Взаимодействие перевода с окружающей средой
Первая и главная реальность для переводчика — ситуация общения (коммуникативная ситуация). В этой ситуации переводчик всегда взаимодействует с двумя другими участниками коммуникации — автором исходного текста и получателем текста перевода, обеспечивая межъязыковое посредничество. Он всегда обращен к автору исходного речевого произведения, как бы далеко во времени и пространстве тот ни находился… Читать ещё >
Взаимодействие перевода с окружающей средой (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Каждая система характеризуется не только наличием связей и отношений между образующими ее элементами, но и неразрывным единством с окружающей средой, во взаимодействии с которой она формирует и проявляет свои свойства, являясь при этом ведущим активным компонентом взаимодействия.
Переводческая деятельность также оказывается тесно связанной с окружающей средой. Связь перевода со средой сложна и многопланова. Для того чтобы наиболее объективно определить характер взаимодействия перевода с окружающей средой, нужно исходить из того, что ведущим и активным компонентом этого взаимодействия оказывается именно перевод.
Прежде всего, говоря о переводе, следует иметь в виду, что речь идет в данном случае о конкретном процессе перевода, так сказать, акте перевода, разворачивающемся в конкретном времени и конкретном пространстве.
Конкретный акт перевода предполагает сложнейшие отношения с окружающей средой.
Первая и главная реальность для переводчика — ситуация общения (коммуникативная ситуация). В этой ситуации переводчик всегда взаимодействует с двумя другими участниками коммуникации — автором исходного текста и получателем текста перевода, обеспечивая межъязыковое посредничество. Он всегда обращен к автору исходного речевого произведения, как бы далеко во времени и пространстве тот ни находился. Даже если речь идет о переводе произведения, созданного много веков назад, переводчик формирует свою этику отношения к автору, которая выражается в том, насколько бережно он относится к мыслям и чувствам автора, его образной системе и стилю. Разумеется, в этом случае речь идет скорее о воображаемом авторе, нежели о реальной личности. Переводчик создает в своем сознании образ автора, с которым и ведет внутренний диалог.
Несколько иначе обстоит дело тогда, когда автор исходного сообщения принимает непосредственное участие в акте коммуникации, как происходит обычно в устном переводе. Переводчик в этом случае ориентируется не только на речь автора и содержащиеся в ней мысли и чувства, но и на его эмоциональное состояние, а также на знаки, передаваемые невербальными средствами — мимикой, жестами и пр. Он принимает во внимание авторитет автора и его положение в иерархии всех участников коммуникации главным образом по отношению к получателю переводного сообщения, т. е. тому или тем, кому адресован перевод.
Коммуникативная ситуация, в которой разворачивается устный перевод, часто предполагает взаимную смену ролей автора сообщения и его получателя. Такая смена происходит обычно во время переговоров, когда переговаривающиеся стороны поочередно выступают то в роли автора (отправителя) исходного сообщения, то в роли получателя сообщения. Если переводчик на переговорах всего один, он переводит также поочередно высказывания то одной, то другой стороны, осуществляя так называемый двусторонний перевод. В этом случае этика переводчика подразумевает равное внимание к мыслям и чувствам всех участников коммуникации, между которыми устанавливается посредничество, несмотря на то что он является обычно «наемным работником» одной из сторон и представителем одной культуры, в сознании которого один язык доминирует над другим.
Получатель переводного сообщения, как и автор исходого, может быть не только реально представленным в акте коммуникации с переводом, но и некой абстрактной фигурой, образом, созданным переводчиком. Такой абстрактной фигурой является читатель переводного произведения. Разумеется, читатель существует объективно, в реальном мире, но только после того, как перевод завершен и предложен публике. В процессе перевода происходит взаимодействие переводчика с построенной им моделью читателя. Определяя стратегию перевода, переводчик ориентируется, как правило, на эту модель, хотя в модели могут преобладать черты какой-то конкретной личности. Так, одна из переводчиц художественной литературы признавалась, что все свои переводы проверяет на сыне-подростке: если ему все понятно и текст нравится, значит, перевод удался. Представления об обобщенном читателе с изысканными вкусами руководили действиями переводчиков эпохи классицизма.
