Четыре фазы общения

В любом речевом общении различают четыре фазы.

Начальная стадия — адаптация, или своего рода прелюдия к предстоящей беседе. Затем сам разговор, ради которого, собственно, происходит встреча. Третий этап — психологическая разрядка эмоционального напряжения. И, наконец, то внутреннее — чаще скрытое — состояние, в котором остаются участники после встречи. Салонная беседа, домашнее чаепитие или сельские посиделки заключают в себе все те же четыре стадии. Они элементарны, как действия арифметики, и необратимы, подобно временам года.

Академик Ландау (впрочем, многие приписывают эту фразу другим ученым) заметил, что наука — не что иное, как способ удовлетворить свое любопытство за государственный счет. Журналистика в этом смысле — потрясающая возможность удовлетворить свою личную потребность в общении с интереснейшими людьми, живущими в твое время. Конечно, добиться аудиенции с главой государства, великим актером, знаменитым певцом не так уж и просто. Хотя, если речь идет о знаменитом журналисте-интервьюере, то и они не откажут себе в возможности ответить на вопросы перед многомиллионной аудиторией. Передача может состояться и не за государственный счет, а за счет той коммерческой компании, интересы которой представляет ваш телеканал.

Есть такой старый вопрос: как отличить настоящую жемчужину от фальшивой? Чтобы получить ответ, можно, конечно, с вашей жемчужиной отправиться к ювелиру. А можно (об этом прекрасно знали еще древние греки) просто купить в магазине крепкий раствор уксуса. Вы возвращаетесь домой, наливаете уксус в стакан и опускаете в него свою драгоценную жемчужину. Если она в уксусе растворится, значит, все в порядке — она была настоящей. Поддельной жемчужине уксус не страшен.

Это сравнение имеет прямое отношение к нашей теме. Ваш собеседник, впервые оказавшийся, скажем, в телестудии, конечно, испытывает, как говорят медики, общий адаптивный синдром. У него учащается сердцебиение, вырабатывается адреналин — химический сигнал тревоги. То есть он, как жемчужина, «растворяется». Сама обстановка студии действует сильнее любого уксуса. А подготовительные напутствия, вроде «все не так страшно, улыбайтесь почаще, на вас смотрят миллионы», — только усугубляют ситуацию, хотя никто не хочет герою зла.

Факторы, вызывающие общий адаптивный синдром, называются «стрессоры». И не знают о них именно работники телевидения. Ведь сами они не дают интервью. И в студии бывают ежедневно — поэтому вид студии им привычен: какой там еще адаптивный синдром?! Но этот синдром может возникнуть не только в студии. В кабинете врача, например. Врач измеряет ваше давление, пульс — но это не тот пульс, который будет через 15 минут после того, как вы покинете его кабинет. Правда, у врача нет этих 15 минут — за дверью ждут другие больные.

Наиболее травматична первая минута общения.

Как-то я сопровождал одного репортера при его посещении ткацкой фабрики. Его окружили работницы, и он с удивлением спросил, почему у вашей фабрики такое сложное название. Знаете, бывали такие длинные бюрократические аббревиатуры в названиях разных учреждений (да они и теперь бывают). Женщины с азартом принялись объяснять, что кроется за таким названием, что представляет собою их фабрика и даже не заметили, что передача уже идет в эфир. Конечно, журналист прекрасно знал и помнил это название, но смысл вопроса в том и состоял, чтобы герои не испытали напряжения этих первых травмирующих минут.

Первая фаза общения — стадия адаптации.

В театральном зале она даже предшествует началу спектакля: свет, медленно гаснущий перед тем, как поднимется занавес, определенным образом настраивает аудиторию. Пианист перед исполнением музыкальной пьесы обычно потирает руки, словно они озябли, отодвигает и придвигает стул, несколько раз начинает вступительные пассажи. Все это нужно не только ему — подобные действия сосредотачивают внимание слушателей.

Но и обыденное общение подчиняется тем же правилам. Можно ли начать интересующий вас разговор, не расположив к себе собеседника, не предуготовив его к самой ситуации общения? Не удивительно, что ситуация общения лежит в основе любого интервью.

В институте Гэллопа, организации, проводящей опросы общественного мнения (США), начинающим интервьюерам советуют первые вопросы не посвящать самой теме беседы. Вопросы, которые задает журналист на стадии адаптации, называются вопросами контактными, или ситуативными.

Если социологу, скажем, предстоит взять интервью в доме у респондента (в социологии собеседник называется респондентом), а тот живет, например, в высотке, в новом районе Москвы, то, конечно, они договариваются о встрече по телефону заранее. Тем не менее журналист начинает разговор с вопроса, скажем, о том, сколько времени приходится собеседнику добираться домой от метро и что тот делает, если вдруг обнаруживает, что лифт не работает, а его квартира на 17-м этаже? Компенсирует ли близкий лес и сравнительно свежий воздух такую удаленность от центра? Это вопросы контактные.

Американские социологи обратили внимание: самый актуальный из всех вопросов у них в стране касается здоровья. Поэтому нередко интервью начинается с просьбы назвать три фактора, приносящие наибольший вред здоровью. Ответы, разумеется, не войдут в само исследование, но собеседник заинтересованно размышляет обо всех трех факторах (не об одном — а всех трех), и есть основания полагать, что и дальше он будет отвечать с не меньшей сосредоточенностью.

Уже упомянутый эстонский журналист Вальдо Пант, нередко предпочитавший брать интервью на улице, начинал с того, что просил первого встречного прохожего закурить. Некурящих мужчин тогда почти не встречалось, но на ветреной улице прикурить оказывалось не так-то просто. Пант активно помогал уберечься от ветра, и, когда, наконец, ему удавалось затянуться, прохожий был счастлив — он помог знаменитому Панту, лицо которого было известно всему Таллину. Они оба только что стали как бы своими людьми, и дальнейшая беседа шла легко и активно.

Такая ситуативная ситуация — первый акт общения.

Леонид Плешаков, совершенно замечательный журналист, опубликовавший десятки бесед для «Комсомольской правды» и «Огонька», рассказывал, что, вступая в общение в доме героя, он при малейшей возможности начинал говорить о себе самом. Биография у него была экзотическая. После юрфака МГУ выпускник не стал следователем, как предполагал заранее, а отправился в плавание простым матросом китобойной флотилии. Позже, уже журналистом, познакомился с самыми выдающимися современниками. У кого он только не брал интервьюсловом, ему было о чем рассказать. Рассказывал он искренне, с энтузиазмом и заражал этим собеседника, у которого тоже возникало желание рассказать что-то о себе. Так что воспоминания Плешакова становились чем-то вроде аванса для интервьюируемого, платой за его предстоящую ответную искренность. Конечно, Плешаков отлично отдавал себе в этом отчет. Впрочем, собственные рассказы он излагал, хоть и для дела, но с заразительным удовольствием.

Пациент, впервые попадающий к психиатру, испытывает подчас замешательство, не умея рассказать о своих проблемах. По неписаному врачебному кодексу в этих случаях психиатр нередко начинает рассказывать о себе, о пережитых когда-то им самим душевных невзгодах, сообщает смущенному пациенту, как перенес в свое время такое же точно заболевание, как у пациента, вспоминает о симптомах, и больной понимает, что обо всем этом можно говорить очень просто, называя вещи своими именами. Такой метод общения называется у медиков «встречная исповедь». Нередко журналисты, ничего не зная о такой медицинской практике, тоже начинают со встречной исповеди.