Понятие, признаки и виды военных преступлений в международном уголовном праве

В договорных источниках МУП отсутствует концептуальное определение понятия военных преступлений. Вместе с тем уже в первом приближении они могут быть определены как преступные нарушения законов и обычаев войны, наказуемые по международному уголовному праву.

Такое понимание военных преступлений в целом согласуется с практикой их криминализации в Уставе Нюрнбергского МВТ (ст. б). В Уставе МТБЮ (ст. 3) также используется термин «Нарушения законов или обычаев войны»; оно также встречается в специальной литературе¹.

Однако данное, в целом верное определение носит общий характер и нуждается в уточнениях, в том числе с учетом современных реалий.

Следует обратить внимание на такое обстоятельство: в документах современного международного права военные преступления иногда определяются через нарушения основополагающих принципов и норм международного права, применимого в вооруженном конфликте. Так, в проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества 1991 г. при характеристике наиболее серьезных военных преступлений использовалась формулировка: «исключительно серьезное нарушение принципов и норм международного права, применимых в вооруженном конфликте…» (и далее следует перечень такого рода актов)^[1][2]. В проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества, принятого Комиссией международного права в 1996 г., в частности, в ст. 20 «Военные преступления»¹ применяется другой подход. Военные преступления концептуально не определяются, сказано, что: «Любое из перечисленных ниже военных преступлений является преступлением против мира и безопасности человечества, если оно совершается систематически или в широких масштабах».

В специальной литературе проводится сопоставление указанных квалифицирующих признаков с содержащимися в ст. 8 Римского статута МУС положениями о широкомасштабности военных преступлений или их совершении «в рамках плана или политики». С учетом комментариев Комиссии международного права к положениям проекта Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества (Доклад Комиссии международного права о работе ее 48-й сессии, 6 мая —26 июля 1996 г. Нью-Йорк, 1996. С. 119) делается вывод о том, что квалифицирующие признаки военных преступлений в Римском статуте и проекте Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества являются идентичными^[3][4].

В указанном перечне деяния сведены в семь групп, причем в пяти из них (а, Ь, с, d, f) используется словосочетание «нарушение международного гуманитарного права»; группа «е» обозначается словосочетанием: «нарушение законов и обычаев войны»; в группе «g» сделана ссылка: «В случае вооруженного конфликта». Как было отмечено в комментарии к данной статье, в ее заголовке «…Комиссия предпочла сохранить слова „военные преступления“, а не заменять их словами „нарушения гуманитарного права, применимого в период вооруженных конфликтов“. Хотя с юридической точки зрения второе выражение является более точным, Комиссия предпочла первую, более краткую формулировку»^[5].

Следует также отметить, что понятие «международное гуманитарное право» широко используется в действующих международных правовых актах, посвященных вопросам ограничения воюющих сторон в выборе средств и методов ведения военных действий, предупреждения и пресечения нарушений порядка их ведения, а также ответственности за такого рода нарушения.

Как отмечается в специальной литературе, в договорных источниках впервые понятие «международное гуманитарное право» (МГП) использовано в преамбуле и ст. 2 Декларации о защите женщин и детей в чрезвычайных обстоятельствах и в период вооруженных конфликтов 1974 г., что совпадает по срокам с началом работы Дипломатической конференции (1974—1977 гг.) (на которой были приняты два Дополнительных протокола к Женевским конвенциям о защите жертв войны 1949 г.); в дальнейшем это понятие использовано в ст. 2 Конвенции об обычном оружии 1980 г., в подп. «d» п. 1 ст. 8 Протокола II и п. 2 ст. 6 Протокола V к указанной Конвенции; в преамбуле Конвенции о запрещении применения, накопления запасов, производства и передачи противопехотных мин и об их уничтожении 1997 г.; в ст. 7 Второго протокола 1999 г. к Гаагской Конвенции о защите культурных ценностей в случае вооруженного конфликта 1954 г.; в ст. 11 Конвенции о правах инвалидов 2006 г.; в п. 1,4 ст. 38 Конвенции о правах ребенка 1989 г.; в Факультативном протоколе к Конвенции о правах ребенка, касающейся участия детей в вооруженных конфликтах 2000 г.; в п. 2 ст. 16 Международной конвенции для защиты всех лиц от насильственных исчезновений 2006 г. Термин «международное гуманитарное право» прямо указан в наименовании Устава МТБЮ, а также используется в Уставе Международного трибунала по Руанде, в Римском статуте МУС¹.

В современной науке международного права (как отечественной, так и зарубежной) распространен подход, согласно которому МГП рассматривается в качестве отрасли международного права, объединяющей обязательные для воюющих сторон правила, направленные на гуманизацию ведения военных действий и содержащие соответствующие ограничения и запреты^[6][7].

