Динамика объективных и субъективных факторов модернизации через призму рисков и уязвимостей

Ни одна модернизация не началась и не проходила сколько-нибудь функционально для социума без наличия материальных условий, что обосновал К. Маркс, равно как культурной, духовно-этической готовности субъективного фактора, на значимость которого указывал М. Вебер, рассматривавший традиционность, иррациональность, общинные ценности как существенные препятствия для инноваций и модернизации.

В модернизации органически взаимосвязаны объективный и субъективный факторы, без учета которых ей угрожают дополнительные риски и уязвимости. Говоря о политической составляющей модернизации в условиях глобализации, Э. Гидденс речь ведет о «демократизации демократии», которая, замечает социолог, «нужна не только зрелым демократическим государствам. Она может способствовать построению демократических институтов там, где они слабы и страдают дистрофией»^[1]. Модернизация в социокультурной сфере это развитие «действующего человека» (А. Турен) и безличных форм социального взаимодействия как базовых, утверждение «саморационализации» (К. Маннгейм), гавернментальности (М. Фуко) с учетом новых информационных и иных технологий, распространения специфических форм рыночного регулирования экономики и предпринимательства. Социокультурная составляющая модернизации также предполагает разрыв с традиционными сословными, кастовыми, клановыми и иными традиционными ограничениями, этнической и конфессиональной замкнутостью. Модернизация в широком смысле, понимаемая как совокупность последовательных модернизаций и инноваций, представляет собой сложный комплексный процесс взаимосвязанных изменений среды жизнедеятельности людей, науки и технологии, социокультурных и политических реалий^[2].

Роль объективного фактора весьма важна — он в значительной степени определяет саму возможность, содержание и характер модернизации и ее потенциальные риски. Вплоть до середины XX в. модернизационные процессы в мире проходили в русле евроцентристского вектора, ориентации на европейские ценности. Принято выделять два тина модернизации: первый — органическая, первичная, или эндогенная модернизация, осуществляемая на основе материальных и субъективных предпосылок, сложившихся внутри общества. Такая модернизация проходила в XVII— XVIII вв. в странах Запада — Англии, Голландии, США. Ее последствия были амбивалентны в плане достижений и уязвимостей. Со стороны новых благ имел место процесс рационализации всей общественной жизни, рост производства и материального потребления, что вело к интенсивному градостроительству с соответствующей инфраструктурой, включая новые возможности для образовательной и интеллектуальной деятельности значительных слоев населения. Однако со стороны ненамеренных последствий и уязвимостей — интенсифицировалось социальное расслоение, «богатые богатели», а «бедные беднели» (К. Маркс). Эти амбивалентные результаты породили разные теоретические интерпретации модернизационных процессов. А. Смит, М. Вебер и другие ратовали за капиталистическую версию модернизации, в то время как К. Маркс — за социалистическую.

Второй тип — неорганической, экзогенной или догоняющей модернизации возник как рефлексия на внешние вызовы, связанные с экономическим и политическим давлением более развитых стран. При этом содержание рисков существенно изменилось в процессе послевоенных модернизаций, когда научно-технические, социальные, политические инновации практически стали повседневной нормой, вошли в жизнь всех людей. После Второй мировой войны догоняющая модернизация стран, освободившихся от колониальной зависимости, была обусловлена возникновением двух сверхдержав — СССР и США, глобализацией международных отношений. И одна и другая сверхдержава побуждали развивающиеся страны, как правило, не готовые ни в материальном, ни в культурном плане к самостоятельному осуществлению модернизации, к ее принятию в социалистической или капиталистической версии в контексте вновь созданного мирового порядка. Естественно, такая навязанная извне модернизация (в любой диктуемой версии) была неадекватна социально-экономическим и духовным условиям этих стран, нарушала историческую преемственность их развития и порождала уязвимости. Стимулом для неорганичной модернизации являлось расширение экономико-политического влияния СССР и США, других развитых стран в Центральной, Восточной и Южной Европе, Латинской Америке, Азии и Африке. Поскольку вторичная модернизация была ориентирована па образцы, задаваемые обществами, которые рассматривались как «наиболее передовые», она получила также название «догоняющей». Данный тип модернизации стимулировался осознанием технологической, экономической, культурной отсталости и предполагал ориентацию порой на калькированное заимствование институциональных и культурных образцов у «передовых» европейских обществ^[3].

Отмеченные выше версии модернизации не выдержали испытание временем, не привели к сбалансированным структурно-функциональным преобразованиям, а, напротив, к новым уязвимостям. Основные уязвимости были вызваны не сосуществованием разных типов общественных институтов и систем ценностей (традиционных и модернизированных, эндогенных и заимствованных), а отсутствием общего достаточного уровня их взаимодействия, что обеспечивает живучесть и функциональность общества, как показал Т. Парсонс, в целом. И. Валлерстайн в работе с символическим названием «Модернизация: да упокоится в мире» отмечает, что данный тип модернизации, по существу, являлся инструментом эксплуатации бедных стран богатыми, ограничивая их властные и структурные возможности^[4]. Исторически он исчерпал себя, что в 50—60-е гг. XX в. дало толчок к обоснованию альтернативности и плюрализма модернов и, соответственно, возможности принципиально иных, неевроцентристских типов модернизации.

