Социальная справедливость В КОНЦЕПЦИЯХ РАЗВИТИЯ российского общества: ФИЛОСОФСКИЕ ОСНОВАНИЯ

Развитие подходов к социальной справедливости как к нормативно-регулятивному и ценностному принципу организации и поддержки социальной системы. Представления о социальной справедливости служат нормативно-ценностному обоснованию принципов общественного устройства современной России. И подчас встречаются противоположные модели анализа, соответствующие полемике двух извечно противоположных традиций, определяющих российский философский дискурс, — западничества и славянофильства. Прямой иллюстрацией этого спора могут послужить работы М. И. Козлова и Б. Н. Кашникова с характерными названиями, выражающими эти позиции. Неудивительно также, что в итоге работы предлагают по сути политические программы развития страны: в первом случае КПРФ, во втором — сторонников либерального направления. Дело, пожалуй, в том, что оба течения по-прежнему достаточно сильны в отношении интеллектуальной аргументации, и поэтому остается только искать «золотую середину» в концепциях, обосновываемых авторами. Во всяком случае, работы не предоставляют достаточно оснований ни в том, что другого пути, кроме либерального, у России нет, ни в том, что единственно верный пу ть, способный привести к справедливо устроенному обществу, — это программа КПРФ.

В работах российских исследователей вообще центральными следует признать поиски особого, присущего российской традиции, понимания социальной справедливости и ее функций в обществе, базового, исторически воспроизводимого основания существования российского государства.

Особенно ярко такая позиция представлена в работе М. И. Козлова^[1]. В ней автор в качестве центрального методологического понятия, способствующего формированию и передаче представлений о социальной справедливости в России, обосновывает понимание традиции как инструмента сохранения русской (российской) идентичности, которое является в то же время залогом развития российской культуры и, шире, государства и нации в целом^[2]. Специфику представлений о справедливости, присущих русской (российской) культуре, менталитету, автор связывает с православием. При этом он уточняет, что нравственное начало (представления о совершенствовании, преображении души), присущее дохристианскому мировоззрению русских, органично вошло в формирование христианской культуры^[3]. Следует подробнее остановиться на анализе выводов, сделанных в этой работе, поскольку они отражают массово распространенные в российском населении представления об особом характере социальной справедливости в контексте православной исторической традиции, формируемом представлением о боге как воплощении абсолютной справедливости, ценности человеческого общежития, построенного на началах равенства, согласия и любви. Социально справедливое общественное устройство трактуется чаще как утопическое, поскольку высший тип справедливости достижим лишь в царстве божьем^[4]. Субъектом реализации социальной справедливости в ортодоксальном православии выступает бог, в то же время возникают идеи о возможности людей достичь определенных успехов в построении более справедливых общественных отношений, но «это будет лишь подготовкой к обретению высшей социальной справедливости, достижимой только сверхъестественным путем»^[5]. Идеи социальной справедливости в русском народничестве вылились в обоснование социализма как справедливого социального устройства, которое должно прийти на смену несправедливому самодержавному строю и зарождающемуся капитализму. Эти теории носили утопический характер, но в целом были в русле традиционных представлений о справедливости. Впоследствии, по мысли автора, они нашли отражение в советской модели социальной справедливости. Последнюю он называет «диалектическим синтезом православной и народнической моделей, поскольку, отрицая их, она вобрала в себя многие присущие им черты, воспроизвела их на новом витке исторической спирали»^[6]. Эта система представляется автором как «хранитель русской духовной традиции, фундаментальными ценностями которой являются державность (государственная самодостаточность) и стремление к воплощению «небесных идеалов справедливости и братства в земной действительности»^[7].

В то же время автор достаточно легко примиряет парадоксальные противоречия условий и субъектов формирования представлений о социальной справедливости. С одной стороны, он говорит о благотворном влиянии православия как «генератора» общих представлений о справедливости, объединяющего русских (россиян), с другой — обличает консервативность православного духовенства; с одной стороны, критикует утопичность народнических теорий, с другой — одобряет их гуманистический характер; с одной стороны, отмечает потенциальную «застойность» советского строя, с другой — его прогрессивный, гуманистический потенциал. Итогом работы несколько неожиданно для научной монографии становится представление программы КПРФ — мер по исправлению провалов предыдущего, разрушающего национальную идентичность, политического курса, которые помогут установить социальную справедливость. Таким образом, исторические образцы социальной справедливости, укорененные в менталитете и традиции России, представляются интегрирующим фактором российской нации (страны) и связываются с нравственными началами дохристианского периода Руси, православием, народнической традицией и социалистическим общественным устройством. При всей парадоксальности политических интенций следует отметить главную мысль этой работы: попытку обобщить представления о факторах сбережения российской идентичности как основы исторической целостности страны и прогресса в ее развитии.

