Мораль и прикладная этика

В постсоветском культурном пространстве возрождаются надежды на моральный дискурс. В результате дискредитации не только идеологии, но и отчасти науки язык морали остался вне подозрений, и кажется, что только моральная оценка действий политиков, бизнесменов, интеллектуалов способна оздоровить жизнь. Осознавая мультисистемность общества, трудно признать язык какой-либо из его подсистем в качестве универсального языка, и даже научный дискурс, который внедряется во все сферы жизни, наталкивается на сопротивление. Зато мораль кажется применимой к самым разнообразным сферам человеческой деятельности, ибо с помощью дифференциации на плохое и хорошее можно оценивать все остальные феномены. Однако философия не может сводиться к морали, как не сводится она к науке или идеологии. Необходимость дистанцирования вызвана осмыслением границ опыта морального осуждения, который весьма распространен в российской истории. Кроме того, мораль не может оценивать сама себя. Какая мораль считается хорошей? Та, которая совпадает с моим представлением о границах плохого и хорошего? Но тогда те, кто принимают мою мораль в качестве универсальной, сильно рискуют своим благополучием.

Между тем не так-то просто дистанцироваться от морали и превратить ее в предмет объективного исследования, «свободного от ценностных суждений». Такую задачу ставил еще Макс Вебер, который вслед за Фридрихом Ницше считал мораль в высшей степени «инфекционной» и полагал, что сю нужно «пользоваться в перчатках». Однако попытка создать подобные «стерильные» инструменты до сих пор еще никому не удавалась. Во всяком случае в составе любых человеческих произведений, будь то научные теории или правовые нормы, мы неизбежно натолкнемся нате или иные моральные предпочтения. Даже у Ницше, пытавшегося говорить о морали неморально, нетрудно найти множество ценностных утверждений (вроде «подтолкни слабого»), которые вовсе не безусловны. Урок Ницше следует усвоить, и поскольку нам очевидны как недостатки морализма, так и невозможность избавиться от ценностных суждений, остается кооперация с моралью. И она видится в том, чтобы попытаться найти такую этическую систему, которая бы выполняла по отношению к ходячим моральным кодексам рефлексивную функцию и позволяла бы в жизни оставаться моральным и справедливым. В реальности человек не всегда добр и не всегда следует безусловному категорическому императиву. В разные исторические периоды и в различных культурах сегодня люди придерживаются неодинаковых норм морали, но нельзя отрицать, что на разных этапах своей эволюции они находят свои формы и способы оставаться добродетельными, честными и порядочными.

Моральный порядок осуществляется по-иному, чем думают философы. Абсолютные системы, будь то христианская мораль или английский либерализм, на самом деле действуют среди «своих» и предполагают исключение по отношению к «чужим». В современном мультикультурном и социально разнородном обществе мораль выступает источником протеста. Она способствует не столько реалистическому решению проблем, сколько выражению недовольства. Мораль судит мир, исходя не из того, каков он есть, а из того, каким он должен быть.

Как и в случае с рациональностью, мораль ориентируется на идеал такого порядка, который предполагает единство. Однако о каком единстве идет речь? Именно этот вопрос становится центральным для нашей эпохи, которую нередко называют постмодерном. Думается, что именно в эту эпоху проблемы этики и антропологии, несмотря на резкую критику морали и идеи человека, выходят на передний план. Дело в том, что современное понятие единства опирается на этические принципы отношений между людьми: действительность человека утверждается в процессе признания его другими, но таким образом и «Другой» оказывается признан мною. Теперь мы уже не можем заставлять всех думать, желать и оценивать одинаково, единство действий задается не трансцендентальными идеями, а предполагает признание «Другого» и даже, точнее, «Чужого», с которым мы должны жить в согласии.

Речь идет не только об устранении образа врага, но и о преодолении отрицательного отношения к произведениям, открытиям, изобретениям, социальным институтам, которые в христианстве расценивались как греховные, в марксизме как отчужденные, а в современной культуре как антигуманные. Современная техно-наука, машинное производство, масс-медиа и другие общественные системы, почитаемые гуманитариями за опасных монстров, — всего лишь продукты человеческого труда, с которыми нужно не воевать, а жить в согласии и заботливо ухаживать за ними, следя при этом, чтобы они не использовались в качестве орудий угнетения человека.

Другой стратегией порядка, которая отказывается от универсального рационализма, выступает любовь. Она, как грезил молодой Георг Гегель, объединяет, а не разъединяет; но словам Огюста Конта, она выступает целью прогресса. Если рациональный порядок, опирающийся на силу, в конце концов приводит к конфликту и распаду составляющих его частей, и никакой общественный договор не может долго сохранять единство враждующих индивидов, то любовь, сопровождающаяся прощением и покаянием, способна объединить даже преступника и жертву.

