Содержание государственного регулирования как предпринимательской функции

Приступая к реформированию, как и созданию совершенно нового объекга, например техники, всегда приходится пользоваться и старыми средствами производства, и старыми технологиями, и, естественно, старым человеческим материалом. Отсюда берег начало та пробуксовка реформ, которая свойственна нашему обществу. Всё это в первую очередь относится и к деятельности государственных органов. Даже сама структура этих органов, не говоря уже о характере их деятельности, не может стать сразу же адекватной какой-либо оптимальной модели реформирования. Другое дело, что эта структура должна не только вбирать в себя вес основные процессы реформирования, но и строиться в соответствии с этими процессами. Все эти изменения осуществляются в переходный период. И первым актом этого переходного периода является создание нового правового поля, на котором осуществляется рыночное реформирование.

В соответствии с этим новым правовым фундаментом государство выстраивает свой сценарий процесса осуществления реформ на весь переходный период. Вполне естественно, что данный сценарий не статичен и не предусматривает какие-то частности. Его динамика характеризуется гем, что государственное регулирование процессом реформирования должно в максимальной степени стабилизировать жизнь общества в целом, что является первоочередным моментом в условиях глобальной замены одного типа жизнедеятельности общества другим.

В этой ситуации только очень умелым государственным регулированием можно не допустить тех тяжелых последствий, которые неизбежно могут возникнуть в борьбе старого с новым. И не допустить этого возможно только единственным способом — умелым выстраиванием экономических механизмов, объективно способствующих появлению и развитию самих участников рыночных отношений и тому рыночному поведению, которое характеризует тот или другой этап переходного периода. Само государственное регулирование в этом случае представляется неким предпринимательским процессом, который находится в непрерывном движении, постоянно изменяя как весь набор своих инструментов, так и сами способы их применения.

При осуществлении такого подхода к государственному регулированию следует сразу же отличать новаторские способы использования старого материала, старых орудий труда и т. п. от тех методов, которые связаны с использованием в условиях рыночного реформирования старых командно-распорядительных способов государственного вмешательства. Новые формы государственного регулирования должны быть направлены прежде всего на формирование у субъектов производства таких качеств, как самостоятельность, необходимость формирования конкурентоспособности своего производства и т. п., а не на мелочной опеке и не на формировании у них какие-то иждивенческих настроений.

Отличительная черта наших реформаторов (практиков и теоретиков) проявляется в том, что они пытаются интегрировать сказанное выше в некое одно целое. Возможно, это связано с тем, что приспособить или просто сохранить многое из старых рычагов управления, даже на том экономическом пространстве, которое родилось из старого административно-командного, значительно проще. Отсюда и те весьма противоположные на первый взгляд, но по сути своей идентичные мнения некоторых ученых, которые у одних из них сводятся к тому, что государство должно выступать прежде всего как властная структура, устанавливающая правила поведения на рынке хозяйствующих субъектов и влияющая своими обязательными предписаниями на условия функционирования рыночных объектов. Другие экономисты, проецируя один из типов смешанной модели рыночной экономики, которая формируется, по их мнению, в постсоциалистических странах, считают, что роль государства в них в таком случае будет аналогичной той, что и в развитых странах, но при этом они заявляют, что государственное регулирование скорее подлежит селекции, нежели полному априорному отрицанию.

При, казалось бы, совершенно различных подходах к регулирующей роли государства в рыночных условиях оба подхода объединяет одно — незнание новой экономической системы России и «опора» на старый опыт деятельности государства плановой административно-командной системы.

Эти и другие программы (подобна «Государственному стимулированию экономического роста» С. Глазьева), несомненно, представляют научный интерес для формирования государственной политики в новых экономических условиях. В то же время, на наш взгляд, научная направленность отмеченных разработок далеко не всегда согласуется с практикой. В то же время именно практика показала, что «скрестить» социализм и капитализм до сих пор никому не удалось. Что же касается вопросов научного обоснования такого рода «скрещивания», то они ставились еще в эпоху становления «научного» социализма К. Марксом и Ф. Энгельсом. Достаточно вспомнить острую критику родоначальниками «научного» социализма идеи кооперативного социализма уже упоминавшегося нами известного немецкого деятеля рабочего движения Фердинанда Лассаля.

«Незамутненность» сознания наших отечественных экономистов, предлагающих всё новые варианты создания «социалистической» рыночной экономики, в том числе и прежде всего — в рамках осуществления государственного регулирования, объясняется тем, что они не учитывают, по крайней мере, три фактора.

Во-первых, уже имеется много моделей, в которых ученые и практики в разной степени пытались объединить капиталистические элементы с социалистическими. Это прежде всего «социализм подлинного самоуправления трудящихся» югославского типа. А затем разного рода капиталистические институты без владельцев-капиталистов, аренда «общественного капитала», разные варианты смешанных систем и т. д. Многие из этих моделей сыграли положительную роль в сохранении самого социалистического государства. Например, нэп в России. Чем закончилась история с нэпом хорошо известно. Как, собственно, известны и все фрагменты существования капиталистической рыночной экономики в социалистическом «издании» (выражение Лешека Бальцеровича) стран Восточной Европы.

