Фигурационная социология Н. Элиаса

Один из интереснейших немецких социологов Норберт Элиас (Norbert Elias, 1897—1990) — видный представитель исторической социологии, не любил этот термин, гак как считал, что любая социология должна опираться на исторические материалы. Он предпочитал называть свое творчество фигурационной социологией. Труды Элиаса были восприняты научным сообществом с большим опозданием^[1].

Начиная с последней четверти XX в., концепция Элиаса стала предметом дискуссии, в которой обсуждается его теоретическая модель развития цивилизации, которая служит важным макросоциологическим дополнением социологии повседневности, в отличие от рассмотренных выше теорий, охватывающих уровень социального взаимодействия. Макроуровень рассмотрения эволюции повседневности позволяет отнести социологию Элиаса к теориям общества, продолжающим классическую традицию развития социологии, включающую труды Конта, Спенсера, Маркса и Дюркгейма.

Развитие цивилизации представляет собой, по Элиасу, исторически длительный процесс становления повседневности, в ходе которого изменилась психическая основа обыденных отношений до того типа, который наблюдается в обществах Запада. Реконструкция незапланированного, стихийного процесса «цивилизирования» повседневных отношений, включая изменение структур личности, возможна лишь с использованием большого исторического материала, методов психоанализа и знаний из других смежных дисциплин. Теоретическая модель процесса цивилизации представляет собой синтетическое знание, способное объяснить возникновение современной повседневности как стихийного и вместе с тем имманентного процесса развития общества и национального государства.

Элиас противопоставляет свою теоретическую позицию структурному функционализму. Социология Парсонса подвергается критике за подмену динамики социальной эволюции статическим рассмотрением рядоноложенных социальных систем, к которым сводится общество и его эволюция, за отрыв человека от общества и их искусственное соединение через «взаимопроникновение» и др. аналогичные схематизации и упрощения. «То, что в работе „О процессе цивилизации“ на основе обширной эмпирической документации было представлено именно как процесс, Парсонс, прибегая к помощи статических понятий, редуцирует без всякой на то нужды к состояниям. На место относительно сложного процесса, по ходу которого человеческие аффекты постепенно меняются, подвергаясь все большему контролю… у Парсонса приходит простое противопоставление двух категорий, выражающих состояния эффективности и аффективной нейтральности… Такой подход лишил Парсонса возможности объяснить само наличие специфических особенностей, присущих различным обществам. Он даже не ставит вопрос о такого рода объяснении… При подобном теоретизировании исчезают богатые нюансами структурные изменения, наблюдаемые нами в социальном мире и обладающие четкой направленностью в сторону роста контроля над аффектами», — в этой обширной цитате из Предисловия к исследованию Элиаса о цивилизации сформулирована его цель — объяснить нюансы социальных изменений, приводящих к формированию общества и его национальной культуры.

Продолжая критику, Элиас отмечает, что «сам пример теории Парсонса подводит к мысли о том, что систематическая редукция общественных процессов к состояниям, а сложных и взаимосвязанных феноменов — к более простым, не имеющим друг с другом видимой связи компонентам, скорее затрудняет, нежели облегчает построение социологической теории»^[2][3]. Такие понятия как структура, функция, норма, интеграция, роль, независимый индивид, фиксируют отказ от теоретического исследования становления, генезиса, процесса, развития, динамической стороны общественной жизни. Элиас восполняет этот дефицит в теории. Он противопоставляет тезису о статическом равновесии социальных систем Парсонса понятие «подвижного равновесия» как надежного инструмента изучения долговременных общественных процессов, одновременного описания его динамики и складывающихся структур.

Рис. 12.4. Н. Элиас (справа). 1987 г.^2.