В работе Б. Н. Кашникова^[8] также отмечается важность и дискуссионность моделей социальной справедливости как спор о выборе пути между традиционализмом и современным обществом.

Основной замысел книги — применение теории справедливости к политической практике России. Автор соотносит политическую действительность России с теорией справедливости, которая сложилась в США в 60-е гг. XX в. в рамках моральной и политической философии. Общая теория справедливости — «нормативно-теоретическая конструкция», определяющая единство теоретического дискурса. Она носит междисциплинарный характер, представляя собой эволюцию морально-философской теории во взаимодействии с социологией, психологией, политологией, теорией игр, историей и экономикой, что позволяет ей одинаково относиться к разным областям знания — философии, социологии, политологии, экономики и теории рационального выбора^[9]. Отвергая попытки критически отнестись к применению сформировавшейся в иных условиях теории справедливости в России, автор объясняет это тем, что ищет справедливость, которой России недостает, и утверждает, что эта теория универсальна, и к тому же в России провозгласили либерально-демократическое устройство. Признавая то, что либерализм серьезно потерял в ходе реформ 90-х гг., автор пытается доказать, что либеральная модель общественной справедливости действительно справедлива. В итоге общественную пользу и «сократовскую» идею своей работы он усматривает в создании «прецедента», основы для политического дискурса по этой проблематике, что должно вести к общественным преобразования в русле справедливости. И надо признать: в этом его попытка удачна. Исследователь ищет нейтральность, универсальность. По его мнению, либеральные теории справедливости представляют собой основные парадигмальные модели справедливого общественного устройства современного общества безотносительно к его культурной и цивилизационной специфике. Автор не отчаивается от осознания того, что либеральная модель в России не приживается. Он отмечает, что «справедливость, которая неизменно воспроизводится в России, во многом прямо противоположна либератьно-эгалитарной справедливости западной цивилизации и представляет собой одну из разновидностей иерархической справедливости, но полагает, что «перспективы либерализма не так уж безнадежны», поскольку, по его мнению, в России действуют те же тенденции, что привели к торжеству либерализма на Западе. А сейчас работоспособным может быть только гибрид иерархической и либерально-эгалитарной моделей справедливости^[10].

В его работе справедливость (как и во многих российских публикациях 2000;х) проявляет себя и как научная теория, и как инструмент политических манипуляций. Эта работа объединяется с другими и попыткой найти специфику концепции и практики социальной справедливости в российских условиях, прежде всего в условиях кризиса и «расколотого» (по определению автора, вынесенному в подзаголовок) общества. Здесь также можно усмотреть противоречие в том, что автор, с одной стороны, не сомневается в том, что Россия будет развиваться по принципам либерализма, ибо другого не дано, а с другой — признает смешанность, неопределенность российской действительности, в которой не укладываются положения современной западной теории относительно двух типов субстанциональной справедливости, соответствующих двум принципиально различным типам общественных связей — эгалитарной (политическое равенство) и иерархической (неравенство статусов индивидов или групп, которое морально оправдывает их различная роль в служении высшей цели общества) справедливости^[11]. Б. Кашников пытается определить применимость теории справедливости через определение типов фундаментальных концепций справедливости, представленных и конфликтующих в России. Цель — выявить движение «фундаментальных ценностей» к единой ценностной системе — и к объединению общества.

Кашников склонен разделять известную точку зрения о том, что основной причиной раскола является соединение в российском обществе черт традиционного и индустриального общества. С этими типами общества он и ассоциирует два типа справедливости: иерархической в первом случае и эгалитарной — во втором. Автор не показывает, в чем, на его взгляд, смешение традиционного и индустриального общества. Он подробно останавливается на характеристиках справедливости, оправдывающей патримониальное устройство общества (Вебер) — традиционное иерархическое общество, которое мы находим в России, а также рассматривает разновидности такого вида справедливости: патримониальноутилитаристскую, патримониально-либертарную и пр.

Современное положение дел со справедливостью в России плачевно. Исследователь критикует несправедливость приватизации и перехода к рынку^[12], прошедшего с нарушением принципов справедливой, либеральной приватизации (Локк): никогда и нигде в либеральных странах рынок не рассматривался как самоцель, во имя которой можно пожертвовать справедливостью, тем более, что переход к рынку осуществлялся у нас путем чиновничьего перераспределения, а не в результате свободной конкуренции. Таким образом, автор утверждает, что в результате мы получили лишенную либерального содержания внешнюю форму эгалитарной справедливости. Содержание же осталось прежним или почти прежним Иерархическая составляющая осталась неизменной, несмотря на либеральные заклинания^[13].

