Посидоний. 
Древнегреческая религия. 
Религия эллинизма

Философские школы эллинизма. — Религиозная философия Стой. — Клеанф и его гимн Зевсу. — Война Академии и Стой. — Секуляризаиия Стой: Панетий.

Мы до сих пор намеренно оставляли философию вне круга нашего наблюдения: будучи сама по себе уделом сравнительно немногих, она в то же время отражает в себе настроение тех многих, которые составляют общество, и в свою очередь влияет на него. Замкнутая в цикле своего учения, она и допускает, и требует специального, ей одной посвященного исследования.

Эллинистическая философия — это дальнейшее развитие тех школ, которые были основаны в IV веке. Других имен не слышно; Академия, Лицей, Стоя, Эпикур — пожалуй, с прибавлением кинизма, пифагореизма и спорадически возникающего одинокого скептицизма — вот движение философской мысли в III— I вв. до Р. X. Но все же это движение: одни и те же школы в I в. представляют собою уже не то, чем они были в Ш-м или во время своего основания.

Начнем, однако, с оговорки: среди названных школ одна помечена именем своего основателя. Это не случайно: эпикуреизм был действительно почти во все времена учением Эпикура. Мы можем, поэтому, ссылаясь на краткую его характеристику, оставить его здесь в стороне — все же не забывая, что он существовал во всю нашу эпоху и в своей почти недвижности имел огромное, секуляризационное влияние на умы.

Построенный на физике Демокрита, эпикуреизм был секулярным с самого момента своего возникновения; то же самое можно сказать и о кинизме, который, как философия пролетариата, поставил себе задачей борьбу с «суеверием» на низах общества. Скептицизм (в его чистом, пирроновском виде) направлял свои стрелы не столько против религии, сколько против знания, возможность которого он отрицал; как философия интеллектуального отчаяния, он не образовал школы и не стремился к образованию таковой, оставаясь достоянием пресыщенных единиц. Прочие направления были в своей основе религиозными — и испытали в своем эллинистическом развитии хотя и не равномерную, но поразительную по своей роковой неизбежности секуляризацию, не считая, впрочем, пифагореизма, который, зато, временно замирает.

Первым сдался Лицей — уже в лице Стратона Лампсакенского, непосредственного преемника Феофраста и учителя Птолемея II Филадельфа. Энциклопедист, подобно основателю школы, он построил свою научную систему на исключительно посюсторонней основе, низводя божество до роли природной силы и опровергая учение Платона о бессмертии души.

После Лицея очередь дошла до Академии. Религиозное направление ее основателя, поддерживаемое его выдающимися умом и сердцем преемниками — Спевсиппом, Ксенократом, Крантором, из коих последний был даже приверженцем сакральной медицины, — жило в ней в течение приблизительно столетия; но в III в. секуляризационная волна захватила и ее. Схолархат перешел к Аркесилаю, основателю «средней» Академии; отказавшись от коренного для Платона учения о двоемирии и оставляя в силе его же догмат о ненадежности источников познания в видимом, для него единственном мире, — он последовательно был доведен до довольно радикального скептицизма, исключая этим Платона из Академии. Скептицизм этот касался прежде всего религии, а затем и этики; Аркесилай не был, правда, ни атеистом, ни имморалистом, но для него ни божество, ни благо не могли быть предметом знания — кто хотел, мог добавить: а только веры. Еще дальше пошел в указанном им направлении столетием позже Карнеад; отправленный в Рим в 155 г. в знаменитом посольстве трех философов, он пленил умы римлян своей красивой речью о необходимости справедливости в политике, но совершенно сбил их с толку на следующий день, с такой же убедительностью доказывая противоположное. Таким-то образом побежденная тремя почти столетиями назад софистика заняла в Академии кафедру Платона.

У религиозной философии оставался один столп — философия героизма, стоицизм; твердо держась заветов своих основателей, эта школа подверглась ожесточенным нападениям отщепенческой средней Академии, но эти нападения только укрепляли ее в ее философском самосознании. Памятники этой борьбы нам сохранены, если не в сочинениях самих школ — я уже сказал, что литература эллинизма почти вся погибла — то в трактатах вдохновлявшегося обеими Цицерона. Отсюда видно, что говорить о религиозной философии эллинистической эпохи — это то же самое, что говорить о религиозных теориях стоицизма.

Отсылая читателя по существу к сказанному, замечу, что основателем религиозной философии стоицизма должен считаться не столько первый схоларх — Зенон, сколько его преемник Клеанф из Ассоса. Суть своей теологии он выразил в своем философском гимне Зевсу — и будет полезным выписать его в переводе, напоминая читателю, что одновременно с ним создавался догмат об «едином Зевсе-Сараписе».

Радуйся, многоименный, всегда всемогущий, всесильный Зевс, повелитель бессмертных, властитель природы, законом Путь указующий миру: тебя нам приветствовать должно. Жизнью обязан тебе одному на земле многородной Всякий, кто в смертного доле движенью и звуку причастен: Буду всегда потому воспевать твою дивную силу.

Весь этот пламенный мир, что вращением землю обходит, Воле послушен твоей, добровольно тебе подчиняясь:

Власти орудьем своей во всесильной ты держишь деснице Неугасимый перун, обуострое жаркое жало;

Мощным ударом своим всю жизнь во природе творящий.

