Социологическое значение изучения животных общежитий

Изучение общественной жизни животных интересовало раньше исключительно одних зоологов как один из частных вопросов, входящих в состав общего вопроса об образе жизни животных. Только позднее этот предмет получил более широкое значение. Во-первых, им должна была заинтересоваться сама биология вообще, в частности, в связи с возникшим в ней учением о происхождении сложных организмов путем сожительства организмов элементарных. Во-вторых, психология, которая раньше ограничивалась изучением одного человека, обратившись к животным, нашла и в них общественные инстинкты. Исследования последних занимает довольно видное место в известном сочинении Вундта «Душа человека и животных». Наконец было обращено внимание на общественную жизнь животных и социологами, увидавшими здесь одно из средств к решению вопроса о происхождении общества. На такую точку зрения становился, например, упомянутый русский социолог. Позднее его ту же тему, хотя и с меньшим успехом в философском отношении, разрабатывал сторонник органической теории Эспинас в своем труде «Социальная жизнь животных». И в этом вопросе сравнение обнаруживает черты сродства и черты различия, как и в случае органической теории. Едва ли, однако, полезно для социологии как науки о человеческом обществе настаивать преимущественно на чертах сходства, притом иногда поверхностного и даже призрачного (например, сравнение пчелиного роя с монархическим государством). Для того чтобы с особою ясностью видеть всю разницу, какая существует между человеческим обществом и общежитиями даже самых высших животных, стоит только обратиться к частным сравнениям, исходя из понятий, установленных отдельными общественными науками, т. е. рассматривая, например, общества животных с экономической, юридической или политической точки зрения (или с точки зрения культурно-исторической). Во всех этих отношениях исследователь найдет, что говорить, раз перед ним будет хотя бы самое отсталое общество дикарей, но с животными экономисту, юристу или политику делать совершенно нечего, (конечно, если только животное не рассматривается как предмет пользования или собственности человека). Самое большее, что можно тут найти, это — некоторые отношения между индивидуумами, на почве которых в человеческом обществе вырастают учреждения, этот настоящий продукт, выражаясь термином Спенсера, надорганического развития. Конечно, человеческое общество чрез самые элементарные свои формы у дикарей может быть поставлено в эволюционную связь с общежитиями высших животных, но эволюция состоит именно в появлении новых черт: эти-то новые черты человеческого общества и составляют истинное содержание социологии. На всех ступенях своего развития, однако, общество имеет своим принципом солидарность, отличающуюся от солидарности между частями организма тем, что индивидуумы сплачиваются здесь в одно целое без непосредственной физической связи; последнюю заменяет психическое взаимодействие.

Это взаимодействие существует уже в животном мире, да и самая общественность животных была бы без такого взаимодействия немыслима. Для социолога гораздо важнее психологическая, а не биологическая часть зоологии. Дарвин и его последователи своими исследованиями в области инстинкта животных вообще и у стадных животных в частности сделали очень много для понимания психической жизни в зоологическом мире. Кстати, теперь уже никто не станет утверждать вместе с Контом, будто человеческая природа лишена инстинкта общественности. Но психическая жизнь животных не может быть сведена всецело к инстинктам, передаваемым путем органической наследственности, т. е. к одним прирожденным качествам, ибо уже в зоологическом мире наблюдаются явления подражания и обучения, т, е. явления чисто психической передачи, достигающей в человеческом обществе наивысшей ступени своего развития. Одна органическая наследственность, к которой иногда готовы исключительно прибегать социологи-дарвинисты, не может объяснить общественных явлений, предполагающих существование культурной традиции как чисто психического фактора.