Цивилизация и фигурации — основные понятия социологии Элиаса. Изменение индивидуальных структур личности в ходе смены поколений и роста контроля за психическими процессами как на индивидуальном, так и на социальном уровне описывается Элиасом с помощью понятия «цивилизация». Под цивилизацией понимается изменение поведения человека, его психического габитуса (понятие, заимствованное в дальнейшем французским социологом П. Бурдьё): «Вытеснение спонтанных вспышек, сдерживание аффектов, расширение поля мышления за счет сопоставления настоящего момента с прошлыми и будущими рядами событий — все эго частные аспекты одного и того же изменения поведения, а именно, такого изменения, которое совершается вместе с монополизацией физического насилия и расширением сети взаимозависимостей в социальном пространстве. Таково изменение поведения, понимаемое как „цивилизация“»^[4][5].

Элиас критикует модель абстрактного индивида, якобы абсолютно независимого и обособленного от других. Такая абстракция не соответствует ни эмпирическим фактам, ни потребностям теории^[6]. Она означает homo clausus — человека, изолированного в своем внутреннем мире от мира внешнего. Элиас критикует множество вариантов homo clausus в социальной теории. «К разновидностям данного образа относятся не только „homo philosophicus“ классической теории познания, но также „homo oeconomicus“, „homo psychologicus“, „homo historicus“ и, не в последнюю очередь, „homo sociologicus“ в его нынешнем виде. Образ человека у Декарта, М. Вебера или Парсонса словно вытесан из одного куска дерева», — считает он и требует заменить понятие абсолютно независимого и автономного индивида на понятие относительно независимого, относительно автономного, входящего вместе с другими людьми в меняющиеся фигурации.

Критика статического понятия человека, замкнутого в себе самом и оторванного от общества, имеет для Элиаса принципиальное значение, так как открывает возможность изучения процесса цивилизации как динамического и взаимосвязанного изменения человека и общества, развертывающегося с позднего Средневековья и начала эпохи Возрождения и состоящего в сдерживании аффективного поведения механизмами самоконтроля. Для этого Элиас ввел понятие фигурации, основанное на образе «открытого» человека, связанного с другими, лишь относительно автономного. Цепь взаимозависимостей в социальных отношениях представляют собой краткое определение понятие фигурации.

«Поскольку люди — сначала от природы, а затем и через обучение, воспитание, социализацию, социально пробуждаемые потребности — более или менее зависят друг от друга, постольку они всегда выступают во множественном числе, или, если можно так выразиться, существуют как „плюральное™“. Они всегда предстают в тех или иных фигурациях, — пишет Элиас (отметим, что его понятие фигурации распространяется и на природную социальность). Вот почему не слишком плодотворно понимание человека как одиночки. Куда более уместно исходить из картины множества взаимозависимых людей, образующих фигурации, группы или разного рода сообщества». Это понятие не позволяет отрывать индивида от общества и строить теорию общества без индивидов (напомним, что в социологии Лумана, где человек отнесен к окружающему миру общества).

Согласно Элиасу, понятие фигурации по ясности «превосходит понятийный инструментарий нынешней социологии». Его можно проиллюстрировать коллективным танцем, представляющим собой простейший пример фигурации. Социальные отношения, складывающиеся в отдельных государствах, городах, семьях, в капиталистической, коммунистической и феодальной системах представляют собой фигурации. Это понятие обладает пластичностью, способной охватить в теоретическом описании любые вариации социальных отношений, не нарушая независимости и особенностей индивидов, образующих «здесь и теперь» фигураций, обойтись без пустых абстракций, не связанных с индивидом.

Таким образом, понятие фигурации способно охватить сложные взаимосвязи и служить основой многоуровневых моделей социальных взаимоотношений, описывать их прямые и обратные связи. Понятие фигурации означает, что отношения между людьми никогда не были статическими. Они представляют собой динамически связанные потоки. Согласно Элиасу, индивиды разного социального происхождения «оказываются в едином бурлящем котле событий, изменяющих их положение. В потоке все ускоряющейся социальной циркуляции происходят подъем одних, падение других»^[7]. Понятие фигурации позволяет теоретически охватить динамизм истории на разных уровнях — таков исходный пункт изучения Элиасом возникновения современного западного общества и формирования государства — «фигурации, образуемой из множества относительно малых общественных объединений, свободно конкурирующих друг с другом»^[8] и сменяющих одна другую.

