Философские идеи в русской литературе

В истории мировой культуры всегда существовали глубокие связи между философией и литературой. Древние памятники философской мысли часто имели литературно-художественную форму, в том числе поэтическую. Особенно тесная связь существует между русской литературой и философией. Философскими размышлениями пронизана русская поэзия XIX—XX вв. (Ф. Тютчев, Вяч. Иванов, А. Белый). Глубокие философские идеи были высказаны в художественной форме великими русскими писателями Ф. М. Достоевским и Л. Н. Толстым.

Федора Михайловича Достоевского (1821−1881) нельзя назвать академическим философом; попытки определить место человека в бытии писатель предпринимает в своих художественных произведениях: философских романах «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». «В историю русской философии Достоевский входит не потому, что он построил философскую систему, — писал Г. В. Флоровский, — но потому, что он широко раздвинул и углубил самый метафизический опыт». Подобно Кьеркегору и отчасти Ницше, Достоевский намного опередил время, выражая настроения, идеи и конфликты, которые в немалой степени составляют духовный мир современного человека. Центром мира Достоевского является человек. Достоевский хочет познать человека в его обнаженной действительности и не спрашивает с самого начала, плоха она или хороша и в чем ее предназначение. Полемизируя с распространенной в то время идеей сверхчеловека (вспомним Ф. Ницше), Достоевский создает своего собственного сверхчеловека в образе князя Мышкина, главном персонаже «Идиота». Это сочинение Достоевского можно назвать психоаналитическим исследованием силы добра.

Как философ Достоевский впервые предстает перед нами в небольшой книге " Записки из подполья" (1864). В ней Достоевский обращается прежде всею к упрощенной психологии, которая кроется за верой XIX в. в прогресс и оптимизм разума и которая, если и была недолговечна в качестве популярной теории, на практике являлась одной из основ современного ему общества. Ядром этой психологии, которая имеет глубокие корни в европейском рационализме, является то, что человек прежде всего эгоист. Все его добровольные поступки сознательно или бессознательно совершаются тогда, когда они каким-то образом идут ему на пользу. Альтруизм и самопожертвование возникают, таким образом, когда человек на опыте познает, что неприкрытый эгоизм не всегда оплачивается наилучшим образом. Выражение «добродетель превыше всего» замечательно выражает эту мораль. Иногда ложь может быть полезна, но в конце концов более выгодно все-таки говорить правду, ибо всеобщая ненадежность сделала бы невозможным любое сотрудничество.

Переоценка всех ценностей провозгласила в философии примат воли над интеллектом. Три великих основоположника новых представлений о человеке — это Шопенгауэр, Ницше и Достоевский. Для Достоевского первейшим проявлением человеческой воли является требование свободы. Философия воли Достоевского отличается от волюнтаризма двух немецких мыслителей. У Шопенгауэра первичный инстинкт называется «воля к жизни», у Ницше — «воля к власти», у Достоевского его можно было бы назвать «волей к свободе». У Шопенгауэра воля к жизни является основой его пессимизма, у Достоевского воля к свободе является трагическим мотивом, так как утверждение свободы с неизбежностью ведет к ее отрицанию. " Трагедия свободы" у Достоевского имеет две формы: индивидуалистскую и коллективистскую. Индивидуалистскую можно назвать стремлением к сверхчеловеку или обожествлением человека. Коллективистская — это вера в революцию, которая приведет к царству социализма. Достоевский считает эти формы родственными, так что его философия свободы охватывает как проблемы Ницше, так и проблемы Маркса. Свобода и могущество — это идеал по меньшей мере двух персонажей романов Достоевского — Раскольникова («Преступление и наказание») и Кириллова («Бесы»). Раскольников убил вдову, чтобы доказать самому себе, что он как сверхчеловек свободен от моральных запретов. Кириллов покончил с собой, чтобы доказать другим, что он свободен от религиозных предрассудков, желая открыть своим примером новую эру свободы для человечества. Отрицание Бога, «новая и опасная свобода» — это признаки повой божественности человека.