Заметим, что данный подход разделяется не всеми учеными. В свое время профессор И. П. Блищенко высказал точку зрения о том, что МГП включает в себя три части: совокупность международно-правовых норм, определяющих режим прав и свобод человека в мирное время; совокупность международно-правовых норм, определяющих режим соблюдения элементарных прав и свобод человека во время вооруженных конфликтов; совокупность правовых норм, касающихся ограничения и запрещения применения и производства отдельных видов оружия^[8]. Ряд авторов при определении МГП исходят из смысла, вкладываемого в понятие «гуманитарный»: «относящийся к человеку и его культуре; обращенный к человеческой личности, к правам и интересам человека»; соответственно под МГП в этом случае понимается совокупность международно-правовых норм, устанавливающих режим прав и свобод человека как в период вооруженных конфликтов, так и в мирное время¹. В частности, профессор Г. В. Игнатенко считал, что МГП представляет собой совокупность норм, определяющих единые для международного сообщества стандарты прав и свобод человека, устанавливающих обязательства государств по закреплению, обеспечению и охране этих прав и свобод и предоставляющих индивидам юридические возможности реализации и защиты признаваемых за ними прав и свобод. При этом данная отрасль включает в себя нормы трех видов: правила, действующие в мирное время (определенные отступления предполагаются во время чрезвычайных ситуаций); нормы, предназначенные для вооруженных конфликтов, с целью их максимально возможной гуманизации; нормы, применение которых возможно в любых ситуациях^[9][10]. Как полагает известный специалист в области права прав человека профессор В. А. Карташкин, международное право прав человека и МГП позитивно взаимодействуют друг с другом, постепенно интегрируясь в одну отрасль права — международное право прав человека^[11].

Между тем в литературе не без оснований обращается внимание на то, что и МГП, и право прав человека предназначены для защиты личности, однако различаются исторические контексты их возникновения, а также условия и механизмы их реализации, цели и сферы применения^[12]. Как полагает В. Н. Русинова, «„широкий подход“ к понятию МГП вряд ли можно признать состоятельным: международное право прав человека и право международной безопасности образуют самостоятельные отрасли международного права, и в силу значительного отличия от „законов и обычаев войны“ не подлежат включению в его объем»^[13]. Профессор О. И. Тиунов указывает на специфику МГП, его самостоятельный по отношению к праву прав человека характер в силу того, что МГП «регулирует поведение государств в особой ситуации, связанной с военным конфликтом, а следовательно, с регламентацией военных действий таким образом, чтобы смягчить их жестокость и обеспечить гуманитарные стандарты в отношении воюющих, раненых, больных, военнопленных, а также мирного населения»¹.

Далее указанный автор обращает внимание на взаимосвязь и взаимодополняемость гуманитарного права и права прав человека.

Заметим также, что довольно существенные правовые различия в обеспечении защиты человека в мирное время и в период вооруженных конфликтов не всегда принимаются во внимание, в том числе институтами международного правосудия; в частности, ЕСПЧ в одном из дел, признавая сам факт вооруженного конфликта, даже не рассматривал вопрос об обращении к нормам МГП^[14][15].

Концептуальное определение МГП сформулировано в таком документе, как «Руководство Сан-Ремо по международному праву, применимому к вооруженным конфликтам»^[16]: «установленные договорами или обычаем международные нормы, ограничивающие право сторон в конфликте использовать методы или средства ведения войны по своему выбору, или защищающие государства, не являющиеся сторонами в конфликте, или лиц либо объекты, которые затронуты или могут быть затронуты, конфликтом»^[17]. Важно отметить, что такое понимание МГП в целом воспринято государствами и отражено в документах, которые предназначены для вооруженных сил^[18].

Заметим, что вопрос о наименовании отрасли международного права, регулирующей отношения в связи с ведением вооруженных конфликтов, носит дискуссионный характер. Учеными предлагались и обосновывались такие ее обозначения, как «право вооруженных конфликтов»^[19], «право войны»^[20], «международное право в период вооруженных конфликтов»¹ и др.^[21][22] В настоящем исследовании не ставится задача досконального рассмотрения разнообразных точек зрения по данному вопросу, автор считает возможным и необходимым тезисно, в контексте разрабатываемой проблемы, обозначить свою позицию по нему. Прежде всего, очевидно, понятие «право войны» несет в себе противоречие, связанное с тем, что международное право в принципе запрещает обращение к войне как способу решения конфликтных ситуаций (это, разумеется, не отрицает признанного ст. 51 Устава ООН права на индивидуальную или коллективную самооборону, возможности применения мер, связанных с использованием вооруженных сил по решению СБ ООН в случаях угрозы миру и нарушений мира в соответствии со ст. 42 Устава ООН). Кроме того, современные вооруженные столкновения отличаются от «классического» понимания войн, не ограничиваются межгосударственными конфликтами, напротив, большинство из них носит немеждународный характер. Вооруженные конфликты могут различаться по масштабу, интенсивности и территориальному охвату, однако эти и другие отличия (в том числе характер или происхождение конфликта, причины, выдвигаемые сторонами конфликта) не влияют на обязательства воюющих сторон соблюдать установленные международным правом правила ведения военных действий^[23]. Что касается использования других вышеуказанных понятий, то представляется, что словосочетания «международное право в период вооруженных конфликтов» и «право вооруженных конфликтов» не заключают в себе таких противоречий, как «право войны». Однако понятие «право вооруженных конфликтов» более точно, принимая во внимание, что в период вооруженного конфликта могут возникать не только отношения, связанные с ведением военных действий, но и другие, регулируемые нормами иных отраслей международного права. Специалисты в области международного права обращают внимание на то, что право вооруженных конфликтов нередко называется также международным гуманитерным правом^[24].

