Творчество в «объектном» и «субъектном» аспектах

Многие исследователи творческой деятельности описывали три ее стадии: пробы (как правило, безрезультатные), пауза (более или менее длительная) и, наконец, решение (закономерно переживаемое как неожиданное открытие). О чем говорят, о чем свидетельствуют эти стадии, этапы деятельности человека?

Во-первых, что творчество — с объективной точки зрения процесс вынужденный. Наличие проб говорит о том, что субъект не может (по крайней мере в данный момент) решить задачу, используя имеющиеся возможности.

Это свидетельство качественной границы, отделяющей деятельность одного психологического уровня сложности от другого. Естественно, мы понимаем, что возможности можно использовать по-разному. Но суть дела в том, что при столкновении с определенной ситуацией дело уже не в наличных возможностях и формах их использования, а в отсутствии возможностей решить эту поставленную жизнью или самим человеком задачу.

Это важно, так как заставляет дифференцировать творчество и в объективном, в субъективном смысле. Если рассуждать, то, что бы ни делал человек — это объективное творчество, ибо в результате появляется то, чего раньше не было. Именно потому можно говорить, что природа — творец, что в ней все время что-то появляется и исчезает, меняется, созидается. Любое, даже сугубо механическое, повторение с такой общей позиции является чем-то новым, возникающим вновь, и поэтому в объективном смысле оно всегда есть творчество.

Возникновение самого поведения субъекта происходит в связи с постоянно существующей необходимостью ориентироваться и действовать в изменяющейся обстановке, а зарождение психики есть первое свидетельство наличия ситуации для возникновения и развития субъекта поведения, его «сотворения».

Понятно, что на разных эволюционных уровнях развития поведения, а тем более в разных сферах в областях деятельности человека такая необходимость принимает различный характер. В целом ряде действий, совершаемых объективно впервые, человек даже не отдает отчета в том, что они являются творческими в указанном смысле, ибо их реализация не вызывает усилий. Подобным «творчеством» можно считать каждый наш шаг, потому что он всегда совершается в постоянно изменяющейся обстановке. «Что-то всегда происходит, изменяется — вопрос каково „количество“ и „качество“ изменения ситуации действия и самого действия» [26].

С этой точки зрения и работа на конвейере — работа объективно творческая, без нее не были бы сотворены, произведены необходимые условия нашей жизни. Но в то же время именно работа на конвейере для многих синоним деятельности предельно нетворческой. Поэтому важно различать творчество в объективном, можно сказать, объектном аспекте и творчество в его субъективном аспекте. Работа на конвейере, безусловно, являясь творческой в объективном социальном плане, может стать таковой и в психологическом плане, субъективно. В свое время Г. Мюнстерберг отмечал, что ему не раз приходилось наблюдать людей, занятых ежедневно и в течение многих лет на первый взгляд совершенно однообразной и монотонной работой — упаковкой ламп, пробиванием дыр в металлическом листе и т. д., но тем не менее эти люди уверяли его, что эта работа их интересует и даже увлекает. По мнению Мюнстерберга, это «…свидетельствовало о том, что чувство монотонности и однообразия гораздо меньше зависит от характера работы, чем от некоторых свойств самого работающего индивидуума. Ведь, в сущности, те самые противоречия мы встречаем и в сфере высшего труда. Есть немало учителей, которые жалуются на нестерпимое однообразие однообразного вдалбливания детям элементарных основ… Есть врачи, жалующиеся на то, что один случай похож на другой, и судьи, которые утверждают, что им приходится разбирать каждый день одни и те же кражи… Есть актеры, которым кажется невероятным мучением играть одну и ту же роль десять вечеров подряд…» [153, 166].

Многие виды профессиональной деятельности, на первый взгляд, не содержащие ничего творческого, не только приносят глубокое творческое удовлетворение, но и демонстрируют образцы высокого творчества и в объектном, и в субъектном аспектах. Это сразу разгоняет романтический туман с так называемых «творческих» профессий и заставляет и о них задуматься серьезно. Мы часто слишком легко употребляем серьезное и значимое слово «творчество», а тем самым девальвируем его глубокий социальный нравственный и психологический смысл.

