Массовое общество и причины войны

Итак, все мыслимые рациональные доводы против войны не имели никаких оснований — и не из-за полного недомыслия политиков, многие из которых осознавали гибельност грядущего конфликта. Причина в том, что в каждом из блоко утвердилось массовое общество, о котором шла речь выше.

Эмоциональное давление народов, их романтическое воодушевление войной, патриотический подъем, хотя и непродолжительный, во всех воевавших странах в августе 1914 г. был абсолютно беспрецедентным. Начало войны в 1914 г. был стилизовано в своего рода рождение наций из духа всеобщей эйфории, которая буквально парализовала политиков даже в авторитарных России, Германии и Австро-Венгрии не говоря уже о Франции, Англии и Италии, где народ име возможность выражать свое мнение свободнее. Чтобы дат выход этому массовому народному помешательству, войн была неизбежна, поэтому обычные территориальные спор на Балканах в мгновение ока переросли в войну. Именн под давлением патриотических манифестаций и общественных настроений германский император Вильгельм согласился поддержать Австро-Венгрию, царь отказался отменить полную мобилизацию, французские политики с жаро поддержали Россию, а английские — воспользовались формальным нарушением нейтралитета Бельгии, как будто сам не планировали при необходимости его нарушить, чтоб быстрее начать войну.

Истоки Первой мировой войны до сих пор остаются сложными для понимания и ясного объяснения, они полн противоречий и неясности. В качестве причин войны принято называть германский милитаризм и национализм, распад баланса сил в Европе, военные планы сторон, глупост и неосмотрительность отдельных лидеров. Но помимо этог был еще один, решающий фактор — общественность хотел войны просто потому, что пресытилась скукой добропорядочной жизни и нехваткой общественной жизни в мирно время. Большинство рассуждений политиков и историко о решениях, проложивших дорогу войне, сосредоточен на рациональных стратегических расчетах, и в них не учитывается огромный народный энтузиазм, который послужи толчком к мобилизации во всех странах. Резкий австрийский ультиматум Сербии, последовавший за убийство Франца Фердинанда, был встречен в Берлине сумасшедшими восторженными демонстрациями в поддержку союзника, несмотря на то что Германия не имела прямого интереса в этой ссоре. В течение семи кризисных дней в конц июля непрерывно шли националистические митинги пере зданием министерства иностранных дел и резиденцией кайзера. Когда последний вернулся из Потсдама в Берлин, ег кортеж захлестнула толпа, призывавшая к войне. В такой атмосфере массированного эмоционального давления были приняты ключевые решения о войне.

На той же неделе проходили подобные манифестации в Лондоне, Париже, Санкт-Петербурге, Вене. Война для эти людей означала наконец-то национальное единство и гражданственность, преодоление раскола между капиталистам и пролетариями, протестантами и католиками, рабочим и крестьянами, характерное для гражданского обществ в Европе. Энтузиазм толп объяснялся именно этим ощущением. Один очевидец в Берлине описывал чувство толпы: В «Никто никого не знает, но все охвачены одним всепоглощающим порывом: война, война и чувство объединения».

Общественность каждой державы внесла в развязывание войны свою лепту, а политики в самый ответственный момен не нашли в себе сил пойти на компромисс или уступки, опасаясь обратить огонь на себя. Яростный национализм, создавший гигантские армии и флоты, безудержный патриотизм считавший войну не катастрофой, а подтверждением мужественности — вот господствующие настроения начала века Дети играли в солдатиков, а взрослые надевали красиву униформу — служба в армии считалась делом чести, рыцарственным и эффектным, современным и придающим жизн новый смысл. Сейчас это удивляет, но в 1914 г. в Европ и в Америке война воспринималась позитивно практическ всеми, включая духовную элиту — самые светлые головы талантливые, проницательные ученые и творческая интеллигенция безоговорочно оказались на стороне партии войны Поразительно, насколько все люди оказались слепы пере лицом грядущей трагедии, воспринимая ее как возможност прорыва в будущее, который никто толком не описал.

Битва гигантов за господство в Европе была настоящим коллективным помешательством. Самое широкое распространение имело мнение о том, что после войны наступит коне имперским амбициям побежденных, а перед победителям откроется блестящая перспектива. Всюду распространилас глупейшая иллюзия, что эта война навсегда покончит с борьбой империй за власть, с соперничеством держав в господств над миром. На деле все оказалось с точностью до наоборот.