Оценивая позитив доктринальных разработок, отражающих современное состояние международного права и его норм, устанавливающих порядок ведения военных действий и ограничивающих воюющие стороны в выборе средств и методов ведения войны, следует согласиться с мнением о том, что право вооруженных конфликтов как целостная по форме и законченная по характеру отрасль современного международного права включает в себя МГП, которое, в свою очередь, представляет собой совокупность обязательных юридических норм, направленных на защиту жертв вооруженных конфликтов международного и внутреннего характера и на ограничение средств и методов ведения войны¹.

Понятие «право вооруженных конфликтов» в понимании системы международно-правовых принципов и норм, регулирующих отношения в связи с ведением военных действий, и направленных на уменьшение человеческих страданий и бедствий, ограничение ущерба, причиняемого вооруженными столкновениями, широко используется в отечественной и зарубежной литературе^[25][26].

Современные исследователи обоснованно указывают на то, что военные преступления посягают на установленные основополагающими принципами международного права и МГП правила ведения вооруженных конфликтов, безопасность покровительствуемых МГП лиц и объектов, при этом могут быть совершены в условиях вооруженного конфликта международного или немеждународного характера^[27].

В отечественной и зарубежной литературе по международному праву высказана точка зрения о том, что в систему исследования МГП (права вооруженных конфликтов) следует включать (наряду с другими вопросами) также международно-правовую ответственность государств и уголовную ответственность физических лиц за военные преступления^[28]. Вместе с тем следует признать справедливость тезиса, согласно которому МГП запрещает ряд методов и средств ведения войны (вооруженного конфликта), в то время как МУП устанавливает их преступность и уголовную ответственность за их применение¹. Очевидно, что вопросы уголовной ответственности за военные преступления (во всяком случае, механизм и процедуры ее конкретизации и реализации, санкции за преступные нарушения средств и методов ведения войны, основания освобождения от уголовной ответственности) по своему характеру выходят за рамки тех отношений, которые регулирует МГП (право вооруженных конфликтов) и, следовательно, требуют специальной правовой регламентации.

Рассматривая военные преступления с современных позиций в целом, вполне обоснованно определить их как серьезные нарушения международного гуманитарного права, применяемого в вооруженных конфликтах (международных и немеждународного характера), влекущие индивидуальную уголовную ответственность в соответствии с международным уголовным правом.

Данное определение, хотя и не является развернутым, поскольку не указывает на все существенные признаки рассматриваемых преступных деяний, однако, может служить отправным для их концептуального понимания, разграничения с иными преступлениями, использоваться в этом плане в актах международного права.

Данный подход к определению военных преступлений не является новым. В литературе можно обнаружить схожие определения. В частности, в книге Герхарда Верле «Принципы международного уголовного права» сформулировано такое определение: «военное преступление — это нарушение нормы международного гуманитарного права, влекущее уголовную ответственность непосредственно по международному праву»^[29][30].

Вместе с тем нужно учитывать, что далеко не всегда уголовная ответственность за такого рода нарушения наступает непосредственно по международному праву, принимая во внимание роль в этом плане национальных правовых систем и национального правоприменителя. А поскольку национальный уголовный закон и действия национального правоприменителя должны соответствовать требованиям международного уголовного права, правильнее в данном случае указывать на это соответствие. Кроме того, принимая во внимание отмеченные выше споры относительно трактовки МГП, его соотношения с правом прав человека, нелишне подчеркнуть регулирующую роль первого в вооруженном конфликте (международном или немеждународного характера). В этом плане более точным выглядит определение, предложенное А. В. Берко и А. Г. Кибальником: применение запрещенных методов и средств ведения войны (вооруженного конфликта) — использование любого метода или средства ведения вооруженного конфликта, запрещенного МГП, преступность которого и ответственность за которое установлена в международном уголовном праве¹.

Признаки военных преступлений получают отражение в правовых нормах, а также в правовых позициях институтов международного уголовного правосудия в ходе рассмотрения дел о них, им, как и в целом категории «военные преступления», уделено внимание в отечественной и зарубежной доктрине.

Заметим, что разнообразные и, несомненно, представляющие теоретический и практический интерес определения понятия «военные преступления» были даны в отечественной и зарубежной науке^[31][32][33].