Отход от основного направления этого спора видится в поиске других оснований объяснения специфики социальной справедливости в России. В одной из наиболее интересных в смысле обоснования специфичности российской модели социальной справедливости работ, монографии В. Н. Аргуновой^[14], анализ социальной справедливости развертывается с методологических позиций ценностно-институционального анализа. Автор подчеркивает историческую и культурную обусловленность содержания социальной справедливости, невозможность искусственно привнести в общество чуждые представления о том, что справедливо: «На какой-то исторический миг, возможно, массы увлекутся этими идеями, но затем либо их отторгнут, либо (что еще более опасно) трансформируют до неузнаваемости»^[15]. Исторически понимаемая социальная справедливость — «самый важный и единственно оправданный критерий реформирования», который может послужить главным фактором общественного согласия. Вкладом автора в развитие концепций социальной справедливости является понимание ее как ценности. Подобно ценностям и мировоззрению в целом, принципы социальной справедливости складываются в трех измерениях: единая линия эволюционных изменений всего человечества, социокультурный (цивилизационный) контекст данного сообщества и его актуальный дискурс^[16]. Под влиянием этих факторов различные ипостаси социальной справедливости (исторический идеал, ментальные установки и правовые нормы) способны образовать сбалансированный в данной исторической ситуации каркас интеграции общества. Интерес представляет анализ исторически обусловленной идеи социальной справедливости, характерной для определенной исторической эпохи: смыслообраз гармонии в доиндустриальном обществе, правового государства — в индустриальном, качества жизни — в постиндустриальном. Определенный эвристический потенциал содержится также в сделанном на основе цивилизационного подхода выводе о двух предельно широких социокультурных типах социальной справедливости — западном и восточном (либеральном и коммунитарном). По мнению Аргуновой, российский тип социальной справедливости может быть назван этатистским. Предложенное автором понимание содержания социальной справедливости — качества жизни как интегральной оценки социального бытия — представляется универсальным показателем эффективности социальных институтов, снимающим идеологические противоречия, не только между сторонниками различных социальных систем, но в отголосках споров западников и славянофилов.

Еще одно исследование специфичности российской проблематики социальной справедливости представляет работа Г. Ю. Канарша^[17]. Автор использует подход, опирающийся на историко-философский, историко-культурный анализ. Он рассматривает социальную справедливость как этико-политическую категорию, которая помогает в поиске рациональных и моральных оснований общественного устройства. С одной стороны, он анализирует ее как категорию из западного контекста, сформировавшуюся с античности и развившуюся в теорию справедливости в трудах политической теории классического либерализма (Гоббс, Локк, Руссо, Кант, Бентам, Милль) в рамках обоснования свободы индивида в его отношениях с государством. Сегодня это теории, пытающиеся отвечать на вызовы мультикультурализма, глобального социального неравенства^[18]. Канарш останавливается на анализе некоторых классических тем, в частности, социальной (распределительной) справедливости, а также на других темах, которые сегодня популярны — межкультурной и глобальной справедливости. Достаточно подробно рассматривает он и подходы, оппонирующие современному либерализму (Дж. Роулз, Р. Дворкин), работы коммунитаристского характера (А. Макинтайр), либеральный перфекционизм (функционалистская теория А. Сена, М. Нассбаум). В сфере его внимания — важнейшая политикофилософская категория — понятие блага как некой объективной данности, связанной с понятием человеческой природы. Автор отмечает неразвитость собственно российских разработок в области социальной этики, теории справедливости. В то же время создаются собственные интегративные теоретические модели (модель «хорошего общества» В. Г. Федотовой, комплексная теория межкультурной справедливости А. В. Прокофьева).

Особенностью работы Канарша является привлечение метода характерологической креатологии, который помогает автору объяснять российские феномены в понимании и реализации социальной справедливости. Характерологическую креатологию Канарш характеризует как новый для гуманитарного знания метод, позволяющий понять те или иные социальные, политические (как и экономические) феномены исходя из природы человеческий характеров, выразительно накладывающих свой отпечаток на многие стороны нашей действительности^[19]. Обосновывая характерологический подход, который строится на определении типов характеров, выделяемых в классической естественно-научной типологии (Э. Кечмер, П. В. Ганнушкин, М. Е. Бурно), автор подчеркивает такие характерные черты западного мышления, как рационализм, прагматизм, утилитаризм. Согласно его выводам, все основные западные либеральные теории справедливости основываются на приоритете принципов равенства и свободы и направлены на то, чтобы гарантировать индивиду (рациональный индивид западного общества) определенные права, позволяющие каждому в полной мере реализовывать свои интересы и потребности. При всех своих различиях эти теории имеют выраженный индивидуалистический и рационалистически-прагматический характер. Целью анализа представлений и теоретических направлений, нормативных оснований концептуального ядра теорий социальной справедливости, который проделал Канарш, является также сопоставление с российскими национально-культурными особенностями, национальным характером, для чего рассматриваются работы философов, политических психологов, этнопсихологов, культурологов. Предметом внимания анализа современной российской ситуации реформирования становятся характерологические черты бедности и богатства, социальная конформность, трансформация нравственного чувства, восстановления морали.

