Феномен бессознательного. 
Педагогическая антропология. 
История развития

Трактовка бессознательного у Шопенгауэра обладает определенной двойственностью. С одной стороны, сознание, согласно немецкому философу, обладает большей развитостью и завершенностью, нежели бессознательное. Но, с другой стороны, бессознательное трактуется Шопенгауэром в духе неведомой и мощной глубины психики. Эту особенность философских размышлений Шопенгауэра подчеркивал К. Ясперс. Он писал о Шопенгауэре: «Он воздействовал всей психологией разоблачения, срывания масок. Напасти были поняты из бессознательного, из темной и портящей человека могущественной силы. Бессознательное становится у Шопенгауэра, для которого оно подобно дьяволу, одновременно своего рода благоговение».

«Все самобытное и поэтому все истинное в человеке как таковое действует, подобно силам природы, бессознательно. Все, что проходит чрез сознание, именно в силу этого становится представлением: следовательно, проявлять это прошедшее через сознание — значит, до известной степени, сообщать какоенибудь представление. Именно по этой причине и все истинные и устойчивые свойства характера и духа первоначально бессознательны, и лишь как таковые производят они глубокое впечатление. Все сознательное в этом роде есть уже позднейшее улучшение, преднамеренность и поэтому переходит в аффектацию, то есть обман. Что человек производит бессознательно, то не стоит ему никакого труда, зато и незаменимо никаким трудом: таково возникновение первоначальных концепций, лежащих в основе всех великих творений и составляющих главное их ядро».

Разумеется, Шопенгауэру не удалось экспертизировать бессознательное. Эта задача выпала на долю Фрейда. Однако австрийский психиатр не зря в своих работах ссылается на Шопенгауэра. Ведь именно мировая воля Шопенгауэра может трактоваться как бессознательное иррациональное начало. «Это начало действует во всем живом как воля к жизни и воля к власти. Чувства и разум человека также подпадают под эту мировую волю и ее намерения. Разум, правда, полагает, что он самодостаточен и способен преследовать собственные цели. В действительности же он является всего лишь подсобным орудием неосознанной воли, стремящейся сохранить и еще шире раздвинуть границы жизни. Эта мысль уже в некоторой степени перекликается с представлениями Фрейда, хотя здесь еще имеется существенная разница. Фрейд отнюдь не философ, он не пускается в общие рассуждения о развитии мира и человеческой жизни. К учению о бессознательном он подходит с другой стороны»^[1][2][3][4].

Шопенгауэр критически относится к идее абстрактного воспитания человека с привлечением психологических знаний. Он даже задается вопросом: «Если бы воспитание или увещание были хоть сколько-нибудь плодотворны, то как мог бы в таком случае питомец Сенеки оказаться Нероном?^[5] И тем не менее именно погружение в бессознательное человека приводит философскую антропологию к многочисленными открытиям. «Шопенгауэр открыл шлюзы для соблазна всяческими субъективностями и мнимо освобождающими фанатизмами, культом бессознательного, психологизированного мира. Он участвовал в создании той хаотической модерности, преодоление которой составляет гигантскую задачу современного разума»^[6].

Шопенгауэра часто называют пессимистическим философом. На чем основано такое убеждение? Прежде всего на его учении о неизменности характера людей. «Никто не может сбросить с себя свою индивидуальность», — писал философ. Коль скоро это так и уйти от себя невозможно, человек, стало быть, не способен преобразиться. Грешник, выходит, никогда не будет праведником. Немыслимо и духовное исправление обыкновенных людей, не во всем погрязших во зле. Получается, что каждому надлежит нести свой жребий…

Люди давно обратили внимание на многоликость человеческого. Сократ и Дон Кихот, Фальстаф и Мария Тереза, Санчо Панса и маркиз де Сад, Александр Македонский и Гарун, который «бежал быстрее лани», Марк Аврелий и Дантес. Философы и историки искали в людях черты подобия и различия. Индивид предстает перед нами таким, как он выражает себя, как он двигается, как он любит и ревнует, каков его образ жизни, каковы его потребности, стремления и цели, каковы его идеалы и как он их формирует, какие ценности движут им, что и как он делает, осуществляет, творит.

Но прежде чем классифицировать людей по каким-то отличиям, мы опираемся на живое восприятие, на то, что нас поражает в другом человеке как необычная черта, как поразительное качество этой личности. Сначала есть основания говорить о несхожести людей. Мы постоянно держим в своем воображении поэтические образы («он весь как божия гроза» (Пушкин), «он человек был в полном смысле слова» (Шекспир), судьбы исторических личностей, чьи биографии нам известны («Он в Риме был бы Брут»), воспоминания о людях, которые встретились на нашем жизненном пути. Без этого живого конкретного материала всякая характерология была бы неполной и невпечатляющей. Настасья Филипповна спрашивает князя Мышкина: «Что во мне такого остолбеняющего?» С этого потрясения начинается у героя Достоевского понимание личности Настасьи Филипповны.