Во-вторых, общеизвестен факт, что многие западные экономисты в XIX — XX веках разочаровались в капитализме как системе мирового развития и стали «оказывать симпатии» социализму. Не устояли перед таким «соблазном» даже такие горячие сторонники капитализма, как И. Шумпетер. Лишь немногие остались «верными» философии индивидуализма. Несомненно, первым среди них был Ф. Хайек. Так что «творческие» попытки некоторых наших отечественных экономистов «перескочить» капиталистический «участок» в мировой истории — отнюдь не российская «самодеятельность». Они, как и многие другие, просто стали заложниками той романтической теории, опиравшейся, по свидетельству Р. Пайпса, на самые зыбкие и впоследствии по большей части опрокинутые доказательства, которую в дальнейшем стала как бы в обязательном порядке усваивать социалистическая литература, да и значительная часть литературы вообще. Опыт практического «строительства» социализма воочию показал, что представления Маркса и Энгельса о новом коммунистическом строе, который соединил бы изначальную общность собственности с высоко поднятой капитализмом производительностью, есть утопия. И главным фактором здесь является то, что отличительная черта социалистического хозяйства (из которой, собственно, и выводится само слово «социализм») — общественная собственность на средства производства. Отсюда и неприятие рынка, основой которого является частная собственность.

Поиски же разных вариантов «рыночного социализма» — это уже не утопия, а конкретный поиск платформы сохранения старых основ советской власти, сохранения государства, основанного на командно-административном начале. В чисто экономическом плане, точно так же как и в политическом, социализм — это техническая инерция и застой. Только настоящая рыночная конкуренция, как не раз отмечали Ф. Хайек, Л. Мизес и другие ведущие ученые, дает возможность делать технические открытия. Социалистическая экономика, опирающаяся на планирование, заменившее рынок, будет лишена главной новаторской силы.

Только в капиталистическом обществе появляется немало людей, беспрепятственно вкладывающих инвестиции в рискованные в техническом отношении предприятия.

И, наконец, в-третьих, в выдвигаемых проектах конвергенции социализма и капитализма нередко встречаются обоснования прогрессивности социалистического начала в условиях капитализма. При этом следует ссылка на «шведский социализм», обеспечивающий населению довольно высокий уровень жизни. К. Маркс, узнав об этом, думается, разразился бы не менее строгой критикой, чем в упоминавшемся нами случае с Ф. Лассалем, по поводу любой «национальности» социализма. И оказался бы прав. Что касается шведского или какого-то еще социализма в недрах развитых капиталистических стран, то здесь не надо смешивать социалистическое государство с социальными реформами государства капиталистического.

Главный успех реформы социалистической экономической системы, как справедливо заметил по этому поводу Л. Мизес, означает поворот к капитализму, а не поиск чего-то другого. Только в этом случае, если перефразировать одно его высказывание, вместе с экономическим суверенитетом граждане «получают» и «политический суверенитет». Именно последний и является базовым содержанием реализации управленческой функции частной собственности и напрочь отсутствует в структуре собственности государства.

На наш взгляд, абсолютно все аспекты жизнедеятельности нашего общества, включая структуру государственного регулирования, должны не «перелицовываться» из старой ткани экономического «платья социалистического пошива», а создаваться вновь с учетом именно этой управленческой функции частной собственности. А для этого нужна совершенно новая «ткань» и совершенно новый «портной». Более того, этому новому «портному» таковым еще надо стать. Причем не в каком-то специальном заведении, а путем самообучения. И в роли такого нового «портного» пока, кроме предпринимательства как главного и основного социального феномена, на родовом уровне связанного с постоянным процессом воспроизводства нового в производстве, никого нет. К тому же, как мы доказали в предыдущих разделах настоящей работы, никого не было и раньше. Его нет и сегодня в той качественной определенности, в какой предпринимательство может стать активным агентом рыночного экономического строительства.

Но если раньше не было объективных условий становления данного феномена, то сегодня они в России есть. В рамках развития предпринимательства, нацеленного на формирование системы свободного предпринимательства как первого качественного этапа и процесса рыночных реформ, и уровня социально-экономического становления России в своем новом качестве возникает и развивается такой конкретный субъект предпринимательства, как государство—тот вполне реальный базис, как замечал Маркс, «на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания«^].

Казалось бы, трудно что-либо противопоставить логике Маркса, сумевшего в краткой форме сцементировать и экономическую, и политическую, и правовую, и психологическую составные единого государственного каркаса. Разве можно сопоставить с краткой, но четкой системой государственных функций тот разнобой позиций авторов доклада нашего ведущего экономического учреждения при определении ими таких непосредственных целей социально-экономического развития России и главных направлений усилий государства на ближайшее десятилетие, сформулированных уже на втором десятке рыночных преобразований в России, как:

• • выход из кризиса и преодоление его негативных последствий;
• • восстановление производства предпочтительно на новой технологической основе, образование заделов для перехода к экономике постиндустриального, информационного типа;
• • предотвращение дальнейшего снижения жизненного уровня народа, тенденции к обнищанию населения и обеспечение роста реальных доходов трудящихся темпами, близкими или равными темпам роста ВВП;^[1]
• • переход к модели смешанной экономики с эффективными государственными и негосударственными секторами^[2].

