Структура и ценности духовной культуры

Перед лицом «равнодушной» природы культура существует в двух неразрывно связанных между собой формах: во-первых, как духовный мир каждого отдельного человека и его деятельность по созданию духовных «продуктов» (творчество ученого, писателя, художника, законодателя и т. п.). Во-вторых, как сами эти продукты, т. е. духовные ценности — научные работы, книги, полотна, законы, обычаи, многие из которых могут носить «вещный» характер. Теорией ценностей занимается особая наука — аксиология — учение об их природе, месте в мире, о связях различных ценностей между собой, с социальными и культурными факторами и структурой личности.

Духовная ценность в самом общем виде может быть определена как результат различных видов умственной и художественной деятельности человека, получивший высокое общественное признание и ставший фактором культуры. Естественно, не всякая творческая деятельность соответствует этим требованиям: книга, написанная графоманом, или картина, намалеванная бездарным ремесленником, строго говоря, не становятся духовными ценностями, несмотря на претензии их авторов.

Образующие культурную сокровищницу человечества духовные ценности (в том числе и овеществленные в предметах материальной культуры) могут классифицироваться по двум признакам; а) по содержанию и б) по степени распространенности. По содержанию они соответствуют трем основным областям, в которых творчески действует человеческое сознание, — науке, нравственности и искусству.

Научные ценности, т. е. проверенные практикой человеческие знания, наиболее объективны, устойчивы во времени и лишены какихлибо национальных или классовых окрасок, хотя всем известно, как в свое время в СССР провозглашались «ложными», «буржуазными» науками генетика, кибернетика, психоанализ, социология и т. п. Вспомним слова А. П. Чехова: «Национальной науки нет, как нет национальной таблицы умножения; что же национально, то уже не наука». Научные ценности, будучи продуктом бесстрастного разума, таят в себе и большую опасность: они могут быть использованы в преступных целях (атомная война, злонамеренное управление психикой человека, торговля его органами т.п.). Как справедливо отмечает английский исследователь Р. Хиггинс: «Наш век разума есть также и век коллективного безумия. Мы обогатили себя, но опустошили землю. В поисках истины мы раскрыли секрет, как в один момент уничтожить жизнь… Мы стали свидетелями, как наука и технология вышли изпод контроля. И теперь мы должны согласиться, что их власть и многочисленные преимущества были куплены ценой того, что Фридрих Шиллер назвал „расколдовыванием мира“, разрушением магии вещей. Холодный, яркий свет объективного разума ослепил нас в большей мере, чем легко ускользающие истины, питаемые работой воображения и религией»^[1].

Нравственные ценности качественно отличаются от научных. Если задача науки — «понять» и объяснить всю окружающую человека действительность, поставив ее себе на службу, то задача морали — усовершенствовать отношение человека к другим людям, к самому себе и к природе. Все это воплощается в нормах, обычаях и законах, направленных на благо человека и составляющих его нравственные ценности. Но, как известно, и законы, и обычаи, с точки зрения других эпох и других народов, могут быть и безнравственными (людоедство, уничтожение в Спарте слабых детей, кое-где стариков и сумасшедших и т. п.). Это говорит о том, что понятие нравственности исторически переменчиво и субъективно. Однако в конечном счете нравственны лишь те виды отношений между людьми, при которых высшей ценностью признается человеческая жизнь. Нравственные ценности тесно связаны с религиозными и генетически восходят к религии, ибо люди издавна «вели себя хорошо» из-за боязни прогневить Бога. Однако с распространением атеизма, при котором, по выражению Достоевского, «все позволено», питавшиеся верой моральные нормы в преобразованном и ослабленном виде диктуются уже не божественной волей, а интересами сохранения общества и человека.

