Человек и вещь: режимы взаимодействия
Наконец, третий режим взаимодействия людей и вещей присущ современному обществу. С предшествующим его роднит представление о вещи как о товаре, но способы обращения с вещами и приписываемые им ценности и смыслы существенно отличаются. Ценность вещи определяется ее многофункциональностью и способностью быть элементом стильных и удобных комбинаций. Ее исходное значение сугубо утилитарно и может… Читать ещё >
Человек и вещь: режимы взаимодействия (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Э. Дюркгейм высказал мысль, что общество выстраивает мир вещей в соответствии с той структурой, которая превалирует в мире людей[1]. Развивая это наблюдение, можно сказать, что отношение к вещам, бытующее в той или иной культуре, отражает специфику межличностных отношений и доминирующие ценности. В истории культуры складываются разные модели отношений людей и вещей, которые формируются в различные периоды, но не просто последовательно сменяют друг друга, а сосуществуют, переплетаются, образуя многообразие стилей жизни разных социальнокультурных групп, этносов, наций. В целом, можно выявить три основных режима взаимодействия людей и вещей.
Первый режим характеризуется дефицитом вещей. Поскольку вещей меньше, чем людей, каждая вещь представляет ценность — экономическую и культурную. Каждая вещь индивидуальна и в силу того, что изготавливается вручную, и потому, что в процессе долгой эксплуатации приспосабливается владельцем под его персональные особенности и нужды. Отношения людей и вещей — это отношения взаимного влияния. Между человеком и принадлежащими ему вещами устанавливается связь, отсылающая к магическим представлениям. Вещи поэтизируются, одухотворяются, поскольку существует явное или неявное представление о «душе» вещи. В сфере художественной культуры эта бытовая антропоморфность вещи выражается как в ироничной форме хрестоматийного обращения «дорогой, многоуважаемый шкаф», так и в форме стихотворных посланий к инструментам своего труда — чернильнице и письменному столу — у А. Пушкина и М. Цветаевой соответственно. Ценность вещи во многом измеряется ее возрастом, который сопоставим с совокупным возрастом нескольких поколений рода. Как индивидуальная, так и семейная биография воплощается в вещах. Вещь обеспечивает связь между поколениями, передаваясь от отца к сыну, от матери к дочери. Складываются практики ухода за вещами, которые занимают немало времени и составляют важную часть повседневных обязанностей: чистка, штопка, обновление. Вещь ценна тем опытом, который связан с ней. Велико значение эмоционального аспекта образа вещи, поскольку она представляет собой материализованную память о прожитом. Вещь передает информацию о своем создателе и поколениях обладателей, что создает особую ауру индивидуальных воспоминаний и культурных коннотаций. Этот режим взаимодействия доминировал в доиндустриальном обществе.
Второй режим взаимодействия связан с переходом к промышленному производству вещей. Новый способ производства позволил резко увеличить количество вещей, что привело к их переизбытку и, как следствие, обесцениванию. Человек получил возможность пользоваться множеством однотипных вещей, и их число ограничивается лишь его достатком. Расширяется и круг производимых вещей, появляются вещи узкой специализации, чья предельно конкретная функциональность граничит с огсутствием утилитарного значения. Вещь утрачивает индивидуальность, превращаясь в единицу продукции. Кроме того, именно при этом режиме значительная часть вещей становится товарами, т. е. не просто инструментами, но объектами потребления. Изменение способов производства трансформирует отношение человека к вещи и способы обращения с ней. Рождается представление о возможности и даже необходимости заменять вещи в случае их поломки или устаревания. Если раньше, в период доминирования первого режима, срок службы вещи превосходил продолжительность человеческой жизни (отсюда и уже упоминавшаяся зависть человека к «бессмертию» вещей), то при новом режиме в течение жизни человек сменяет несколько однотипных вещей и их приобретение зачастую маркирует начало нового этапа индивидуальной биографии. Поскольку существует разрыв между производителем и потребителем, а внешний вид вещи далеко не всегда несет информацию о назначении, ее строение и сущность могут оставаться непонятными владельцу, а потому возникает необходимость в инструкции по применению, которая и регулирует отношения человека и вещи. Меняется и семантика вещи, во многом связанная с трансформацией ценностных ориентаций. На смену ценности истории вещи приходит ценность новизны. Если раньше вещи символизировали совокупное прошлое семьи, то теперь они, скорее, означают будущее конкретного человека, воплощенное в форме желаний и притязаний. Использование предметов, доставшихся от старших поколений, отмечает социальную неуспешность человека, маркирует его как «странного», «старомодного», «отставшего от века». В противоположность доиндустриальному обществу, в котором человеческая деятельность придавала смысл и ценность вещам в процессе создания или использования, в обществе индустриальном человек самоидентифицируется через обладание вещами, а потому оказывается зависим от них. В образе вещи доминирует социальный аспект. Вещь передает минимум информации о личности человека, но красноречиво свидетельствует о его социальном статусе, реальном или желаемом.
Наконец, третий режим взаимодействия людей и вещей присущ современному обществу. С предшествующим его роднит представление о вещи как о товаре, но способы обращения с вещами и приписываемые им ценности и смыслы существенно отличаются. Ценность вещи определяется ее многофункциональностью и способностью быть элементом стильных и удобных комбинаций. Ее исходное значение сугубо утилитарно и может дополняться в зависимости от контекста. Своего рода символами этой культуры служат офисные устройства «три в одном» и мебель ИКЕА. Окончательно утрачивается стремление к одухотворению вещей, остается лишь прагматический смысл использования: «Вещи более не наделяются „душой“ и не наделяют нас более своим символическим „присутствием“; наше отношение к ним делается объективным, сводится к размещению и комбинаторной игре»[2]. Следовательно, вещь обретает значение только в среде, и решение о ее присутствии принимается исходя из того, насколько она соответствует общему ансамблю вещей. Например, современный интерьер зачастую создается таким образом, что появление в нем каждой новой вещи, будь то предмет мебели или небольшая безделушка, требует согласования с дизайнером. Хотя остается класс вещей, которые могут свидетельствовать о статусе обладателя, вещь как таковая перестает быть маркером идентичности, уступая место практикам обращения с ней: «Знаками вашей личности служат те или иные приемы конструктивной игры, а не ваше таинственно-уникальное отношение к вещам»[3]. Символическое значение вещи замыкается в настоящем, репрезентируя текущий момент. Суть вещи скрывается за простейшими способами обращения с ней (нажатием соответствующих кнопок, выбором из меню настроек и т. п.). Более того, многие вещи не требуют вмешательства человека в процесс, а потому мир вещей и мир людей оказываются все более разобщенными. В образе вещи как таковой преобладает утилитарный аспект, в то время как полноценный образ, формируемый ансамблем вещей, репрезентирует преимущественно социальные характеристики.
Вещь представляет собой точку встречи природы и культуры, а изготовление вещи — акт приручения природы. Вещь сопровождает человека во всех повседневных пространствах. Она функционирует в приватном пространстве одновременно как утилитарный инструмент и предмет, аккумулирующий эмоциональную память, и репрезентирует владельца в публичной сфере. Социальное значение вещи, помимо выполнения утилитарных функций, состоит в маркировании статуса владельца. Культурные смыслы вещей связаны с их способностью транслировать как индивидуальные, так и коллективные ценности и идеалы.