Толкование права. 
Теория государства и права

Содержание и предмет толкования права

Выведение норм права из правовых текстов или, говоря точнее, реконструкция норм на основании текстов — поскольку с точки зрения логики нормы не выводимы исключительно из текстов — не является автоматическим, механическим процессом и допускает известную свободу усмотрения для юриста. Именно границы такой свободы усмотрения и представляют собой те пределы, в которых осуществляется истолкование правовых текстов.

Сущность процесса истолкования заключается в установлении (выявлении) смысла правового текста (высказывания, суждения, статьи закона и т. п.) и конструировании нормы права (элементов ее логической структуры) на основании выявленного смысла. Этот процесс называется толкованием права и имеет два аспекта: внутренний — установление смысла правового текста самим субъектом толкования и внешний — разъяснение этого смысла другим лицам. Также в толковании можно выделить и третий аспект — внесение в толкуемый текст своеобразных элементов, которые связаны с личностью интерпретатора. Личностные особенности судьи или другого интерпретатора (его образование, склад мысли, политические и иные взгляды, прочие обстоятельства) так или иначе оказывают влияние как на сущность принимаемого им решения, так и на то, как он это решение обосновывает, какие смыслы и контексты он обнаруживает в применяемых нормах права. Этот личностный аспект толкования и применения права стал одним из самых обсуждаемых вопросов в современной теории права на Западе. Недаром одним из значений латинского слова interpretatio, от которого произошел используемый в романских и некоторых других языках термин interpretation для обозначения толкования, является интерпретация как авторское прочтение или представление некоей идеи, постановки, музыкального фрагмента и т. п.

В зависимости от результатов разъяснения правового текста прежде всего можно выделить казуальное и нормативное толкование. Выделяют также такую разновидность толкования, как аутентичное толкование, которое дается правотворческим органом, принявшим толкуемый акт. Например, письма комитетов Государственной Думы, а ранее и постановления Государственной Думы о разъяснении принимаемых законов, их целей и смысла. Отметим, что для Ганса Кельзена аутентичным было любое толкование, которое имело нормативный эффект. Но в нашей доктрине приняты другие термины, и как аутентичный обозначается такой акт толкования, в котором содержание нормы разъясняется создавшим ее органом.

В случае казуального толкования разъяснение субъектом толкования выявленного им смысла правового текста имеет значение только для отдельно взятого дела, для установленных по этому делу обстоятельств (отсюда и название, производное от латинского casus — дело). Казуальное толкование имеет место, когда судья устанавливает факты рассматриваемого им дела и подводит их под общие рамки некоей правовой нормы, ограничивая толкование пределами этого дела.

Во втором случае правопорядок придает такому разъяснению общеобязательность, т. е. распространяет его на неопределенное множество подобных случаев и не обязательно привязывает к какому-то конкретному казусу. Основания для придания акту толкования нормативного (общеобязательного) характера могут быть различными. Например, толкование может осуществляться специально уполномоченным органом, акты которого являются нормативными (например, одной из функций Конституционного совета в Казахстане является давать официальное толкование норм права по запросу соответствующих субъектов; схожее полномочие по толкованию норм Конституции принадлежит российскому Конституционному Суду); толкование может исходить от верховного суда или иного суда, определенные акты которого (руководящие разъяснения и т. п.) имеют обязательный характер для нижестоящих судов. Нормативное толкование создает общеобязательные правила, которым должны следовать участники правопорядка. Примером нормативного толкования являются акты толкования высших судебных инстанций — в российском праве это постановления и определения Конституционного Суда РФ по отдельным делам и постановления Пленума Верховного Суда РФ, которые имеют обязывающую силу в правопорядке, устанавливая правила или для нижестоящих судов, или же для всех лиц, принадлежащих к правопорядку.

Здесь следует уточнить, что обязывающую (нормативную) силу могут иметь не только нормативные правовые акты как таковые, но также и любые акты, с которыми правопорядок связывает обязанность некоторых лиц вести себя определенным образом. Чтобы установить нормативный эффект судебных актов толкования, необходимо выяснить, связывает ли с ними правопорядок обязанность неограниченного круга лиц действовать определенным образом в неограниченном количестве случаев. Поскольку акты толкования высших судебных инстанций содержат в себе определенные правовые позиции (указания на то, как должны пониматься и применяться правовые нормы), которые формально являются обязательными для учета и применения правоприменителями и (или) нижестоящими судьями, такие акты можно назвать актами нормативного толкования. Другой вопрос, какова природа самих этих правовых позиций, в которых высшие суды формулируют свои варианты понимания отдельных норм действующего права. Этот аспект обнаруживает особые трудности в связи с декларируемым принципом разделения властей, который в его формальном значении запрещает судьям создавать нормативные предписания (так, например, сформулирован запрет в ст. 5 Гражданского кодекса Франции). Но если рассматривать нормы права не как равнозначные статьям закона или подзаконных актов и если понимать нормы как результат реконструкции правовых текстов, исчезает основание для критики нормативного толкования как формы присвоения судами нормотворческой функции и мнимого нарушения принципа разделения властей.

