Международные правовые стандарты организации и деятельности национальных органов уголовной юстиции в связи с уголовным преследованием и наказанием лиц, совершивших военные преступления

Возрастание роли международного права и разработанных в рамках международной правовой системы стандартов в сфере уголовного правосудия отражает современные потребности международного сотрудничества в борьбе с преступностью при соблюдении режима законности и является одной из тенденций современного развития международного сообщества и представляющих данное сообщество государств¹. В рассматриваемой сфере, принимая во внимание принадлежность военных преступлений к преступлениям против мира и безопасности человечества, а также полисистемный характер норм и отношений уголовной ответственности за их совершение, значимость международных правовых стандартов очевидна^[1][2].

Заметим, что несмотря на широкое употребление данного термина, до настоящего времени отсутствует унифицированный подход в его понимании¹. Тем не менее изучение и обобщение справочной^[3][4] и научной литературы^[5] позволяет автору постановочно определить свое отношение к категории «международные стандарты в сфере уголовной юстиции». Во-первых, в соответствии с обосновываемой в юридической литературе позицией^[6], а также с учетом существующей юридической практики, под указанными стандартами вполне допустимо понимать разработанные в рамках международной правовой системы правовые требования, служащие ориентиром для развития национального уголовного и уголовно-процессуального законодательства и правоприменительной практики в части правовых оснований и правовых процедур реализации уголовной ответственности.

Во-вторых, следует обратить внимание на разнообразие источников международного права и иных правовых регуляторов, имеющих международно-правовую принадлежность, в которых фиксируются международные правовые стандарты, в той или иной степени ориентированные на совершенствование организации и деятельности национальных органов уголовной юстиции.

Кроме того, как обоснованно отмечается в специальной литературе, наблюдается динамичный процесс формирования и развития международных стандартов в области международного уголовного правосудия, коррелирующий с формированием и развитием системы органов международной уголовной юстиции^[7].

В данном случае можно выделять универсальный (в рамках ООН), региональный и субрегиональный уровни закрепления международных правовых стандартов; указать на юридически обязательные для государств источники международного права (иные регуляторы международной правовой системы) и документы рекомендательного характера.

Первый документ в перечне универсального уровня — Всеобщая декларация прав человека, принятая ГА ООН 10 декабря 1948 г. (Российская газета. 1995. № 67. 5 апр.). В Декларации, в частности, провозглашаются запрет пыток или жестокого, бесчеловечного или унижающего человеческое достоинство обращения и наказания (ст. 5); недопустимость произвольных арестов, задержаний или изгнания (ст. 9); право каждого человека на справедливый, независимый и беспристрастный суд (ст. 10); право каждого человека, обвиняемого в совершении преступления, считаться невиновным до тех пор, пока его виновность не будет установлена законным порядком путем гласного судебного разбирательства, при котором ему обеспечиваются все возможности для защиты (п. 1 ст. 11).

Среди документов регионального уровня закрепления, в частности, европейские стандарты, выработанные на уровне Совета Европы¹.

Среди документов субрегиональнольного уровня закрепления, в частности, стандарты уголовного правосудия, выработанные на уровне СНГ (примером закрепления может служить Модельный УПК для государств — участников СНГ, принятый на 7-м пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств — участников СНГ 17 февраля 1996 г.^[8][9]

Среди юридически обязательных для государств источников международного права, в частности: разработанные в рамках ООН и региональных международных организаций международные договоры, в числе которых: Конвенция о защите прав человека и основных свобод (заключена в г. Риме 4 ноября 1950 г.; Россия участвует // СЗ РФ. 2001. № 2. Ст. 163). Применительно к рассматриваемой теме, следует указать на зафиксированные в Конвенции положения, касающиеся недопустимости лишения человека свободы, за исключением случаев и в порядке, установленном законом (в том числе законного ареста или задержания), незамедлительного сообщения арестованному причин ареста и любого предъявленного ему обвинения, его права на судебное разбирательство в течение разумного срока (в том числе для решения вопроса о законности задержания) (ст. 5); права каждого человека при рассмотрении любого, предъявленного ему уголовного обвинения, на справедливое публичное разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным судом, созданным на основании закона; минимального набора прав обвиняемого (связанных с его защитой от предъявленного обвинения), а также презумпции его невиновности до тех пор, пока виновность его не будет доказана в соответствии с законом (ст. 6); Международный пакт о гражданских и политических правах от 16 декабря 1966 г. (участниками являются более 150 государств, в том числе Россия) (Бюллетень Верховного Суда РФ. 1994. № 12). В частности, Пакт, основываясь на положениях Всеобщей декларации прав человека и конкретизируя их, указывает на недопустимость пыток или жестокого, бесчеловечного или унижающего человеческое достоинство обращения (ст. 7); права арестованного (аналогичные приведенным выше, сформулированным в Конвенции о защите прав человека и основных свобод) (ст. 9); равенство всех лиц перед судами и трибуналами, и связанных с этим прав обвиняемых, а также презумпции невиновности (ст. 14).

Среди иных регуляторов международной правовой системы, в частности, можно указать на правовые позиции ЕСПЧ, которые при наличии определенных условий становятся обязательными для государства — участника Конвенции о защите прав человека и основных свобод¹.

Среди документов рекомендательного характера, в частности, документы, разработанные Конгрессами ООН по предупреждению преступности и обращению с правонарушителями, в том числе: Минимальные стандартные правила обращения с заключенными; Свод принципов защиты всех лиц, подвергаемых задержанию или заключению в какой бы то ни было форме; Минимальные стандартные правила ООН, касающиеся отправления правосудия в отношении несовершеннолетних; и др.^[10][11]

В свою очередь, специфика исследуемой разновидности уголовной ответственности предопределяет особенности нормативного отражения и практики реализации международных правовых стандартов. Помимо отмеченных ранее пространственных и темпоральных особенностей действия норм об уголовной ответственности за совершение преступлений против мира и безопасности человечества (включая военные преступления)^[12], следует также учитывать специфику условий совершения военных преступлений, а именно — в ходе вооруженного конфликта и в связи с ним. Как известно, в условиях вооруженного конфликта начинают действовать специальные, прежде всего, договорные источники МГП. Нормы указанных международных договоров, наряду с вопросами поведения воюющих, запретами и ограничениями в части применения средств и методов ведения военных действий, защитой жертв войны, также фиксируют ряд положений — минимальных требований к органам уголовной юстиции и порядку конкретизации и реализации уголовной ответственности, в том числе в связи с совершением военных преступлений.

Прежде всего, подчеркнем: указанные нормы договорных источников МГП (в первую очередь применяемого в международных вооруженных конфликтах) базируются на минимальных требованиях к органам и порядку осуществления уголовного правосудия, зафиксированных в важнейших источниках международного права, а точнее — его отрасли о правах человека¹. В подтверждение данного тезиса сделаем ссылку на следующие договорные положения МГП, применяемого в межгосударственных вооруженных конфликтах^[13][14].

