Реформация. 
История и культура европы

К началу XVI в. настоятельная необходимость реформирования католической церкви осознавалась не только передовыми людьми эпохи — философами, гуманистами, ведущими представителями аристократии, дворянства и буржуазии, но и широкими слоями городского населения. Деятельность Римско-католической церкви вызывала недовольство у самых разных сословий и социальных групп на всей территории европейского региона: жадность и корыстолюбие отдельных представителей духовенства не знали пределов. Рим, будучи в период Средневековья фактически столицей мира, сосредоточил в своих руках колоссальные ресурсы: огромные богатства были получены церковью нечестивым путем обмана, подлога, а зачастую и открытого вымогательства. Щупальца Рима проникали в самые отдаленные уголки Европы; бюрократический аппарат папства, Священная инквизиция и система тайного сыска работали идеально, обеспечивая церкви полный контроль не только над душами, но и над жизнями людей. Не случайно уже упоминавшийся выше испанский философ и гуманист Хуан Луис Вивес в начале XVI в. писал в письме другому гуманисту Эразму Роттердамскому следующие печальные строки: «Мы живем в столь тяжелые времена, когда опасно и говорить, и молчать»^[1]. Всесилие церкви порождало глухое недовольство по всей Европе — оно одновременно вызывало и ярость, и леденящий ужас не только у обычных, по сути бесправных горожан, но и у представителей верховной светской власти, опасавшихся за собственную жизнь и имущество, стремившихся во что бы то ни стало ограничить вмешательство папства в политические дела и династические связи высшей европейской знати.

Требование демократизации церкви, упрощения ее обрядов, а в наиболее радикальной форме — и полной ликвидации института папства как излишнего посредника между Богом и человеком, — становилось все более распространенным и популярным. Огромное недовольство вызывала и практика продажи Римско-католической церковью индульгенций (полного или частичного отпущения грехов за ту или иную сумму денег), фактически ставившая под сомнение все догматы и духовную практику христианства. В свою очередь, короли и светские правители более мелкого ранга (особенно князья и курфюрсты Священной Римской империи) выступали за кардинальное ограничение политической власти церкви, открыто и без стеснения вмешивавшейся в мирские дела всей Европы. Определенное значение имели и чисто богословские моменты, отвращавшие от папства некоторые слои духовенства, в частности — спор относительно источника веры и религиозной истины, в качестве которого католическая церковь рассматривала не только Священное Писание, но и Священное Предание.

Рис. 3.6. Лукас Кранах Старший. Портрет Мартина Лютера. 1533 г.

Пожалуй, именно глубина накопившихся противоречий в полной мере объясняет тог факт, что недовольство одного из немецких монахов-августинцев, Мартина Лютера, духовной практикой и повседневной деятельностью Римско-католической церкви и последующая публикация им 31 октября 1517 г. в Виттенберге «95 тезисов» с открытой критикой папства привели к рождению такого масштабного общеевропейского феномена, как Реформация — движения, нацеленного на коренное преобразование основ католической церкви (рис. 3.6).

В течение считанных лет и десятилетий Реформация стремительно, подобно лесному пожару, начала распространяться по Европе, охватывая все новые и новые регионы и получая поддержку со стороны как верховной светской власти, так и широких слоев населения. Реформация нашла столь значительное количество сторонников, что со временем возникли отдельные ее течения, самыми крупными среди которых стали лютеранство (Северная Германия, Скандинавия, Прибалтика), кальвинизм (Швейцария, Нидерланды, гугеноты во Франции; движение названо по имени своего основателя — Жана Кальвина (рис. 3.7.)) и англиканство (Англия). Тем не менее, всех сторонников Реформации принято именовать протестантами, т. е. выступившими против доктрины Римско-католической Церкви.

Рис. 3.7. Неизв. художник. Портрет Жана Кальвина. XVII в.

Это интересно!

Немецкий психолог, философ и социолог Э. Фромм о личности Мартина Лютера писал: «Прежде чем перейти к теологии Лютера, я хочу лишь упомянуть, что сам он — как личность — был типичным представителем „авторитарного характера“, который будет описан ниже. Воспитанный чрезвычайно суровым отцом, не испытавший в детстве ни любви, ни чувства уверенности, он всю жизнь проявлял двойственное отношение к власти: ненавидел ее, восставал против нее, но в то же время восхищался ею и стремился ей подчиниться. В течение всей своей жизни он одну власть ненавидел, а другой поклонялся; в юности это были отец и монастырские наставники, позже — папа и светские князья. Он был преисполнен чувствами одиночества, бессилия, озлобленности и в то же время жаждал повелевать. Он терзался сомнениями, как может терзаться лишь человек, нуждающийся в принуждении, и постоянно искал чего-то такого, что могло бы дать ему внутреннюю устойчивость, избавить его от этой пытки. Он ненавидел других, особенно „чернь“, ненавидел себя, ненавидел жизнь, и из этой ненависти выросло страстное и отчаянное стремление быть любимым. Вся его жизнь прошла в непрерывных сомнениях, во внутренней изоляции; на этой личной почве он и смог стать глашатаем тех социальных групп, которые находились в таком же психологическом состоянии»^[2].