В теории Элиаса большое значение имеет понятие власти, формирование которой представляет собой важный случай фигуративных отношений. Власть является интегральным феноменом процессов между людьми, в которых она укоренена. Па микроуровне власть означает демонстрируемую возможность в конкретном сплетении социальных отношений оказывать влияние на принятие другими их решений. «Балансы власти есть везде, где имеют место функциональные переплетения между людьми… Власть — не амулет, который есть у одного, но нет у другого; она есть структурная принадлежность человеческих отношений — всех человеческих отношений», — подчеркивает Элиас^[9]. Следовательно, власть зависит от качественных характеристики и силы социальных связей, в которые включен человек и всегда представляет собой динамичный баланс.

На основе большого исторического материала Элиас уделяет много внимания формированию структуры публичной власти, прослеживая этот процесс от диффузного состояния властных отношений в средневековой Европе до ее современной высокой концентрации. Например, «в момент крайней степени феодальной дезинтеграции на Западе начинают работать некие механизмы взаимодействия, ведущие к интеграции все более широких объединений. В конкурентной „борьбе на выбывание“ между мелкими уделами… постепенно поднимаются немногие, а затем победу одерживает один из конкурентов. Победитель создает центр интеграции крупной единицы власти — он формирует монопольный центр государства, в рамках которого постепенно совершается переход от свободной конкуренции территорий и групп к более или менее сбалансированной сети взаимосвязей более высокого порядка, включающей в себя огромное число людей»^[10].

«Власть, которая в наши дни легитимирует звания и притязания на собственность, сделалась почти невидимой. По отношению к индивиду эта власть столь огромна, а ее карающая мощь, способная представлять угрозу для самого его существования, столь очевидна, что мало кто станет проверять ее силу в открытой борьбе, — поясняет он и заключает: — Поэтому так велико желание считать действующее ныне право абсолютным, как бы упавшим с неба и потому не зависимым от поддержки со стороны аппарата власти»^[11].

Итак, теоретическое значение понятия фигурации в том, что оно исключает представление об автономном индивиде. Действия людей, их мотивы могут быть изучены только во взаимосвязи фигуративных отношений, обладающих собственным смыслом и значимостью. Эволюция этих отношений происходит в форме смены фигураций. Понятие фигурации позволяет рассматривать общество как результат множества динамичных процессов, накладывающихся друг на друга.

Общество представляет собой естественноисторически возникший порядок, который в качестве целостности никем не планировался: «…Основополагающее переплетение отдельных человеческих планов и действий способно вызвать к жизни трансформации и образования, которые не планировались и не создавались намеренно ни одним человеком. Из данного переплетения, из этой взаимозависимости между людьми, проистекает специфический порядок, наделенный большей принудительной силой и более могущественный, чем воля и разум отдельных людей, его создающих. Именно этот порядок переплетения планов и действий определяет ход общественного развития; именно он лежит в основании процесса цивилизации»^[12]. Отсюда следует, что индивида и общество нельзя рассматривать в отрыве друг от друга — тезис, ставший центральным в сборнике работ Элиаса «Общество индивидов»^[13]. Понятие фигурации и здесь демонстрирует эвристические возможности в изучении исторического изменения баланса идентичности Я и Мы.

Антропологические основы теории цивилизации. В описании исторической эволюции повседневности Элиас синтезирует изменения в психике человека с макросоциальными фигуративными процессами. При этом он пользуется вполне определенным образом человека, без которого понимание теории Элиаса невозможно.