Еще раз повторим, что в данном случае перечислялись только цели и главные направления деятельности государства, причем на очень ограниченную перспективу — десятилетний срок. Далее в отдельных разделах доклада есть много интересных и деловых конкретных предложений о совершенствовании действий государства в области экономики. Но они, как и представленные здесь цели и направления, не имеют законченного системного характера.

Конечно, многие конкретные предложения авторов доклада были учтены Правительством РФ при доработке критикуемого в докладе проекта «новой» среднесрочной программы на 1997;2000 годы. Например, предупреждение о глобальном вреде монетаристской политики, сделанное авторами доклада, «учтено». В новой редакции программы Правительства на 1997;2000 годы, представленной к заседанию Правительства 26 февраля 1998 года, в числе основных макроэкономических проблем, которые предстояло решить правительству В. Черномырдина, первым пунктом значилось: «ремонетизация экономики, избавление денежного обращения от денежных суррогатов и бартера и сокращение на этой основе масштабов трансфертного ценообразования» ^[3].

Казалось бы, можно считать, что Правительство прислушалось к мнению ученых. Но первый же год практической реализации данной программы (если учесть, что в 1997 году она еще дорабатывалась) привел, как известно, к глобальному кризису августа 1998 года. Успело ли наше Правительство произвести «ремонетизацию экономики»? Ответ на этот вопрос вряд ли представлялся возможным. Точно такая же «возможность» могла быть применена и к самой рекомендации ученых о необходимости замены монетаристской политики государства.

Напрашивается сразу вопрос: замены на что? Судя по экономической ситуации и, но предложениям повысить руководящую роль государства, — на кейнсианскую экономическую концепцию.

Но рассуждать так — значит совсем оторваться от реальной действительности. Как известно, классическая монетаристская теория сформировалась в самое «безоблачное» время развития рыночной системы. Еще до тех глубоких спадов и кризисов, на основании которых Маркс провозглашал гибель капитализма. Что же касается более новой монетаристской концепции М. Фридмана со старым, провозглашенным еще А. Смитом, принципом «невидимой руки» и экономической свободы, то это касается уже послевоенной истории функционирования совершенно другого по характеру капитализма. Кейнсианская экономическая концепция возникла, хотя и в сходной с нашей экономической ситуации, но опять же в рамках капитализма. У нас же, хотя еще трудно определить, какое именно, но явно не капиталистическое устройство общества, и наше экономическое «здоровье» вряд ли улучшится от простой пересадки какого-либо «чужеродного органа».

Другое дело, что мысль Кейнса о том, что государство «должно будет оказывать свое руководящее влияние на склонность к потреблению частично путем соответствующей системы налогов, частично путем фиксирования нормы процента и, возможно, другими способами»^[4], нам подходит больше, чем ограничения правительственной власти в экономике Фридмана. Но опять же пока только весьма в общем плане, так как акценты, расставленные Кейнсом, касаются также рыночной системы, которой в нашей стране пока нет.

В нашей ситуации, когда действительной рыночной экономики еще нет, но которую мы пытаемся создать, регулирующую роль государства лучше всего строить в плане общей содержательности самого термина «регулировать»: «уравнивать (ход, движение), соразмерять, устанавливать порядок»^[5]. Центральным моментом, с которым «соразмеряется» деятельность государства, «устанавливается порядок», будет предпринимательство как способ становления новой формы жизнедеятельности общества, сам факт развития которого должен цементировать и экономическую, и политическую, и правовую, и психологическую составные и государства, и общества в целом.

И, конечно же, в этом процессе всякое рациональное использование опыта государств с рыночной экономикой и тех попыток рыночных преобразований, которые есть в истории нашей страны, можно только приветствовать. Но при этом не кичиться каким-то специфическим патриархально-патриотическим укладом России, а реально учитывать те ее особенности, которые связаны с размерами и географией страны, ее климатом и природными ресурсами, состоянием материально-технической базы и уровнем образованности населения, наличием колоссального научного потенциала и узкопрофильное™ его использования, состоянием экономического и политического союза регионов и состоянием отношений между нациями и народностями, менталитетом различных слоев населения и т. п.

Нельзя просто слепо копировать прежде всего западный опыт рыночных преобразований, экспериментально внедряя какую-либо целостную систему, которая в последние годы была успешно реализована в какой-то отдельной стране. Вспомним, например, что при втором своем «походе» на премьерский пост В. С. Черномырдин со всей серьезностью «проталкивал» свою новую программу, основанную на опыте аргентинского «чуда». Это мы сегодня знаем о том, что никаких чудес не бывает, когда в Аргентине случился страшнейший кризис. Ну, а пройди Черномырдин—Федоров в Государственную Думу, вряд ли они отказались бы от своей «задумки». Что бы тогда было со страной?