А. В. Сажин в своих исследованиях связывает социальную справедливость с проблемой формирования устойчивых институтов гражданского общества, рыночной экономики и правового государства, достижения справедливого неравенства, основанного на естественной взаимосвязи между результатами человеческого труда и уровнем жизни. Социальная справедливость рассматривается как механизм сплочения общества, согласия, что жизненно необходимо в период реформ как условие системного межгруппового сотрудничества^[20]. Таким образом, главное в проблеме справедливости, как утверждает автор, не в том, чтобы сделать всех социальных субъектов равными в уравнительном и социальном смысле, а в том, чтобы достичь меритократического социального неравенства^[21]. Социальная справедливость определяется как система существующих в повседневном сознании ценностей и представлений людей о характере создания, накопления и распределения в обществе экономических и социальных благ, а также о специфике взаимодействий гражданского общества, людей, бизнеса и государственных органов, детерминированных историческими и культурными особенностями развития государственной системы и институционально закрепленных в виде норм и законов^[22]. Цель достижения социальной справедливости — согласие в обществе, высокий уровень доверия в нем. Несправедливость рассматривается как нарушение заранее согласованных принципов. А. В. Сажин обращается к связи социальной справедливости и политики — деятельности государственных и административных органов в отношении развития экономической, политической, духовной и культурной сфер общества. Это важно, поскольку достижение социальной справедливости невозможно без механизмов заключения институциональных соглашений и согласования основных интересов, целей, задач и повседневных потребностей всех общественных слоев, включая опекаемые и маргинальные группы аутсайдеров. Автор обсуждает проблему гражданского мира, зависящего от уровня легитимности гражданских институтов, который в свою очередь зависит от восприятия людьми процедурной справедливости. При этом восприятие гражданами общества как справедливого или несправедливого зависит от сознательного государственного конструирования и признания национальной идеологии справедливости.

Сажин видит функции социальной справедливости в смягчении экономических противоречий и структурных разрывов между богатыми и бедными, институциональном структурировании отношений между государственными органами, бизнесом и организациями гражданского общества. Он подчеркивает ее роль во время транзитивных культурных и аксиологических трансформаций, когда доминирующие общественные ценности подвергаются аномийной дезинтеграции до тех пор, пока в обществе не сформируется, не легитимизируется и не закрепится новый символический и ценностный консенсус по вопросам, методам и способам достижения социальной справедливости. Общественное большинство должно признавать важность ценностей справедливости для сохранения успешности системных социально-экономических преобразований.

В современной России общественное сознание в целом расколото по поводу восприятия справедливости проводимых социально-экономических реформ, а также эффективности рыночных преобразований. Автор анализирует данные исследований, в том числе региональных, и выявляет наиболее значимые дифференцирующие основания в оценке справедливости устройства современного российского общества — факторы материального благосостояния людей и их социально-территориальную идентичность. Один из выводов этих исследований — необходимость преодоления высокого уровня коррупции, которая делает невозможным эффективную конкуренцию и модернизационное развитие.

Те или иные вопросы общефилософского подхода к категориям и концепциям социальной справедливости рассматриваются в многочисленных публикациях российских обществоведов^[23]. Все это говорит о том, что теоретико-методологические исследования справедливости в России продолжаются достаточно интенсивно.

Обсуждение представлений о справедливости в российской социально-философской традиции. Практически все анализируемые работы подчеркивают исторический и социокультурный характер представлений о социальной справедливости, однако далеко не все авторы затрагивают проблемы России, ее истории и традиций представлений о социальной справедливости. Чаще акцент при теоретико-методологическом обосновании подходов делается на концепциях социальной справедливости западного происхождения. И только если в исследовании подчеркивается связь с традицией (как, например, в уже упоминавшейся работе М. Козлова), исторически сложившемуся российскому дискурсу социальной справедливости отводится особое место.

Акценты при этом могут быть различными. Так, М. И. Козлов рассматривает социальную справедливость в свете православной традиции и соответственно обращается к анализу византийско-православного наследия. Он видит в нем источник универсализма русской культуры, поскольку эта связь дала возможность русскому народу приобщиться к духовным ценностям эллинизма, а через них — к культуре латинского Запада, Средиземноморья и Ближнего Востока^[24]. На этом основании он связывает процесс совершенствования культуры с формированием «культа справедливости», характерного для византийского социума^[25]. Обращаясь к смыслу, заложенному в само русское слово «справедливость», он анализирует его происхождение: само это слово, по данным историко-этимологического исследования Н. В. Печерской, вошло в русское общество только в XV в., а широко использоваться в литературе, бытовой лексике стало начиная с XVIII в. Оно означало, согласно «Словарю Академии Российской», «истину, точность, справедливость мнения, повествования»^[26]. В то же время формируется и понимание справедливости как воздаяния должного, как этической категории, добродетели. Это созвучно принятому в русском народе исканию божьей правды как утаенной справедливости^[27].