При этом правовые нормы, содержащиеся в договорных источниках МУП, указывающие признаки военных преступлений, исключительно важны, поскольку, во-первых, в наибольшей степени обеспечивают действие принципа nullum crimen sine lege^[32], и, во-вторых, необходимы для правильной юридической квалификации совершенного деяния, а следовательно, и для реализации уголовной ответственности по международному уголовному праву.

Как отмечает Р. А. Адельханян, для реализации уголовной ответственности по международному уголовному праву требуется установить соответствие юридического факта предписанию самой нормы, т. е. произвести юридическую квалификацию содеянного, на основании которой применяются нормы международного уголовного права о военном преступлении^[35].

Представляется справедливым высказанное представителями отечественной науки уголовного права суждение, согласно которому именно правовая норма содержит логико-юридическую абстракцию, посредством которой характеризуются системные признаки преступления^[36]. В теории уголовного права данный набор признаков, позволяющих оценить конкретное деяние как преступное, именуют составом преступления (лат. corpus delicti)¹. Кроме того, некоторыми авторами обращается внимание на то, что если преступление является актом человеческого поведения, то состав преступления — это способ его законодательного описания путем выделения образующих его частей и элементов^[37][38].

Применительно к международному уголовному праву категория «состав преступления», не утрачивая своей сущности, основного предназначения, тем не менее приобретает определенную специфику. Во-первых, это связано со спецификой международных преступлений^[39] и, в частности, военных преступлений. Во-вторых, сказываются отмеченные выше особенности источников МУП и содержащихся в них норм. В-третьих, нельзя не учитывать отличия в интерпретации уголовно-правовых категорий в различных национально-правовых системах, оказываемое этими системами влияние на разработку соответствующих норм МУП, их толкование и применение.

При этом имеются расхождения в трактовке состава преступления в национальном уголовном праве различных стран, входящих в континентальную правовую систему. В частности, УК ФРГ нормативистски определяет состав деяния (Tatbestand des Gesetzes) как «законный состав», «состав закона», отождествляя его с диспозицией уголовно-правовой нормы Особенной части Кодекса. УК Франции 1992 г., УК Испании 1995 г., УК Австрии 1975 г. не используют термин «состав преступления». В УК РФ категория «состав преступления» используется (в том числе в ст. 8, где сформулировано в общем виде основание уголовной ответственности), однако, не раскрывается^[40].

В российском уголовном праве, как и в уголовном праве других стран континентальной правовой системы, состав преступления включает в себя четыре блока объективно-субъективных элементов (объект, объективная сторона, субъект, субъективная сторона преступления¹.

Данные элементные блоки, в свою очередь конкретизируются в объективных и субъективных признаках преступления, важнейшими из которых выступают: общественная опасность, противоправность, вина^[41][42]. В уголовном праве Англии, США и других стран системы общего права структура состава преступления является двухэлементной и предусматривает лишь преступное деяние (actus reus) и виновное отношение (mens геа). Данные элементы также раскрываются в различных признаках преступлений, причем их трактовка, подходы к их конституированию в уголовном праве и толкованию в правоприменительной практике существенно отличаются от подхода в странах континентальной правовой системы^[43].

Зарубежные авторы не без оснований обращают внимание на независимость МУП, отраженного в Римском статуте МУС, «выстраивании» его системы на собственном основании с учетом доктрин как общего, так и континентального права, наличии в связи с этим специальной концепции преступлений по международному праву^[44].

В частности, в Римском статуте не используется терминологическая пара actus reus / mens геа. Заметим, что понятие «состав преступления» упоминается в п. 1 ст. 20 Римского статута в смысле юридической характеристики преступлений, в отношении которых МУС осуществляет юрисдикцию.

Между тем в практике институтов международного уголовного правосудия нередко используются юридические конструкции, разработанные в национальном праве, при этом с учетом состава судей преобладает обращение к правовым нормам, в том числе прецедентным, разработанным в странах общей системы права¹. Следует согласиться с мнением отечественных и зарубежных ученых, которые критически оценивают практику «механического импортирования» юридических конструкций и технико-юридических терминов, применяемых в национальном праве, в международное судопроизводство по уголовным делам^[45][46], во всяком случае, когда учредительные документы международных органов уголовного правосудия не предоставляют такой возможности^[47].

Как представляется, терминологические отличия в трактовке состава преступления, его признаков в различных правовых системах не должны приводить к игнорированию сущностных, системных признаков преступного деяния, влекущего уголовную ответственность по международному уголовному праву. Как отмечают отечественные исследователи^[48], анализ концепции состава преступления позволяет сделать вывод о том, что в нормах МУП содержатся признаки объективного (описание деяния, последствий, времени, места, способа его совершения и т. д.) и субъективного (виновность, мотив, цель) характера, определяющие деяние как преступление по международному уголовному праву: 1) опасность деяния для мирового правопорядка, всего мирового сообщества или тех благ и интересов, которые охраняются системой международного права в целом; 2) противоправность, т. е. указание на преступность деяния либо описание деяния как преступного или его последствий в юридической норме; 3) виновность;

4) индивидуальная уголовная ответственность за его совершение.