Такого рода «предпринимательство» появилось в головах наших «реформаторов» именно от неспособности «использования» в руководстве новой России старого опыта. Несомненно, и сегодня, и в самом ближайшем будущем будут возникать некие гибридные формы деятельности нашего государства, но ведь известно, что гибридами ученые называют некое «поколение», которое появляется от скрещивания растений, которые принадлежат к разным линиям, природам и сортам.

Нашу российскую рыночную систему, если и надо «строить», то только с учетом каких-либо общих закономерностей, а не случайных фактов. И с этих позиций необходимо обращаться к отдельным аспектам того же монетаризма: и к теории Кейнса, и к Фридману. Точно так же к опыту США, Германии и других стран, перенимая то, что нам подходит в сегодняшнем развертывании реформ. Но говорить о внедрении той или иной модели, теории в целом — утопия. У нас нет фундамента, на который эти теории можно было бы, образно говоря, «посадить». И вполне очевидно, что после некоторого времени их «эксплуатации» мы сами поймем всю абсурдность их применения. Может возникнуть и такая ситуация, что применение каких-либо целостных теорий и концепций будет в прямом смысле мешать нам проводить свои рыночные реформы.

В этом плане можно говорить и о той модели, на базе которой осуществляли первые составы правительства России экономические преобразования в стране. В ней можно найти, по сути дела, элементы влияния практически всех школ политэкономии, начиная с меркантилистов. Причем и раннего этапа развития этой школы (последняя треть XV — середина XVI века), и позднего (XVII век).

Вместе с тем наши первые реформаторы презрели, по крайней мере, два важных аспекта теории меркантилистов. Во-первых, то, что экономическая политика раннего капитализма, по мнению меркантилистов, должна выражаться в активном вмешательстве государства в хозяйственную жизнь и проводиться в интересах представителей торгового капитала. (Последнего официально у нас не было в начале 1990;х годов. Практически же он уже был, в основном в «теневой» форме.) И, во-вторых, она должна выражаться наряду с поддержкой торгового капитала во всемерном поощрении отечественной промышленности. И это притом, что даже квазирыночные кооперативы эпохи «позднего Горбачева» стремительно освоили именно промышленную и торговую сферы, выигрывая в конкурентной борьбе у неповоротливых «гигантов» социалистического производства.

Если бы этот опыт был предельно проанализирован, то команде Ельцина—Гайдара проводить реформы было бы значительно легче. В этом случае Правительство получило бы исходный материал для изменения хозяйственной деятельности предприятий государственного сектора (это почти вся промышленность, большая часть сферы услуг, почти всё сельское хозяйство и т. д.). Здесь необходимо было внести коррективы в структуру управления, повысить уровень самостоятельности предприятий, их ответственность за свою производственную деятельность и т. д. Всё это вместе составило бы так называемый деприватизационный период.

Одновременно с этим необходимо было формировать некие кредитно-инвестиционные фонды, первоначальный капитал которых был бы государственным, с последующим расширением акционеров этих фондов за счет частных вкладчиков. Свободную от такого рода фондов нишу впоследствии заняли жульнические компании типа «МММ», создание которых вполне вписывалось в так называемую систему казенного капитализма, выстроенного нашими первыми реформаторами.

С одной стороны, данные кредитно-инвестиционные фонды должны были прийти на смену бюджетному финансированию предприятий путем передачи государством права управления госпредприятием соответствующих структурам данных фондов (управляющим компаниям). С другой стороны, такого рода фонды стали бы первыми «вариантами» первых коммерческих банков. Однако на первых порах связь фондов с государством, его финансовый вклад в уставные капиталы фондов гарантировали их устойчивость и саму направленность деятельности — развитие промышленности, сельского хозяйства и т. п. — при создании новых предприятий с разной формой собственности. Это — своеобразный скрытый путь развития предпринимательских структур путем предпочтительного кредитования предприятий промышленного плана, сферы услуг и т. п., сфер развития отечественного производства товаров, продуктов и услуг.

Другим необходимым элементом новой хозяйственной ситуации должен был стать процесс преобразования учреждений типа Госплана и Госснаба из командно-распределительных в информационные. Отсутствие их впоследствии определило возникновение многочисленных непрофессиональных и рваческих отраслевых и межотраслевых товарно-сырьевых бирж типа «Алиса», резко увеличивших амортизационные затраты предприятий.

Всё сказанное и есть некий определенный сценарий подготовки самого приватизационного процесса. Но и этот процесс обязан быть плановым или — в лучшем случае — программным. Здесь для нас ориентиром мог бы послужить нэп, но, естественно, в весьма ограниченной степени. Сами принципы разгосударствления в условиях громадного промышленного потенциала, достаточно низкого технического уровня производства и изношенности оборудования должны были быть в значительной степени другими. Иное дело, что опыт нэпа мог бы проецировать конечный результат, который страна имела в 20-е годы и который могла получить (и получила) в 90-е годы прошлого века. Зная этот результат, можно было учесть ошибки прошлого и не допустить развала ни промышленности, ни сельского хозяйства.

