В Европейском концерте
Новый, куда более опасный, чем «штыки турецкие» или «пули прусские», враг подкрался незаметно. Внутреннее брожение охватило провинции великой империи. Толпы беглых крестьян, каторжников, казаков, не смирившихся с покорением «инородцев», оказались для единовластия монархов и всей российской политической элиты страшнее Ордынского нашествия. Тогда, в дни пугачевщины и величайшего страха, обуявшего… Читать ещё >
В Европейском концерте (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Окно в Европу. Становление России как полноправного игрока в Европейском концерте держав справедливо связывают с именем Петра I Великого. Действительно, выход к Балтийскому и Черному морям, строительство Санкт-Петербурга, формирование регулярной армии и создание флота, налаживание тесных торговых связей с западноевропейскими государствами — безусловная заслуга первого российского императора.
Но откуда у русского царя появились силы и средства для того, чтобы провести несколько успешных войн, взять верх над сильнейшими в Европе армиями, на пустом месте построить современные фрегаты, способные противостоять эскадрам классических морских держав?
Для ответа на этот вопрос целесообразно взглянуть на историю первой половины XVII в. в контексте деятельности предшественников Петра — Ивана Калиты, Василия Великого, Ивана Грозного, Михаила Алексеевича, Алексея Михайловича. Взятие Казани и выход на Волгу, преодоление Смуты, освоение Урала, завоевание Сибири, воссоединение с Украиной — вот тот стратегический итог трудов пяти поколений россиян, опираясь на который, Петр мог реально на равных — а то и свысока — разговаривать с западными монархами.
Из этого следует один знаковый геополитический вывод. Для проведения активной политики на Западе Россия нуждалась в наращивании сил на Востоке. «Богатства России Сибирью прирастать будут» — эти слова М. В. Ломоносова и сейчас актуальны для понимания роли России в глобальной политике.
Нельзя сказать, что предшественники Петра не понимали значения выхода к морю. В наследство от сестры Софьи царь получил «антитурецкий аллианц» с европейскими державами, обязывавший его воевать с Блистательной Портой[1], победа над которой сулила выход в Черное море. К тому же столица Османской империи Константинополь (Царьград) всегда питала честолюбивые амбиции российских монархов, мнивших себя наследниками византийских басилевсов. Играя на этих человеческих слабостях, посланцы римского папы столетиями обивали пороги московских владык, добиваясь вовлечения Руси, а затем и России, в борьбу с Османами, владения которых в Европе простирались до Вены. Нужно отдать должное политической мудрости русских царей XVI—XVII вв.: они не позволили втянуть Россию в бесперспективные восточные войны «до последней капли русской крови».
Одержав первые эффектные победы под Азовом, Петр I быстро понял тупиковость южного направления внешнеполитической экспансии. Во-первых, Османская империя была очень сильна, и взять Константиноноль не удалось бы. Во-вторых, даже взятие Азова не обеспечивало выхода к Черному морю, а само оно было отделено от международных морских путей проливами, проход через которые в любом случае блокировался бы Портой.
В то же время в борьбе за выход к Балтийскому морю против Швеции Россия сама могла опереться на союз недовольных продвижением Карла XII на юг европейских монархов, да и ресурсы последнего уступали военно-политическому потенциалу Османской империи. Главным же в военно-политической парадигме Петра было понимание опасности войны на два фронта. Продвигаясь на север против Швеции, он мог меньше опасаться нападения турок с юга. Втянувшись же по дурному примеру Софьи в войну с Турцией, он никогда не был бы гарантирован от удара с севера со стороны Карла XII.
Жизнь подтвердила верность геостратегического выбора Петра. Но нельзя сказать, что шведский король не понимал его — не случайно главные события Русско-шведской войны (1700—1721) развернулись всетаки на юге. Именно в Украине Карл XII (как все завоеватели, мечтавшие покорить Русь и Россию до и после него) увидел возможность соединения с турками и привлечения новых союзников, недовольных властью российского императора. Таким образом, направления всех четырех географических векторов российской внешней политики резонансно совпали в дипломатии Петра и нашли счастливое для России разрешение в битве под Полтавой (1709), с победы в которой можно начинать отсчет истории России как величайшей европейской державы.