Коммуникативная ситуация предполагает взаимодействие перевода и с многими другими явлениями окружающей среды, влияющими на то, какие решения принимает переводчик.
Вторая реальность, с которой непременно взаимодействует переводчик, — это исходный текст. Именно исходный текст дается переводчику в непосредственном ощущении. Переводчик воспринимает исходный текст по слуховым или зрительным каналам в определенных условиях конкретной ситуации общения. Исходный текст составляет основу всякого процесса перевода, так как именно в нем содержится вся необходимая информация, подлежащая переводческому переосмыслению и толкованию. Но исходный текст — это внешний объект по отношению к переводу, фрагмент окружающей среды, который взаимодействует с переводом, оставаясь при этом неизменным. Именно поэтому исследователи, определявшие перевод как процесс трансформации текста на одном языке в текст на другом языке, делают оговорку, что «термин „трансформация“ используется в переводоведении в метафорическом смысле»[1], что «сам исходный текст или текст оригинала не „преобразуется“ в том смысле, что он не изменяется сам по себе»[2].
Исходный текст как объект внешнего мира может поступать к переводчику в письменной или устной форме однократно или многократно, до начала перевода или одновременно с развитием процесса перевода.
И, наконец, самым сложным оказывается взаимодействие перевода с той реальной действительностью, которая описывается в исходном сообщении и воспроизводится в переводном тексте. Сложность взаимодействия перевода с этой реальностью состоит в том, что она дается переводчику обычно не в непосредственном ощущении, а в виде некой абстракции, идеальной сущности, материализованной в знаках исходного языка. В самом деле, воспринимая исходное сообщение, переводчик сталкивается не с самой реальной действительностью, а с образом некоего ее фрагмента, отраженного сознанием автора исходного текста. Эта авторская картина реальности может быть ее более или менее точным отражением, идеальной копией реального объекта. Она может давать искаженное представление об объективном мире, а иногда является вымыслом, т. е. неким идеальным конструктом, смоделированным автором исходного текста. В переводе авторская картина фрагмента действительности сталкивается с представлениями переводчика об этом фрагменте. Расшифровывая знаки исходного текста, переводчик создает в своем сознании свою картину данного фрагмента на основе субъективного познавательного опыта и своего умения проникать в смыслы, зашифрованные в знаках исходного языка. Представления переводчика о том или ином фрагменте реальной действительности столь же субъективны, как и представления автора, поэтому их полное совпадение вряд ли возможно. Иногда представления переводчика о реальном мире оказываются более полными и более точными, чем у автора. Тогда возникает сложная этическая проблема допустимости изменений переводчиком системы смыслов оригинального текста, т. е. представлений автора о том или ином фрагменте реальной действительности. Эта проблема может решаться по-разному. Разумеется, современные переводчики, убежденные в том, что земля круглая, не станут исправлять древних авторов, исходивших из иных представлении об устройстве мира. Их задача — показать определенный уровень знаний, в том числе и заблуждения, свойственные той или иной эпохе. Переводчик, встретивший в исходном письменном тексте научного содержания, например неточные даты, скорее всего оставит их без изменения в тексте, но дополнит перевод уточняющим комментарием. В условиях устной коммуникации переводчик, столкнувшись с неточностью в исходном сообщении, возможно, оставит ее на совести автора, не внося никаких изменений. Но этим он ставит себя под удар, так как становится «соавтором» ошибочного представления о реальном объекте и при отсутствии письменной фиксации исходного текста ошибка может быть приписана именно ему. Поэтому, если у переводчика есть возможность согласовать с автором исходного текста спорные положения, он непременно должен этой возможностью воспользоваться, чтобы избежать недоразумений.