Заметим, что и в зарубежной доктрине, в том числе стран общей системы права, как уже отмечалось, выделяют объективные и субъективные признаки преступления. Различия с континентальными правовыми традициями в данном вопросе касаются содержания указанных признаков, их трактовки. Однако, как представляется, данные различия хотя и довольно существенные, но не меняют сути понимания преступления как социально (а в рассматриваемом случае — также и международно) опасного, противоправного и наказуемого с точки зрения уголовного закона (а в рассматриваемом случае — также с точки зрения международного уголовного права) виновного совершенного деяния, влекущего индивидуальную уголовную ответственность лица, его совершившего.

В связи с этим состав военного преступления по международному уголовному праву определяется как «совокупность установленных источниками международного уголовного права объективных и субъективных признаков, характеризующих деяние как военное преступление по международному уголовному праву»¹. По мнению Р. А. Адельханяна, схема состава преступления совпадает с общепринятой в теории уголовного права схемой состава преступления (объект, объективная сторона, субъект, субъективная сторона)^[49][50].

Данный подход^[51] выглядит вполне обоснованным, принимая во внимание наличие интегративных, системных признаков преступления, присутствующих в преступлениях против мира и безопасности человечества, вполне сводимых в четыре блока указанных элементов состава преступления. При этом заслуживают внимания и одобрения высказанные в отечественной литературе суждения о том, что преступление, как и всякий поступок человека, следует рассматривать в качестве единства субъективных и объективных признаков, расчленение единого по своей сути поведения человека на объективную и субъективную стороны носит условный характер^[52]. Вместе с тем отсутствие в деянии указанных в соответствующей норме МУЛ (национального уголовного закона) признаков, образующих в своей совокупности состав преступления, либо хотя бы одного из данных признаков (виновного сознания лица его противоправного, уголовно наказуемого действия или бездействия, наличия у лица уголовной правосубъектности) исключает реализацию уголовной ответственности¹.

Рассматриваемые преступления обладают повышенной общественной опасностью, в связи с чем не случайно в нормах международного права характеризуются, как «серьезные» и «вызывающие озабоченность мирового сообщества»^[53][54]. Является обоснованной точка зрения, что, наряду с указанными признаками, для международного преступления (преступления против мира и безопасности человечества) характерен и такой: привлечение к уголовной ответственности за указанное деяние наступает в соответствии с нормами МУП^[55].

Следует также согласиться с высказанными в специальной литературе суждениями о том, что признаком преступления следует считать такое качество (свойство, черту, особенность) преступления, которое удовлетворяет следующим требованиям: вместе с другими признаками определяет общественную опасность, противоправность, виновность и наказуемость деяния; выражает его отличие от других преступлений и правонарушений; прямо указано в законе или однозначно следует из него при толковании; не является производным от других признаков; присуще всем преступлениям этого вида^[56].

Еще раз подчеркнем, что военные преступления представляют собой вид преступлений против мира и безопасности человечества, в связи с чем им присущи общие для указанных преступных деяний признаки:

• — повышенная общественная опасность;
• — направленность таких преступных деяний на интересы, охраняемые международным правом;
• — их криминализация, наказуемость в соответствии с нормами международного права.

Вместе с тем специфика военных преступлений, влекущих уголовную ответственность по международному уголовному праву, позволяет не только разграничивать их с другими преступлениями (в том числе с преступлениями против мира и безопасности человечества), но и выделить ряд специальных, характерных именно для них признаков, в свою очередь, позволяющих проводить данное разграничение.

Рассмотрим эти признаки с учетом их отражения в нормах современного МУП, при этом примем во внимание практику конкретизации данных норм международными органами уголовного правосудия, а также их доктринальное толкование.