• 1. Предусмотренные п. 3 ст. 75 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. положения, согласно которым, во-первых, лица, подвергшиеся аресту или задержанию^[15] за действия, связанные с вооруженным конфликтом, должны без промедления получить четкую информацию на понятном им языке о причинах принятия таких мер, и, во-вторых, за исключением случаев предъявления обвинения в совершении уголовного правонарушения (включая военное преступление), такие лица должны быть освобождены в кратчайший срок^[16].
• 2. Предусмотренные п. 7 ст. 75 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. положения, согласно которым во избежание любого сомнения в отношении преследования лиц, обвиняемых в военных преступлениях^[17], и суда над ними, во-первых, лица, обвиняемые в таких преступлениях, должны преследоваться и предаваться суду в соответствии с применяемыми нормами международного права, и, во-вторых, любые такие лица^[18] пользуются обращением, предусмотренным ст. 75 данного Протокола, независимо от того, являются ли или не являются преступления, в которых они обвиняются, серьезными нарушениями указанных Конвенций и Протокола.

Это, в свою очередь, как следует из п. 2 ст. 75 Дополнительного протокола 11 977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1977 г., означает гуманное обращение, запрет в отношении указанных лиц со стороны представителей гражданских или военных органов (представляющих сторону вооруженного конфликта, во власти которой эти лица находятся) какого-либо насилия над жизнью, здоровьем и физическим или психическим состоянием, надругательства над человеческим достоинством, коллективных наказаний, либо угроз совершить подобные действия.

• 3. Предусмотренный п. 4 ст. 75 Дополнительного протокола 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. комплекс требований к режиму законности в ходе уголовного судопроизводства по делам о военных преступлениях, а именно:
  • — положение о том, что в отношении лица, виновного в совершении военного преступления (иного преступления, связанного с вооруженным конфликтом), приговор может быть вынесен и наказание применено исключительно судом, беспристрастным и соответствующим образом учрежденным¹, соблюдающим общепризнанные принципы судопроизводства^[19][20], суть которых в следующем:
    • а) право на справедливый суд, включая защиту;
    • б) индивидуальная, а не коллективная уголовная ответственность;
    • в) действующее на момент совершения преступления законодательство (т.е. закон не имеет обратной силы);
    • г) презумпция невиновности лица до тех пор, пока не доказана его вина;
    • д) разбирательство в присутствии обвиняемого;
    • е) никакого принуждения к признанию вины;
    • ж) присутствие свидетелей со стороны защиты;
    • з) опрос свидетелей обвинения;
    • и) за одно преступление может быть определено только одно наказание;
    • к) публичное оглашение судебного решения;
    • л) информация о праве на апелляцию и других средствах судебной защиты и об установленных для этого сроках^[21].

Следует иметь в виду, что исходя из смысла положений ст. 64 и 66 IV Женевской конвенции о защите жертв войны на оккупированной территории в принципе могут действовать три вида судов: 1) судебные органы государства-суверена (продолжают свою деятельность и осуществляют правосудие в отношении жителей оккупированной территории); 2) военные суды (трибуналы), которым подсудны дела с участием военнослужащих оккупационных войск; 3) неполитические военные суды, созданные оккупирующим государством для привлечения к ответственности жителей оккупированных территорий за нарушения нормативных актов, изданных оккупационными властями. При этом последние представляют собой временные судебные органы, они не должны использоваться для преследования за политическую деятельность; при их создании и в ходе их функционирования должны соблюдаться все нормы Женевских конвенций о защите жертв войны 1949 г. и гарантии, указанные в Дополнительном протоколе I к ним 1977 г., как и все общепризнанные нормы международного права в целом в части справедливого судебного разбирательства¹.

В этом плане следует в полной мере согласиться с высказанным в специальной литературе суждением о том, что Иракский специальный трибунал, созданный для суда над бывшим иракским президентом С. Хусейном, равно как и судебный процесс над ним имеют серьезные отклонения от международных стандартов осуществления правосудия^[22][23].

Заметим, что действующее уголовное и уголовно-процессуальное законодательство России в целом согласуется с приведенными международными правовыми стандартами^[24].

В условиях вооруженного конфликта, участия в нем войсковых соединений, частей и подразделений, повышается роль военного командования, в том числе в вопросах пресечения правонарушений (включая и военные преступления) подчиненными и адекватного правового реагирования на факты их совершения. Как уже ранее отмечалось, договорные источники МГП указывают на обязанности командира по принятию необходимых мер для предотвращения такого рода нарушений, их пресечения, уведомления о них компетентных властей и, в случае необходимости, — возбуждения дисциплинарного или уголовного преследования против тех, кто допустил указанные нарушения^[25]; данные положения воспроизведены и развиты во внутригосударственных нормативных правовых источниках^[26]. В связи с этим вполне уместными выглядят суждения исследователей о повышении роли органов военного дознания, а также их дополнительного обучения в части производства необходимых первоначальных следственных действий по установлению фактов совершения военных преступлений и лиц, которые их совершили¹. В связи с этим позитивны изменения современного российского законодательства, связанные с введением в него норм о функциях и полномочиях военной полиции^[27][28]. Однако, как представляется, эти нормы нуждаются в уточнении^[29], применительно к участию сотрудников военной полиции в обеспечении расследования национальными органами уголовной юстиции (в первую очередь военными следственными органами) преступлений, совершаемых в условиях военного времени (боевой обстановки), а также в выполнении первоначальных неотложных следственных действий в рамках функций органов дознания (наряду с командирами соединений и воинских частей^[30]) с учетом, в том числе положения ст. 87 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г.

В контексте вопроса конкретизации уголовной ответственности за военные преступления, следует также учитывать потенциальные возможности военных экспертов в подготовке заключений, требующих специальных познаний в связи с оценкой применения в вооруженном конфликте запрещенных средств ведения боевых действий.

В частности, можно привести такой пример: в ноябре 2016 г. специалисты Российского научного центра войск радиационной, биологической и химической защиты Вооруженных Сил РФ нашли доказательства применения антиправительственными вооруженными группировками химического оружия в г. Алеппо (Сирия) против мирного населения (была проведена экспресс-идентификация отобранных фрагментов мин, грунта из воронок, мест падения мин, в результате чего подтверждено использование в качестве наполнителя боеприпасов хлора и белого фосфора) (см. об этом: Минообороны подтвердило применение боевиками химического оружия в Сирии // В Мире. 2016.21 нояб. URL.: http: //www.interfax. ru/world/537 838).

Наряду с общими минимальными требованиями к режиму законности уголовного преследования и наказания лиц, совершивших уголовные правонарушения (в том числе военные преступления) в ходе вооруженного конфликта, договорные источники МГП также предусматривают ряд специальных положений, относящихся к отдельным категориям лиц.

Данные положения действуют в любом случае, в том числе в отношении лиц, принимающих участие в военных действиях и не имеющих статуса их законного участника (комбатанта) — наемников и шпионов См.: п. 3 ст. 45 Дополнительного протокола 11 977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г.

Так, во-первых, в рамках мер защиты женщин и детей, как наиболее уязвимых лиц из состава гражданского населения, вовлеченного в отношения по поводу ведения военных действий, установлены отдельные преимущества и изъятия в связи с конкретизацией уголовной ответственности (включая рассматриваемую ее разновидность) и реализацией ее мер.