Автор подчеркивает традиционное понимание справедливости, связанное с особенностью правдоискательства — конструированием социально-утопического народного идеала, а первопричина неправды — противоположность между богатыми и бедными. Под социальной справедливостью в русской православной традиции понимается божественное по своей сути явление, отражающее извечную мудрость бога, предъявляющего требования на только к индивиду, но и к общественным отношениям и обществу в целом^[28]. Вместе с тем М. И. Козлов отмечает роль русского православия в консервации несправедливого общественного строя через признание греховной природы человека как неустранимого источника социальных бед, невозможности собственными усилиями искоренить социальную несправедливость. Эта традиция продолжалась в трудах богословов, которые справедливое общественное устройство в большинстве своем трактовали утопически, как неземное загробное царство божье после «второго пришествия» Иисуса Христа. Как исключительную, автор приводит позицию так называемых либеральных богословов П. Я. Светлова и В. С. Соловьева, которые предполагали возможность построения царства божьего на земле усилиями самого человека, направляемого божьим промыслом. Дальнейшее развитие представлений о социальной справедливости в идеях представителей русского народничества — яркого образца «национального способа переживания и обсуждения», по приводимому для характеристики этого этапа русской мысли выражению Б. П. Вышеславцева, — автор также связывает с православной традицией так же, как и социализм, который он называет «русским идеалом справедливого общества».

Проблематику социальной справедливости в российской политико-правовой традиции рассматривает Г. Ю. Семигин. Методологический посыл для этого состоит в том, что каждая социокультурная общность в данный период истории оперирует своими идеями^[29], и невозможно искусственное навязывание представлений о социальной справедливости, взятых из другого социокультурного контекста. Становление правовых представлений о социальной справедливости автор усматривает в Древней Руси — в «Поучении Владимира Мономаха» (XI в.), который советует судить людей, не обращая внимания на их социальный статус, и проявлять особое внимание к убогим сиротам и вдовицам — наименее защищенным социальным группам населения. Важна традиция нравственного значения справедливости в применении к праву, заложенная также в другом древнем источнике — сборнике обычного права, принятом Ярославом Мудрым. Автор также анализирует смысл слова «справедливость». Это — одно из значений слова «правда», что имеет корни в русской правовой теории. Митрополит Киевский Илларион в «Слове о Законе и Благодати» утверждал традицию, согласно которой термин «правда» стал восприниматься как юридическое понятие, включающее в свое содержание и нравственную мотивацию. С течением времени он стал пониматься шире — как организация всей жизни в государстве на законных основаниях, а также весь правопорядок в государстве, а термин «справедливость» истолковывается прежде всего в значении правосудия^[30]. Важным, сточки зрения Семигина, является взаимоотношение правды и закона, или высшей справедливости и правовой нормы. Он рассматривает, как эту проблему решали Максим Грек и мыслители последующих поколений (3. Отенский, А. М. Курбский, И. С. Пересветов, И. Т. Тимофеев, И. Т. Посошков, Ю. Крижанич и др.). Анализируя далее труды Н. М. Коркунова, Б. И. Чичерина, П. И. Новгородцева, автор показывает, что в развитии философии права преобладал взгляд на глубинную сущность права как на явление человеческого духа, ищущего упорядоченности и связности социальной жизни — духовную солидарность. А большинство политико-правовых доктрин социальной справедливости делали упор на равенство^[31]. В работе обращается внимание на различные ветви развития идей социальной справедливости в праве: в православно-христианской традиции во второй половине XIX в. — в теократической утопии Вл. Соловьева, представляющей модель свободной теократии, обеспечивающей достижение справедливого общества^[32], в основах справедливой христианской политики веховцев.

(С. Н. Булгаков, Н. А. Бердяев, П. Б. Струве, С. Я. Франк)^[33], в либеральном направлении в правоведении, чутком к вопросам социальной справедливости (Ф. Ф. Кокошкин, Л. И. Петражицкий). Автор подчеркивает нравственные основы права, признаваемые большинством русских мыслителей того времени (кроме указанных выше, П. И. Новгородцев, Б. П. Вышеславцев, И. А. Ильин, Е. Н. Трубецкой, Н. А. Алексеев, С. И. Гессен, Б. А. Кистяковский), бывших не только юристами по университетскому образованию, но и философами, социологами, общественными деятелями и в в сущности права видели духовно-нравственную основу справедливости^[34].

Эти взгляды на специфику развиваемых в отечественной философии подходов к социальной справедливости, опирающихся на ее самобытность и источники в собственной философии и культуре, можно видеть в других публикациях российских авторов^[35].