Во-первых, всё это должно было изменить прежде всего сам характер деятельности производственных структур, придав ей предпринимательский характер. В этом случае в будущем нас не ожидал бы контраст государственной и частной собственности, хаос смешанной собственности. А сам процесс приватизации напоминал бы цивилизованное действие по передаче в частное владение неблагополучного предприятия, которое стало для государства убыточным и не является в государственной системе каким-то системообразующим. Причем передаче (естественно, в форме выкупа на конкурсной основе и г. д.) с конкретной целью — превратить убыточное хозяйство в рентабельное, с фиксацией в договоре конкретных обязательств нового хозяина по выводу предприятия из кризиса и сроков выполнения этих обязательств.

Во-вторых, всесторонне должен быть изучен сам фактор вспышки организованной преступности с развитием кооперативного движения в СССР. То, что этот фактор стимулировал чиновничество уже на фазе предоставления самого разрешения на открытие кооператива и во всей последующей его деятельности, явление знакомое всем. Как знакомы и другие явления: предоставление различных льгот, доступа к дешевому или дефицитному сырью. Всё это являлось тем объективным обстоятельством, которое с необходимостью требовало создания теневого капитала на взятки. Во времена Горбачева «теневики», не успев выйти на «свет», столкнулись с необходимостью опять прятать часть производства для создания фонда так называемого взяточного капитала. С расширением кооперативного сектора росла и преступность. Появлялись ее новые организованные формы, о чем не могли не знать наши реформаторы.

Не очистив от участия чиновников сам процесс создания новых предприятий, разгосударствления и т. п., нельзя было начинать этот процесс. Пытаться же взращивать класс богатых собственников на «беспределе» чиновников, сопутствующей ему криминализации всей жизни общества — это может быть только в том случае, если такое кому-то выгодно, в результате чего и появилось некое силовое предпринимательство, которое «выполняло» те функции, которые не способно было выполнить государство. Вполне естественно, сами способы и содержание деятельности этого силового предпринимательства были, мягко говоря, весьма «своеобразными».

В-третьих, возникновение альтернативной социализму экономики воочию не только показало несовершенный характер экономики командно-плановой, но и высветило ее загнивающее, разрушительное для общества начало. Оно не только стимулировало возрастающее противоречие между спросом населения и предложением всё разрастающейся в количественном отношении промышленности, но и стало наносить со временем колоссальный ущерб обществу, извращая суть главной задачи, стоящей перед экономикой любой страны (какая бы ни была идеология и политика) и заключавшейся в необходимости учета самой ограниченности запаса ресурсов страны и необходимости такого их распределения, чтобы получать наилучший результат.

Социалистическая практика свидетельствовала об обратном. Сырье и энергия людей тратились зачастую на производство никому не нужных товаров, которыми были забиты магазины. Среди наших ученых стали открыто высказываться идеи о том, что в этих условиях лучше вообще закрыть некоторые предприятия, выплачивая работникам заработную плату, экономя при этом на сбережении сырья и материалов. По самым скромным подсчетам ученых (Т.И. Заславская, Р. В. Рывкина и др.) в конце 1980;х годов в сфере производства насчитывалось, как минимум, 10 млн «лишних людей», сокращение которых способствовало бы улучшению производства. При этом дефицит товаров широкого потребления стал общенациональной проблемой. В стране образовался громадный рынок сбыта товаров, удовлетворить который производство не могло.

Возникновение первых рыночных структур — кооперативов, разрешение индивидуальной предпринимательской деятельности стало первым серьезным шагом в сокращении неудовлетворенной покупательной способности населения. Естественно, что молодой предпринимательский сектор не мог соперничать с огромной производственной машиной социалистической экономики. Но главное — он создал прецедент в разрешении противоречий между старой чисто количественной формой производства и потребностями населения. В общую плановую модель производства новый сегмент экономики явно не вписывался и будущего не имел. Как ясно было и другое: еще в недрах социалистической плановой системы возник элемент новой экономической системы — рыночной.

Следует добавить и то, что этот элемент меньше всего страдал бы от негативных последствий развала СССР и последующего за этим разрыва производственной кооперации, которая была элементом существования именно старой плановой системы и теоретически к новой экономической системе никакого отношения не имела. Экономические связи и отношения новой рыночной системы возродили бы (если бы в этом возникла необходимость) эту кооперацию совершенно в другой форме, в корне отличной от старой.

Именно поэтому молодой предпринимательский сектор изначально смог бы стать серьезным фактором в «строительстве» новой рыночной системы России, прежде всего тем генератором, который только и мог запустить мотор конкуренции. Без нее не мог бы быть достигнут баланс между производством товаров и потреблением, а рыночные отношения явились бы пустым звуком.

Но этот предпринимательский сектор надо было очистить от той «ржавчины» экономических отношений, возникновение которой было неизбежным фактором существования кооперации в условиях административно-командной системы. И превратить в субъект действительно свободного предпринимательства, создав не только условия для реализации способности к обновлению производства, но и условия для возникновения действительно конкурентной среды.

Что касается государственного сектора экономики, то превращение государственных предприятий в соответствующие субъекты предпринимательства — задача еще более сложная. Но и в этом секторе осуществления рыночных реформ можно было начать также еще в условиях существования государственной собственности, а не считать началом данного процесса непосредственное условие «выталкивания» предпринимателя в другую форму собственности.