В целом женщины и дети (в том числе в случаях осуществляемого в их отношении уголовного преследования) пользуются особым уважением, предполагающим обеспечение их защиты от любых непристойных посягательств (п. 1 ст. 76, п. 1 ст. 77 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г.).

Дела, подвергаемых аресту или задержанию (по причинам, связанным с вооруженным конфликтом, в том числе серьезными нарушениями применяемого в нем МГП)¹ беременных женщин и матерей, имеющих на иждивении малолетних детей, рассматриваются в первоочередном порядке; правоприменителю, как правило, необходимо воздерживаться от вынесения в отношении указанных лиц смертного приговора, а в случае вынесения, такой приговор не должен приводиться в исполнение^[15][32]. Несовершеннолетние в случаях ареста, задержания или интернирования в связи с вооруженным конфликтом содержатся отдельно от взрослых; смертный приговор за преступление, связанное с вооруженным конфликтом (включая военное преступление), не приводится в исполнение в отношении лица, не достигшего 18 лет на момент совершения такого преступления^[33].

В контексте рассматриваемых договорных положений под несовершеннолетними следует вести речь о лицах, не достигших 18-летного возраста на момент участия в вооруженном конфликте и задержания (ареста) в связи с ним; кроме того, отдельно выделяется категория детей, не достигших 15-летнего возраста (вовлечение их к участию в военных действиях рассматривается в качестве военного преступления, о чем уже было сказано в гл. 1 пособия). См. также: Факультативный протокол к Конвенции о правах ребенка, касающийся участия детей в вооруженных конфликтах (принят в г. Нью-Йорке 25 мая 2000 г. Резолюцией 54/263 на 97-м пленарном заседании 54-й сессии ГА ООН; Россия участвует) (Бюллетень международных договоров. 2009. № 5. С. 10—15). Следует также иметь в виду, что действующее международное право налагает обязательство на стороны, находящиеся в конфликте, предпринимать меры для воспрепятствования участия детей, не достигших 15-летнего возраста, в военных действиях, а если такие лица принимают участие в военных действиях и попадают во власть противника, то они продолжают пользоваться особой защитой (см. п. 2, 3 ст. 77 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г.). Ранее автор уже касался различных аспектов уголовной ответственности за вовлечение детей в участие в военных действиях в условиях вооруженного конфликта.

Раздельное содержание предусмотрено, кроме случаев размещения семей в соответствии с п. 5 ст. 75 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. Положение о раздельном содержании обвиняемых — несовершеннолетних и совершеннолетних предусмотрено п. 2 (Ь) ст. 10 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г.

Следует также иметь в виду, что данные изъятия в части смертного приговора в отношении детей и женщин согласуются, в том числе с п. 5 ст. 6 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г.

Заметим, что в определенной части (в части запрета назначения смертной казни женщинам, лицам, совершившим преступления в возрасте до 18 лет, кроме того, в вопросах учета специфики привлечения к уголовной ответственности и реализации ее мер в отношении несовершеннолетних) приведенные международные правовые стандарты учтены в российском уголовном¹ и уголовно-процессуальном законодательстве^[34][35].

Во-вторых, III Женевская конвенция о защите жертв войны 1949 г. предусматривает ряд специальных положений, касающихся конкретизации и реализации уголовной ответственности (в том числе рассматриваемой ее разновидности) военнопленных. Их обобщение позволяет указать на следующие основные характерные особенности.

Первое. Специфика допроса военнопленного, а также иных проводимых в отношении него в рамках уголовного процесса процессуальных (следственных) действий. Допрос военнопленных регламентируется ст. 17III Женевской конвенции и проводится с целью установления личности пленного и определения его статуса как комбатанта, в связи с чем каждый военнопленный обязан сообщить свою фамилию, имя, воинское звание, дату рождения и личный номер либо другую равноценную информацию¹. При этом, как отмечается в специальной литературе, следственный допрос, направленный на установление возможной причастности военнопленного к совершению военных преступлений, может частично совпадать со стандартными процедурами допроса военнопленного, с целью определения его статуса, что, в свою очередь, делает актуальным вопрос о том, в какой момент времени военнопленный начинает пользоваться комплексом прав, которыми обычно обладает задержанный или арестованный по уголовному делу^[36][37].

Необходимо обратить внимание на то, что военнопленный не несет уголовную ответственность за сам факт участия в боевых действиях, причиняемый в ходе их ведения с его участием вред комбатантам противника (если, разумеется, при этом не было допущено применения запрещенного МГП средства или метода)^[38].

Заметим, что III Женевская конвенция ясного ответа на данный вопрос не дает. Исходя из положения п. 4 (а) ст. 75 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г., универсального для лиц, привлекаемых к уголовной ответственности в связи с межгосударственным вооруженным конфликтом, следует вывод, что соответствующие права и процессуальные гарантии связаны с приобретением статуса обвиняемого. Между тем, по всей видимости, такие права (быть информированным о сути инкриминируемого уголовно наказуемого деяния, право пользоваться услугами адвоката, и др.) есть и у подозреваемого. В связи с этим очевидна (применительно к уголовной ответственности, конкретизируемой и реализуемой в рамках национальной уголовной юрисдикции) роль национального уголовно-процессуального права, в первую очередь (если иметь в виду Россию, другие государства, придерживающиеся континентальных правовых традиций) — уголовно-процессуального кодекса.

Нужно пояснить, что в странах общей системы права отношение к кодификации, в том числе в сфере уголовного и уголовно-процессуального права, весьма специфично, в связи с чем уголовные и уголовно-процессуальные кодексы либо вовсе отсутствуют (Великобритания), либо существенно отличаются по своему содержанию и роли от своих «аналогов» в странах с континентальными правовыми традициями (США)¹. Следовательно, в рамках международной уголовной юрисдикции этот вопрос решается согласно правилам уставов и регламентов тех органов международной уголовной юстиции, в чьем производстве находится дело о военном преступлении, кроме того, здесь важную роль играют правовые позиции этих органов. К этому вопросу автор будет возвращаться в параграфе 3.3 пособия.

Не исключаются (более того, имеют место на практике) ситуации, когда отдельные военнослужащие, совершившие в ходе вооруженного конфликта военные преступления, скрывают свою личность и препятствуют своей идентификации. При этом в соответствии со ст. 17III Женевской конвенции, к военнопленным, отказавшимся отвечать на вопросы, нельзя применять какие-либо меры принуждения, преследования или ограничения. Вместе с тем, как представляется, данный общий запрет не затрагивает возможности осуществления таких необходимых мер для установления личности лица, предположительно совершившего военное преступление, как дактилоскопия или взятие анализов на ДНК, даже, если они проводятся вопреки воле военнопленного^[39][40], поскольку, во-первых, данные меры не отражаются на здоровье военнопленного и, следовательно, не нарушают положения III Женевской конвенции^[41] и, во-вторых, их необходимость продиктована интересами адекватного и эффективного реагирования на факты совершения военных преступлений, социальная и международная опасность которых очевидна. При этом справедливо высказанное А. Ю. Винокуровым суждение, согласно которому только обоснованное подозрение военнопленного в совершении военных преступлений (или преступлений, сопоставимых с ними по тяжести) может оправдать принудительные меры по установлению его личности^[42].