В этом и в иных аспектах основным вопросом применительно к толкованию права является вопрос о том, что является предметом толкования и, соответственно, что выступает как результат толкования, и каковы пределы власти интерпретатора. Этот вопрос активно обсуждается в современной западной правовой доктрине, но его значимость не исчерпывается только правовой теорией — различные варианты ответа на этот вопрос в немалой степени определяют фактические стратегии высших судебных инстанций. Практика и доктрина практически всех правопорядков, входящих в романо-германскую правовую семью, основываются на тезисе о том, что судья только толкует, но не создает нормы. Эта точка зрения связана с формальным подходом, основанным на буквальной интерпретации норм конституций. Другая, реалистическая точка зрения (например, профессора Мишеля Тропера во Франции или профессора Рикардо Гуастини в Италии) заключается в том, что суд связан только границами своей компетенции и фактическими ограничениями (например, возможности отмены решения в вышестоящей инстанции, дисциплинарного взыскания, критики со стороны юридического сообщества, конфликта с представителями других ветвей власти и т. п.).

В этом плане в западной правовой доктрине в дискуссиях на эту тему принято различать между тем, чем согласно тому или иному правопорядку должно быть толкование (как правило, предполагается, что толкование права должно ограничиться только уяснением смысла норм), и тем, чем фактически является толкование — т. е. вкладыванием в правовые тексты того или иного субъективного смысла, создаваемого лицом, которое истолковывает право применительно к обстоятельствам того или иного конкретного дела. Классическая концепция правопорядков стран романо-германской семьи заключается в том, что судья выявляет в процессе толкования смысл нормы закона, заложенный в эту норму законодателем. Ее сущностью является подход к толкованию как к осмыслению значения правовых текстов (законов, указов и т. п.), а ее нормативным следствием является принцип законности, понимаемый как правильное применение им норм материального и процессуального права, соответствие выносимых судом актов и совершаемых им всех процессуальных действий законодательству.

Проблемный момент формального понимания законности и формального подхода к толкованию правовых текстов заключается в том, что далеко не всегда некий правовой текст (статью закона и т. п.) можно понять только по его буквальному смыслу, т. е. через смысл формулировок, использованных в таком тексте. Во многих случаях эти формулировки оказываются неудовлетворительными и требуют «творческой интерпретации» или нахождения их «истинного смысла», под которым понимается тот смысл, который «хотел, но не смог вложить законодатель». В континентальной правовой доктрине возможны различные варианты поиска такого «намерения законодателя». Например, изучение таких законодательных материалов как проекты законов, пояснительные записки, резолюции, протоколы обсуждения законопроектов, которые позволяют отчасти понять, почему некий законопроект был внесен в парламент, какие цели он преследовал и чего этим законопроектом хотел достичь его создатель и затем депутаты, которые проголосовали за него и, возможно, внесли в него некоторые дополнения или изменения.

В нашем правопорядке попытки уяснить волю законодателя на основании парламентских слушаний и других подготовительных материалов также иногда, но очень редко, также встречаются. На практике преобладает подход, согласно которому интерпретаторы не связаны предварительными текстами законопроектов, обсуждений и т. п., поскольку истолкованию подлежит окончательный текст закона, в котором фиксируется воля народа, а не воля депутатов и тем более не воля парламентских клерков, которые готовят документы. Поэтому при толковании суды считают себя фактически не связанными какими-либо смысловыми ограничениями, за исключением собственно буквального смысла самого толкуемого текста — ведь «воля народа», которую депутаты предположительно фиксируют в текстах закона, не может быть эмпирически установлена и проверена. Соответственно, применительно к вопросу о предмете толкования по отечественной доктрине мы приходим к тому, что таким предметом является предполагаемая «воля законодателя», но не воля фактически голосовавших за или против законопроекта депутатов. Здесь принято подводить толкование к выяснению абстрактной «воли народа», которая на самом деле служит лишь идеологическим обоснованием обязывающей силы законов и прикрытием фактической власти правоприменителей. И если буквальный смысл правового текста не позволяет установить определенное значение, то фактически интерпретатор вкладывает в текст выбранное им значение, обосновывая его отсылкой к «воле законодателя».