• [1] См., напр.: Лукашук И. И. Наумов А. В. Международное уголовное право. М., 1999.С. 114.
• [2] Проект Кодекса преступлений против мира и безопасности человечества 1991 г., п. 2 ст. 22. — См.: Доклад Комиссии международного права о работе ее сорок третьейсессии (29 апреля — 19 июля 1991 г.) // Генеральная Ассамблея ООН. Официальныеотчеты. Сорок шестая сессия. Доп. № 10 (А/46/10). С. 252—253.
• [3] См.: Доклад Комиссии международного права о работе ее сорок восьмой сессии (6 мая — 26 июля 1996 г.) // Генеральная Ассамблея ООН. Официальные отчеты. Пятьдесят первая сессия. Доп. № 10 (А/51/10). С. 115—118.
• [4] См.: Скуратова А. Ю. Международные преступления. С. 39—40.
• [5] Там же. С. 118.
• [6] См.: Батырь В. А. Международное гуманитарно право.
• [7] См., напр.: Там же; Калугин В. Ю. Курс международного гуманитарного права.Мн., 2006; Международное гуманитарное право: учебник / под ред. И. И. Котлярова.3-е изд., перераб. и доп. М., 2013; Михайлов Н. Г. Международный уголовный трибунал по бывшей Югославии как институт международной уголовной юстиции. С. 175—178; Пикте Ж. Развитие и принципы международного гуманитарного права. МККК, 1993; Хенкертс Ж.-М. и Досвальд-Бек Л. Обычное международное гуманитарное право.Т. I. Нормы: пер. с англ. М., 2006; и др.
• [8] Блищенко И. П. Обычное оружие и международное право. М., 1984. С. 76.
• [9] Сухарев А. Я. Современные войны: гуманитарные проблемы. М., 1988. С. XIV;Капустин А. Я. Международное гуманитарное право. М., 2009. С. 11.
• [10] Международное право / под ред. Г. В. Игнатенко, О. И. Тиунова. М., 2007. С. 497.
• [11] См.: Карташкин В. А. Права человека и международное гуманитарное право[Электронный ресурс] // Юрист-международник. 2006. № 2 // Доступ из СПС «Кон-сультантПлюс».
• [12] См.: Толстых В. Л. Курс международного права: учебник. М., 2009. С. 763—764;Досвалъд-БекЛ., Вите С. Международное гуманитарное право и право прав человека. М., 2001; Свинарски Кристоф. Основные понятия и институты международного гуманитарного права как система защиты человека. М.: МККК, 1997. С. 60—61; Antopulos С. Therelationship between international humanitarian law and human rights // Rev. Hellenique dedroit international. Athenes, 2010. Vol. 63. № 2. R 599—634.
• [13] См.: Русинова В. H. Нарушения международного гуманитарного права: индивидуальная уголовная ответственность и судебное преследование. М., 2006. С. 14.
• [14] См.: Тиунов О. И. Международное гуманитарное право: учебник для вузов. М., 1999. С. 135—136.
• [15] См. подробнее об этом: Исупова М. В. Соотношение международного гуманитарного права и международного права прав человека в рамках процесса фрагментациимеждународного права // Российский юридический журнал. 2013. № 5. С. 43—48.
• [16] Разработано группой специалистов по международному праву и военно-морскихэкспертов, созванной Международным институтом гуманитарного права.
• [17] Руководство Сан-Ремо по международному праву, применимому к вооруженнымконфликтам на море [Электронный ресурс] (принято в г. Сан-Ремо 12 июня 1994 г.) //Доступ из СПС «КонсультантПлюс» (Документ не был опубликован).
• [18] См., напр.: Наставление по международному гуманитарному праву для Вооруженных сил Российской Федерации, утв. Минобороны России 8 августа 2001 г. По вопросу о зарубежной практике подготовки и действия такого рода документов, см., напр.: Хенкертс Ж.-М., Досвальд-Бек Л. Обычное международное гуманитарноеправо. Т. I. С. 639—644; Хенкертс Ж.-М., Досвальд-Бек Л. Обычное международное гуманитарное право. Т. И. Практика. Customary International Law, Cambridge University Press, 2005. Гл. 40.
• [19] См.: Арцибасов И. H., Егоров С. Л. Вооруженный конфликт: право, политика, дипломатия. М., 1989.
• [20] См.: Фердросс А. Международное право. М., 1959. С. 429.
• [21] См.: Бирюков П. Н. Международное право. С. 562; Мелков Г. М. Международноеправо в период вооруженных конфликтов // Международное публичное право: учебник / под ред. К. А. Бекяшева. М., 2003. С. 542.
• [22] См. подробнее об этом, напр.: Батырь В. А. Международно-правовая регламентация применения средств ведения вооруженной борьбы в международных вооруженных конфликтах // Государство и право. 2001. № 10. С. 64; Исупова М. В. Проблемыопределения международного гуманитарного права // Российский юридический журнал. 2013. № 2. С. 71—76.
• [23] См.: Лукашук И. И. Международное право. Особенная часть: учебник. М., 1997.С. 275.
• [24] См.: Международное право: учебник / отв. ред. В. И. Кузнецов, Б. Р. тузмуха-медов. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Норма, 2007. С. 824; Гассер X. П. Международноегуманитарное право.

  Введение

  : пер. с англ. 2-е изд., испр. М.: МККК, 1999. С. 9; ДавидЭ. Принципы права вооруженных конфликтов. М.: МККК, 2000. С. 34.