Им направляешь ты разум всеобщий, повсюду разлитый, Как в наименьших светилах проявленный, так и в великих; Он тебя, боже всевышний, царем и властителем ставит, Так что без воли твоей ничего на земле не свершится, Ни в неизведанной выси эфирной, ни в моря пучине —.

Кроме того, что дурные творят в неразумии праздном.

В нечет возводишь ты чет в своей мудрости вечной, бескрасной, Вещи красу ты даешь и немилое милым нам ставишь.

Так воедино спаял ты с хорошим повсюду дурное, Чтобы единому разуму все подчинить мирозданье.

Но не постигли его средь людей земнородных дурные. Жалкие! Вечно гоняясь за призраком блага летучим, Общего в боге закона не видят они и не слышат, Следуя коему, жизнь они в счастье могли бы устроить.

Нет! В безрассудстве своем они к злу ослепленно стремятся, Те ради славы пустой проявляя усердье чрез меру, Те неудачливый путь направляя к наживе позорной, Те к растлевающей неге и к тела греховной усладе;

Зло принимая за благо, без устали мечутся люди И добывают плоды нежеланные лживой надежды.

Щедрый Зевес, туч черных и огненных молний владыка, Смертных людей охраняй от тьмы роковой неразумья, С душ их развей ты ее, наш отец, и коснуться даруй им Разума, им же вовек ты по правде вселенною правишь, Дабы, тобой почтены, мы тебе отплатили почетом, Всюду деянья твои воспевая, как нам подобает, Смертным; ведь большего нет ни богам наслажденья, ни людям, Как в справедливости славить закона всеобщего силу.

Так в религии Клеанфа Зевс властвует и над физическим, и над нравственным миром, представляясь эфирным огнем в первом, разумом во втором и «всеобщим законом» в обоих. С этим убеждением можно было идти навстречу невзгодам жизни — и мы, имея в виду эту нравственную цель также и его физики, того «мира, что вращением землю обходит», быть может, отнесемся терпимо к нетерпимости, проявленной им относительно того астронома, который сдвинул землю с этого почетного места.

Началась полуторастолетняя война между средней Академией и древней Стоей, на первых порах между Аркесилаем и Клеанфом — между принципами, не между людьми: о том, как благородно она велась, свидетельствует факт, что Аркесилай запретил комическому поэту Батону доступ в свою школу за направленную против Клеанфа насмешку и смягчил свою строгость только тогда, когда сам Клеанф за неудачника заступился. В следующем поколении спор разгорелся еще сильнее: сам Хрисипп выступил на арену, двинув против средней Академии все тяжелое оружие своей учености. Щадя романтическое настроение эллинистического мира и, быть может, отчасти ему подчиняясь, эллинские представители этой школы, Аркесилай и Карнеад, не выносили своей полемики на улицу; сделал это Клитомах, ученик Карнеада, — на то он был карфагенянином и назывался, собственно, Аздрубалом. И именно когда он это сделал, его нападения потеряли уже свою актуальность: не дожидаясь их, Стоя, в лице Панетия Родосского, сдалась.

Божество — мировой огонь, душа вселенной; этого основного догмата стоического пантеизма Панетий не тронул. Не тронул и его преломлений по многости божественных светил, реющих в эфире; но богов народной веры он отвергнул, признав их вымыслами поэтов и законодателей: в своем идеальном государстве он им поэтому места не уделяет. Душа вселенной, как ее разум, будучи разлита повсюду, управляет ею; в этом смысле, но только в этом, можно сказать, что вселенная управляется божьим промыслом. Будучи управляема божественным разумом, она пребывает в наилучших условиях; в этом заключается залог ее вечности. Но вмешательства божества в человеческие дела не бывает: ведовства Панетий не признает, не признает и того догмата, в котором его предшественники видели его физическое обоснование — догмата всемирной симпатии. Метафизическим догматом, на который опиралось учение о ведовстве, был догмат о предопределении, о роке: и его отвергал Панетий, признавая во всем его объеме догмат свободы человеческой воли. Разум человеческий, отпрыск божественного, управляет его жизнью по своим собственным ненарушимым законам; только он и может быть назван роком человека.

Этот разум составляет часть человеческой души, отличающий ее именно своей наличностью от души животного. Но предшественники ошибались, полагая, что эта душа извне входит в человеческое тело: нет, она рождается вместе с ним и поэтому не имеет самобытного существования вне его. Другими словами: Панетий отвергал бессмертие души.

Немного, как видит читатель, осталось от теологии Клеанфа в этом учении его последователя: все положительные позиции были отданы, сохранено было только пантеистическое представление об огне-разуме как мировой душе. Спешу оговориться, что заслуга Панетия заключалась вообще не в его физике и метафизике, а в его этике: признав кроме высокой и недостижимой для человека добродетели еще долг (to kathekon, officium) регулятором нашего поведения, он поставил рядом с совершенной моралью, но ступенью ниже, мораль честных людей; за нее ему были особенно благодарны его новые ученики — римляне. Но при всем том его философия была философией секулярной; а так как сколько-нибудь видного философского направления правее его (выражаясь по-нашему) тогда уже не было, то можно сказать, что его эпоха — середина II века до Р. X. — была эпохой полной секуляризации греческой философии. Она завершила собою то секуляризационное движение эллинистической эпохи, о котором была речь в предыдущей главе.