При этом, однако, забывают, что, например, Иммануил Кант считал неэффективной этику, построенную на любви, ибо полагал, что единообразие приводит общество к состоянию безжизненной стагнации. Он исходил из антагонизма людей и видел именно в конкуренции источник развития. Его мораль сугубо индивидуалистична и направлена на индивидуальность, а не на всеобщее. Кант не генерализирует, а скорее ограничивает поле действия моральных норм: укореняются только те нормы, которые принимаются индивидом и в тоже время оказываются принципами всеобщего законодательства. Кантовская мораль оказывается в оппозиции не столько к индивиду, сколько к обществу, которое нередко принуждает действовать вопреки категорическому императиву.

Таким образом, этика всегда обращена к индивиду и представляет собой форму ориентирования человека в мире. Она обладает двумя важными особенностями.

> Во-первых, этика включает в себя рефлексию общепринятых моральных норм. Этот момент обстоятельно разработан в «Теории справедливости» Джона Роулза, вновь обратившего наше внимание на то, что моральное чувство справедливости нередко оказывается репрессивным. Кажущееся очевидным, опирающееся на опыт личного страдания, оно взывает к отмщению или протесту и не принимает никаких смягчающих обстоятельств. Именно поэтому ссорятся и враждуют близкие люди: друзья, супруги, соседи не могут простить обиду, и поэтому их любовь легко переходит в ненависть. Только дистанцирование от общих моральных норм, которые захватывают сердца и души людей, рефлексия над своими кажущимися бесспорными переживаниями способствуют уравновешенному, сдержанному поведению.

> Отсюда вторая важная особенность этики — искусство управления собой, способность контролировать и сдерживать себя от непосредственных реакций, что имеет мало общего с аскетизмом как технологией реализации универсальной морали. Этическое ориентирование представляет собой поведение в изменяющемся мире и регулирование себя сообразно обстоятельствам. Нелепо вести себя в пивной, как в храме, но и там человек не должен превращаться в животное.

Итак, абсолютное — значит независимое. Но как тогда его можно определить? Моральна ли сама мораль? Не ошибочно ли само разделение на истинное и ложное? Эти вопросы убеждают нас в том, что ценностные и истинностные оценки применяются к любым феноменам, кроме самих себя. Но если отказаться от абсолютных масштабов, будь то рациональные идеи или моральные ценности, на что же сможет опереться человек в своих поступках? Современное общество мультисистемно по сравнению с традиционным, при этом различные его подсистемы оказываются автономными. Так, если политика или мораль начинают регулировать экономику, то она приходит в упадок. И наоборот, если бюрократическая государственная машина или техно-наука станут определять все жизненные решения, то это также приведет к регрессу. Наше общество нс может быть объединено на основе идеи тотальности. Именно это обстоятельство кажется наиболее тревожным и настолько опасным, что сегодня всерьез рассматривается проект возвращения к средневековым способам объединения людей, которые опираются на такие дисциплинарные пространства, как храмы, где люди, сопереживая страданиям Христа, осознавая собственное несовершенство, учились прощать и благодаря этому сохраняли единство разделенного на бедных и богатых общества.

Сегодня христианская мораль и сострадание уже не могут консолидировать наше общество, которое интегрируется путем преодоления конфликтов между индивидуумом и государством. Мораль навязывает универсальный код различия на добро и зло, но сама при этом устраняется от оценки с точки зрения указанного различия. Это самотабуирование морали становится явным в силу неискоренимого стремления к истине.

Как говорил Ницше, христианская мораль разрушается правдивостью. Таким образом он пытался сломить ее самоуверенность, и то, что называют имморализмом Ницше, на деле оказывается попыткой найти новую форму морали, где бы было место многообразию моралей, которыми обладают разные культуры, общества и даже разные индивидуумы. Однако в этом случае мораль может оцениваться не только как хорошая, но и как плохая, если она не совпадает с принятым мною различием добра и зла. Именно так возможно дистанцироваться от морали и обрести по отношению к ней некую перспективу.

Нормативная этика теперь уже становится недостаточной, и приходится выбирать между различными моральными системами. Приходится признавать существование индивидов, опирающихся на другие моральные принципы, и при этом не ждать взаимности. Но как же тогда автономные, конкурирующие индивиды могут объединиться в общество? И как расценивать общество, в котором отсутствуют, что уже является фактом, универсальные моральные нормы? Речь может идти о некоем рынке признания, когда оно осуществляется не на основе долга или любви, а на основе «стоимостной» оценки акта признания, которое уподобляется товару. Тот, кто играет в игру признания «Другого», сильно рискует, ибо велика вероятность, что «Другой» вовсе не ответит взаимным признанием. Поэтому моральное поведение современного человека опирается не на абсолютные нормы, а реализуется как стратегия, в которой решающим становится выбор между «выгодно» или «невыгодно». Мораль оказывается как бы блуждающей, спонтанной и сингулярной, свободно возникающей в одних случаях и исчезающей в других. Именно это обстоятельство и делает этическую рефлексию морали практически актуальной.