Особо сложные ситуации возникают в случаях, когда буквальный смысл правового текста ясен, но он кажется интерпретатору неправильным, несправедливым, неразумным. Так, некий закон может устанавливать, что созыв собрания акционеров осуществляется генеральным директором, и одновременно устанавливать, что генеральный директор избирается на собрании акционеров. Из буквального текста закона нельзя понять, кто должен собирать первое собрание акционеров. Такое положение дел может показаться неразумным, и интерпретатор будет рассуждать о целях закона, о том, какой социальный интерес обеспечивается этим законом, и придет к тому или иному варианту, который покажется ему правильным. Скажем, что первое собрание созывают сами акционеры, хотя бы из закона это напрямую не следовало.

Другой случай может возникнуть, когда, например, закон может содержать положение, которое может кому-то показаться несправедливым. Например, статья закона (ст. 333 Гражданского кодекса РФ) может позволять судам безгранично снижать сумму неустойки со ссылкой на разумность и соразмерность, но высшая судебная инстанция может рассудить, что такой смысл закона был бы несправедливым и неразумным, и истолковать, что, несмотря на буквальный текст закона, его необходимо понимать, как позволяющий снижать размер неустойки только до пределов ставки рефинансирования Банка России, но не ниже^[1]. И в том, и в другом случае речь идет о новом смысле, который вкладывается во имя «воли законодателя» в правовой текст судьями или другими интерпретаторами.

В любом случае, мы приходим к тому, что, с одной стороны, толкование состоит в установлении смысла применяемой нормы, а с другой — применяемая норма оставляет (вольно или невольно) множество вариантов толкования. В основном это происходит по причине неоднозначности лингвистического смысла самой нормы и не связано с недоработками законодательного органа. Акт толкования вскрывает различные возможные значения применяемой нормы, и наиболее значимый момент в толковании права заключается в выборе между множеством возможных значений, вскрываемых в ходе анализа текстуальных формулировок нормы. Такое толкование творит право, даже если оно приводит только к созданию индивидуальных норм. Поэтому толкование права оказывается одновременно и актом познания (интерпретатор познает скрытые в тексте значения), и актом волеизъявления (интерпретатор делает выбор между выявленными им значениями). С этой точки зрения, интерпретатор реконструирует нормы на основании выявления смысла толкуемых им правовых текстов.

Трудно предположить, что есть некий «объективный смысл» законов, поскольку тогда нужно было бы предположить, что существует и некий субъект (коллективный разум, общественное сознание, божество и т. п.), который является хранителем такого смысла. Если такого предположения мы сделать не можем, то, как представляется, нужно признать, что смыслы и значения, которые в ходе толкования приписываются правовому тексту, являются результатами мысленной деятельности интерпретатора и не содержатся нигде, кроме как в сознании этого интерпретатора. Идеологической трудностью, которую влечет эта реалистическая позиция, является признание неограниченности власти интерпретатора, что приемлемо далеко не для всех правоведов. Вместе с тем на вопрос о том, чья воля является содержанием правовых норм, нет однозначного ответа, и применительно к каждому правопорядку можно исходить из тех базовых фикций (основных норм, по Кельзену; правил признания, по Харту), на которых основывается такой правопорядок.

Дополнительная литература к 17.1

Завадский, А. В. К учению о толковании и применении гражданских законов / А. В. Завадский. — М., 2008 (глава 2 «Основные положения новейших течений о толковании законов и прием, оказанный им в юридической литературе»),.

Кельзен, Г. Чистое учение о праве / Г. Кельзен. — СПб., 2015 (глава VIII «Толкование»),.

Ллойд, Д. Идея права: репрессивное зло или социальная необходимость? / Д. Ллойд. —М., 2002 (глава 11 «Судебный процесс»).

Порту де Карвальу, М. X. Проблемы тезиса о единственно правильном толковании в области конституционного права / М. X. Порту де Карвальу // Журнал российского права. — 2015. — № 9. — С. 141—149 (часть 1); № 10. — С. 46—56 (часть 2).

Тропер, М. Конституционное толкование / М. Тропер // Известия вузов. Правоведение. — 2012. — № 4. — С. 91—103.

Черданцев, А. Ф. Толкование права и договора / А. Ф. Черданцев. — М., 2003 (глава 2 «Общая характеристика толкования»).

Контрольное задание к 17.1

В чем заключается процесс толкования нормы права? Обсудите, что является предметом толкования и какие факторы задают пределы для определения смысла толкуемого текста. Как можно понять «волю народа» или «волю законодателя» в качестве толкования права? Каково различие между казуальным, нормативным и аутентичным толкованием права?

• [1] Ср.: постановление Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ от 22 декабря 2011 г.№ 81 «О некоторых вопросах применения статьи 333 Гражданского кодекса РоссийскойФедерации», которое служило в этом отношении ориентиром для судов до внесенияизменений в ст. 395 Гражданского кодекса РФ.