Здесь мы не касаемся тех имеющих место на практике грубых отступлений от соблюдения требований законности и гуманности в обращении с военнопленными, в частности, получивших широкую огласку ситуациях в военных тюрьмах США Абу-Грейб (Ирак; факты применения американскими военнослужащими пыток в тюрьме Абу-Грейб (Baghdad Central Confinement Facility), были официально признаны руководством Вооруженных сил США в начале мая 2004 г.) и Гуантанамо (Куба)¹.

В связи с этим практическую значимость обретает вопрос четкого определения процессуального статуса военнопленного, подозреваемого в совершении военного преступления (либо иного преступления, предположительно совершенного данным лицом в условиях вооруженного конфликта); как представляется автору, данный вопрос, если речь идет о деятельности российских органов уголовной юстиции (как и иные особенности расследования уголовных дел в условиях вооруженного конфликта), должен найти отражение в уголовно-процессуальном законе (применительно к законодательству России в УПК РФ (ст. 46, гл. 12, 26)).

Автор полностью поддерживает высказанное С. В. Маликовым суждение, согласно которому концепция расследования преступлений в боевой обстановке включает в себя правовое обеспечение этого процесса; в свою очередь, под правовым обеспечением понимается не установление особых форм следственной деятельности, а лишь некоторые изменения и дополнения отдельных элементов существующего уголовнопроцессуального порядка расследования, не затрагивающие его основ, но, однако, учитывающих чрезвычайные условия деятельности в боевой обстановке^[43][44].

Второе. Особенности реализации военнопленным права на защиту в уголовном процессе. Как следует из ст. 105 III Женевской конвенции о защите жертв войны 1949 г., военнопленный вправе, в том числе пользоваться помощью одного из своих товарищей из среды пленных, иметь квалифицированного адвоката по своему выбору, требовать вызова в суд свидетелей и, при необходимости, прибегнуть к услугам компетентного переводчика. При этом в соответствии со ст. 105 данной Конвенции защитнику и обвиняемому, наряду с обычным набором процессуальных прав и гарантии, также предоставляются отдельные специальные права, а отдельные положения по их реализации детализируются непосредственно в приведенной норме.

Под обычным набором прав имеется в виду, прежде всего, сама возможность свободных встреч обвиняемого и защитника без свидетелей; получение обвиняемым за достаточно продолжительное время до дня открытия судебного заседания обвинительного акта на понятном для него языке. Специальные права подразумевают, в частности, что защитник вправе совещаться с любыми свидетелями защиты, включая военнопленных (до истечения срока обжалования приговора). При этом защитник будет иметь в своем распоряжении не менее двух недель до начала слушания дела для подготовки к защите обвиняемого. Обвиняемый, в свою очередь, помимо обвинительного акта получает также документы, сообщаемые обычно обвиняемому согласно законам, действующим в вооруженных силах держащей в плену стороны (подобные же документы должны быть вручены и его защитнику).

Третье. Приоритет военных судов в рассмотрении дел о преступлениях, совершенных военнопленными. Как следует из ст. 83 указанной Конвенции, только военные суды могут судить военнопленного, если только законодательство государства, держащего его в плену, не предоставляет специально право гражданским судам судить своих военнослужащих за то же преступление, в котором обвиняется военнопленный. В любом случае суд и судебная процедура должны предоставлять основные общепризнанные гарантии независимости и беспристрастности (включая обеспечение подсудимому прав и средств защиты, предусмотренных ст. 105 указанной Конвенции).

Четвертое. Обозначенная в указанной Конвенции роль державыпокровительницы в обеспечении процессуальных гарантий военнопленного в связи с уголовным судопроизводством^[45].

Понятие державы-покровительницы дано, в частности, в п. © ст. 2 Дополнительного протокола 11 977 г. В словаре по международному праву оно определяется как государство, которому другое государство (держава происхождения) поручает охранять его интересы и интересы его граждан перед третьим государством (государством пребывания) в отношении гражданских лиц или удерживающим государством в отношении военнопленных. Возникнув в XVI в., данный институт получил развитие в ходе двух мировых войн; во время Второй мировой войны эти функции выполнялись Швейцарией, Швецией, США (до вступления в войну).

В настоящее время положения о державе-покровительнице, отраженные в Женевских конвенциях о защите жертв войны 1949 г. и Дополнительном протоколе I 1977 г. к ним, предусматривают, в том числе возможность назначения ее субинститутов, поскольку стороны, находящиеся в конфликте, не всегда могут прийти к взаимоприемлемому решению по назначению державы-покровительницы. На практике эту роль взял на себя Международный комитет Красного Креста (МККК), обладающий правом посещения покровительствуемых лиц, проведения с ними бесед без свидетелей и оказания им помощи¹.

Так, державу-покровительницу необходимо подробно проинформировать о рассмотрении дела в суде, судебном решении и наказании^[46][47]; если военнопленный не выберет себе защитника, держава-покровительница предоставит ему такового^[48]; представители державы-покровительницы и (или) МККК имеют право присутствовать на судебных заседаниях (кроме тех случаев, когда суд в порядке исключения должен проходить при закрытых дверях в интересах государственной безопасности)^[49]; всякий вынесенный приговор немедленно доводится до сведения державы-покровительницы. При этом, в случае если приговор вступил в законную силу и речь идет о смертном приговоре, вынесенном в суде первой инстанции, держащее в плену государство должно как можно скорее направить державе-покровительнице подробное извещение, содержащее точный текст приговора, краткий отчет о предварительном следствии и о суде (с особым выделением в нем моментов обвинения и защиты), указания на место, где наказание будет приводиться в исполнение^[50].

В литературе по международному праву обращается внимание на то, что сам факт включения в Женевские конвенции 1949 г. контрольного механизма в виде института держав-покровительниц, позитивно оценивался участниками дипломатической конференции, однако этот институт практически полностью перестал функционировать с момента его официального принятия^[51].

Следует также учитывать позицию государства—участника рассматриваемых международных договоров, возможность корректив по вопросу о признании соответствующей компетенции державы-покровительницы, а также и по другим вопросам¹. Так, в свое время СССР при подписании III Женевской конвенции о защите жертв войны 1949 г. сделал оговорки, согласно которым СССР:

• — по ст. 10 указанной Конвенции не будет признавать законным обращение державы, во власти которой находятся военнопленные, к нейтральному государству или гуманитарной организации с просьбой принять на себя функции, выполняемые державой-покровительницей, если на это не имеется согласия правительства страны, гражданами которой являются военнопленные;
• — по ст. 12 указанной Конвенции не будет считать законным освобождение державы, передавшей захваченных ею военнопленных другой державе, от ответственности за соблюдение Конвенции в отношении этих военнопленных, пока они находятся на попечении державы, согласившейся их принять;
• — по ст. 85 указанной Конвенции не считает для себя обязательным вытекающее из ее содержания распространение покровительства Конвенции на военнопленных, осужденных по законам страны, где они находятся в плену за совершение военных преступлений и преступлений против человечества в соответствии с принципами Нюрнбергского процесса, так как осужденные за эти преступления должны подчиняться режиму, установленному в данной стране для лиц, отбывающих наказание^[52][53].