Промышленность СССР, как известно, представляла собой островки монополизма, как говорится, по определению. В основе этого — промышленная политика КПСС, базирующаяся на необходимости «трехслойной» структуры монополии в хозяйстве страны: монополии государственной собственности, монополии ведомственной организации и технологической монополии, — которые, по мнению идеологов КПСС, усиливали друг друга.

В этих условиях задача создания рыночной экономики на основе эффекта предпринимательства и конкуренции могла быть решена многоходовыми решениями. Тот же путь, который изобрели наши реформаторы (как можно быстрое разгосударствление), не только не решал задачу в целом, но и создавал дополнительные трудности.

Конечно, стремительность, с которой осуществлялись перемены в России, накладывала определенные трудности, связанные с осмыслением и упорядочением действий реформаторов. Сказалась и та неподготовленность к осуществлению масштабных перемен в стране, которая была свойственна всем — и практикам, и ученым. И даже необходимый в этом случае вариант — «обращение» теоретиков в практиков — не мог сразу сыграть свою положительную роль.

До сих пор, наверное, наши первые реформаторы не могут понять, почему же так быстро и без особого сопротивления «красных директоров» им удавалось совершать свои первые, поистине революционные действия. Казалось бы, за государственной «спиной» этим руководителям было бы гораздо легче и удобнее работать. Почему же наши монополисты так легко «отделились» от государства?

Пора эти вещи назвать своими именами. Руководители стремились прежде всего избавиться от государственного контроля, сохранив все другие преимущества монополистов. И об этом можно было догадаться, если бы внимательно изучить все обстоятельства деятельности предприятий монополистов во времена действия Закона СССР о кооперативах. Уже тогда было совершенно ясно, как умело руководители предприятий «встраивали» кооперативы в свое в общем-то государственное «детище», оставляя себе часть прибыли, которая им так пригодилась впоследствии при акционировании своих (и чужих) производств.

В этих условиях была организована и та «всенародная» поддержка освобождения предприятий от госконтроля, которую руководителям оказывали профсоюзы и трудовые коллективы, рассчитывавшие на значительное увеличение своей заработной платы, лимитировавшейся ранее тем же государством. При этом уповали не на расширение производства, не на перспективы его технического вооружения и уж тем более не на повышение производительности труда, а на возможность самостоятельно, монопольно устанавливать цены, распределять прибыль, определять выгодную номенклатуру изделий и адреса выгодных покупателей своей продукции. Ни в какой рыночной конкуренции никто на предприятиях-монополистах не был заинтересован. Главный их интерес был противоположного характера — как можно дольше сохранить свое монопольное положение на рынке товаров. Этому способствовали и новые руководители государства, «забывшие» или, по крайней мере, довольно не профессионально занимающиеся проблемами отмены монополий ведомственной организации и технологической монополии.

В принципе их «понять» можно. И если обвинять, то только с позиции идеологии социализма. Но принцип социализма о необходимости заботиться об общем благе, о «работе на общество» к началу 1990;х годов, думается, претерпел серьезные изменения и вряд ли уже был действующим началом, определяющим психологию труженика. Больее того, именно само развитие производства при социализме и породило указанную выше установку и руководителей, и трудового коллектива, и общественной организации социалистического типа. В результате чего мы стали свидетелями движения таких сил, как:

• 1) стремление освобождения от власти государства, которое эксплуатировало всех;
• 2) стремление производителя к монопольному положению;
• 3) узкое понимание в осуществлении рыночного реформирования в России со стороны Правительства.

Соединение этих сил и породило тот результат, который мы сегодня имеем в экономике страны.

Всё сказанное свидетельствует, что попытка реформаторов открыть все «шлюзы» для стихийного становления рынка, снятие всех ограничений, существовавших в советской экономике, и предоставление возможности конкурентному рынку сложиться самому — это не тот путь реорганизации экономики России. Возможно, этот путь и имеет право на существование, но только в двух ипостасях: первая — как чиегый эксперимент, вторая — долгий путь стихийного переливания капитала между отраслями, различного рода разделений и слияний производства, его самопроизвольного перепрофилирования и т. д., который к тому же вовсе не гарантирует, что в итоге получится конкурентный рынок, а не монополия «советского разлива».

Отсюда и та необходимость демонополизации старого советского хозяйства в ее полном объеме, которая нуждается в определенном руководящем начале со стороны государства. Но государства обновленного, которое не является верхним основанием жесткого командно-распорядительного механизма, а использует совершенно другие демократические методы регулирования экономической жизни страны. Такого государства, целью которот является блат населения. Однако это благо связывается не с каким-то особенным, но весьма туманным путем к такому же неопределенному будущему раю коммунистического общества, которое даже утописты не могли выразить в каких-то более-менее отчетливых образцах, а с нормальным свободным сообществом людей, достигающих каждый своего благополучия своей предпринимательской деятельностью во главе с государством, обеспечивающим им в этом вполне подходящие условия путем создания благоприятной законодательной базы, соответствующей инфраструктуры, продуманной инвестиционной, налоговой и таможенной политики.

