Самоотнесение, этнокультурное самосознание, патриотизм

Жизненной силой всякой культуры является «мощно переживаемое чувство «Мы». Объединенная воля к совместной жизни формирует цельный и самостоятельный культурный организм. Осознание членами этнокультурной общности своей принадлежности к ней выражается в самоотнесении, в самоназвании, в чувстве преданности своему народу, своей культуре — патриотизме.

Роль этнокультурного самосознания столь велика в формировании и сохранении общности, что многие социологи, этнологи, культурологи считают его основным этноформирующим и культуровоспроизводящим началом, а также главным критерием этнокультурной дифференциации в современном мире. Ни кровь, ни земля, ни общность хозяйства, ни государственное единство, считают они, служат основанием для этнокультурной идентификации, а именно самосознание в виде самоотнесения, самопричисления и самоназвания.

Из американской социологии идет тенденция замены понятий «этнос», «нация», «этнокультурные общности» понятием этничности как произвольно избираемой индивидом группы самопричисления. Этничность, по мнению сторонников этой концепции, на протяжении жизни может меняться под воздействием изменившихся социальных условий, когда индивиду выгодно причислиться к иной этногруппе. Тем самым этнокультурное самосознание и самоотнесение предельно релятивизируется и номинализируется, оно оказывается результатом индивидуального выбора и единственным критерием существования групп этничности.

Э. Фромм, наоборот, укореняет этнокультурную, национальную самоидентификацию в антропологических потребностях, в частности, он считает ее выражением глубинного стремления человека отнести себя к «определенной стабильной связи». В этих двух крайних позициях выражается тот факт, что этнокультурное самопричисление — это и рационально осознаваемый факт, и глубоко укорененное социальное чувство, проявляющееся в любви, преданности, гордости, долге и ответственности. Выражением этих свойств национально-культурного самосознания является патриотизм как чувство любви к своему народу, своей культуре, преданность им, готовность защищать их и прилагать усилия для их благополучия и процветания.

Русский социолог начала прошлого века П. Н. Новгородцев отмечал, что помимо таких отвлеченных начал, как либерализм, гуманизм, демократия, равенство и свобода, «все живущие в России, выросшие в колыбели русской культуры и под сенью русского государства, и могут, и должны объединяться еще одним высшим началом, прочнее всего связывающим, — а именно — преданностью русской культуре и русскому народу. В идеальном смысле своем это и есть именно высшая духовная связь»⁵. На сегодняшний день о патриотизме написано достаточно много. Его трактуют как идеологию, как поведенческую ориентацию, как выражение потребности каждой личности в ощущении корней, самопричислении к определенной социальной группе, как определенную воспитательную стратегию. Это все верно, но прежде всего патриотизм — это чувство. Оно таково, что охватывает и решает большой объем смысложизненных проблем: «Жила бы страна родная, и нету других забот», порождает сознание включенности, генетической принадлежности к нации, стране, культуре: «Русское поле, я — твой тонкий колосок», «Мы все твои сыны, Россия», пробуждает чувство личной ответственности за их благополучие, процветание, светлое будущее, заставляет испытывать стыд за мрачные периоды в их жизни и гордиться светлыми. Именно это чувство народа делает страну, культуру, нацию сильными. Оно из народа как этнографического материала создает цельную симфоническую социальную индивидуальность, национально-культурного и государственного субъекта. Оно — признак органичности культуры, ее жизненности.

Историческая память выступает совокупным прошлым опытом, который обеспечивает единство культурноисторического процесса и его преемственность. «Дух нации противится пожиранию прошлого настоящим и будущим, — писал Н. А. Бердяев, — нация всегда стремится к нетленности.. она не может допустить исключительного торжества будущего над прошлым»⁶. В национальном всегда есть традиционное, утверждает мыслитель. Эта традиционность рождает консерватизм как обращенность к свету прошлого, как живой диалог с нашими предками и предшественниками, как духовный и энергетический источник воли к историческому восхождению. Это сила, оправдывающая историческое бытие личности, делающая ее носителем и продолжателем великого дела самораскрытия нации в истории. «В истинном консерватизме почитаются творческие деяния предков, зачинавших и создававших культуру», отмечает русский философ; и полностью можно согласиться с его утверждением, что «бытие нации не исчерпывается ни расой, ни языком, ни религией, ни территорией, ни государственным суверенитетом, хотя все эти признаки более или менее существенны для национального бытия. Наиболее правы те, которые определяют нацию как единство исторической судьбы»⁷.