Западноевропейские концепции в российском дискурсе социальной справедливости. Как уже упоминалось выше, рассматривая теоретико-методологические основы исследований и справедливости, российские авторы обращаются прежде всего к западноевропейским концепциям. Сам интерес к проблематике справедливости, повлиявший и на рост научных работ по этой теме в советский период, российские авторы связывают с интенсивным развитием концепций социальной справедливости с начала 1970;х гг. прошлого века прежде всего в западной политической философии и этике (Д. Роулз, Р. Нозик, Р. Дворкин, В. Аккерман, М. Уолцер и др.)^[36]. Эти исследования, и прежде всего теория справедливости Дж. Роулза, оказывают существенное влияние на российский дискурс социальной справедливости.

Одна из работ, в которых анализу теорий справедливости, сформировавшихся преимущественно на Западе, в русле либерального направления, уделено особое место, — упоминавшаяся выше книга Б. Н. Кашникова. Обосновывая логичность и приемлемость для современной России этих концепций, он утверждает, в частности, что в своих воззрениях в отношении организации общества (и справедливости) славянофилы близки к западному консервативному романтизму, т. е. также находятся в русле западноевропейских теорий справедливости, не выдвигая ничего принципиально нового. Критике подвергается нерационализируемый обычай, декларативный принцип общественного устройства. Подводя базу под универсальность теории справедливости, автор рассматривает теорию либерального утилитаризма, теории справедливости Дж. Ролза, Д. Готиера, либертарную — Р. Нозика, теорию справедливости политического либерализма, которые различаются по своим основаниям (угилитаризм, деонтология Канта, теория естественных прав Локка, моральный скептицизм Гоббса, политический конструктивизм). Он уделяет внимание также марксизму, феминизму и коммунитаризму как критическому приложению к либерализму, которое стимулирует его к совершенствованию^[37]. Наиболее удачной версией он признает теорию справедливости Дж. Ролза 1971 г.

Автор проводит анализ философских оснований концепции справедливости, что, собственно, составляет основное содержание книги. Это традиции, ведущая свое начало от Аристотеля («язык теории [справедливости] создан Аристотелем»), Кашников рассматривает справедливость в рамках политической, или нормативной, философии. Основной подход заключается в том, что справедливость как понятие применима в тех ситуациях, когда присутствуют отношения, требующие меры (отношения распределения, воздаяния или обмена). Важной функцией справедливости является поддержание жизнеспособности социума: «Всякий раз, когда мы обращаемся к языку справедливости… мы имеем в виду некоторую меру обращения благ и зол внутри социума, поддержание которой жизненно необходимо, разрушение которой равнозначно разрушению общества»^[38]. Справедливость как норма (система норм) выступает хранителем социальной интеграции в рамках того, что Парсонс называл социетальным сообществом. А его ядром автор считает отношения распределения, обмена и воздаяния. Поскольку эти от ношения могут осуществляться в основном на основе равенства или неравенства участников, можно творить о справедливости уравнительной и справедливости разделительной (это исходное понимание справедливости в политической и моральной философии^[39]. Исследователь уделяет особое внимание типологии справедливости, прежде всего основным ее видам — общей и частной. Общая справедливость — общий моральный смысл всего общественного устройства, совокупность предельных принципов социального строения, высшая легитимация общественных институтов. Частная — «нравственно санкционированная соразмерность» в распределении благ и зол, их взаимном обмене и воздаянии за проявление субъектами тех или иных свойств в обществе^[40]. При этом частная справедливость — достояние теории права, экономики, этики, социологии, а не философии (это нормы, а не ценности, интегрирующие общество). В частной справедливости различают в два вида по основанию наличия или отсутствия заслуги в распределении — разделительную (геометрическое равенство) и уравнительную (арифметическое равенство). В центре внимания также парадигмы — на уровне ценностей общества — воздающая, распределительная, меновая. Рассматриваются формальная, содержательная (субстанциональная) и процедурная справедливость. Но особенно важными для понимания российской политической действительности и перспектив ее развития представляется анализ эгалитарной и иерархической справедливости.

Автор уделяет внимание различным основаниям классификации концепций справедливости. Так, классификация у американских исследователей осуществляется в русле современных идеологий: либертарная, либеральная, марксистская, феминистическая и коммунитарная справедливость. При этом не все идеологии и даже политические теории имеют отчетливую философскую теорию справедливости — социалистические теории, за исключением марксизма, а также консерватизм и анархизм не имеют теории справедливости^[41]. Ученый предлагает трехуровневую классификацию концепций справедливости применительно к анализу российской реальности. Первый уровень — нормативная приверженность эгалитарной или иерархической справедливости. Поскольку предметом интереса автора являются эгалитарные концепции, то далее он разделяет их по признаку основополагающей идеологии — либеральные, включая либертарные, коммунитарные, марксистские и феминистские концепции справедливости. Внутри либеральных концепций он проводит различие по признаку основополагающей моральной теории и выделяет моральный скептицизм Гоббса, утилитаризм (из этического учения Юма), теорию естественных прав Локка и деонтологию Канта — эти этические теории представляют собой фундамент современного либерализма.