Но в отличие от каких-то классических систем рыночных преобразований в разных странах российская специфика обусловливается тем, что здесь несколько другие экономические отправные и имеющиеся некоторые достижения в производстве и т. д. В этих условиях в определенной степени меняется и характер государства, прежде всего потому, что сам процесс становления свободного предпринимательства объективно не может повторить свою весьма долгую историю возникновения и становления в Западной Европе. Новое воспроизводство его истории, хотя и не будет точной западно-европейской копией, должно занимать значительно меньший временной отрезок. Но и в данном случае государство не должно стать неким «дневным сторожем», а выполняет функции главного партнера в предпринимательской среде, создает благоприятные условия для проведения именно частной, индивидуальной предпринимательской инициативы, хотя не исключается факт проявления и кооперативной инициативы, что реализуется и сегодня в отдельных отраслях, чаще всего в прибыльных.

Единственно, в чем государство должно «встать на круглосуточное дежурство»: в достижении и сохранении на сегодня главнейшей своей задачи — национальной конкурентной безопасности.

Как федеральный центр организации всей социально-экономической жизни общества путем осуществления рыночного реформирования, государство вырабатывает стратегический план экономического переустройства общества, намечает конкретные пути его реализации, конечные и промежуточные цели. Уже на основе этого в стране проводятся конкретные мероприятия по структурной перестройке, приватизация государственной собственности с учетом нового правового и экономического пространства и т. д. Но главным критерием, на основе которого должны осуществляться все эти мероприятия, выступает развитие национальных конкурентных преимуществ. Именно этот фактор, и никакой другой, является определяющим в успешном экономическом развитии России в условиях современной международной интеграции.

Осуществляя структурную перестройку экономики, государство через конкретные инструменты экономического воздействия воспроизводит именно ту структуру производства, которая развивает национальные конкурентные преимущества, стимулируя или, наоборот, ограничивая деловую активность в той или иной отрасли производственной деятельности. Особое внимание при этом должно уделяться тем приоритетным направлениям этой деятельности, с которыми связано будущее России в международной интеграции. Именно такой сценарий экономического развития России наиболее благоприятен для страны сегодня, и реализация его всецело связана с достаточно гибким осуществлением регулирующей функции государства. Во всех других случаях (а их, на наш взгляд, остается всего два) государство становится главным агентом командно-административного управления экономикой, и в стране возникает ситуация напряженных отношений между сторонниками разных форм собственности, идеологических платформ и т. п. Или государство практически отстраняется от экономических реформ, и процесс экономического развития становится инерционным, как это было в России в 1992;1998 годах, и в стране возникает аналогичная вышеописанной конфликтная ситуация.

Сохранение государственного регулирования в экономике на период становления в России системы свободного предпринимательства (вряд ли имеет смысл каким-то образом конкретизировать ситуацию в дальнейшем, возможно, и в ней государственное регулирование сохранится, но в каких-то специфических формах) сегодня подтверждается, по крайней мере, тремя обстоятельствами.

Во-первых, самой ментальностью подавляющего количества населения России, в которой государство занимает одно из приоритетных мест, и этот фактор не учитывать нельзя. По крайней мере, при жизни еще нескольких поколений.

Во-вторых, начиная с теоретических обоснований К. Маркса, опыта Великой депрессии 1929;1933 годов и послевоенного опыта Запада, в подходах к классической концепции рыночного саморегулирования экономики намечались серьезные изменения. Это дает право на альтернативный подход к самому процессу рыночного реформирования. Но, используя опыт теоретиков (Д. Кейнса и др.) и практиков (Ф. Рузвельта и др.), нельзя отрицать главное — то, что экономическая система капитализма есть динамическое образование, которое сохраняется только потому, что постоянно саморазвивается. И государство в этой системе всегда выступает важнейшей подсистемой.

В-третьих, конкретный опыт наших первых реформаторов, игнорировавших регулирующую роль государства и регулирующую роль предпринимательства как системного явления, привел к весьма плачевным результатам — сокращению производства и потребления, монополизации товарных рынков и т. д. При этом конкурентный рынок так и не сложился.

В связи с последующим обстоятельством процесс рыночного реформирования можно представить в своеобразной модели сочетания экономических и административных рычагов управления по созданию конкурентной среды во всех отраслях хозяйства.

Из всего многообразия деятельности государства в новых условиях можно выделить главную его видовую деятельность — инновационную. Именно инновационная направленность деятельности государства в переходный период совпадает с самой диалектикой развития материального производства: потребность в постоянном создании новых предметов, тиражировании новых образцов и тому подобных элементов удовлетворения (в том числе и порождения) растущих потребностей населения, что становится неизбежным в условиях открытого общества.

Только в этом случае вне зависимости от каких-либо политических пристрастий, идеологии и тому подобных надстроечных явлений, что в наших условиях постоянно сохраняющегося идеологического противостояния различных групп населения представляется весьма важным моментом, государство с объективной необходимостью становится главным субъектом системы свободного предпринимательства, становление и развитие которой вбирает в себя задачи всестороннего развития производственных сил и укрепления экономического могущества России.