Конечно, Петр при этом отошел от глобального замаха проекта «Третьего Рима», сузив географические пределы амбиций российских монархов. Но это только внешнее впечатление. В действительности он просто внес необходимую иерархию приоритетов в геополитические стратагемы своих предшественников: нельзя было продвигаться на Восток, не добившись прочного тыла на Западе, невозможно было добиваться признания на Западе без накопления сил за счет использования ресурсов Востока.
Вся история внешней политики России развивается в рамках этой «двуглавой» евразийской парадигмы приоритетов.
С Европой против Наполеона. В полной мере плоды славных петровских побед в политическом и личном плане пожала Екатерина II. К концу ее царствования Российское государство распростерлось уже на три континента, а русские корабли бороздили воды Мирового океана.
Новый, куда более опасный, чем «штыки турецкие» или «пули прусские», враг подкрался незаметно. Внутреннее брожение охватило провинции великой империи. Толпы беглых крестьян, каторжников, казаков, не смирившихся с покорением «инородцев», оказались для единовластия монархов и всей российской политической элиты страшнее Ордынского нашествия. Тогда, в дни пугачевщины и величайшего страха, обуявшего весь истэблишмент от однодворного барина до императрицы, родилась политическая истина, которой так легкомысленно пренебрег поплатившийся за это жизнью своей и своих детей последний царь из династии Романовых: «Враг внутренний страшнее врага внешнего».
«Вот, братие, наши внутренние враги, подтачивающие нашу народную душу и организм. Они хуже и опаснее врагов внешних, ибо внешние враги — несчастье для государства, и с ним можно еще мириться и бороться, а внутренние враги уже не несчастье, а наше собственное преступление и требуют пресечения».
Из церковной проповеди по случаю восшествия па престол Николая II
Жестоко расправившись с пугачевщиной, российская монархия во всеоружии встретила тревожные известия из Европы о революционной смуте во Франции. «Враг внутренний» к этому времени был раздавлен. А злоключения Бурбонов вызывали в правящей российской верхушке наряду с искренним сопереживанием и низменное предвкушение будущих походов не только на многотрудный Восток, но и на казавшийся столь доступным богатый и легкомысленный Запад. К этому времени в России уже сложился вполне современный генералитет и офицерский корпус, который не без оснований чувствовал себя настоящим хозяином страны, носителем патриотических традиций, защитником православия и трона.
«Господа, седлайте коней; во Франции провозглашена республика».
Николай I
Поначалу эти предвкушения показались оправданными: Федор Ушаков разгромил французский флот у острова Корфу и основал российскую колонию на семи островах Ионического моря, Александр Суворов совершил блистательный переход через Альпы и навсегда развеял в Европе легенду о непобедимости французских войск. Отрезвление пришло после поражения при Аустерлице, вынудившего императора Александра I подписать Тильзитский мир с Наполеоном и таким образом на время примириться с покорением Европы «антихристом».
Битва под Бородино и последовавший за нею европейский поход российской армии однозначно сделали Россию главным гарантом стабильности на континенте. Официально этот статус закреплен в документах Венского конгресса 1815 г., в ходе которого был заключен Священный союз российского и австрийского императоров и прусского короля (позднее к нему присоединились и другие монархи Европы). Союз имел четко выраженную антидемократическую, консервативную и клерикальную направленность. С учетом ведущей роли в нем российского императора после подавления восстания декабристов Николай I неофициально все чаще стал титуловаться в просвещенном Старом Свете «жандармом Европы». Сам император блестяще подтвердил верность этого титула вошедшей в историю фразой, которой он прервал великосветский бал в Петербурге, узнав о свержении Луи Филиппа Бурбона: «Господа, седлайте коней; во Франции провозглашена республика»[2].
Оформленный в Вене Европейский концерт в принципе обеспечил континенту стабильность на 99 лет, вплоть до Первой мировой войны. Но внутренняя конфигурация этой системы начала меняться за счет России чуть ли не на следующий день после подписания документа о Священном союзе (26 сентября 1815 г.). Понадобилось, однако, без малого 40 лет для того, чтобы «жандарм Европы» убедился в этом лично, увидев в подзорную трубу «дымы кораблей английского флота, стоявшего у порога „его“ державы»1 в Финском заливе.