Поначалу исследователям казалось, что характеры людей нетрудно распознать, если подвергнуть классификации человеческие черты. Число человеческих добродетелей поражает воображение. Но столь же значительно и перечисление человеческих пороков. Мы загадочно разные. Психическая жизнь характеризуется гигантским разнообразием, от олигофрении до высочайших проявлений гениальности. Для одних гашиш служит источником тупого, животного наслаждения, для других — возбудителем шумной радости, наконец, для третьих — катализатором богатейших, сказочных озарений. Одна и та же болезнь, к примеру, шизофрения, у одних ограничивается всего лишь бредом ревности и преследования, тогда как у других, скажем, А. Стринберга, то же содержание может достичь необычайно богатого содержания.

Но и гениальность нередко сочетается с психическим отклонением, с неспособностью к рассудочной логике. Вот что пишет о немецком поэте Гёльдерлине писатель Стефан Цвейг: «Недисциплинированный, склонный к скачкам, неметодичный дух, пифическая мудрость которого основывалась на интуиции, на откровении, никогда не мог овладеть системой, то есть архитектонически связанными, логически сцепленными рядами мыслей. Его несосредоточенный, легко воспламеняющийся, восторженный дух мог вспыхнуть от каждой искры, попавшей в бочку его вдохновения»^[7].

Как понять это невероятное многообразие человеческого поведения? Рождались различные характеристики, фиксировались различные свойства людей. Но было подмечено, что при всей невероятной пестроте нравов, поступков, реакций можно видеть, что есть и сходное поведение. Так, появились первые попытки классифицировать поведение людей, их внутренний, субъективный мир. В наши дни типологий много. Люди не похожи друг на друга, но как их классифицировать, различать или объединять по сходным признакам? Поиск надежного критерия важен, но отыскать его трудно.

Неизменность характера, по мнению Шопенгауэра, особенно наглядно сказывается, когда человек поступает не так, как хотелось бы, за что себя и осуждает. Здесь, предвосхищая рефлексию 3. Фрейда и В. Райха, Шопенгауэр отмечает определенную приговоренность человека к тем или иным поступкам. Человек сам удивляется, что все происходит именно так, вопреки его желаниям. Это означает, что он действует по наводке характера. В качестве иллюстрации философ ссылается на трагедии Шекспира. «У Шекспира, как и у Гете, в то время, как он действует и говорит, совершенно прав, хотя бы это был сам дьявол»^[8].

Оригинальность экспертизы Шопенгауэра обнаруживается в том, что он не связывает феноменологию характера с разумным выбором. Рассудок в поступках человека не идет дальше предъявления воле определенных мотивов. Но дальше носитель характера оказывается простым зрителем и свидетелем того, как из действия этих мотивов на данный характер слагается жизненное поприще. Характер определяет строгую необходимость поведения человека.

«Каждый человек чувствует, — отмечает А. Шопенгауэр, — что он есть нечто иное, нежели существо, однажды созданное кемто другим из ничего. Отсюда в нем возникает надежда на то, что смерть, конечно, положит конец его жизни, но не его существованию»^[9]. И еще: «Достойно удивления, как индивидуальность каждого человека (то есть известный определенный характер со свойственным ему интеллектом), подобно выдающемуся веществу краски, точно определяет все действия и мысли человека вплоть до самых незначительных, вследствие чего все жизненное поприще, то есть внешняя и внутренняя история, одного коренным образом отлично от поприща другого. Подобно тому, как ботаник по одному листу определяет все растение, как Кювье по одной кости воссоздавал целое животное, точно так же по одному характерному поступку человека можно составить себе правильное представление о его характере и некоторым образом конструировать его отсюда, хотя бы поступок этот и касался какой-нибудь мелочи; в последнем случае дело часто бывает даже легче, ибо в важных делах люди держатся настороже, а в мелочах недолго думая следуют наклонностям своей природы»^[10].

Таким образом, философско-антропологическое учение Шопенгауэра отличается разнообразием и радикальной постановкой многих философских проблем. Его антропологические идеи были развиты затем Ф. Ницше, 3. Фрейдом, Э. Фроммом и другими авторами.

• [1] ТКутырее В. А. Философский образ нашего времени (безжизненные мирыпостчеловечества). Смоленск, 2006, с. 166
• [2] Ясперс К. Артур Шопенгауэр. К столетию со дня его смерти // ШопенгауэрА. Собрание соч. в 6 томах, т. 6, М., 2001, с. 321
• [3] Шопенгауэр А. Собрание соч. в 6 томах, т. 5, М., 2001, с. 464
• [4] Кнапп Г. Понятие бессознательного и его значение у Фрейда // Энциклопедия глубинной психологии, т. 1, М., 1988, с. 266
• [5] Там же, с. 194
• [6] Ясперс К. Артур Шопенгауэр. К столетию со дня его смерти // ШопенгауэрА. Собрание сочинений в 6 томах, т. 6, М., 2001, с. 321
• [7] ЦвейгС. Собр. соч. в 6 томах, М., т. 6, с. 159
• [8] Шопенгауэр А. Собр. соч. в 6 томах, т. 5, М., 2001, с. 182
• [9] Шопенгауэр А. //там же, с. 210Там же. С. 210.
• [10] Шопенгауэр А. Собр. соч. в б томах, т. 5, М., 2001, с. 179−180