствования, возбуждаемые в нас влияниями внешнего мира.
• 7. Деятельная душа оказалась в многочисленных анализах прямым антагонистом инертной материи. В систему мировых движений инертной материи, ближайшую причину которой отыскивают в движениях солнечной массы, входит душа как особая самостоятельная причина движений — или останавливающая, или изменяющая в сфере своей деятельности мировые движения.
• 11. Признав за основное и коренное стремление души ее стремление к деятельности, беспрестанно расширяющейся, мы нашли, что понятие счастья вовсе не тождественно с понятием наслаждения.
• 13. Из внимательных психических анализов мы вывели, что труд, свободный, излюбленный, задушевный, есть единственное доступное человеку счастье и что только на этом пути душа остается в своем нормальном положении, не извращаясь и не увлекаясь частностями. Наслаждение и страдание — цветы и тернии жизни, но не сама жизнь; жизнь же есть процесс деятельности, прогрессивной, свободной и вытекающей из самой души, — дело, выполнение которого значит для нас больше самой жизни.
• 15. То, что называется покоем для инертной материи, оказывается вовсе не покоем для души человеческой, которая именно при отсутствии деятельности лишается покоя. Безгранично деятельный покой — невозможность в мире физическом и величайшая истина в мире психическом, возможность которой мы все понимаем и потребность которой все мы чувствуем.
• 16. Идея счастья как мира и идея покоя как деятельности, к которой увлекается душа любовью, высказалась в первый раз в христианстве.
• 17. Нужно ли доказывать, что всякая фактическая наука, а другой науки мы не знаем, стоит вне всякой религии, ибо опирается на факты, а не на верования, на известности, а нс на вероятности, на определенных знаниях, а не на определенных чувствованиях? Но из этого никак не выходит, чтобы науки, имеющие своим предметом жизнь души человеческой могли как бы не знать о существовании религиозных систем.
• 18. Психология находится в тесном отношении к религиозным системам. Она не может не видеть в них выражений души человеческой, потому что иначе самое распространение той или другой религиозной системы было бы фактом необъяснимым. Если шаманство, фетишизм, браманизм, буддизм, магометанизм находили себе миллионы поклонников, то, без сомнения, потому, что удовлетворяли той или другой потребности души человека.
• 19. Все религиозные системы не только возникали из потребностей души человеческой, но и были, в свою очередь, своеобразными курсами психологии; в них-то формировался более всего взгляд человека на мир душевных явлений. Выходя из психических потребностей, религия распространяла то или другое психологическое воззрение, и распространяла, конечно, обширнее и удачнее, чем может распространяться какая бы то ни было кабинетная психологическая теория. Каким же образом психолог может не знать этой психологии, может обойти ее, ограничив свои познания теориями Гербарта, Бенеке или какого-нибудь другого кабинетного ученого?

Вопросы для самоконтроля по главам XXX, XXXI, XXXII, XXXIII; XXXVII, XXXVIII, XXXIX, XL, XLI, XLV второго тома.

• 1. Каково ваше отношение к различным концепциям воли, представленным К. Д. Ушинским?
• 2. Как К. Д. Ушинский определяет понятие «воля»?
• 3. Какие аспекты воли рассматривает К. Д. Ушинский?
• 4. Чем они отличаются и как проявляются, по его мнению?

Задание для самостоятельной письменной работы

Сформулируйте рекомендации К. Д. Ушинского по взаимодействию с ребенком, который ленится.

Вопросы для самоконтроля по главам XXXV, XXXVI; XLII, XLIII, XUV; XLIX, L, LI второго тома.

• 1. Как оценивает К. Д. Ушинский теорию Ч. Дарвина и какие делает из нее выводы?
• 2. Какие «уклонения и слабости» воли рассматривает К. Д. Ушинский?
• 3. Что такое характер и темперамент по К. Д. Ушинскому?
• 4. Каково отношение К. Д. Ушинского к психологии?
• 5. Согласны ли вы с представлениями К. Д. Ушинского о счастье человека?

Задание для самостоятельной письменной работы

Сформулируйте актуальные идеи К. Д. Ушинского.