В человеке есть два типа органов и функций. Первый тип предназначен для его постоянного биологического воспроизводства, второй тип — для формирования отношений с другими частями мира и его самоконтроля в рамках таких отношений. Оба типа традиционно называются телом и душой, между ними признается тесная связь. «…Человек по природе устроен так, что он может и должен вступать в отношения с другими людьми и вещами, — пишет Элиас и указывает на пластичность социальности как на существенное отличие человека от животных: — …То, что отличает данную естественную нацеленность человека на мирные или враждебные отношения от соответствующей нацеленности животного и что — в отличие от так называемых животных инстинктов — по праву придает человеческому самоконтролю в отношениях с другими живыми существами собственно характер психического самоконтроля, есть прежде всего ничто иное, как большая изменчивость, большая настроенность на изменяющиеся виды отношений, их особая эластичность и подвижность». Именно в этом качестве человека как родового существа заложена предпосылка того, чтобы «структура отношений между людьми была гораздо более изменчивой, чем структура совместной жизни животных». В этом состоит «фундаментальная предпосылка историчности человеческого общества»^[14]. На этой основе складываются особые когнитивные возможности управления поведением, прежде всего — речевой аппарат, который не задан естественными автоматизмами, свойственными поведению животных.

Пластичность человека имеет универсальный характер. Она означает его особую общественную природу, свойственную лишь данному биологическому виду. Тем самым антропологически обоснована способность к образованию фигураций и социализации: «Только в результате длительной и тяжелой притирки своих эластичных психических функций в общении с другими людьми контроль человека за собственным поведением приобретает своеобразное качество формы, которое характерно для специфически человеческой индивидуальности. Лишь в обществе у него также образуются, в рамках определенных условий, тот характер и те способы поведения, которые отличают его от всех остальных. Общество не только уравнивает и типизирует, но и индивидуализирует»^[15]. Социализация — важное понятие фигуративной социологии.

Резюмируя антропологические воззрения Элиаса, можно утверждать, что главное отличие человека от животного заключается в способности управлять своими психическими состояниями, на основе которой формируется возможность моделирования отношений. У животных структура социальных отношений не меняется: это задано механизмами биологической наследственности. В отличие от естественной истории природы у человека возникает возможность к обучению в широком смысле этого термина, имеющего приблизительно то же самое содержание, что и понятие социального научения в теоретико-поведенческой социологии^[16]. Отсюда следует, что психогенез и социогенез представляют собой переплетающиеся исторические процессы.

Это хорошо заметно при рассмотрении социализации ребенка. «Отдельные люди могут от рождения отличаться друг от друга своей естественной конституцией. Однако только в обществе маленький ребенок со своими пластичными и относительно недифференцированными функциями становится дифференцированным существом. Только в отношениях и через отношения с другими людьми беспомощное создание природы, каким человек появляется на свет, становится психически зрелым индивидом, обладающим характером и заслуживающим имени взрослого человека… Только если маленькое человеческое существо вырастает в объединении людей, оно научается артикулированно говорить. Только в обществе других людей, более старших, чем он сам, людей, в нем постепенно формируется способность планировать свои действия и регулировать свои инстинкты», — отмечает Элиас и подытоживает: «…Индивидуальность и общественная включенность человека… вообще возможны только тогда и только посредством того, что человек вырастает в объединении людей, в обществе»^[17].

Как уже отмечено, общество развивается без заранее намеченного плана в результате многоуровневых переплетений фигураций. Элиас дает антропологическое обоснование этому механизму развития, выводит его из особенностей человека по сравнению с животными, дающим возможность развивать самоконтроль психических состояний в конкретно-историческом множестве фигураций. При этом большое значение приобретают конкурентные отношения и их механизмы.

Изменение баланса эмоций и рациональности в процессе цивилизации раскрыто Элиасом на множестве примеров. Логично исходить из того, что люди руководствуются в своих действиях определенными планами. Под планом понимается цель и средства, привлекаемые для ее достижения. Однако поведение оказывается плановым далеко не всегда и не целиком и полностью. Имеет место влияние эмоций, часто спонтанное, даже у тех, кто рассудительно планирует свои действия.