Несмотря на широчайший размах Реформационного движения, папство было полно решимости дать отпор «еретикам» и добиться полного искоренения нового вероучения. Данное стремление выразилось в зарождении Контрреформации — масштабного движения под руководством Римскокатолической церкви, нацеленного на восстановление престижа и единства католической веры. С санкции Папы Римского лидеры протестантов (и, в первую очередь, Мартин Лютер) были отлучены от церкви, а решением Тридентского собора 1545—1563 гг. были, с одной стороны, подтверждены основы католической веры, а с другой — проведены некоторые декоративные реформы с целью продемонстрировать готовность церкви к обновлению и приведению своей деятельности в соответствие духу времени. Параллельно с этим был учрежден целый ряд новых монашеских орденов, призванных бороться как мирными, так и военными средствами с Реформацией. Бесспорно, самым известным среди них стал орден иезуитов, коварство и вероломство которых стало притчей во языцех — и в этой связи совершенно неудивительно, что со временем название ордена стало именем нарицательным.

Однако время уже было упущено, и остановить распространение Реформационного движения более не представлялось возможным. Весь XVI век и начало XVII столетия — это период нарастания религиозных и политических противоречий между католиками и протестантами. Поначалу речь шла исключительно о сфере внутренней политики отдельных европейских государств — религиозные конфликты раздирали Священную Римскую империю, Францию, Англию. Затем религиозные противоречия, не будучи урегулированными, перешли в международную плоскость: отдельные государства, сохранившие верность папству и Контрреформации и политически, экономически и культурно зависимые от Рима (например, Испания, Австрия, Португалия, Польша, итальянские государства) предприняли попытку активного подавления Реформационного движения. Пожалуй, наиболее ярким эпизодом подобного рода можно назвать разгром испанской Непобедимой армады английским флотом под командованием «пирата ее Величества» Фрэнсиса Дрейка. Победа англичан знаменовала собой, с одной стороны, крах попытки Испании и стоявшего за ней Рима вернуть Англию в лоно католицизма, а с другой — конец «века Испании» и начало заката мощнейшей Испанской империи Габсбургов, над которой, по меткому выражению современников, «никогда нс заходило солнце». И, наконец, на рубеже XVI—XVII вв. религиозное противостояние между католиками и протестантами переросло из эпизодического соперничества между отдельными европейскими государствами в крупный общеевропейский конфликт, которому было суждено кардинальным образом изменить облик Европы и сформировать новую систему международных отношений — речь идет о Тридцатилетней войне.

В завершение темы Реформации и прежде чем перейти к рассмотрению Тридцатилетней войны, представляется целесообразным уделить некоторое внимание вопросу о социально-психологической специфике и корнях Реформационного движения. Широко распространены две противоположных точки зрения: согласно одной из них, Реформация — это прямое духовно-политическое и культурное продолжение и следствие Ренессанса, успешное воплощение идеи ограничения власти церкви. Однако существует и иной взгляд на рассматриваемую проблему: так, многие гуманисты и философы эпохи Возрождения крайне скептически отнеслись к идеям Реформации, а некоторые из них (Эразм Роттердамский, Томас Мор) выступили с прямой критикой целого ряда концептуальных установок протестантизма, например доктрины предопределения Кальвина, согласно которой Бог заранее, еще до рождения человека, предрешает его участь в качестве праведника или же грешника, причем в последнем случае никакие попытки индивидуального спасения, будь то молитвы, благочестие или неукоснительное соблюдение христианских заповедей, не способны поколебать решимость Господа и отвратить жребий, предуготованный несчастному после смерти^[3]. В свою очередь, гуманисты, рассматривая человека в качестве центра мироздания, не желали признавать его уязвимость и абсолютную зависимость от ничем не ограниченной, трансцендентальной власти Бога, и ввиду этого напрочь отвергали доктрину предопределения, противопоставляя ей философско-религиозный и теологический постулат о свободе воли человека. Точка зрения гуманистов нашла поддержку и со стороны католического вероучения, которое, при всех приведенных выше недостатках и злоупотреблениях церкви, все же придерживалось идеи, что человеческая натура внутренне стремится к добродетели, а человеческая воля абсолютно свободна в данном стремлении. Парадоксально, что даже практика продажи индульгенций, при всей ее порочности, заключала в себя идею о возможности спасения души человека посредством его собственных усилий. Более того, Римско-католическая церковь неоднократно подчеркивала равенство всех верующих перед Богом — но той простой причине, что все они сотворены по образу и подобию Господа.