Данные оговорки не сняты и, следовательно, сохраняют силу в отношении Российской Федерации^[54].

В специальной литературе отмечено (и подтверждается правоприменительной практикой), что в период вооруженного конфликта немеждународного характера, происходящего на территории конкретного государства между правительственными и антиправительственными вооруженными силами, возможно судебное преследование и наказание воюющих за преступления, связанные с вооруженным конфликтом, причем лица, участвующие в таком вооруженном конфликте, могут быть подвергнуты лишению или ограничению свободы по причинам, связанным с таким вооруженным конфликтом как в период его ведения, так и после его окончания^[55]. Следует обратить внимание на то, что в отличие от договорных источников МГП, применяемого в связи с межгосударственными вооруженными конфликтами, нормы которых, как уже было показано, довольно детально и с учетом международных договоров по правам человека устанавливают минимальные требования к органам и порядку конкретизации и реализации уголовной ответственности (в том числе рассматриваемой ее разновидности), соответствующие положения, относящиеся к МГП, применяемому в вооруженных конфликтах немеждународного характера, малочисленны и носят общий характер. Так, общая ст. 3 Женевских конвенций о защите жертв войны указывает на необходимость гуманного обращения с лицами, переставшими принимать участие в военных действиях, и, в частности, на запрет их осуждения и наказания в отсутствие судебного решения, вынесенного надлежащим образом учрежденным судом, при наличии судебных гарантий; Преамбула Дополнительного протокола II 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. упоминает о гуманитарных принципах, международных документах о правах человека, предоставляющих защиту человеческой личности; в ст. 6 Дополнительного протокола II 1977 г. указаны отдельные гарантии для лиц, подвергающихся судебному преследованию за уголовные правонарушения, связанные с вооруженным конфликтом. В связи с этим, как полагают исследователи, при определении объема процессуальных гарантий, которые следует предоставлять лицам, лишенным свободы в вооруженных конфликтах немеждународного характера, должны применяться нормы международного права о правах человека, а также — нормы МГП, действующие в международных вооруженных конфликтах (по аналогии и только при наличии пробела в международном праве о правах человека). Кроме того, недопустимы отступления от соблюдения тех минимальных гарантий справедливого и законного уголовного судопроизводства, которые предусмотрены в п. 4 ст. 75 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны^[56]. Не отрицая справедливость данной позиции, отметим также особую роль национального уголовного и уголовно-процессуального (а в случае осуждения и наказания лица, совершившего военное преступление и уголовно-исполнительного) законодательства. Нормы национального законодательства, во-первых, должны быть согласованы с рассматриваемыми международными правовыми стандартами и, во-вторых (это касается прежде всего уголовно-процессуального законодательства), должны учитывать специфику расследования военных преступлений в условиях боевой обстановки (вооруженного конфликта). Следует, по всей видимости, принять во внимание предложения и рекомендации ученых, которые отмечают значимость разработки и принятия специальных законодательных норм, регулирующих, в том числе отношения по поводу расследования в условиях боевой обстановки дел о преступлениях, совершенных в условиях вооруженного конфликта (межгосударственного либо внутригосударственного).

Наряду с отмеченным выше тезисом о повышении роли органов военного дознания, обосновываются, в частности: прокурорская система дачи санкций на арест; законодательная детализация права обвиняемого на защиту, а также принятие в связи с этим соответствующих организационных мер; упрощение производства отдельных следственных действий¹.

При этом в любом случае должны соблюдаться те минимальные требования к режиму законности в ходе уголовного преследования и наказания за военные (иные, связанные с вооруженным конфликтом) преступления, которые установлены в ст. 75 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны, причем, как убежден автор, независимо от того, какой характер (межгосударственный или внутригосударственный) носит вооруженный конфликт.

Такое понимании основывается на конституционных положениях ч. 4 ст. 15 Конституции РФ и ее гл. 2, в том числе ст. 56 (применительно к исследуемой теме обратим внимание на то, что не подлежат ограничению права и свободы, предусмотренные, в частности, ст. 20 (право на жизнь); 21 (запрет пыток, насилия, другого жестокого или унижающего человеческое достоинство обращения или наказания); 47 (право на суд при рассмотрении уголовного дела); 48 (право подозреваемого (обвиняемого) на квалифицированную юридическую помощь, начиная с момента задержания); 49 (презумпция невиновности); 50 (non bis in idem). В свою очередь, действующие в России законодательные акты о военном положении, о чрезвычайном положении, указывая на возможные ограничения прав и свобод граждан, также указывают на свою правовую основу, где на первом месте стоит Конституция РФ, и, наряду с законами и подзаконными нормативными правовыми актами, сделана ссылка на общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры РФ, международно-правовые обязательства России^[57][58].

Следует также учитывать различия между, с одной стороны, военными преступлениями (иными сопоставимыми по характеру и степени опасности преступлениями) и, с другой — теми уголовными правонарушениями, которые не заключают в себе подобную социальную (а нередко и международную) опасность. Как представляется, в отношении вторых (но не первых) возможно применение предусмотренного п. 5 ст. 6 Дополнительного протокола II 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны положения о предоставлении по прекращении военных действий амнистии¹.

В целом процесс имплементации международных правовых стандартов, в том числе касающихся обеспечения режима законности при пресечении военных преступлений, осуществлении уголовного преследования и наказания лиц, совершивших такого рода и иные, связанные с вооруженным конфликтом уголовные правонарушения, сложен и требует координации деятельности большого числа заинтересованных органов государства. В связи с этим следует признать позитивным опыт многих зарубежных стран по образованию национальных межведомственных комиссий (комитетов) по МГП^[59][60][61], цель которых — координация усилий государства по реализации обязательств в сфере действия МГП; предлагается создать подобный комитет и при Правительстве РФ.

Выводы относительно международных правовых стандартов в части организации и деятельности национальных органов уголовной юстиции в связи с уголовным преследованием и наказанием лиц, совершивших военные преступления, состоят в следующем.