Во многом воодушевление от предчувствия войны связано с молодежью, речи предвоенных политиков были направлены именно к ней. Воодушевление, правда, не был продолжительным, оно отошло на второй план перед жуткими буднями войны, но на смену пришло чувство долга, национальная солидарность, обусловившие длительность войны.

Между тем накануне войны имелись великолепные возможности для сохранения мира, их предоставляло широкое международное сотрудничество во всех областях жизнив экономике, культуре, политике. Густая сеть железны дорог связывала самые отдаленные уголки Европы и сближала их. Перед Европой открывалась перспектива небывалого процветания (на рубеже веков люди стали жить ка никогда ранее хорошо), что лишало войну всякого смысла Складывались политико-юридические гарантии от возникновения войны: утвержденные по инициативе царя Николая II Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг. определяли правила разрешения военных конфликтов. По всей видимости ни одна из европейских стран не хотела нападать на другую, Но постоянные обвинения друг друга в злобных и коварны намерениях отравили общественное мнение во всех европейских странах и до крайности усилили напряжение межд государствами и государственными деятелями, которы попали под тяжелейший пресс постоянного давления общественного мнения. Оно и привело к войне. Избавиться ил встать выше этих национальных эмоций не смог в Европ никто. Даже, казалось, мощное международное рабочее движение с началом войны прекратило свое существование, а его участники разбежались по «национальным квартирам» за исключением большевиков и сербских социалистов, оставшихся верными антивоенной резолюции II Интернационала принятой в 1907 г.

Американский историк Модрис Экстейнз посвятил блестящую монографию одному великолепному артефакту, весьма точно передавшему дух эпохи. Его книга называется весьма характерно: «Тане над могилами. Рождение модерна и Первая мировая война». Реч в монографии идет о балете Игоря Стравинского «Весна священная» Либретто балета Стравинского довольно просто. «Весна священная» — это оркестровое произведение с хореографией, вращающеес вокруг единственной идеи — мистерия, посвященная созидающе силе весны. Никакой интриги, действия нет. Первая часть балета —В собственно праздник весны, включает языческие танцы, приветствующие приход весны и шествие старейшин к месту жертвоприношения, а вторая часть — девушка, избранная подругами, жертвует себя во им будущего, а также чтобы задобрить бога весны. Девушка, по замысл Стравинского, должна «затанцевать» себя до смерти. С гениально интуицией Стравинский выразил в балете то, что витало в воздух Европы за год до войны — потребность в искупительной жертве рад наступления нового будущего.

Львиная доля того, что историки написали о причинах Первой мировой войны, — это работы о стратегии, геополитике, генералах, вооружениях и армиях, президента и монархах. Однако почти нет работ о морали и мотиваци простых солдат, которые миллионами гибли на передовой.

Солдат и есть жертва, которую изобразил в своем балете «Весна священная» русский композитор шумной, первобытной, ритмическо музыкой, отобразившей, казалось, самые древние инстинкты и эмоции… Символично, что в балете юная девушка приветствует прихо весны, наступление нового времени танцем экстаза и добровольно смерти на костре ради скорейшего наступления весны. Этот новы дух времени приветствовал и войну, очистительную жертву как преодоление современного состояния общества.

Война мыслилась как освободительная от затхлого прежнего мироощущения без перспектив, без идеалов, без подвига, против либерального «умеренного прогресса в рамках законности» (формулировка Ярослава Гашека) в духе XIX в Война воспринималась также как цена, которую необходимо заплатить за национальное самоутверждение и нову действительность. Возможная война, фигурально выражаясь, понималась как необходимый пролог для вступлени в современность тогдашних национальных государств, который вылился в итоге в необыкновенное воодушевление перспективой войны в августе 1914 г., оно и привело к бойня Первой мировой войны.

Экстейнз показал, как война и политика для людей начала XX в. превратились в иррациональный танец смерти отразивший состояние безвременья, ожидание кардинальных перемен, нового качества жизни, светлого будущего. Ка ни вспомнить высказывание Бисмарка: «Берегитесь всегд строить воздушные замки, потому что эти постройки легч других возводятся, но тяжелее других разрушаются»!