Осознание этого единства формируется и актуализируется эпическими преданиями, воспроизведением фольклора, знанием истории своего народа и своей культуры. Программной нам представляется формулировка данной проблемы П. Струве: «…мы скажем каждому русскому юноше: России… важно, чтобы ты чтил величие ее прошлого и чаял и требовал величия для ее будущего, чтобы благочестие Сергия Радонежского, дерзновения митрополита Филиппа, патриотизм Петра Великого, геройство Суворова, поэзия Пушкина, Гоголя и Толстого, самоотвержение Нахимова, Корнилова и всех миллионов русских людей, помещиков и крестьян, богачей и бедняков, бестрепетно, безропотно и бескорыстно умирающих за Россию, были для тебя святынями. Ибо ими, этими святынями, творилась и поддерживалась Россия как живая соборная личность и как живая сила. Ими, их духом и их мощью мы только и можем возродить Россию. В этом отношении прошлое России, и только оно есть залог ее будущего»⁸.

Ситуация, когда историческая память утрачивается, выветривается или специально затушевывается, когда очерняется прошлое народа, вся его культурная история, смертельно опасна для культуро-субъекта, для народной культурной индивидуальности. Происходит разрыв «субъективных стремлений души» и объективированных структур в культуре. Форма и содержание, плоть и кровь, прошлое и настоящее, общее и единичное разрываются и распадаются. Культурная система перестает быть органичной, стремительно трансформируется в конгломерат личностей: толпу, массу, публику, народонаселение. Индивиды, оторванные от своих исторических, национально-культурных корней, становятся беспочвенными, неукорененными и в культурном отношении превращаются в воздушные шарики или перекатиполе, готовые устремиться в любом направлении, куда их подгоняют случайные веяния извне. Этот манкуртизм, отчуждение индивидов от культуры лишает последнюю жизненных сил, превращает ее социальное тело в пустые застылые формы, историю — в нагромождение случайных событий и нелепых ошибок.

Относительно подобной ситуации в послереволюционной России Вяч. Иванов в статье 1917 г. писал: «…не мы ли… издавна творили в России другую Россию и учили народ любить нашу и ненавидеть прежнюю с ее преданием и историческою памятью, религией и государственностью? Не мы ли стирали все старые письмена с души народной, чтобы на ее голой, пустой доске начертать свои новые уставы беспочвенного человекобожия? Нам было легко это дело, потому что мы воздействовали на варварскую стихию тех равнин, „Где заносят непогоды безымянные гроба…“. Мы сеяли забвенье святынь, и вот — стоим перед всходами беспамятства столь глубокого, что самое слово „родина“ кажется нам многозначным и ничего не говорящим сердцу символом, чужим именем, пустым звуком. Слишком дорогую цену давали мы судьбе за срытие мрачных развалин старого строя…»⁹. Эта ситуация губительна для культуры.

Но историческая память, укорененность в культуре — это и жизненная сила отдельного индивида. Она — источник гордости, осознания своей значимости, она дает нравственноценностные критерии жизни в настоящем и обозначает ориентиры в будущее. Один человек не может самостоятельно выработать весь ценностно-смысловой, нравственный, мировоззренческий комплекс. Он получает эти культурные продукты из общего, по-своему их осмысливая, осваивая и присваивая. Основанием выбора, критерием оценки, указателем в направленности ориентаций как раз и служит память о культурном прошлом, наследником которого индивид себя осознает. Можно в полной мере согласиться с нашим отечественным философом, что «нация — это духовное единство, создаваемое и поддерживаемое общностью культуры, духовного содержания, завещанного прошлым, живого в настоящем и в нем творимого для будущего»¹⁰.