Государство вырабатывает и законодательно закрепляет и сами формы и способы деятельности конкретных субъектов предпринимательства, в том числе для самого себя. Оно создает правовое поле для реализации предпринимательской деятельности, инфраструктуру, соответствующие формы взаимодействия субъектов предпринимательства: законы, систему налогообложения и т. п. Именно в этой деятельности происходит объединение усилий представителей разных идеологических течений, так как принятие того или иного закона обусловливается экономическими потребностями, а не политической волей людей или партий.

Как известно, в развитых странах государственное регулирование является неотъемлемой составной частью хозяйственного механизма. В условиях же переходной экономики России, когда система свободного предпринимательства делает первые шаги в своем становлении и развитии, роль регулирующей функции государства значительно выше и многоаспектнее, чем в стабильных системах. В переходный период государство прежде всего призвано создать такой ансамбль соответствующих инструментов государственного регулирования, который, во-первых, максимально повысил бы инновационную деятельность по созданию конкурентоспособного общественного производства и, во-вторых, осуществил бы это с минимальным дискомфортом для основной массы населения страны.

Сегодня можно констатировать, что за прошедшее время цивилизованные отношения между государством и гражданским обществом пока не сложились. Грядущие успехи в этом вопросе сейчас связываются с таким сценарием модернизации, который основывался бы на высвобождении частной инициативы и усилении роли государства в обеспечении благоприятных условий хозяйствования, включая финансовую и социальную стабильность, активную интеграцию России в мировое сообщество и хозяйство при одновременной защите российских производителей от недобросовестной конкуренции со стороны иностранных участников рынка.

Таким образом, мы установили, что государственное регулирование, а следовательно, и специфическое государственное воздействие на хозяйственные процессы в условиях становления системы свободного предпринимательства проявляются нс в форме системы директивных указаний и прямого огосударствления, а через систему конституционно закрепленных, обладающих собственными независимыми механизмами самоосуществления правовых институтов таких как законодательное регулирование, установление определенных стандартов, бюджетно-финансовая и налоговая политика. В качестве субъекта предпринимательства государство выступает и как владелец государственной собственности, и как партнер других субъектов предпринимательства, с которыми он осуществляет частные государственные мероприятия. В последнем случае если государство выделяет свои средства, то строго целевым, подконтрольным образом и предусматривает встречное строго фиксированное долевое участие и конкретные обязательства контрагентов.

Государство создает систему антимонопольной защиты общества, в сферу влияния которой входят все субъекты предпринимательства, включая само государство как собственника.

В условиях федеральной структуры важнейшим аспектом регулирующей функции государства становится децентрализация государственных образований, в условиях которой федеральное правительство, органы управления регионов и местные муниципальные органы власти играют различную, специализированную, но в целом равно необходимую роль. Все эти органы власти должны быть независимы в своих внутренних делах, иметь самостоятельные источники дохода, осуществлять законодательное и правовое регулирование в рамках Конституции, в том числе самостоятельно осуществлять регулирование экономических процессов на своей территории.

По мере становления системы свободного предпринимательства федеральные органы всё в большей степени должны превращаться в достаточно мощные научно-координационные и консультационные учреждения, обслуживающие подведомственную им сферу. Те функции аппаратов разных министерств и ведомств, которые при директивной экономике были главными, заменяются деятельностью по обобщению и оценке внутренних и мировых тенденций развития своих отраслей, выработке стратегических рекомендаций и законодательных предложений, стандартизации, обобщению опыта, осуществлению интересных инновационных проектов, т. е. тем, что раньше было оттеснено на периферию их деятельности. Соответственно, изменяется и инфраструктура. Вместо низовых директивных органов появляются разного рода региональные филиалы, станции, центры и т. п.

Из сказанного, однако, не следует, что представленная структура и направленность процессов государственного регулирования должна быть введена немедленно. Она должна быть в том объеме и в такой последовательности, как сама рыночная экономика, выступая как неотъемлемая часть этого целостного процесса. Но сейчас, в самом начале нового этапа реформирования, все составные государственного регулирования должны быть нацелены на создание качественно нового этапа в развитии России — системы свободного предпринимательства. И в связи с этим определяющей функцией государственного регулирования является предпринимательская функция, через которую государство реализуется непосредственно как главный субьекг предпринимательства.

• [1] Маркс К, Энгельс Ф. Соч.—2-е изд.—Т. 13.—С. 6.
• [2] 2 См.: Роль государства в становлении и регулировании рыночной экономики, — М" 1998,—С. 36.
• [3] Программа Правительства Российской Федерации «Структурная перестройкаи экономический рост в 1997;2000 годах» (новая редакция). — 1998.—26 февр.—С. 28.
• [4] Кейнс ДМ. Общая теория занятости, процента и денег.— М.: Прогресс, 1978. —С. 452.
• [5] Даль В. Толковый словарь живого великого русского языка: в 4 т.— М.: Русский язык, 1991.—Т. 4.—С. 89.