В ходе истории соотношение рационального и эмоционального в поведении изменилось. В социологии считается, что человек ведет себя рационально, разумно. Элиас отмечает, что рационализация, а вместе с ней и рациональное обоснование социальных табу, «представляет собой лишь одну сторону трансформации, охватывающей всю душевную организацию, — и влечения, и Я, и Сверх-Я. Пользуясь фрейдовским описанием структуры личности, Элиас объясняет развитие психической саморегуляции давлением социальных контактов, которому подвержена вся сеть отношений. Раскрывая действие этого механизма, он отмечает изменение общественных структур: «…Рационализация идет рука об руку с колоссальной дифференциацией функциональных цепочек и с соответствующими изменениями в организации физического насилия»^[18].

В обществах, в которых эмоции играют значительную роль, цепочки взаимодействий являются короткими. И наоборот, их удлинение означает рационализацию, вытесняющую и подавляющую эмоции. Предпосылками такого развития являются «рост жизненного стандарта и повышение уровня безопасности, защищенности от угрозы физического уничтожения или принуждения, а тем самым — от прорыва неподконтрольных страхов, которые значительно чаще и сильнее воздействуют на индивида в обществах с менее стабильной монополией на насилие и меньшей функциональной дифференциацией»^[19].

Следовательно, чем меньше функциональная дифференциация общества, тем большую роль в нем играют эмоции. При этом важнейшую роль играют страхи. Понимая роль страхов, мы лучше понимаем изменения, трактуемые как «цивилизация»^[20], — отмечает Элиас. Страхи возникают из непонимания ситуации и ее неподконтрольное™. Чем менее контролируема ситуация, тем сильнее управляют поведением в данных условиях эмоции и аффекты. Соответственно ситуация неподконтрольна в том случае, если нам не хватает знаний о ней, либо эти знания неадекватны. Тогда поведение человека будет управляться внешними обстоятельствами, а их описание напоминает законы теоретико-поведенческой социологии.

Эти закономерности распространяются и на мышление. Чем эмоционально насыщеннее ситуация, тем труднее контролировать ход мыслей, которые становятся фантастическими, идущими не от рассудка, а от эмоций. Логически правильное мышление возможно лишь в случае дистанции от ситуации. Следовательно, чем меньше подконтрольны наши мысли, тем дальше они от реальности. Связь рационального и эмоционального является объяснительной основой теории цивилизации, г. е. совместного хода психои социогенеза.

Теория цивилизации. С учетом сформулированных Элиасом и изложенных выше его основных теоретических положений, рассмотрим его теорию становления современной западной повседневности. Этому посвящена самая известная книга «О процессе цивилизации» (1968), а также работа «Придворное общество»^[21] (1969), представляющая собой его хабитуляционную (второго уровня) диссертацию (не защищенную из-за прихода к власти в Германии нацистов в 1933 г.).

Начало процесса цивилизации относится к доисторическим временам, о которых можно получить некоторые представления по большому эмпирическому материалу, собранному культурной антропологией. Первые фигурации касались отношения человека к природе. При этом человек опирался на картины мира, полные фантазий. Так, анимистическое мышление не замечало различий между живой и неживой природой, изобретало способы магического воздействия на нее. Результаты этих попыток были ненадежны и неуправляемы. Возникал замкнутый круг, состоящий в том, что фантастическая картина мира означала эмоциональность мышления и действий, которая, в свою очередь, обусловливала неподконтрольность поведения: «И здесь порожденные аффектами способы мышления и поведения вносят свой вклад в то, чтобы те опасности и страхи, которые пытаются с их помощью изгнать, остались непреодоленными или даже еще усилились. Коллективное убеждение в их оправданности якобы реально существующим положением дел придает им такую прочность и непоколебимость, которую, как и прочность магическо-мифических представлений о природе в более простых обществах, невозможно поколебать, просто указав на противоречащие им факты»^[22]. Понимание этой зависимости означает понимание состояния общества на ранних стадиях развития: высокий уровень опасности задавал высокий уровень фантастичности мышления, который, в свою очередь, уводил от реальности.