Это интересно!

К вопросу об оценке гуманистами эпохи Возрождения Реформационного движения и его лидеров.

Эразм Роттердамский в письме Мартину Лютеру писал: «Одно меня мучает, как и всякого добропорядочного человека: то, что ты своим дерзким, необузданным, мятежным правом сотрясаешь весь мир гибельным раздором. Добрых людей, любящих благородные науки, ты отдаешь на произвол каких-то безумных фарисеев, дурным же людям, жадным до нововведений, даешь оружие для мятежа. Короче говоря, ты так истолковываешь дело Евангелия, что смешиваешь все — святое и нечестивое, как бы стараясь, чтобы эта беда не сменилась когда-нибудь добром, чего я всегда напряженно ожидал. Тем, как ты мне обязан и как ты меня вознаградил, — этим я пренебрегаю. Это все — частное дело; мучает же меня общее бедствие, неизлечимое повальное смятенно, которым мы не обязаны ничему, кроме твоего необузданного нрава, непереносимого для друзей, дающих тебе добрые советы, и поддающегося влиянию всяческих вертопрахов и темных людей. Кого ты вырвал у сил тьмы — я нс знаю. Против этих неблагодарных ты и должен был направить острие своего пера, а не против сдержанного обсуждения.

Если бы ты не был столь доволен своим образом мыслей, я бы пожелал тебе лучшего. Мне пожелай, чего хочешь, но только не своего образа мыслей, если только Господь тебе его нс переменит. В Базеле, 11 апреля 1526 года, в день получения твоего письма".

Протестанты же и, в частности, Лютер и Кальвин неоднократно подчеркивали греховную сущность и злонамеренность человеческой природы, ее слабость, ничтожество и порочность. Уже упоминавшийся ранее психолог и социолог XX в. Фромм в книге «Бегство от свободы» подчеркивал, что в протестантской доктрине (особенно ярко это выражается в кальвинизме) центральное место занимает принцип прирожденного неравенства людей^[4], отличающий протестантизм от католичества и православия. И в данном контексте концепцию Реформационного движения, возможно, следует рассматривать не только как не вытекающую из гуманистических идей эпохи Возрождения, но и прямо противоположную им: если Ренессанс ставил человека в центр мироздания, подчеркивая величие его личности, то Реформация, напротив, указывала на слабость и ничтожество человеческой природы перед лицом Господа. Не случайно великий французский просветитель XVIII в. Вольтер подчеркивал: «Кальвин широко растворил двери монастырей, но не для того, чтобы все монахи вышли из них, а для того, чтобы загнать туда весь мир»^[5].

Как бы то ни было, какая бы из двух приведенных выше точек зрения ни казалась более правильной и логичной, в целом вопрос о социально-психологической связи и взаимозависимости идей Ренессанса и Реформации требует дальнейшего изучения и тщательного, досконального анализа.

• [1] Цит. по: Bataillon М. Erasme et 1'Espagne. Paris, 1937. P. 529.
• [2] См.: Фромм Э. Бегство от свободы.
• [3] Ср. у Кальвина: «Бог решением своим и для проявления величия своего предопределил одних людей к вечной жизни, других присудил к вечной смерти… тех людей, которыепредопределены к жизни, Бог еще до основания мира избрал к спасению во Христе по вечному и неизменному намерению своему, тайным решением и свободной волей, и сделал онэто из чистой и свободной милости и любви и не потому, что видел причину или предпосылку этого в вере, добрых делах и в любви, в усердии, в чем-либо из перечисленного илив каких-либо других чертах сотворенных им» (Жан Кальвин. Вестминстерское вероисповедание. 1647 г. Гл. 3. П. 3.5). Цит. по: Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма //Вебер М. Избранные произведения: пер с нем. / сост., общ. ред и послесл. Ю. II. Давыдова ;предисл. П. П. Гайденко. М., 1990. С. 140.
• [4] См.: Фромм Э. Бегство от свободы.
• [5] Цит. по: Порозовская Б. Иоганн Кальвин: его жизнь и реформаторская деятельность.СПб., 1891. URL: http://az.lib.rU/p/porozowskaja_b_d/text_0020.shtml (дата обращения:18.07.2017).