Реляционная и субстанциональная концепции пространства и времени

Глубочайшей философской проблемой является сущность времени и пространства и их соотношение с движением и материей. Первоначально в мышлении древних время и пространство не существовали вне своего материального наполнения. Впоследствии, в процессе абстрагирования времени от наполняющих его событий, оно стало мыслиться как нечто самостоятельное, особая сила или стихия природы. Раньше подобно тому как Хаос выступал в единстве пространственного и материального начал, так и Кронос являлся в единстве с наполняющими его событиями. В дальнейшем эти моменты были дифференцированы, и в развитой античной натурфилософии мы имеем отдельно пространство и время, а отдельно — наполняющие их объекты и процессы материального мира, которые приводятся в движение и упорядочены с помощью специально вводимых организующих начал: нуса, логоса, эидоса и т. п.

Стоит глубоко задуматься, чтобы понять, почему И. Ньютону понадобился Бог для поддержания связи между составными элементами своей Вселенной. Ведь Вселенная Ньютона являла весьма странную картину: материальные объекты его Вселенной погружены в неотвратимое и непреходящее небытие абсолютного пространства, являющегося объектом априорного знания, без малейшего взаимодействия с ним^[1]. Если отвлечься от многообразных толкований пространства и времени на протяжении всей культурной эволюции человечества, а обратиться к истории только основных научно-философских воззрений, то можно выделить две концепции — субстанциональную и реляционную. Одна, идущая от древних атомистов (Демокрит, Эпикур) и развитая далее в русле классической механики Ньютоном, — это концепция пространства как однородной, неизменной, неподвижной и абсолютной субстанции. Можно убрать из пространства все тела, и все же пространство останется, а свойства его сохранятся. Перемещаясь, предмет оставляет после себя свою пустую форму: пространство в этой концепции выглядит как своего рода наемная квартира для такого «жильца» как материя. Выходит, что пространство и время ведут какое-то независимое существование: если пространство можно уподобить квартире, то время как бы представляет улицу с однородным движением. Время течет одинаково во всей Вселенной, и это течение ни от чего не зависит, а поэтому оно абсолютно, являя собой тонкую субстанцию. Прибегнув к вольному образу, можно сказать, что если бы события «споткнулись» и тем самым задержались, то время, оторвавшись от них, потекло бы и далее само по себе. Абсолютное /2/юстггранство — это вместилище мировой материи, а абсолютное время — чистая деятельность; непрерывный мировой поток; некая постоянная космическая шкала для измерения всех конкретных движений.

Вторая концепция, зародившись в недрах диалектической традиции, восходит к Аристотелю, а впоследствии получает свое развитие у Блаженного Августина, Г. Лейбница, Г. Гегеля и др. Согласно этой концепции, пространство есть порядок расположения тел, существующих друг вне друга, время — порядок сменяющих друг друга явлений или состояний тел. Аристотель пришел к выводу, что всякое движение предполагает пространство и время, вне которых оно невозможно. Пространство сплошь заполнено материей: природа «боится пустоты», ибо собственно сущее — абсолютно полное бытие, и пустота может мыслиться лишь как нечто максимально разреженное и лишенное массы, как это допускается по отношению к эфиру. Пространство есть проявление протяженности тел, и в нем они соприкасаются в общей границе. Движение может совершаться не относительно пустоты, а относительно друг друга. Пространство предполагает два рода тел — ограничивающие и ограничиваемые. Исходя из этого, Аристотель отрицал существование пустого пространства. Если Демокрит допущением пустоты пытался обосновать возможность движения (по аналогии с толпой людей на площади, шныряющих друг меж друга), то Аристотель, напротив, утверждал, что в пустом пространстве движение было бы невозможным. Не может быть пространства и времени без того, что простирается и изменяется. Пустое пространство так же абсурдно, как улыбка без улыбающегося лица. Разве можно мысленно представить себе время вне событий? Так — само по себе? — то же самое и пространство.

Блаженный Августин, подчеркивая относительность временного определения, заключил, что времени как такового, помимо того, что мы наблюдаем в вещах и их движениях, как и помимо наших собственных действий и впечатлений об этих действиях, какое те оставляют в нашей душе, — такого времени вообще не существует. Время, хотя оно и есть нечто вполне объективное и независимое от нашей души, памяти, существует не само по себе, но лишь в бытии вещей. Р. Декарт отождествляет материю с пространством, которое «разнится от телесной субстанции, заключенной в этом пространстве, лишь в нашем мышлении»^[2].

Г. В. Лейбниц, по существу, впервые давший одно из фундаментальных определений пространства и времени, исходил из того, что эти формы бытия есть отношения, порядок, применимые лишь к телам. Полемизируя с ньютониацем Самюэлем Кларком (1675—1729), Лейбниц писал: «Я неоднократно подчеркивал, что считаю пространство, так же как и время, чем-то чисто относительным: пространство — порядком существования, а время — порядком последовательности». И далее: «Я вовсе не говорю, что материя и пространство — одно и то же, а лишь утверждаю, что без материи нет пространства и что пространство само по себе не представляет собой абсолютной реальности»^[3]. Можно говорить только об относительном размере данного тела в сравнении с размерами других тел. То же можно сказать и о длительности: понятие длительности применимо к процессу постольку, постольку оно рассматривается как звено в единой цепи событий. Протяженность любого объекта не есть первичное, врожденное свойство, а обусловлено силами, действующими внутри объекта. Внешние и внутренние взаимодействия определяют и длительность состояния. Что же касается самой природы времени как порядка сменяющихся явлений, то оно отражает их причинно-следственную связь.