Этот круг в конечном счете был разорван. Поначалу медленно, но затем все быстрее пошел процесс цивилизации. Началом стало изобретение орудий труда в каменном веке. Даже простейшие орудия позволили уйти от непосредственной зависимости от ситуации и лучше решать практические проблемы выживания. Соответственно, снизилась сила аффектов, знания стали более реалистическими. Этот теоретический исходный пункт Элиаса о начале процесса цивилизации еще не содержит анализа конкретных исторических условий Европы. Они раскрыты в книге «О процессе цивилизации». В ней дается детальное изучение перехода от средневековой феодальной системы к абсолютистскому национальному государству на материалах истории Франции.

Процесс цивилизации идет на двух уровнях: а) изменение структуры фигураций, представляющее собой дифференциацию и удлинение переплетений действий и б) изменение индивидуальных психических структур в направлении усиления способности контролировать аффекты.

В начале процесса французское общество состоит из свободных феодалов, свободных рыцарей, владеющих небольшой территорией, которые объединяются вокруг короля лишь на время отражения внешней опасности. Такая фигурация образует сбалансированную систему власти. Рост народонаселения нарушает баланс, обостряя борьбу свободных владельцев территорий за ресурсы, необходимые им для поддержания своего статуса.

Следствием становиться борьба «на выбывание», т. е. социальная селекция рыцарей, приводящая к их иерархизации в зависимости от победы или поражения в конкуренции за ресурсы и власть. В конченом итоге этой борьбы наблюдается единовластие абсолютного монарха, обладающего монополией на физическое насилие. Проигравшие становятся придворными, что позволяет им сохранить свой статус. Данный процесс имеет характер закона: «…первоначально существует множество сравнительно равных по владениям и могуществу феодалов, постепенно под давлением конкуренции остаются лишь немногие могущественные властители, а затем устанавливается монополия на власть… На языке точных наук это можно было бы назвать „законом“. Данная формулировка сравнительно точно обозначает простой социальный механизм, который, если уж он запущен, далее действует как часы…», — считает Элиас^[23]. Рост народонаселения вызывает мобильность, усиление разделения труда и развитие денег как средства коммуникации в процессах экономического обмена. Возникает новая фигурация.

Одновременно с централизацией государства идет изменение психической структуры человека. Будучи включенным в более дифференцированные и мощные системы отношений, человек вынужден развивать способность больше контролировать свое поведение и аффекты. Рыцари, оказавшиеся в зависимости от своего господина, развивают куртуазные формы поведения, так как браться за оружие при дворе становиться неуместным, здесь необходима самодисциплина. Прослеживая этот процесс с самого начала, Элиас отмечает: «Куртуазный кодекс поведения дает нам представление о таком регулировании, а миннезанг — о необходимом усмирении влечений, вошедшим в обычай при дворах крупных и мелких удельных владык. Это — первые шаги на пути, ведущем к полному превращению рыцарей в придворных и к долговременной трансформации поведения в смысле ««цивилизации»»^[24]. Дальнейшими шагами является рационализация, подавление аффектов, развитие чувства стыда и совести.