Один из первых начал разработку теории сложного модерна и альтернативных модернизаций Ш. Н. Эйзенштадт, занимавшийся кросскультурным анализом различных обществ, которая включала критику евроцентризма и обоснование незаиадных типов модернизации. В работе.

«Модернизация: протест и изменения» он дал ей такое общее определение: «Модернизация — это процесс изменения в направлении тех типов социальности, экономической и политической систем, которые развивались в Западной Европе и Северной Америке с семнадцатого по девятнадцатый век и затем распространились на другие европейские страны, а в девятнадцатом и двадцатом веках — на южноамериканский, азиатский и африканский континенты»^[5].

В этом же ключе проводили исследования А. Абдель-Малек, выдвинувший теорию альтернативного общественного развития, Ф. Бродель, обосновавший множественность сущностей социального времени, и другие. В итоге развернулось теоретизирование вокруг незападных типов модернизации. Так, А. Туреном была предложена концепция «контрмодернизации» — альтернативный вариант развития, ориентированного на те же цели, что и модернизация, осуществившаяся в западных странах, — индустриализацию, развитие экономики, внедрение научно-технических достижений и т. д., но осуществляемый принципиально незападными методами, а также иных ценностей и норм.

На рубеже XX—XXI вв. в связи с тенденциями космополитизации и распространением новых информационных технологий начались качественно новые модернизациоиные процессы в виде «рефлексивной» модернизации, которая, с одной стороны, представляет современный процесс детрадиционализации, уменьшающий роль социальных ожиданий, сакралыюсти в повседневной жизни людей, которые ныне вынуждены жить в неопределенном и фрагментарном социальном порядке, отслеживая его усложняющуюся динамику, а с другой — преобразования, обусловленные условиями рефлексивного модерна, позволяющие людям не принимать институты и социальные практики как нечто неизменное, выбирать желательные социальные группы и избегать нежелательных, равно как рисковать в отношении изменений своих идентичностей.

Основным субъектом модернизации является народу достаточно широкие слои населения, готовые на уровне микросоциальных практик, в силу своих насущных интересов к грядущим преобразованиям. «Модернизациониый проект не может быть успешным, — отмечает академик М. К. Горшков, — если различные группы населения не увидят в нем перспектив лично для себя и своих близких, с одной стороны, а с другой — общей для страны цели»^[6] Вместе с тем политическими инициаторами и интеллектуальными проводниками социально-экономических преобразований выступают национальные элиты, как правило, связывающие свои интересы с культурой «модернити», идеями роста материального благополучия и вхождения в мировое сообщество. При проведении политики модернизации элиты опираются на различные социальные группы, учитывают как потенциал «модернистов», так и «антимодернистов». «По всей видимости, — отмечает М. К. Горшков, опираясь на полученные данные социологического исследования, — в настоящее время социальной базой модернизационного прорыва России может стать только так называемый новый средний класс, объединяющий профессионалов и концентрирующий значительную часть тех, кого называют модернистами… Главным тормозом же модернизационного прорыва, снижающим его вероятность с учетом инициируемого „сверху“ характера российской модернизации, выступает государственный аппарат, точнее — коррумпированность части чиновников»^[7].

Вместе с тем не все так просто в самой элите. По оценкам экспертов, в России существуют два политических лагеря, один из которых намерен проводить широкую модернизацию, включая политическую, другой — готов лишь к технической модернизации. Кроме того, интеллектуальные элиты также могут противодействовать политике социокультурной и политической модернизации, если рассматривают ее как серьезные риски для национально-культурной идентичности. Заметим и то, что сущность риска и уязвимостей существенно изменяется в контексте модернизаций социума.

• [1] Гидденс Э. Ускользающий мир: как глобализация меняет нашу жизнь М.: Весь мир, 2004. С. 91−92.
• [2] См.: Зарубина II. II. Модернизация: зарубежный опыт и Россия. М.: Информат, 1994.
• [3] См.: Зарубина Н. Н. Социокультурные факторы хозяйственного развития: М. Вебери современные теории модернизации. СПб.: Изд-во РХГИ, 1998.
• [4] См.: Wallerstein I. Modernization: Requiest in Pace // Coser L. A., Larsen O. N. (eds). TheUsers of Controversy in Sociology. N. Y.: Free Press, 1976.
• [5] См.: Eisenstadt S. N. Modernization: Protest and Change. Englewood Cliffs, 1966.
• [6] Горшков M. К. Социально-политические аспекты модернизационного проекта России // Социально-политические процессы и ценности в условиях глобализации. М.: Новыйхронограф, 2012. С. 14.
• [7] Горшков М. К. Социально-политические аспекты модернизационного проекта России.С. 20−21.