Теоретические позиции западных концепций развивают в отношении социальной справедливости и другие авторы. В упоминавшихся работах А. В. Сажина рассматриваются подходы в рамках двух основных социально-философских школ: эгалитарной (дистрибуционной) и ректификационной. Эгалитарная справедливость опирается на этический и нравственный принципы применения одинакового подхода к одинаковым вещам. Дистрибутивная справедливость принимает во внимание индивидуальные свойства взаимодействующих лиц, распределяя блага и обязанности в соответствии с их заслугами^[42]. В рамках обоснования видов социальной справедливости автор перечисляет различные теоретические подходы: договорная теория происхождения государства (И. Кант), разделение труда и социальная солидарность (Э. Дюркгейм), теория социального обмена (П. Блау, Д. Коулман, Р. Эмерсон), философия коммунитаризма, драматургический анализ (И. Гофман), философский прагматизм (Дж. Мид) и концепция дискурсивных практик М. Фуко, теория относительной депривации, социальная психология. Социальная справедливость рассматривается как система существующих в повседневном сознании ценностей, убеждений и представлений людей о характере создания, накопления и распределения благ, а также о специфике взаимодействий организаций гражданского общества, людей, бизнеса и государственных органов, детерминированных историческими и культурными особенностями развития государственной системы и институционально закрепленных в виде норм и законов. В основе социальной справедливости — нормативные институты, связанные с культурными и исторически возникшими ценностями. Уровень социальной справедливости зависит от системного воздействия государственных и административно-управленческих органов на развитие экономической, политической, духовной и культурной сфер общества. Достижение социальной справедливости невозможно без механизмов заключения институциональных соглашений и согласования основных интересов, целей, задач и повседневных потребностей всех общественных слоев^[43].

В той или иной степени идеи и концепции западных авторов обсуждаются в различных аспектах в публикациях в соотнесении с проблемами российской социальной политики и роли в ней государства^[44].