Следующим шагом цивилизации становится борьба короля за сохранение абсолютной власти, против своих старых противников, стремящихся повернуть процесс вспять, и против новых, желающих поставить короля под контроль. Происходит образование «королевского механизма», состоящего в том, что сначала власть монарха усиливается, становясь абсолютной. Это достигается умелым использованием напряженной борьбы между отдельными соперничающими группировками в государстве, которому приходит конец: «Эта возможность центрального функционера использовать в своих личных интересах все это сплетение взаимосвязей между людьми стала подвергаться ограничению только после того, как нарушилось равновесие сил, на котором правителю удавалось балансировать. Это произошло тогда, когда буржуазия сместила центр тяжести в свою сторону, создав новое социальное равновесие с новыми осями. Только тогда личная монополия стала институционально превращаться в монополию публичную… Через „борьбу на выбывание“, через постепенную централизацию инструментов физического насилия и сбора налогов, вместе с ростом разделения функций и возвышением профессионально работающих слоев буржуазии французское общество шаг за шагом подходило к самоорганизации в форме государства»^[25].

По завершении этого развития вместо абсолютизма возникает цивилизованное демократического государство с участием всех слоев общества в политическом контроле за властью: «…В концов концов неэлитные слои общества, которые до сих пор были отстранены от распоряжения монопольными правами государства, начинают с применением физического насилия борьбу против монополии правящих до сих пор слоев на осуществление насилия, пока не добиваются для себя участия в этой монополии или полного ее уничтожения». Элиас поясняет: «…Постепенная трансформация общества, в силу которой все официальные общественные позиции приобрели характер оплачиваемых профессий, привела к тому, что привилегированные позиции наследственных чиновников, дворян, королей лишились своих функций»^[26].

В государстве с монополией на физическое насилие его применение впервые становиться в значительной степени предсказуемым. Удовлетворение потребностей людей, их конкуренция, и даже борьба развертываются в институционализированной и правовой форме, т. е. протекают цивилизованно. Больше нет физической борьбы за выживание, речь идет лишь о статусах, о положении в обществе. Тем не менее, и в цивилизованном обществе развитие не завершено и неподконтрольно человеку. Оно вызывает беспокойство, тревогу и страхи. «С одной стороны, не подлежащая регулированию свободная конкуренция между представителями одного социального слоя, с другой стороны, противоречия между различными слоями и группами, в равной степени вызывают беспокойство индивида, находя свое выражение в неких запретах и ограничениях. Они вызывают и специфическую тревогу: индивиды боятся потерять работу, страшатся зависимости от сильнейшего, голода и нищеты — эти страхи преобладают в низших слоях. В средних и высших слоях такую же роль играют страх перед социальным падением…», — отмечает Элиас и констатирует, что страхи формируют доминирующий кодекс поведения^[27]. Именно поэтому человек должен участвовать в общественной жизни, он не может в ней не участвовать как член современного общества. Так исторически возникла современная повседневность Запада, которая, как известно, служит ориентиром для других стран, идущих по пути модернизации.

В современном мире есть еще одна фигурация, складывающаяся в отношениях между государствами, которые, будучи суверенными, ведут жесткую борьбу за региональную и глобальную власть. Монополия на насилие в международных отношениях пока не достигнута. Войны все еще являются обычным делом. В результате «противоречия между государствами, принудительная сила, присущая механизму конкуренции, борьба за превосходство, ведущаяся на огромных пространствах, находят свое выражение в ограничениях и лишениях, требуемых от индивида. Они давят на индивида, принуждая его ко все большим затратам труда, вызывая у него все более глубокое чувство незащищенности. Нужда, беспокойство, трудовые тяготы, прямая угроза жизни — все это порождает страх»^[28]. Процесс цивилизации продолжается, не поддаваясь планированию.

Критическая оценка. Историческая социология Элиаса одновременно является социологической теорией повседневности классического стиля — она продолжает историко-социологическ линию Конта, Спкенсера, Дюркгейма и Маркса как теоретиков социальной эволюции. Она представляет собой наиболее масштабную попытку ответить на вопрос о том, как именно возник Запад, как его повседневность стала именно такой, а не иной (Макс Вебер). Элиас раскрыл множество аспектов этого процесса трансформации повседневной культуры (отношений между мужчиной и женщиной, поведения в интимных контактах, развития чувства стыда, манер поведения, в частности, за столом, отношения к отправлению естественных нужд). Он надеялся продолжить анализ других аспектов возникновения западноевропейской повседневности, о чем говорят его работы «Спорт в процессе цивилизации» (1983), сочинение о музыкальной культуре «Моцарт. К социологии гения» (1991), о культуре ухода из жизни «Об одиночестве умирающего в наши дни» (1982)^[29].