• [25] См.: Каламкарян Р. А., Мигачев Ю. И. Международное право. С. 557; Котляров Н. И. Международное гуманитарное право. М., 2003. С. 5—8.
• [26] См., напр.: Арцибасов И. Н., Егоров С. А. Указ, соч.; Егоров С. А. Вооруженные конфликты и международное право. М., 2003; Международное право = Volkerrecht [Электронный ресурс] / Вольфганг Граф Витцтум, М. Боте, Р. Дольцер и др.; пер. с нем. Т. Бек-назара, А. Насыровой, Н. Спица; науч. ред. Т. Ф. Яковлева; пред., сост. В. Бергманн. М.:Инфотропик Медиа, 2011. Серия «Германская юридическая литература: современныйподход». Кн. 2. Восьмой раздел. Обеспечение международного мира и безопасностии право вооруженных конфликтов (автор раздела — М. Боте) // Доступ из СПС «Кон-сультантПлюс».
• [27] См. об этом: Адельханян Р. А. Военные преступления в современном праве.С. 44; Белый И. Ю. Международное уголовное судопроизводство. М., 2007. С. 55; БеркоА. В. Кибалъник А. Г. Применение запрещенных средств и методов ведения войны. Ставрополь, 2002; Винокуров А. Ю. Международно-правовые, теоретические и организационные основы уголовного преследования за совершение военных преступленийв отношении гражданского населения: монография. М., 2011. С. 68; Верле Г. Указ. соч.С. 468—469; и др.
• [28] См., напр.: Арцибасов И. Н., Егоров С. А. Указ. соч. С. 81; Батырь В. А. Международно-правовая регламентация применения средств ведения вооруженной борьбыв международных вооруженных конфликтах // Государство и право. 2001. № 10. С. 65;Смирнов М. Г. Вооруженный конфликт немеждународного характера: международноправовой аспект. М., 2014. С. 34, 69; Current Problems of International Law. Essays on theUN and the Law of Armed Conflict / Ed. by A. Cassese. Milano, 1975. P. 140.
• [29] См.: Адельханян Р. А. Военные преступления в международном уголовном праве //Российская юстиция. 2003. № 3; Берко А. В. Кибальник А. Г. Указ. соч. С. 13—15.
• [30] См.: Верле Г. Указ. соч. С. 469.
• [31] См.: Берко А. В., Кибальник А. Г. Указ. соч. С. 23. С учетом общего контекста указанной работы, представляется, что в ней имеются в виду именно военные преступления.
• [32] См. об этом: Лобанов С. А. Уголовная ответственность за военные преступления.С. 291—293, 302, 305.
• [33] Принимая во внимание отмеченные выше преимущества международного договора по сравнению с международным обычаем.
• [34] См. об этом: Лобанов С. А. Уголовная ответственность за военные преступления.С. 291—293, 302, 305.
• [35] См.: Адельханян Р. А. Военные преступления в современном праве. С. 96.
• [36] См.: Уголовное право Российской Федерации. Общая часть. Практикум: учебник / под ред. А. С. Михлина. М., 2004. С. 73.
• [37] См., напр.: Уголовное право Российской Федерации. Общая часть [Электронныйресурс]: учебник для вузов / под ред. В. С. Комиссарова, Н. Е. Крыловой, И. М. Тяжковой. М, 2012. Доступ из СПС «КонсультантПлюс»; Уголовное право Российской Федерации. Общая часть: учебник / под ред. Л. В. Иногамовой-Хегай, А. И. Рарога, А. И. Чугаева. М., 2008. С. 86; Савельева В. С. Основы квалификации преступлений [Электронный ресурс]: учеб, пособие. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2011 // Доступ из СПС «КонсультантПлюс». В этом случае мы абстрагируемся от вопросов становления учения о составе преступления, дискуссии относительно различных трактовок состава преступления, выполняемыхим функций, и других аспектов, которые не затрагивают исследуемую тему. По данномувопросу см., напр.: Ширяев А. Ю. Понятие «состав преступления»: сравнительно-исторический очерк // Российский юридический журнал. 2011. № 5. С. 104—110.
• [38] См.: Гайков В. Т. Уголовное право. Общая часть: учебник. М., 2006. С. 120—121.
• [39] См. об этом, напр.: Грубова Е. И. Понятие и признаки международного преступления в доктринальных источниках: тенденции и противоречия // Международноепубличное и частное право. 2012. № 2. С. 28—31; Русанов Г. А. К вопросу о соотношениипонятий «международное уголовное преступление», «преступление международногохарактера», «транснациональное преступление» // Международное уголовное правои международная юстиция. 2013. № 4. С. 5—6.
• [40] См.: Уголовное право Российской Федерации. Общая часть [Электронный ресурс] :учебник для вузов / под ред. В. С. Комиссарова, Н. Е. Крыловой, И. М. Тяжковой. М., 2012. Доступ из СПС «КонсультантПлюс»; Ширяев А. Ю. Указ. соч.
• [41] См.: Чистяков А. А. Механизм формирования оснований уголовной ответственности. Рязань, 2000. С. 108.