Творчество не связано непосредственно с родом, видом профессии, а выражает наличие психологического противоречия между возможностями человека и требованиями задачи. Творит инженер, ученый, врач, творит художник, учитель и комбайнер, творит студент и школьник. Каждый человек может оказаться в ситуации, когда его возможностей недостаточно для преодоления разрыва между тем, что есть, и тем, что должно быть. Но отсюда можно заключить, что творчество не только абсолютно для всех, но и относительно. Оно всегда должно рассматриваться по отношению к тем возможностям, которыми обладает человек. Для человека, имеющего минимум возможностей, все, что он делает, приходится делать творчески. Для человека с максимумом возможностей очень многие дела могут осуществляться и порой осуществляются (в субъективном аспекте) не творчески. По отношению к ситуации он часто перестает быть творческим, так как обладает средствами, позволяющими решать соответствующие задачи [102]. Это определенные, ставшие привычными формы и способы поведения, которые удовлетворяют его своими результатами. Ведь, зачастую, перед человеком не возникает необходимость сегодня нечто делать не так, как он это делал вчера. В этом отношении имеющиеся, сложившиеся возможности делают поведение человека в определенных ситуациях нетворческим, происходит утрата творчества в его субъектном, непосредственно психологическом аспекте.

Застой в подлинном развитии своих возможностей, оборачивающийся их закономерной деградацией, — вот тот удел, который волею обстоятельств (и часто собственного недомыслия и произвола) выпадает на долю тех, кто попал (или встал) на путь, ведущий к «самосохранению» своей «самости», ее консервации, а по сути дела к шаблонизации, стереотипу, повтору самого себя.

И здесь неважно, что собственно повторяется: механическое роботоподобное функционирование в духе чаплинского героя из фильма «Новые времена» или махровый индивидуализм, свидетельствующий о том, что его обладатель является рабом или марионеткой совершенно случайных обстоятельств «извне» и непроизвольных, столь же случайных побуждений «изнутри». Естественно, причины такого повтора и застоя в развитии деятельности не только психологические. Здесь мы имеем дело с процессами отчуждения от человека его собственной родовой сущности — труда как свободной сознательной самодеятельности, его превращения в функционирование, в лучшем случае в «работу» (слово из того же лексического ряда, что и «раб», и «рабство») [135]. Характерно, что, определив труд как целесообразную деятельность человека, посредством которой тот изменяет не только внешнюю, но и свою собственную природу, К. Маркс отмечает, что «…первоначальное определение производительного труда, выведенное из самой природы материального производства, всегда сохраняет свое значение в применении к совокупному рабочему, рассматриваемому как одно целое. Но оно не подходит более к каждому из его членов, взятому в отдельности»^[1]. Отдельный человек во многих случаях не трудится, а лишь выполняет одну из подфункций этого совокупного рабочего. В этом-то и заключена уже психологическая причина «профессионального идиотизма» (К. Маркс).

И поэтому отнюдь неслучайно, что именно искусство, понимаемое в данном контексте в самом широком смысле слова, всегда связывалось с творчеством, так как в искусстве не только сохраняется целостность труда как целесообразной целенаправленной и целеполагающей деятельности — от создания цели до ее осуществления в материале природы, но и в силу этого предполагается постоянное обновление, изменение и результатов труда, и самого человека.

В искусстве творческая деятельность характеризуется наибольшей полнотой реализации, здесь процессы индивидуального поиска способов решения задачи закономерно венчаются созданием произведения, неповторимого по сути, закономерно и активно субъективированного результата. Искусство по самому своему основному предназначению требует от человека, его созидающего, индивидуального ответа на индивидуальные обстоятельства, требует максимально конкретного и полного для данного конкретной личности учета обстоятельств задачи в единстве их «места, времени и действия». Любая утрата и потеря конкретности, малейшая абстрактность и отстраненность в подходе к задаче свидетельствует о повторе и застое в развитии деятельности.

И поэтому мы говорим, что творчество в собственном смысле слова начинается там, где человек не может действовать по-старому. Конечно, важен вопрос: почему не может? Не может потому, что объективно не имеет возможностей решить задачу старыми способами или сознательно не хочет использовать имеющиеся возможности, не хочет действовать по-старому?