Достоевский показывает, что мысль о неограниченной свободе для человека предусматривает отход от религии и ведет к атеизму. Но последовательный атеизм сам является идеей религиозной. Как и всякая религиозная идея, он связан с высшими ценностями добра и зла, справедливости и несправедливости. Кроме того, религия атеизма отличается от обычной религии тем, что высшей ценностью в атеизме является человек. Достоевский уверен в том, что такая человеческая религия (секуляризованная) невозможна. Человеческое не является самодостаточной ценностью. Тот, кто убивает Бога, убивает в себе человека. Преодоление Бога ведет не в счастливое царство свободы, а назад — к горилле. Случаем с Кирилловым Достоевский иллюстрирует свою собственную парадоксальную веру в то, что полная свобода достигается не путем самоутверждения, а путем подчинения человека высшим силам.

Одна из основных тем в творчестве Достоевского — социализм. В юности он был членом кружка, в котором обсуждались общественные проблемы. Это привело его на каторгу и оказалось, таким образом, причиной большого внутреннего кризиса. Несомненно, что Достоевский не был сторонником революции. Обычно его характеризуют как консерватора или реакционера, что не совсем верно, так как мировоззрение Достоевского несовместимо с охранительным буржуазным консерватизмом. Напротив, Достоевский глубоко убежден в порочности буржуазного общества — как в России, так и в Европе — и потому в психологической неизбежности социальной революции. Но в отличие от убежденных революционеров для Достоевского революционное общество — не высшее достижение, а наихудший результат.

Социализм был для Достоевского не столько экономическим или политическим вопросом, но, скорее, религиозной проблемой. Достоевский видит в социализме освобождение от традиционной религии, прежде всего от христианского учения о загробном мире, и одновременно считает его заменителем религии. Сущность социализма — абстрактная любовь к Человеку как венцу творения, а его рай — земное тысячелетнее царство. Социализм — это итог вековых мечтаний европейцев, начиная с Ренессанса: гуманизм, просвещение, либерализм.

Революция, по мнению Достоевского, это необузданный триумф свободы и одновременно ее трагический поворотный пункт: люди начинают путь к рабству и глубокому самоунижению. Руководящий слой революции, для того чтобы держаться на плаву, будет вынужден проводить интеллектуальную и моральную унификацию в массах.

В революции, по мнению Достоевского, есть еще один аспект. Он называется «легенда о вожде», благодаря которой этот вождь будет почитаться как новый бог. Триумф легенды о вожде — это триумф подлой и циничной глупости над порабощенным человечеством.

Еще одной важной темой в творчестве Достоевского была тема взаимоотношений России и Европы. В данном контексте амбивалентность Достоевского достигает своей высшей точки, и его часто называют панславистом и религиозным реакционером. Славянофилы были консерваторами, твердыми охранителями устоев, неустанно заботившимися о том, чтобы оградить себя и свой народ от западных новшеств и революционной заразы. Но, но сравнению с ними Достоевский предстает просто космополитом. «Славянофилы обладают редкой способностью непонимания самих себя и современной реальности» , — писал он в «Дневнике писателя». «Русская идея» в понимании Достоевского была идеей для всего человечества, а не только для русских. Европу Достоевский одновременно любил и ненавидел. Он ненавидел ее материализм: сытое равнодушие буржуазии, дух торгашества, лицемерие политиков. Но он любил культуру Европы, вот что он говорит устами Версилова: «Русскому Европа так же драгоценна, как Россия; каждый камень в ней мил и дорог. Европа так же была отечеством нашим, как и Россия!» .

Но Достоевский глубоко убежден в том, что величие Европы в прошлом. Самым трагичным для Европы Достоевский считает национальный раскол. Европейцы — пленники национальных предрассудков. Только «русский странник» способен понять и прочувствовать всех: «У нас создался веками какой-то еще нигде не виданный высший культурный тип, которого нет в целом мире, — тип всемирного боления… «. Очевидно, что надежды Достоевского на будущее России вдохновлялись этим универсальным, не стесненным национальными границами взаимопониманием и ассимиляционными возможностями русской интеллигенции.