Социология Элиаса привела к образованию школы последователей, особенно в Амстердаме, где действует Фонд, поддерживающий интерес научной молодежи к его творчеству. Как отмечает переводчик работ Элиаса А. М. Руткевич, некоторые последователи Элиаса создали миф о нем как об одиноком мыслителе, обратившемся к изучению ранее неведомой области. «На самом же деле он продолжал работать над теми вопросами, которые ставились в начале века ведущими немецкими социологами»^[30]. Тем не менее, влияние Элиаса остается ограниченным. Одна из причин тому — отсутствие полемики с современными социологами-теоретиками, за исключением Парсонса, которого он критиковал за аисторизм, что верно лишь отчасти.

• [1] См. биографическую справку об II. Элиасе, параграф 12.1.
• [2] Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Т. 1. Изменения в поведении высшего слоя мирян в странах Запада. М.; СПб., 2001.С. 11−12.
• [3] Автор фотографии Rob Bogaerts, владелец — Национальный архив Нидерландов.
• [4] Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Т. 1. С. 32—33; Т. 2. С. 244.
• [5] Там же. Т. 1. С. 30.
• [6] 4 Там же. Т. 1. С. 44.
• [7] Элиас И. О процессе цивилизации. Социогеиетические и психогенетические исследования. Т. 1. С. 141.
• [8] Элиас Н. Предисловие ко второму изданию / Элиас Н. О процессе… Т. 2. Там же. С. 44.
• [9] Elias N. Was ist Soziologie? Miinchen, 1986. S. 77.
• [10] Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Т. 2. С. 315.
• [11] Там же. С. 64.
• [12] Там же. С. 238.
• [13] Элиас Н. Общество индивидов. М., 2001.
• [14] Элиас Н. Общество индивидов. М., 2001. С. 59.
• [15] Там же. С. 94.
• [16] См. параграф 9.2.
• [17] Элиас Н. Общество индивидов. С. 39—40.
• [18] Элиас II. О процессе цивилизации. Социогеиетические и психогеиетические исследования. Т. 2. С. 320.
• [19] Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогеиетические и психогенетические исследования. Т. 2. С. 320.
• [20] Там же.
• [21] Элиас НА) О процессе цивилизации. Социогеиетические и психогенетические исследования. В 2 т. М.; СПб.: Университетская книга, 2001; 2) Придворное общество. М.: Языкиславянской культуры, 2002.
• [22] Элиас Н. Общество индивидов. С. 119—120.
• [23] Элиас И. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Т. 2. С. 98.
• [24] Там же. С. 265.
• [25] Там же. С. 195.
• [26] Элиас Н. Придворное общество. М., 2002. С. 329.
• [27] Элиас II. О процессе цивилизации. Социогепетические и психогеиетические исследования. Т. 2. С. 323.
• [28] Элиас Н. О процессе цивилизации. Социогенетические и психогенстические исследования. Т. 2. С. 323.
• [29] Elias N., Dunning Е. Sport im Zivilisationsprozess. Mtinchen, 1983; Elias N. Mozart. ZurSoziologie eines Genies. Frankfurt a. M., 1991; Elias N. Uber den Einsamkeit der Sterbendenin unscrcn Tagen. Frankfurt a. M., 1982.
• [30] Руткевич A. M. Историческая социология Иорберта Элиаса // Элиас II. О процессецивилизации. Социогенетические и психогенетические исследования. Т. 2. С. 367.