По отношению к творчеству, корни которого лежат в вынужденном, а поэтому стихийном и случайном приспособлении человека к изменившейся обстановке, к более высокому уровню нужно отнести творчество по убеждению, творчество, основанное на ясно осознаваемой необходимости непрерывного обновления опыта, постоянного поиска решений, отвечающих сути именно этой задачи.

Для человека, деятельность которого «выходит» на этот уровень — уровень искусства ее осуществления, преодоление наличных возможностей в каждом конкретном случае — прямое следствие изменения содержания и условий задачи, хотя психологически у него может не быть потребности изменять способы своей деятельности. Но именно в создании необходимости этого изменения состоит важнейшее психологическое отличие деятельности, достижений этого уровня развития от деятельности, не развившейся до этого уровня.

Само по себе стремление «не повториться», боязнь «самоповторения» становятся важным мотивом деятельности. Но в ряде случаев это стремление вырождается в плоское «оригинальничание», желание сделать «не так, как другие», ибо зачастую под оригинальностью понимают, как писал Гегель, «создание чего-то причудливого, чего-то такого, что характеризует творчество как раз лишь данного художника и не пришло бы на ум никому другому. Но это лишь дурная частная черта» [56, XII, с 303].

Чем активнее и глубже осознаются человеком реальные обстоятельства каждой конкретной задачи, тем более объективными становятся основания этого стремления и пути его реализации — в этом психологическая сущность истинного собственного профессионального творчества. Гегель специально подчеркивал, что «оригинальность поэтому тождественна с истинной объективностью и соединяет в себе то, что проистекает из требований субъективности художника, и то, что вытекает из требований самого предмета, таким образом, что ни в одном из этих двух аспектов художественного творчества не сочетается ничего чуждого другому. Она поэтому, с одной стороны, открывает нам подлиннейшую душу художника и, с другой стороны, не дает нам ничего другого, кроме как природы предмета, так что художественное своеобразие вступает как своеобразие самого предмета, и мы с одинаковым правом можем утверждать, что первое вытекает из второго, как и наоборот, что своеобразие предмета порождено творческой личностью художника» [56, XII, с. 303]. Но подобное проникновение в сущность материала есть одновременно преодоление тех представлений о его природе, которые сложились в деятельности на предыдущих этапах ее развития. Поэтому настоящий художник в каждом новом творческом акте вновь и вновь ощущает необходимость постоянного развития деятельности.

Очень точно и лаконично это внутреннее «беспокойство» о сознании творческой деятельности выразил А. Т. Твардовский: «Так, как хочу — не умею. Так, как могу — не хочу!» Человек уже не может действовать по-старому, не хочет действовать по-старому. Он хочет работать по-другому, хотя знает, сознает, что первые шаги в новом направлении будут часто даже ошибочны.

И порой надо иметь большое мужество, чтобы преодолеть самого себя, отказаться от себя, от использования того, что удовлетворяет других, что уже сложилось и даже оформилось в определенный подход, метод и даже школу. Ведь иногда само становление своей индивидуальности есть одновременно и первое свидетельство того, что в ходе этого становления, в меру выработки этого подхода, метода, «стиля» деятельности, человек становится все более и более нетворческим по отношению к этому подходу, методу и стилю. Поэтому многие авторы воспроизводят завет Леонардо да Винчи: «Меняйся как можно чаще».

В искусстве самопреодоление закономерно становится сознательной личностной установкой, профессиональным принципом. Здесь нетворческим человеком быть нельзя. Художник с большой буквы — это всегда и творец самого себя; создавая для других, он должен постоянно созидать самого себя. Если он останется прежним, он перестает быть художником. Всякая стереотипизация в искусстве есть утрата искусства и сохранение в лучшем случае ремесла. Движение может быть только вперед через развитие своих возможностей. Если мы хотим сохранять свое творческое «я», мы должны постоянно и систематически менять себя, расти над собой, преодолевать себя. По-настоящему творческий человек боится повтора и шаблона, избегает его, борется с ним. Он всегда нов и неожиданен, хотя это требует усилий, труда и творчества.

• [1] Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 23. С. 517.