Великий диалектик Г. Гегель вслед за Августином, Декартом, Спинозой, Лейбницем также отвергал существование абсолютного пространства как пустого вместилища вещей и процессов: «Мы не можем обнаружить никакого пространства, которое было бы самостоятельным пространством, оно есть всегда наполненное пространство и нигде оно не отлично от своего наполнения»^[4]. С тех же позиций он подвергает критике и ньютоновское понимание времени: «Время не есть как бы ящик, в котором все помещено как в потоке, увлекающем с собой в своем течении и поглощающем все, попадающее в него. Время есть лишь абстракция поглощения… Процесс самих действительных вещей составляет, следовательно, время»^[5].

Реляционная концепция пространства и времени не сыграла существенной роли в науке XVII—XIX вв. Воззрения Лейбница казались противоречащими существованию вакуума, тем более что возможность существования в вакууме полей, являющихся также видом материи, в то время еще не была известна. Казалось, что эта концепция противоречит классической механике: она не дает объяснения преимущественной роли инерциальных систем отсчета.

Идея абсолютности пространства и времени соответствовала определенной физической картине мира: системе взглядов на материю как на совокупность отграниченных друг от друга атомов, обладающих неизменным объемом и инертностью (массой) и действующих друг на друга мгновенно либо на расстоянии, либо при соприкосновении. Изменение физической картины мира изменило и воззрения на пространство и время. Открытие электромагнитного ноля и опровержение теории мгновенного дальнодействия вскрыли несостоятельность классической картины мира, а значит, и несостоятельность концепции времени и пространства. Однако это произошло не сразу и не вдруг. Понадобилось длительное накопление не только новых фактов, но и новых идей.

Огромный вклад в разработку научных представлений о связи пространства и времени с движущейся материей внесли Николай Иванович Лобачевский (1792—1856) и Бернхард Риман (1826—1866), которые пришли к очень важному не только для геометрии, но и для философии выводу: свойства пространства не являются всегда и везде одинаковыми и неизменными, они изменяются в зависимости от наиболее общих свойств материи. «В нашем уме не может быть никакого противоречия, когда мы допускаем, что некоторые силы в природе следуют одной, а другие своей особой геометрии»^[6].

В основе геометрии Лобачевского лежат те же исходные постулаты, что и в евклидовой геометрии, за исключением новой аксиомы о параллельных линиях. Ее суть такова: через точку, не лежащую на данной прямой, проходят по крайней мере две прямые, лежащие в одной плоскости с данной прямой, но не пересекающие ее. На этой основе разработано все здание новой геометрии, существенно отличающейся своими следствиями от евклидовой. Например, сумма углов треугольника не остается постоянной величиной, а меняется в зависимости от длины его сторон и при этом всегда меньше 180 градусов.

Геометрия Римана в некотором смысле противоположна геометрии Лобачевского. В ней принимается аксиома о том, что каждая прямая, лежащая в одной плоскости с данной прямой, пересекает эту прямую. В этой геометрии вообще нет параллельных прямых, а сумма углов треугольника больше 180 градусов. Указанные парадоксальные положения приобретают наглядный смысл, если геометрические фигуры будут нарисованы не на обычной плоскости, а на участке криволинейной поверхности, например сферы (для геометрии Римана). Здесь роль прямых будут играть кратчайшие дуги, например меридианы, каждые два из которых непременно пересекутся.

• [1] См.: Койре, А. Очерки истории философской мысли. — М., 1985. — С. 19.
• [2] Декарт, Р. Избранные произведения. — М., 1950. — С. 445.
• [3] Лейбниц, Г. В. Сочинения: в 4 т. — М., 1982. — ТЛ. — С. 431; 484. В своей полемике с Кларком Лейбниц показал, что по мере углубления в различныеотрасли научного знания и осмысления им разнообразного опыта — в особенности социально-политического, — его активной и многосторонней жизни он все больше удалялсяот механистической интерпретации бытия. Известно, что Лейбниц обладал поразительнойширотой и гениальной силой ума, а также универсальными интересами нс только естественно-научного, но и гуманитарного плана, не говоря уже о том, что он был великим философом. Все это, по мнению историков философии, сыграло существенную роль в том, чтоон не ограничился механистическим и вообще узкофизикалистским подходом к пониманиюприроды пространства и времени.
• [4] Гегель, Г. Философия природы // Гегель, Г. Сочинения. — М., 1953. — Т. И. — С. 44.
• [5] Там же. — С. 50.
• [6] Лобачевский, Я. И. Полное собрание сочинений. Т. 2. — М.; Л., 1949. — С. 159.