Проблема национализма была очень важной в философских размышлениях Достоевского. В национализме, как и в социализме, он видел форму выражения религиозных склонностей человека. Национализм не является стадным инстинктом, потребностью объединения во имя выживания, считал он. Напротив, феномен национализма явление довольно позднее. Это культурный продукт, выросший из пробуждающегося осознания призвания к осуществлению особой миссии. Тот, кто отвергает национализм как атавизм, просто слеп и не видит важную культурно-философскую проблему.

Устами своего литературного персонажа Достоевский высказывает следующую идею: «Если великий парод не верует, что в нем одном истина, если не верует, что он один способен и призван всех воскресить и спасти своею истиной, то он тотчас же обращается в этнографический материал, а не в великий народ. Истинный великий народ никогда не может примириться со второстепенной ролью в человечестве…, а непременно и исключительно с первою. Кто теряет эту веру, тот уже не народ. Но истина одна, а стало быть, только единый из народов и может иметь Бога истинного, хотя бы все остальные народы и имели своих особых и великих Богов. Единый народ „богоносец“ — это русский народ…» .

Достоевский выступал против обожествления человека в формах идеи сверхчеловека или социалистической утопии. Идея обожествления нации не вызывала у него отторжения, так как его любовь к России была слишком сильна, чтобы открыто признать, что национализм — это также обожествление, уход от истины.

Важной страницей в творчестве Достоевского является стремление писателя-философа ответить на вечные вопросы: Что такое религия? Что такое Бог? Что такое вера? Для Достоевского очевидно, что отличительной чертой религиозных идей является стремление к универсальности. Всечеловечность, универсальность христианства является его наиболее привлекательной чертой. Если рассматривать претензии на универсальность социализма, то и его, вероятно, можно считать религией. Другой религией является национализм, особенно если он принимает форму стремления великого народа к мировому господству. «Человечество в целом всегда стремится к созданию универсального государства» , — говорится в «Братьях Карамазовых». «Было много народов с великой историей, но чем более развиты они были, тем были более несчастны, ибо когда становишься сильнее других (народов), то чувствуешь потребность в охватывающем весь мир союзе». По Достоевскому, истинный Бог — это Бог христианский, боги же социализма и национализма — фетиши. Можно сказать, что все его творчество направлено на то, чтобы определить различие между истинными и ложными богами.

В заключение хотелось бы отметить вклад великого писателя-философа в психологию. Стало уже прописной истиной, что Достоевский является одним из наиболее замечательных предшественников психоанализа. Расщепление личности и внутренние противоречия, сновидения как отражение неосознанных желаний, скрытая сексуальность и стремление к самопознанию как движущие силы наших поступков — все это Достоевский описал задолго до Фрейда и Адлера. Особый интерес представляет вклад Достоевского в психологию преступления и наказания. Он никогда не переставал удивляться «человеческой способности … питать в своих душах наиболее возвышенные идеалы и бок о бок с этим омерзительнейшую низость, и все это вполне открыто». Достоевский, рассматривавший человека как сложное, противоречивое существо, является великим учителем новейшей психологии.

Если оценивать творчество Достоевского шире, то можно сказать, что он создал часть фундамента европейской духовности XX в., заполнил вакуум в идейных основах современной европейской традиции.

Другого великого русского писателя — Льва Николаевича Толстого (1828−1910) также вряд ли можно назвать академическим философом. Всю жизнь он стремился ясно и по возможности просто объяснять фундаментальные философские и религиозные вопросы, прибегая к своеобразному исповедально-проповедническому стилю.

В молодости Толстой испытал глубокое влияние философских идей Ж.-Ж. Руссо и Вольтера. Толстой и Руссо были во многом родственны по духу. Отличительной чертой обоих было сочетание рационализма с критикой цивилизации. Руссо оказал большое влияние на мысли Толстого о воспитании и в известной степени на его религиозные идеи, но не на его эстетику и философию истории. Ненависть Толстого к церкви и священникам очень созвучна со знаменитой позицией Вольтера. Позже Толстой открыл для себя А. Шопенгауэра, называл его величайшим гением и удивлялся, что тот так мало известен. В это же время Толстой читал Канта, который также оказал значительное влияние на него как мыслителя. Философский стиль Толстого напоминает стиль Шопенгауэра. Обоим присущи уверенность, сила и яркость изображения.