• [42] См. об этом: Кудрявцев В. Н. Общая теория квалификации преступлений. М., 1972.С. 72, 111; Шевелева С. В. Свобода воли и субъективные признаки состава преступления // Актуальные проблемы Российского права. 2014. № 3. С. 423—433; ОноколовЮ. П. Социально-психологическое значение мотивов и целей преступлений, совершаемых военнослужащими // Военно-юридический журнал. 2011. № 5. С. 2—6.
• [43] См. об этом, напр.: Дунмэй П. Актуальные проблемы уголовного права Канады, Китая и России [Электронный ресурс] // Право и политика. 2007. № 2 // Доступ из СПС"КонсультантПлюс"; Петров А. В. Преступление по уголовному праву США // Законность. 2014. № 6. С. 56—61; Полянский Е. Ю. Теория состава преступления в уголовном праве США: ключевые позиции и основные недостатки // Lex russica. 2013. № 11.С. 1191—1204; Сулейманова С. Т. Признаки преступления по уголовному законодательству Канады // Международное уголовное право и международная юстиция. 2014. № 2.С. 22—26; 21; Уголовное право зарубежных стран. Общая и Особенная части: учебник /под ред. И. Д. Козочкина. 3-е изд., перераб. и доп. М., 2010. С. 21—34; 164—183; Card, Cross and Jones. Introduction to Criminal Law. 1998; Michael S. Moore. Act And Crime: Thephilosophy of action and its implications for criminal Law (1993).
• [44] См.: Верле Г. Указ. соч. С. 191.
• [45] По этому вопросу, см.: МезяевА. Б. Процесс против Слободана Милошевича в Гаагском трибунале: некоторые международно-правовые вопросы // Московский журналмеждународного права. 2005. № 2. С. 10—11; Рабцевич О. И. Национальное право в деятельности международных уголовных судебных учреждений // Российский юридический журнал. 2010. № 2. С. 39—46; Трикоз Е. Н. Решение Палаты предварительногопроизводства I Международного уголовного суда от 27 июня 2011 г. «О ходатайстве прокурора на основании статьи 58 Статута в отношении Муамара Мохаммеда Абу МиньяраКаддафи, Сейфа аль-Ислама Каддафи и Абдуллы аль-Сенусси» // Международное правосудие. 2012. № 1. С. 33—45.
• [46] Данная позиция была выражена А. Кассезе в особом мнении, приобщенном к приговору Апелляционной палаты по делу Ердемовича. См.: Prosecutor v. Drasen Erdemovich.Judgement. Separate and Dissenting Opinion of Judge Cassese. Case № IT-96−22-A. App. Ch.7 Oct. 1997. Par. 2, 3.
• [47] См.: Рабцевич О. И. Национальное право в деятельности международных уголовных судебных учреждений. С. 46.
• [48] См.: Адельханян Р. А. Преступность деяния по международному уголовномуправу: учеб, пособие. М., 2002. С. 13, сл.; Белый И. Ю. Международное уголовное судопроизводство. С. 61.
• [49] См.: Аделъханян Р. А. Военные преступления в современном праве. С. 101—103;КибальникА. Г. Современное международное уголовное право: понятие, задачи и принципы / под науч. ред. А. В. Наумова. СПб., 2003. С. 249.
• [50] Аделъханян Р. А. Преступность деяния по международному уголовному праву.С. 13.
• [51] Представлен в работах ряда авторов. См., напр.: Аделъханян Р. А. Военные преступления в современном праве. С. 96—108; Белый И. Ю. Производство по делам о военных преступлениях в органах международного уголовного правосудия (проблемы становления и перспективы развития): монография [Электронный ресурс]. Серия «Правов Вооруженных Силах — консультант». М.: За права военнослужащих, 2011. Вып. 123 //Доступ из СПС «КонсультантПлюс»; Кибальник А. Г. Преступление и состав преступления в международном уголовном праве // Международное уголовное право: учебникдля вузов / А. В. Наумов, А. Г. Кибальник, В. Н. Орлов, П. В. Волосюк. М., 2013. С. 110—119; и др.
• [52] См.: Зателепин О. К. Состав преступления против военной службы. Объективнаясторона преступления (комментарий к ст. 331 УК РФ, продолжение) // Право в Вооруженных Силах. 2002. № 8. Вкладка «Военно-уголовное право». 2002. № 7—8. С. 5; Уголовное право Российской Федерации. Общая и Особенная части: учебник [Электронный ресурс] / под ред. А. И. Чучаева. М., 2013.
• [53] См. об этом: Толкаченко А. А. Проблемы субъективной стороны преступления: учеб, пособие по спецкурсу уголовно-правовой специализации. М., 2004. С. 13; ПанькоК. К. Юридические конструкции как категории внутренней формы (структуры) уголовного права [Электронный ресурс] // Право и политика. 2005. № 3. Доступ из СПС «Кон-сультантПлюс».
• [54] Данные признаки преступлений (геноцида, против человечности, военных, агрессии) указаны в ст. 5 Римского статута МУС, а также в его Преамбуле.
• [55] См.: Русанов А. Г. Международная уголовная ответственность и международноепреступление. М., 2015. С. 12. Полагаем возможным несколько уточнить этот тезис, поскольку речь должна идти не только о привлечении к уголовной ответственности, но и ее реализации.
• [56] Петров А. В. Признаки преступления как элемент основания для возбуждения уголовного дела // Законность. 2012. № 8. С. 51—55.