• 1. Процесс конкретизации уголовной ответственности и реализации уголовной ответственности за военные преступления (в том числе если связанные с их совершением расследование и уголовное преследование осуществляются в условиях ведения военных действий) должен соответствовать международным правовым стандартам, устанавливающим минимальные требования к режиму законности уголовного преследования и наказания и процессуальным гарантиям прав подозреваемого, обвиняемого и осужденного. При этом в условиях вооруженного конфликта особую роль играют договорные источники МГП, нормы которых, наряду с вопросами поведения воюющих, запретами и ограничениями в части применения средств и методов ведения военных действий, защитой жертв войны, также в развитие международно-правовых актов о правах человека фиксируют ряд положений — минимальных требований к органам уголовной юстиции и порядку конкретизации и реализации уголовной ответственности, в том числе в связи с совершением военных преступлений.
• 2. Международные правовые стандарты, устанавливающие минимальные требования к режиму законности уголовного преследования и наказания в связи с совершением военных преступлений (равно как и иных преступлений, совершенных в условиях вооруженного конфликта) и зафиксированные в первую очередь в договорных источниках МГП, с учетом содержащихся в них положений и персонального охвата сферы их действия могут быть подразделены на три группы:
  • — общие положения (относящиеся ко всем лицам, в отношении которых осуществляется уголовное преследование в связи с совершением военных и иных, связанных с вооруженным конфликтом, преступлений), суть которых, исходя из смысла ст. 75 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. и соответствующих положений Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г., других источников права прав человека, сводится к праву любого лица быть судимым законно учрежденным и справедливым судом, при соблюдении основных общепризнанных процессуальных гарантий, запрете применения пыток и других недопустимых средств получения доказательств, non bis in idem, публичному оглашению итогового судебного решения, а также праву его обжаловать в установленном нормами права порядке;
  • — положения, адресованные к женщинам и детям, как наиболее уязвимым лицам из состава гражданского населения, вовлеченного в отношения по поводу ведения военных действий и связанных с ними уголовных правонарушений (ст. 76, 77 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г.), суть которых сводится к отдельным преимуществам и изъятиям в связи с конкретизацией уголовной ответственности и реализацией ее мер, включая запрет на исполнение смертного приговора;
  • — положения, относящиеся к военнопленным (III Женевская конвенция о защите жертв войны 1949 г.), касающиеся: специфики их допроса, а также иных проводимых в отношении их в рамках уголовного процесса процессуальных (следственных) действий; особенностей реализации военнопленным права на защиту в уголовном процессе; приоритета военных судов в рассмотрении дел о преступлениях, совершенных военнопленными; роли державы-покровительницы в обеспечении процессуальных гарантий военнопленного в связи с уголовным судопроизводством. При этом следует учитывать возможность внесения государством — участником указанной Конвенции соответствующих оговорок, в частности, изменяющих в отношении военнопленных — граждан данного государства ее отдельных положений, в частности, реализованную СССР и сохраняющую силу для Российской Федерации, поскольку они до настоящего времени не сняты.
• 3. Данные международные правовые стандарты (и прежде всего, их первая и вторая группы) служат важным и, по сути, основополагающим (в частности, применительно к России, принимая во внимание ч. 4 ст. 15 и гл. 2 Конституции РФ) ориентиром для законодателя (в целом указанные стандарты учтены в действующем законодательстве РФ), а также и правоприменителя. Национальное законодательство (включая специальные, рассчитанные на условия военного времени или боевой обстановки законодательные нормы) в любом случае должно соответствовать установленным ст. 75 Дополнительного протокола 11 977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. минимальным требованиям к режиму законности, причем (принимая во внимание современную практику государств и международных институтов, доктрину международного права) независимо от характера вооруженного конфликта (межгосударственного или внутригосударственного).
• 4. Принимая во внимание специфику возбуждения уголовного дела и производства неотложных следственных действий в условиях ведения вооруженного конфликта (в боевой обстановке), роли в этом плане военного командования и органов военного дознания (представленного сотрудниками военной полиции), а также с учетом положений ст. 87 Дополнительного протокола I 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г. необходимы дополнения УПК РФ в этой части.
• 5. Вопрос четкого определения начального момента процессуального статуса военнопленного, подозреваемого в совершении военного преступления (либо иного преступления, предположительно совершенного данным лицом в условиях вооруженного конфликта), обретает практическую значимость, принимая во внимание, с одной стороны, отраженную в III Женевской конвенции о защите жертв войны 1949 г., специфику статуса данной категории лиц и их допроса, а, с другой — необходимость соблюдения процессуальных гарантий лица, подозреваемого в совершении преступления при проведении расследования. В связи с этим данный вопрос применительно к деятельности российских органов уголовной юстиции должен получить отражение в УПК РФ (ст. 46, гл. 12, 26).
• 6. Применительно к вооруженным конфликтам немеждународного характера необходимо разграничивать для целей п. 5 ст. 6 Дополнительного протокола II 1977 г. к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г., с одной стороны, военные преступления и иные серьезные с точки зрения международного и внутригосударственного права и, с другой — иные уголовно-правовые нарушения, включая сам факт незаконного участия лица в вооруженном конфликте немеждународного характера (при условии, что при этом не совершено серьезное нарушение МГП или иное опасное для международного и внутригосударственного правопорядка преступление). Во всяком случае, амнистия по прекращению военных действий не должна распространяться на лиц, совершивших военные преступления.

