Аналитическая философия: философия обыденного языка

Продолжая знакомить читателя с аналитической философией, нам придется вспомнить две философские традиции, характерные соответственно для англичан и американцев, т. е. утилитаризм и прагматизм. Классики утилитаризма, англичане И. Бентам и Дж. С. Милль, считали, что люди, совершая те или иные поступки, максимизируют полезность (от лат. utilitatis — польза). Полезно то, что уменьшает страдания и увеличивает наслаждения. Заметим, что в современной науке во многих аксиологических науках используется понятие функции полезности. Полезностью при этом считается некоторая ценность, которая максимизируется. Например, большинство экономистов настаивает на том, что следует максимизировать норму прибыли на авансированный в производство капитал.

Классиками прагматизма являются американцы Ч. С. Пирс, У. Джеймс и Дж. Дьюи. Их главная идея в том, что, находясь в какой-то ситуации, люди рассматривают различные пути ее разрешения; из выделенных альтернатив избирается некоторая цель и рациональный путь ее разрешения; цель достигается посредством активного действия. Подобно утилитаристам и прагматисты полагают, что следует максимизировать некоторые полезности. Однако в отличие от предшественников они рассматривают путь разрешения проблемных ситуаций и занимают отчетливо выраженную активную позицию.

В первоначальном виде аналитическая философия в лице логицизма и неопозитивизма оказалась невосприимчивой как к утилитаризму в Англии, где она возникла, так и к прагматизму в США. Возник известный разрыв между аналитической философией, с одной стороны, и двумя актуальными традициями философско-этического содержания, с другой. Рассматривая историю аналитической философии, можно констатировать, что этот разрыв был преодолен, причем характерным для этой философии методом, а именно, посредством анализа языка. Анализа не идеальных языков формальных наук, а обыкновенного обыденного языка.

Рассматриваемой новацией аналитики обязаны в первую очередь Л. Витгенштейну, который в начале 1930;х гг. резко отошел от логицизма, одним из классиков которого его считают наряду с Б. Расселом. Теперь он стал утверждать, что значением слова служит не тот объект, который им именуется, а его употребление во имя достижения некоторой цели. Люди всегда преследуют некоторую цель и как раз в этой связи используют слова. Обозначение объектов словами не является актуальной жизненной акцией.

В каждой конкретной ситуации люди действуют своеобразно. Нет такой науки, которая охватывала бы все ситуации разом, различного рода общности если и возникают, то они не устойчивы и не изолированы друг от друга. В этих условиях нет возможности опереться на выводы некоторой науки. Обыденный язык значительно более произволен, чем какая-либо наука. Он представляет собой совокупность языковых игр, не обладающих какими-либо общими правилами. Но как именно следует анализировать обыденный язык? На этот счет Витгенштейн был очень скуй на слова. В указанном отношении несколько преуспели сторонники теории речевых актов, развитой оксфордцем Дж. Остином.

Каждое предложение является активным действием, т. е. актом. Его произношение служит всего лишь локутивным (от лат. locutio — язык, выражение) актом, т. е. его размещением в некотором месте (лат. locum) в пространстве общения людей. Смыл предложения определяется его иллокутивной (лат. И — в, внутри) и перлокутивной (лат. per — посредством) силой. Иллокутивный акт выражает коммуникативную цель высказывания, например, информацию, совет, приказание. Перлокутивный акт состоит в достижении некоторой цели: воспользовался ли адресат информации советом, выполнил ли приказ и т. д. Все три акта совершаются разом, а не один вслед за другим. Речевой акт может быть успешным или же неуспешным.

Теория речевых актов была наиболее популярной в 1960;х гг. Позднее ее популярность снизилась. Тем не менее она по-прежнему занимает видное место в аналитической философии. Констатируем, что благодаря концепции языковых игр Витгенштейна и теории речевых актов Остина характерный для аналитической философии лингвистический поворот был объединен с прагматикой. Достигнутый успех был своеобразным. Он разочаровал тех аналитиков, которые выступали за тесный союз философии и науки, например, Б. Рассела.

Действительно ли практика употребления обыденного языка вынуждает отклониться от науки? Вопреки Витгенштейну мы отвечаем на этот вопрос решительным «нет». Многообразие речевых актов ни в коей мере не ставит иод сомнение основательность науки. Рассмотрим диалог двух подруг, Тани и Светы.

• — Света, пойдем сегодня вечером на дискотеку: потанцуем, развлечемся.
• — Таня, с превеликим удовольствием. Но у меня сегодня свидание с Сергеем.
• — Возьмем и его с собой на дискотеку.
• — Он предложил покататься на лодке.
• — А на лодке покатаетесь после дискотеки.
• — Уговорила, я попытаюсь с ним договориться.

На первый взгляд, диалог не вписывается в рамки какой-либо науки, но это впечатление обманчиво. Подруги руководствуются некоторыми ценностями. Таня ставит на первое место ценность «потанцевать», Света же выше всего ставит встречу с Сергеем, с которым намерена реализовать романтические отношения. Таня, совершая несколько речевых актов, уговаривает подругу. Та соглашается, но оставляет за собой право не пойти на танцы в случае, если Сергей воспротивится их намерениям. Диалог представляет собой языковую игру, в которой ее участники преследуют определенные цели. Если мы пожелаем досконально выяснить смысл диалога, то нам придется запустить весь механизм концептуальной трансдукции. В разговоре подруг без труда обнаруживаются дедукция и аддукция (предстоящий разговор с Сергеем, который представляет собой своеобразный эксперимент с трудно прогнозируемым содержанием), и индукцию (придется осмыслить позицию Сергея), и абдукцию (возможно, как Свете, так и Тане придется пересмотреть свои ценностные установки, т. е. принципы). Каждая из подруг руководствуется определенной теорий, т. е. диалог выступает как реализация интертеоретических отношений. Возможно, их теории не особенно хороши. В таком случае они заслуживают совершенствования в полном соответствии с канонами аксиологических наук.

Основная беда сторонников философии обыденного языка состоит в том, что они изолируют его от корпуса аксиологических наук. Он не должен сводиться всего лишь к общепризнанным отраслям аксиологических наук, число которых невелико, около 15. Аксиологические теории могут относиться к огромному многообразию тем. Если проявляется должная забота о совершенствовании их содержания, то приходится улучшать обыденный язык. В конечном счете выясняется, что именно научные теории служат ключом для понимания обыденных теорий.

Выводы^[1][2][3][4]

• [1] Обратившись к исследованиям обыденного языка, философы-аналитикине выяснили его соотносительность с языками аксиологических наук. В итоге имив значительной степени была потеряна научная перспектива.
• [2] Л. Витгенштейн предложил понятие языковой игры, реализующейся без каких-либо жестких правил.
• [3] Дж. Остин развил концепцию речевых актов.
• [4] В аналитической философии лингвистический акцент совмещается с прагматическим.