• [1] Козлов М. И. Социальная справедливость в контексте русской традиции. Архангельск: КИРА, 2010.
• [2] Там же. С. 60.
• [3] Там же. С. 63—64.
• [4] Там же. С. 82−83.
• [5] Там же. С. 83.
• [6] Там же. С. 137.
• [7] Там же. С. 138.
• [8] Кашников Б. Н. Либеральные теории справедливости и политическая практикаРоссии. Великий Новгород, 2004.
• [9] Там же. С. 9.
• [10] Там же. С. 12.
• [11] Там же. С. 232−233.
• [12] Там же. С. 251.
• [13] Там же. С. 252.
• [14] Аргунова В. И. Указ. соч.
• [15] Там же. С. 9.
• [16] Там же. С. 91.
• [17] Канарш Г. Ю. Социальная справедливость: философские концепции и российская ситуация. М.: Изд-во Моек, гуманитарного ун-та, 2011.
• [18] Там же. С. 205.
• [19] Там же. С. 40, 204.
• [20] См.: Сажин А. В. Социальная справедливость: теоретические основы исследования. М.: Антей, 2010. С. 3.
• [21] См.: Сажин А. В. Социальная справедливость в российском обществе. Ростовн/Д.: Социально-гуманитарные знания, 2010. С. 5.
• [22] См.: Там же. С. 52.
• [23] См.: Абрамов Р. Н., Девятко И. Ф., Кожанов А. А. Обыденное знание о дистрибутивной справедливости: методическое исследование сравнимости внутрисубъектныхи межсубъектных экспериментальных планов // Россия реформирующаяся: Ежегодник-201 1 /Отв. ред. академик РАН М. К. Горшков. Вып. 10. М., СПб.: ИС РАН, Нестор-История, 2011. С. 22—43; Агошков А. Социальная справедливость: история и методология исследований // Вопросы культурологии. 2007. N9 11. С. 21−27;Айтова Г. Ш. Социокультурный контекст современного понимания справедливостив России // Вестник Российской академии наук. 2011. Т. 81. № 11. С. 981—985; Арен-даренко А. Социальная справедтивость как регулятор общественных отношений //Закон и право. 2007. № 10. С. 29−31; Вознесенский Л. А. Социальная справедливостькак национальная идея //Свободная мысль. 2008. № 4. С. 5—18; Григорьева Н. С. Социальная справедливость: эволюция понятия и практики // Проблемный анализи государственно-управленческое проектирование. 2008. Т. 1. № 6. С. 112−122; День-губ Ю. В. Представления о социальной справедливости в контексте современногоразвития России // Социология власти. 2004. № 6. С. 120—132; Пирогов Г. Г., ЕфимовБ. А. Социальная справедтивость: генезис идей // Социологические исследования.2008. № 9. С. 3−12; Прокофьев А. В. Человеческая природа и социальная справедливость в современном этическом аристотелианстве // Этическая мысль. 2001. № 2.С. 41—64; Прокофьев А. В. Социальная справедливость и окружающая среда // Вестник Московского университета. Сер. 7: Философия. 2012. № 3. С. 64−78; СвиридкинаЕ. В. Основные направления реализации социал-демократических ценностей в реформируемой России конца XX — начала XXI века // Философия права. 2010. № 6.С. 47−52. Смирнов А. Г. Теории справедливости и модели социокультурного развитияРоссии // Вестник Московского государственного университета культуры и искусств.2010. № 4. С. 98—102; Чукин С. Г. Справедливость в разделенных обществах: трансверсальный подход// Научный вестник Волгоградской академии государственнойслужбы. Сер.: Политология и социология. 2010. № 2. С. 13−21 и др.
• [24] Козлов М. И. Указ. соч. С. 62.
• [25] Там же. С. 64.
• [26] Там же.
• [27] Там же. С. 63.
• [28] Там же. С. 82.
• [29] Семигин Г. Ю. Социальная справедливость и право. М.: Современная экономика и право, 2008. С. 34.
• [30] Там же. С. 57—58.
• [31] Там же. С. 66.
• [32] Там же. С. 69.
• [33] Там же. С. 71.
• [34] Там же. С. 74.
• [35] См., напр.: Вознесенский Л. А. Социальная справедливость как национальная идея// Свободная мысль. 2008. № 4. С. 5−18; Карагод Ю. Г. «Гражданское общество» и «социальная справедливость»: взаимозависимость понятий и специфика российской интерпретации // Вестник Российского университета дружбы народов. Сер.: Социология.2011. № 2. С. 93−98; Маркезов К. В. Идеал социальной справедливости в России: историяи современность //Социология власти. 2005. № 2. С. 93—103; Печерская Н. В. Метаморфозы справедливости: историко-этимологический анализ понятия справедливости в русской культуре // Полис (Политические исследования). 2001. N9 2. С. 132−146; ТаратунО. В. Развитие представлений о социальной справедливости в российском обществе: исторический контекст// Вестник Поволжской академии государственной службы. 2012.№ 2. С. 122−126; УгловД. В. Проблема социальной справедливости в истории российскойлиберальной мысли на рубеже XIX—XX вв.еков// Вестник Воронежского государственногоуниверситета. Сер.: Философия. 2009. № 1. С. 189−197 и др.
• [36] Кашников Б. Н. Либеральные теории справедливости и политическая практикаРоссии. С. 15.
• [37] Там же. С. 11.
• [38] Там же. С. 15.
• [39] Кантиков Б. Н. Концепции справедливости Аристотеля. Опыт реконструкции//Этическая мысль. Вып. 2. М.: ИФ РАН, 2001. С. 89−118.
• [40] Там же. С. 17.
• [41] Там же. С. 45.
• [42] СажинА. В. Социальная справедливость: теоретические основы исследования. С. 6.
• [43] Там же. С. 31.
• [44] См.: Дшьнова Т. В. Становление и развитие идей социальной справедливостив западной социологии // Вестник Саратовского госагроуниверситета им. Н. И. Вавилова. 2005. № 3. С. 89—93; Гаврилова И. Н. Западные трактовки социальнойсправедливости (обзор концепций) // Социологические исследования. 2009. № 3.С. 36−44; Гаврилова И. Н. Современные теории социальной справедливости //Полития: Анализ. Хроника. Прогноз (Журнал политической философии и социологии политики). 2009. Т. 52. № 1. С. 182−189; Лухина Е. В. Понятие «социальнаясправедливость» и его реализация в американском социально-ориентированномдискурсе // Известия Тульского государстве иного университета. Гуманитарные науки. 2009. № 2. С. 248—258; Соснина Л. М. Тенденции исследований справедливостив зарубежной социальной психологии // Психологический журнал. 2006. Т. 27. № 5.С. 40—49; Шамилева Р. К. Проблема справедливости в социальной теории Дж. Роулса // Философия и общество. 2008. № 2. С. 185—194; Шамилева Р. К. Проектсоциальной справедзивости в идеологии либерализма // Экономические и гуманитарные исследования регионов. 2012. № 2. С. 151−156; Шаповалов В. Ф., ВоронинаС. С. Понятие социальной справедливости в концепциях европейской христианской демократии // Вестник Московского университета. Сер. 7: Философия.2011. № 2. С. 74−87 и др.