Удивление — начало философии

Спрашивают о том, что удивляет, и философия начинается с удивления. В платоновском диалоге «Теэтет» Сократ говорит: «Ибо как раз философу свойственно испытывать изумление. Оно и есть начало философии…».

Удивление — это одна из первичных, базисных эмоций, направляющих восприятие, информационное освоение мира в условиях неопределенности, встречи с новым и неизвестным. В удивлении приостанавливается деятельность, фиксируется дистанция для уточнения ориентации.

Необычное явление может вызвать и другие базисные эмоции: страх, любопытство, радость и т. п. Поэтому возможны различные способы осмысления мира. Страх — особенно страх смерти — находится у истоков религии. Любопытство ведет к пробам предмета и тем самым — к науке. Радость — источник искусства. Удивление ведет к проблематизации сущего, пониманию его неоднозначности и позиции умудренного жизнью человека.

Аристотель указывал на историчность и разнообразие удивлений: «Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вызывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, они задавались вопросом о более значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной»^[1].

Фалеса удивляло звездное небо, Лейбница — шум моря, а Чаадаева — Россия. У человека «точки удивления» разбросаны по биографии и дают исток множеству философских интенций.

В «Критике практического разума» Кант так описывал свои удивления: «Две вещи наполняют душу всегда новым и все более сильным удивлением и благоговением, чем и чаще и продолжительнее мы размышляем о них, — это звездное небо надо мной и моральный закон во мне. И то и другое мне нет надобности искать и только предполагать как нечто окутанное мраком или лежащее за пределами моего кругозора; я вижу их пред собой и непосредственно связываю их с сознанием своего существования. Первое начинается с того места, которое я занимаю во внешнем чувственно воспринимаемом мире, и в необозримую даль расширяет связь, в которой я нахожусь, с мирами над мирами и системами систем, в безграничном времени их периодического движения, их начала и продолжительности. Второй начинается с моего невидимого Я, с моей личности, представляет меня в мире, который поистине бесконечен, но который ощущается только рассудком и с которым (а через него и со всеми видимыми мирами) я познаю себя не только в случайной связи, как там, а во всеобщей и необходимой связи. Первый взгляд на бесчисленное множество миров как бы уничтожает мое значение как животной твари, которая снова должна отдать планете (только точке во вселенной) ту материю, из которой она возникла, после того, как эта материя короткое время неизвестно каким образом была наделена жизненной силой. Второй, напротив, бесконечно возвышает мою ценность как мыслящего существа, через мою личность, в которой моральный закон открывает мне жизнь, независимую от животной природы и даже от всего чувственно воспринимаемого мира. По крайней мере, это яснее можно видеть, чем этот закон, из целесообразного назначения моего существования, которое не ограничено условиями и границами этой жизни…»^[2]

Философ нс ограничивается мимолетным, исчезающим удивлением, удивляясь тому, почему же он удивляется, хотя еще Пифагор призывал «Nil admirari!» (с лат. «Ничему не удивляться!»). Удивление — это положительная эмоция, стимулирующая и направляющая познание. Последний глава александрийской школы неоплатонизма Олимпиодор Младший (495—570) писал: «Удивляясь, ведь мы идем от „чего“ к „почему“. Философствовать — значит отдавать себе отчет в причинах сущего…».

Новые представления, устраняющие недоумение («чего?»), не формируются мгновенно. Требуется познавательное движение, выясняющее «почему?», и пока это движение не завершено, удивление не исчезает. Затем его сменяет удивление окружающими, тому, как они относятся к миру и удивляются вашему удивлению. Удивления неисчерпаемы и блокируются только усталостью.

В. Бугро. Орест, преследуемый эриниями. 1862.

Так, в праве прежде всего удивляет то, что оно является женским делом. В древнегреческой мифологии — это дело богинь правосудия (Фемиды), справедливости (Дике), благозакония (Эвномии), судьбы (мойр), мщения (эриний).

В удивлении человек в обычном усматривает необычное. Мир для него раздваивается: до и после удивления. Но это один и тот же мир. Поэтому возникает вопрос о тождестве мира, различии мира и его восприятия, а также обычного и необычного восприятий.

• [1] Аристотель. Метафизика. С. 69.
• [2] Кант И. Сочинения: в 6 т. Т. 4. Ч. 1. М., 1965. С. 499−500.