Представления переводчика о реальном мире могут быть менее точными, чем у автора исходного текста. В этом случае в процессе перевода может возникнуть подмена истинного представления о реальной действительности новым, ложным, особенно в тех случаях, когда формы исходного текста содержат некоторую двусмысленность. Такие ситуации могут возникнуть, например, при переводе высказываний с именами собственными, имеющими одинаковую форму в мужском и в женском роде. Так, французское имя Dominique имеет единую форму и как мужское, и как женское имя, не изменяются во французском языке по родам и фамилии. Поэтому переводчик, незнакомый с реальной личностью, обозначенной именем, будет испытывать затруднения при переводе элементарной фразы, где за именем будет следовать глагол в прошедшем времени, например: Dominique Лигу a ecrit la preface. В какую форму поставить глагол: написал или написала? Отсутствие точного знания о реальной действительности заставит переводчика преобразовывать форму высказывания таким образом, чтобы избежать возможных искажений. Поэтому вместо Доминик Ори написал (написала?) предисловие может возникнуть, например: Доминик Ори — автор предисловия.
Недостаточно точное представление переводчика о реальной действительности, отображенной в исходном речевом произведении, оказывается одним из серьезных источников переводческих ошибок, особенно когда речь идет о так называемых «реалиях», т. е. предметах реальной действительности, существующих в мире исходного языка и не имеющих точных аналогов в культуре языка переводящего.
Рассмотрим в качестве примера следующее высказывание из «Собачьего сердца» М. А. Булгакова и его перевод на английский язык:
«Я теперь председатель, и сколько ни накраду — все, все на женское тело, на раковые шейки, на «Абрау-Дюрсо» «.
В одном из многочисленных переводов на английский язык этого произведения Булгакова читаем: «Now I’m Chairman and however much / steal it all goes on the female body, on chocolates, on Crimean champagne«‘. Раковые шейки оказываются в английском варианте шоколодными конфетами. Переводчик ошибочно ассоциировал понятие раковые шейки с названием хорошо известных[3]
русских конфет. Но карамель, коей являются «Раковые шейки», показалась ему слишком убогой для данной сцены и он превратил карамельные конфеты в шоколадные, что более соответствовало его представлениям о роскоши и шике в России 20-х гг. Так раковые шейки, изысканное блюдо и для России начала XXI в., превратились в переводе в шоколадные конфеты.
Но существует и еще одна картина мира, т. е. отраженная реальность, с которой взаимодействует перевод, — это картина мира получателя переводного текста, точнее, представление переводчика об этой картине. Мы помним из опыта предшественников, что именно сомнения переводчика в том, что реальная действительность, описываемая в текстах оригинала, хорошо известна читателю, заставляли его прибегать к преобразованиям разного рода. Жак Амио использовал добавления, другие переводчики просто выбрасывали описания тех фрагментов действительности, которые, по их мнению, могли быть непонятны воображаемому читателю, а также использовали для передачи этой реальности более обобщенные понятия или подменяли описание чужих объектов описаниями более знакомых, своих для переводящей культуры.
Вернемся к примеру из Булгакова. Мы видим, что предмет реальной действительности Советской России 20-х гт. шампанское «Абрау-Дюрсо» в английской версии превращается в крымское шампанское. Переводчик делает здесь еще одну фактологическую ошибку (ошибку в описании реальной действительности), так как поселок Абрау-Дюрсо, знаменитый своими шампанскими и белыми винами, расположен не в Крыму, а в Краснодарском крае, недалеко от Новороссийска. Но для нас важнее другое. Переводчик уверен, что имя собственное Абрау-Дюрсо ничего не скажет английскому читателю, поэтому он заменил понятие о конкретном классе предметов понятием о более общем классе. Автор другого перевода, не взявший на себя смелость утверждать, что Абрау-Дюрсо — это крымское шампанское, поднимается еще выше по ступеням обобщения: «I've made good now and all / make in graft goes on women, lobster and champagne»[4]. Такой же модели придерживается и автор итальянской версии: «Oggi sono presidente, е tutto quel che rubo voglio spendermelo in donne, gamberetti e champagne». Французский переводчик идет, казалось бы, по пути еше более обобщенного представления действительности. У него АбрауДюрсо превращается в хорошее вино — le bon vin. Француз не может назвать шампанским вино, произведенное не в Шампани. Но он дает оценочную характеристику напитку — «хорошее», т. е. до;
рогое вино. Это позволяет ему описать чужую реальность достаточно точно с учетом ожиданий французских читателей, их способности составить представление о чужой для них реальности.
Таким образом, окружающая действительность оказывается в тесном и многообразном взаимодействии с переводом как системным процессом.