• [1] Данное обстоятельство отмечается целым рядом ученых. См., напр.: Глобализацияи развитие законодательства: очерки / отв. ред. Ю. А. Тихомиров, А. С. Пиголкин. М., 2004; Тиунов О. И. Международно-правовые стандарты как фактор глобализации правового пространства // Московский юридический форум «Глобализация, государство, право, XXI век». По материалам выступлений. М., 2004. С. 156; Иванов И. С. Международные стандарты Организации Объединенных Наций в области защиты участников уголовного судопроизводства // Административное право и процесс. 2016. № 1.С. 72—79; Левеев Ю. Е. Роль и значение международных правовых стандартов и принципов в уголовном судопроизводстве России // ЕврАзЮЖ. 2012. № 4 (47); Андрусенко С. П., Голованова Н. А., Травина А. А. Международно-правовые стандарты в уголовной юстиции Российской Федерации: научно-практическое пособие [Электронный ресурс] / отв.ред. В. П. Кашепов. М., 2012 // Доступ из СПС «КонсультантПлюс»; Эсендиров М. В. Рольмеждународных правовых стандартов в обеспечении прав обвиняемого // Международное уголовное право и международная юстиция. 2015. № 2. С. 10—13; Ягофаров С. М. Международные стандарты по правам человека и российское уголовное судопроизводство: учеб, пособие / под ред. А. П. Гуськовой. Оренбург, 2006; Sales R, Ekins R. Right-Consistent Interpretation and the Human Rights Act 1998 // The Law Quarterly Review. April2011. V. 127. P. 222.
• [2] По данному вопросу см., напр.: Лукашук И. И., Наумов А. В. Международное уголовное право. С. 262— 279; Ромашев Ю. С. Международное правоохранительное право. М" 2010. С. 280—307; и др.
• [3] См. об этом, напр.: Тиунов О. И. Защита прав человека в практике Конституционного Суда Российской Федерации в условиях интернационализации российскогоправа и роль в этом процессе международных стандартов // Международное публичноеи частное право. М., 2003. № 2. С. 14.
• [4] См., напр.: Ожегов С. И. Словарь русского языка / под ред. Н. Ю. Шведовой. М., 2006. С. 45; Англо-русский юридический словарь / под ред. С. Н. Андрианова, А. С. Бер-сона, А. С. Никифорова. М., 2002. С. 33; Современный словарь иностранных слов /под ред. Л. М. Баш, А. В. Боброва, Г. Л. Вячеслова и др. М., 2007. С. 59.
• [5] См., напр.: Взаимосвязь уголовного и уголовно-процессуального права. С. 45—55;Андрусенко С. Л., Голованова Н. А., Гравина А. А. Указ, соч.; Ягофаров С. М. Соотношениемеждународных стандартов развития уголовного судопроизводства с процессами, происходящими в России // Вестник Оренбургского государственного университета. 2010.№ 3. С. 67; и др.
• [6] См., напр.: Автономов А. С. Международные стандарты в сфере отправления правосудия. М., 2007. С. 14; Взаимосвязь уголовного и уголовно-процессуального права. С. 48—50.
• [7] См.: Ромашев Ю. С. Международное правоохранительное право. С. 290. Данномуаспекту будет уделено внимание в параграфе 3.3 пособия.
• [8] По вопросу о применении европейских стандартов в Российской правовой системесм., напр.: Матвеев Д. Ю. Европейские правовые стандарты в правовой системе РФ: автореф. дис. … канд. юрид. наук. М., 2003; Чумаков А. В. Европейские стандартыв области прав человека в российском уголовном процессе: автореф. дис. … канд юрид.наук. СПб., 2005; и др.
• [9] Приложение к Информационному бюллетеню Межпарламентской Ассамблеи государств — участников СНГ. 1996. № 10). См. об этом подробнее: Андрусенко С. 17., Голованова Н. А., Гравина А. А. Указ. соч.
• [10] См. подробнее об этом: Зимненко Б. Л. Международное право и правовая системаРоссийской Федерации. С. 210—230.
• [11] См. подробнее об этом, напр.: Иванов И. С. Указ. соч. С. 72—79.
• [12] Об этом шла речь в гл. 1 пособия.
• [13] См. подробнее об этом, напр.: Русинова В. Н. Права человека в вооруженных конфликтах: проблемы соотношения норм международного гуманитарного права и международного права прав человека [Электронный ресурс]: монография. М., 2015 // Доступиз СПС «КонсультантПлюс».
• [14] См., также приложение № 5 пособия.
• [15] Указано также на интернирование.
• [16] Данные положения согласуются, в частности с положениями п. 1 и 2 ст. 9 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966 г.
• [17] Также указано и на преступления против человечества.
• [18] Если только (как прямо следует из п. 7 (Ь) ст. 75 Дополнительного протокола I1977 г.) они не пользуются более благоприятным обращением в соответствии с Женевскими конвенциями о защите жертв войны 1949 г. или согласно данному Протоколу.
• [19] Данное положение согласуется, в частности, с п. 1 ст. 14 Международного пактао гражданских и политических правах 1966 г.
• [20] Указанные принципы в целом зафиксированы в ст. 14 Международного пактао гражданских и политических правах 1966 г.
• [21] Аналогичные положения предусмотрены Женевскими конвенциями о защитежертв войны 1949 г: III (ст. 82—86, 99, 103, 105—106) и IV (33, 71—76, 126). Запретколлективных наказаний зафиксирован в ст. 50 Гаагского положения о законах и обычаях сухопутной войны 1907 г. См. об этом также: Фредерик де Мулинен. Право войны. Руководство для вооруженных сил. М.: МККК, 1993. С. 57.
• [22] См. об этом: Марусин И. С., Орлова И. А. Неполитические военные суды на оккупированной территории и применяемое ими право // Российский ежегодник международного права. 2005. С. 133.
• [23] См. об этом: Белый И. Ю. Военные преступления в системе обвинения, предъявленные Саддаму Хусейну // Научно-практический журнал «Право в ВооруженныхСилах. — Военно-правовое обозрение». 2006. № 10 (112). С. 111; Волеводз А. Г., Воле-водз В. А. Современная система международной уголовной юстиции: хрестоматия. М., 2009. С. 501—524; Рабцевич О. И. Органы международной уголовной юстиции. С. 331—344.
• [24] См. об этом, напр.: Кибалъник А. Г. Влияние международного уголовного правана российское уголовное право. С. 12; Андрусенко С. П., Голованова Н. А., Гравина А. А. Указ, соч.; Эсендиров М. В. Указ. соч. С. 10—13. В данном случае следует принять во внимание и основополагающие положения ч. 4 ст. 15 и гл. 2 Конституции РФ, служащиеглавным ориентиром и для отечественного законодателя и для правоприменителя (принимая во внимание ч. 1 ст. 15 Конституции РФ). При этом, разумеется, речь не идет об отсутствии недостатков национального законодательства в этой части.
• [25] См.: ст. 87 Дополнительного протокола 11 977 г. к Женевским конвенциям о защитежертв войны 1949 г.
• [26] В частности, см.: п. «б» ст. 10 Наставления по международному гуманитарномуправу для Вооруженных Сил Российской Федерации, утв. Минобороны России 8 августа 2001 г.
• [27] См.: Маликов С. В. Расследование преступлений в боевой обстановке (правовоеобеспечение, организация, методика). С. 71.
• [28] См.: Федеральный закон от 31 мая 1996 г. № 61-ФЗ «Об обороне», дополненныйст. 25.1 «Военная полиция Вооруженных Сил Российской Федерации» (введена Федеральным законом от 3 февраля 2014 г. № 7-ФЗ).
• [29] Имеется в виду в УПК РФ.
• [30] На что прямо указывает п. 4 ч. 2 ст. 157 УПК РФ (в ред. Федерального законаот 3 февраля 2014 г. № 7-ФЗ). О данной функции упоминают и отечественные исследователи. См., напр.: Корякин В. М. Деятельность военной полиции в Российской Федерации узаконена (обзорный комментарий к Федеральному закону от 3 февраля 2014 г.№ 7-ФЗ) // Право в Вооруженных Силах. 2014. № 3. С. 2—5.
• [31] Указано также на интернирование.