В своих философских работах Толстой рассматривает почти все формы человеческого бытия со своей, часто необычной, но всегда глубокой точки зрения. Он создал философию истории и теорию искусства. Толстой работал почти шесть лет над критическим переводом Евангелия с языка оригинала на русский с надлежащими философскими комментариями и пояснениями. К этому следует добавить массу работ по социально-этическим, национально-экономическим, педагогическим и политическим вопросам.

Одним из вопросов, глубоко занимавших Толстого, была тема смерти. Смерть по Толстому — это мучительная гибель, напоминание о бессмысленности жизни. Чтобы преодолеть смерть, мы должны порвать все узы, которые связывают нас со всем личным: с нашими близкими, с пашей собственностью, нашей славой и нашим успехом. Мы должны возвыситься в любви ко всему и всем, что идентифицирует нашу жизнь с самой жизнью. Тогда смерть не настигнет нас. Наша смерть — это только физическое изменение плоти, которое — если смотреть глубже — касается нас так же мало, как какой-либо другой из отдельных предметов бытия. «В космическом упоении любви перестают действовать разрушительные силы пространства и времени» , — пишет Толстой в своем наиболее глубоком философском произведении " О жизни" . Найти смысл в существовании для Толстого, значит найти что-либо, преодолевающее смерть. И вопрос о смысле жизни для Толстого — важнейший религиозный вопрос. Религия и смерть близки. Религия для Толстого — это сила, которая дает человеку возможность находиться перед фактом смерти и при этом не расстаться по собственной воле с жизнью.

Толстого часто называют анархистом, ниспровергателем кумиров и авторитетов. Анархизм Толстого тесно связан с его стремлением к опрощению, попытке сконструировать жизненное пространство, в котором была бы отброшена большая часть этических и социальных норм, осложняющих жизнь в культурном обществе. Он никогда не скрывал своей ненависти ко всем представителям авторитета и порядка на земле: генералам, министрам, судьям, священникам и им подобным. Но в анархизме Толстого можно усмотреть не только психологические основания. В определенном смысле можно говорить и о социально-культурной основе. Возможно, ненависть Толстого к порядку является не столько ненавистью к порядку вообще, сколько к неестественным порядкам той среды, к которой сам он принадлежал.

Большинство исследователей творчества Толстого отмечают его своеобразное стремление «повернуться спиной к Европе». Видимо, это связано с глубоким убеждением Толстого в том, что географически и исторически Европа — это лишь маленький уголок мира. Мы должны научиться заглядывать за европейский горизонт. Ведущим мотивом в мышлении Толстого является мысль, что существуют этические, религиозные и социальные идеалы более универсальные, чем европейские. В католической, православной и реформированных церквах он видел искажение основных мыслей христианского учения. Когда христианство освобождается от европейских одежд, от него остается зерно мудрости, которое можно выкристаллизовать, например, из буддизма или конфуцианства.

Основной тезис философии истории Толстого можно кратко выразить следующим образом: все исторические события необходимы. Ход истории определяется не свободным вмешательством отдельных индивидуумов, а надличностными факторами, которые, однако, нельзя распознать. Далее Толстой утверждает, что проблема свободы воли напоминает о себе в истории повсеместно. Каждый серьезный историк вынужден размышлять о ней, если не абстрактно, то, по крайней мере, в какой-либо конкретной исторической связи. Свобода и необходимость — две стороны одной медали.

Бесспорный факт, что чем больше углубляются наши знания, тем менее мы склонны говорить о случайностях и свободе воли. В этой связи Толстой рассматривает отношение исторической необходимости к месту наблюдателя во времени. Он говорит, что явление кажется нам тем более необходимым, чем больше оно удалено от нас по времени. Но верно также, что при очень большом удалении связь событий исчезает во тьме веков и уже поэтому кажется загадочной и непостижимой. При рассмотрении отношения исторического восприятия к удалению во времени обнаруживается еще один аспект. А именно: необходимость, которую мы обнаруживаем в историческом явлении, распространяется не только на то, что произошло, но не в меньшей степени и на то, что за этим последовало. Толстой критикует телеологическую историографию, которая видит движущую силу истории в осознанных целях исторических личностей или самих историков.

Что касается темы личности в истории, то существует, уверен Толстой, тенденция переоценивать так называемую самостоятельность великих людей. Так возникает глупое преклонение перед героями в истории, которые на самом деле заслуживают критического разоблачения. При изучении позиций выдающихся личностей мы должны отталкиваться от того, что они не имели самостоятельного значения как исторический фактор.

Понимать историю, по Толстому, — значит чувствовать частицу живой жизни в ее конкретной действительности и бесконечное сложное взаимодействие между ее частями. В своем высшем проявлении это понимание является синтезом научного знания и художественных форм.

В своей философии искусства Толстой, помимо исследования понятия искусства, также высказывается о том, какое искусство он считает хорошим, или, иначе говоря, отвечающим просвещенному религиозному мнению нашего времени. По Толстому, хорошее искусство должно быть двух основных видов. Он называет их религиозным и универсальным искусством.

Религиозное искусство учит нас смирению и любви к ближним. В качестве примера хорошего искусства такого рода Толстой называет некоторые романы Диккенса и Достоевского, Гюго и Шиллера. Универсальным в понимании Толстого является искусство, которое объединяет людей в едином простом и доступном чувстве: радости, сострадании, оптимизме, покое. Универсальное искусство по большей части не является репродуктивным, подражательным искусством, например геометрический узор, танец, песня, скульптура. К такому искусству также относятся, по мнению Толстого, комедии Мольера, «Дон Кихот» Сервантеса и «Дэвид Копперфильд» Диккенса. Элитарное, рафинированное искусство действует разъединяюще, поэтому оно плохо. Так же и ярко выраженное реалистическое искусство может оказывать отвлекающее от главного негативное влияние. Можно сказать, что Толстой велик как создатель универсального, а не религиозного искусства, если пользоваться его собственными мерками. Ибо великим у Толстого является его союз со всеми силами, которые объединяют человека с человеком: не связанные условностями спонтанные чувства радости и печали, любви и ненависти.

Этическая доктрина писателя носила во многом синтетический характер. Он черпал вдохновение из различных источников, прежде всего в христианстве. Тезис о непротивлении злу является для Толстого высшим принципом христианского учения о морали. Из этого принципа он формулирует большинство выводов социального и политического свойства. Толстой считает, что насилие никогда не может эффективно бороться с насилием. Подавляемое зло порождает ненависть, а ненависть вызывает новое насилие. Вероятно, менее заметной по сравнению с безграничным злом войн, но гораздо более распространенной формой насилия является государственный правопорядок, считает Толстой. Не только военная власть, но и власть порядка противоречит заповеди о непротивлении злу насилием. Это касается и полицейского, и парламента, и правительства, и главы государства, которые издают законы, на основании которых функционирует эта насильственная система. Толстой не приемлет саму идею о праве как принудительном порядке. Этим он хочет уничтожить важнейшее содержание права в юридическом смысле. На праве как принудительном порядке, в свою очередь, зиждется экономический порядок в стране. Закон защищает мою собственность от грабежа и разбоя. Он не позволяет другим мешать мне использовать власть, которую дают деньги. Таким образом, в любом случае капиталистическая экономика предусматривает закон, который противоречит христианской этике. Основные пункты толстовской критики государства, общественных институтов и экономических порядков последовательно вытекают из его толкования библейских слов «не противься злому». Негативное отношение Толстого к церкви проистекает из того факта, что церковь часто была лучшим союзником принудительного государственного порядка.

Толстой был противником всякой философии, которая претендовала на роль научного мировоззрения. Он выступал не против науки, а против мнимых философских претензий, прикрывающихся ее именем. Толстой говорит, что человек, верящий в то, что наука может разрешить мировоззренческие вопросы, уподобляется тому, кто считает, что если достаточно долго и досконально рассматривать предмет с одной стороны, постепенно увидишь его со всех сторон и даже сможешь узнать, каков он изнутри.

В заключение хотелось бы вспомнить слова одного критика, который сказал о великом русском писателе-философе так: «Если бы жизнь могла говорить, то она говорила бы языком Толстого» .