• [32] См.: ст. 76 Дополнительного протокола 11 977 г. к Женевским конвенциям о защитежертв войны 1949 г.
• [33] См.: ст. 77 Дополнительного протокола 11 977 г. к Женевским конвенциям о защитежертв войны 1949 г.
• [34] См.: ч. 2 ст. 59; гл. 14 УК РФ.
• [35] См.: гл. 50 УПК РФ.
• [36] См. подробнее по этому вопросу, напр.: Сурин С. И., Захаров М. В. Допрос военнопленного. М., 2003.
• [37] См. об этом: Винокуров А. Ю. Расследование военных преступлений в отношениигражданского населения. С. 153—166; Гайс Р. Имя, звание, дата рождения, личныйномер и право хранить молчание // Международный журнал Красного Креста. 2005.№ 87. С. 155—174; Phanner Т Military uniforms and the law of war // International Reviewof the Red Cross. Vol. 86. № 853. P. 93—130.
• [38] См. об этом, напр.: Ромашев Ю. С. Особенности установлении и осуществлениягосударствами своей юрисдикции в правоохранительной сфере. С. 85.
• [39] См. подробнее об этом, напр.: Бернам У. Правовая система США. 3-й вып. М., 2007;Богдановская И. Ю. Особенность систематизации в странах общего права [Электронный ресурс] // Право и политика. 2007. № 7. Доступ из СПС «КонсультантПлюс»; Романов А. К. Право и правовая система Великобритании. М., 2012; Шумилов В. М. Правовая система США; Гуценко К. Ф., Головко Л. В., Филимонов Б. А. Указ. соч. М., 2001;Гуценко К. Ф. Основы уголовного процесса США. М., 1993; Смирнов А. В. Модели уголовного процесса; Стойко Н. Г. Уголовный процесс западных государств и России: сравнительное теоретико-правовое исследование англо-американской и романо-германскойправовых систем. СПб., 2006; Бутов В. Н. Уголовный процесс современных зарубежных стран: учеб, пособие. Челябинск, 2008; Пешков М. А. Уголовное судопроизводствоСША с элементами сравнительного правоведения: учеб, пособие. М., 2007; ComparativeCriminal Procedure / Eds. J. Hatchard, B. Huber, R. Vogler. London, 1996; European CriminalProcedures / Ed. M. Delmas-Marty, J. R. Spencer. Cambridge, 2002; и др.
• [40] См.: Винокуров А. Ю. Расследование военных преступлений в отношении гражданского населения. С. 155—156.
• [41] В частности, ст. 14 III Женевской конвенции о защите жертв войны 1949 г.
• [42] См.: Винокуров А. Ю. Расследование военных преступлений в отношении гражданского населения. С. 166.
• [43] См. об этом, напр.: Котляр В. С. Выступление на круглом столе «Международноегуманитарное право и уголовное законодательство Российской Федерации» Дипломатической академии России 14 ноября 2012 г. // Евразийский юридический журнал. 2013.№ 5 (60). С. 138—140; Кучумова Т. Л. Основные направления и особенности правовогорегулирования противодействия терроризму в иностранных государствах // Юридический мир. 2012. № 7. С. 52—60.
• [44] См.: Маликов С. В. Расследование преступлений в боевой обстановке (правовоеобеспечение, организация, методика). С. 46.
• [45] В этой части, как и в целом в вопросах применения уголовно-процессуальныхнорм и соблюдения гарантий законности в ходе уголовного преследования и наказаниянаблюдается аналогия с интернированными иностранцами. См.: Фредерик де Мулинен.Указ. соч. С. 221.
• [46] См.: Словарь международного права [Электронный ресурс] / Т. Г. Авдеева [и др.] ;отв. ред. С. А. Егоров. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2014 // Доступ из СПС «Консультант-Плюс».
• [47] См.: ст. 104, 107 III Женевской конвенции о защите жертв войны 1949 г.
• [48] См.: ст. 105 Женевской конвенции о защите жертв войны 1949 г.
• [49] См.: Там же.
• [50] См.: ст. 107 указанной Конвенции. При этом, как следует из ст. 101 этой Конвенции, смертный приговор может быть приведен в исполнение не раньше, чем по истечении шестимесячного срока со дня получения державой-покровительницей извещенияо его вынесении.
• [51] Международное право. Общая часть [Электронный ресурс]: учебник / отв. ред.Р. М. Валеев, Г. И. Курдюков. М., 2011 // Доступ из СПС «КонсультантПлюс».
• [52] Поскольку и Женевские конвенции о защите жертв войны 1949 г., и Дополнительные протоколы к ним 1977 г. допускают возможность оговорок.
• [53] Указ Президиума Верховного Совета СССР от 17 апреля 1954 г. «О ратификацииЖеневских конвенций от 12 августа 1949 г. о защите жертв войны» // Сборник законов СССР и Указов Президиума Верховного Совета СССР. 1938—1975. Т. 2. М., 1975.С. 249—250. Аналогичные оговорки в части требования о признании функций державы-покровительницы и ответственности державы, передающей покровительствуемых лиц, были сделаны СССР при подписании IV Женевской конвенции о защите жертв войны1949 г. (о защите гражданского населения во время войны).
• [54] См. об этом, напр.: Лобанов С. А. Защита прав человека в период вооруженногоконфликта (тезисы) // Права человека в России: декларации, нормы и жизнь: тезисывыступлений на конференции, посвященной 50-легию Всеобщей декларации прав человека. М., 1999.
• [55] См.: Ромашев Ю. С. Особенности установлении и осуществления государствамисвоей юрисдикции в правоохранительной сфере. С. 85.
• [56] См.: Русинова В. Н. Права человека в вооруженных конфликтах. Также по этомувопросу высказываются аналогичные и иные суждения. См.: PejicE. Procedural Principlesand Safeguards for Internment / Administrative Detention in Armed Conflict and OtherSituations of Violence // IRRC. 2005. Vol. 87. No 858. P. 377, 384; Johann Ch. Menschenrechteim internationalen bewaffneten Konflikt. Berlin, 2012. S. 230.
• [57] См. об этом, напр.: Маликов С. В. Расследование преступлений в боевой обстановке (правовое обеспечение, организация, методика). С. 46—76. Также по вопросусовершенствования отечественного военно-уголовного и военного уголовно-процессуального законодательства, в том числе с учетом отражения в нем аспектов уголовногопреследования и наказания в связи с фактами рассматриваемых преступлений, см., напр.: Шулепов Н. А. Указ. соч. С. 86.
• [58] См.: Федеральные конституционные законыот 30 января 2002 г. № 1-ФКЗ «О военном положении» (ст. 1, 2) // СЗ РФ. 2002. № 5. Ст. 375 (с поел. изм. и доп.); от 30 мая О
• [59] О 2001 г. № З-ФКЗ «О чрезвычайном положении» (ст. 1, 28, 35—36) // СЗ РФ. 2001.№ 23. Ст. 2277 (с поел. изм. и доп.).
• [60] О позиции автора по данному вопросу см.: Лобанов С. Л. Уголовная ответственность за военные преступления. С. 309—310. Также по этому вопросу см., напр.: Скобликов П. А. Современные российские амнистии: основания и последствия // Закон.2014. № 8. С. 106—113; Бассиуни М. Ш. Философия и принципы международного уголовного правосудия. С. 28; Накви Я. Амнистия за военные преступления: возможностьмеждународного признания // Международный журнал Красного Креста: сб. статей"Дискусии по гуманитарным вопросам: право, политика, деятельность". Женева, 2003.С. 293—345; и др.
• [61] В настоящее время созданы и действуют более чем в 35 странах. См. об этом, напр.: Егоров С. А. Вооруженные конфликты и международное право: автореф. дис. …д-ра юрид. наук. М., 1999. С. 257; Батырь В. А. Международное гуманитарное право;Калугин В. Ю. Национальный орган содействия имплементации международного гуманитарного права на внутригосударственном уровне: опыт Республики Беларусь //Московский журнал международного права. 1999 г. Специальный выпуск; Смирнов М. Г. Указ. соч. С. 150; Хенкертс Ж.-М., Досвалъд-Бек Л. Обычное международное гуманитарное право. Т. I. С. 646; и др.