Художественные ценности или ценности искусства — это продукты такой области духовной деятельности, где «работают» все психические силы человека, не только разум, но прежде всего чувства. Еще Кант говорил, что искусство «живет незаинтересованным удовольствием». Именно этим искусство отличается от науки и от морали. Предмет искусства — не только внешний мир, отношения между людьми, но и субъективный внутренний мир человека. При создании художественных ценностей человек больше подчиняется вдохновению и интуиции, чем при научном творчестве. Художественные ценности более иррациональны, этнически обусловлены и носят отчетливый отпечаток своего творца. Личность Пифагора никак не отражается в его теореме, вто время как личность и национальная принадлежность любого крупного художника отчетливо проявляется в его творениях.

Соотношение и взаимосвязь научных, художественных и нравственных ценностей, т. е. Истины, Добра и Красоты, — едва ли не центральный вопрос философии культуры. Несомненной представляется необходимость их равноправия и равновесия как в обществе, так и у отдельно взятого индивида. Достаточно убедительны и старые философские тезисы о «бескорыстии» искусства, «практичности» и субъективности морали и «опасности» науки, что стало особенно очевидным в XX в. и против чего предостерегал еще Руссо. Свою оценку соотношения внутри этой культурологической триады попытался дать X. Ортегаи-Гасет: «Наука — первая ступень на пути разрешения проблемы человека; мораль — вторая ступень. Искусство — это попытка добраться до самого сокровенного, тайного»^[2]. А вот как говорил о науке Л. Н. Толстой: «Люди часто думают, что чем больше знать, тем лучше. Это неправда. Дело не в том, чтобы знать много, а в том, чтобы знать из всего того, что можно знать, самое нужное… Не бойся незнания, бойся лишнего знания, особенно если это знание для выгоды или для похвальбы. Лучше знать меньше, чем можно, чем знать больше, чем нужно»^[3].

По степени распространенности духовные ценности, при всех других возможных классификациях, могут быть общечеловеческими, национальными, сословно-классовым и, локально-групповыми, семейными, индивидуально-личностными. Рассмотрим эти уровни.

Общечеловеческие ценности характеризуются тем, что они признаются наибольшим количеством людей как во времени, так и в пространстве: от Древнего Египта до современной Франции, от США до дикарей Южной Америки. К ним относятся не в последнюю очередь все важнейшие житейские истины, все шедевры мирового искусства и прежде всего такие устойчивые нормы нравственности, как любовь и уважение к ближнему, честность, милосердие, мудрость, любовь между мужчиной и женщиной, любовь к природе, дружба, родственные связи, стремление к красоте и т. п. Многие нравственные заповеди совпадают в мировых религиях, в наше время своеобразно отражаясь в основных правах человека. Именно на них ориентированы такие международные организации, как ООН, ЮНЕСКО, Комитет по Нобелевским премиям и др. Все они выступают не от имени отдельных стран, народов или каких-нибудь социальных групп, а от мирового сообщества в целом, ибо «устроительство человеческой жизни, как личной, так и общественной, возможно лишь на прочном духовном фундаменте общечеловеческих ценностей, а не на зыбких мечтаниях или необузданных страстях скорейшего достижения эгоистических интересов»^[4].

Национальные ценности занимают важнейшее место в жизни любого народа и отдельно взятой личности. Однако, говоря о них, нужно всегда помнить слова того же Толстого о «суеверии патриотизма»: «Глупо, когда один человек считает себя лучше других людей; но еще глупее, когда целый народ считает себя лучше других народов»^[5]. В отличие от общечеловеческих национальные ценности более конкретны и материализованы. Одним словом, национальные духовные ценности — это все то, из чего складывается специфика культуры того или иного народа. «В нацию, — писал Н. А. Бердяев, — входят не только человеческие поколения, но также камни церквей, дворцов и усадеб, могильные плиты, старые рукописи и книги. И чтобы уловить волю нации, нужно услышать эти камни, прочесть истлевшие страницы»^[6].

Проблема национальных ценностей тесно связана с достаточно деликатным вопросом о национализме как социопсихологическом явлении, неотъемлемом, хотя порой и чреватом опасностями, в истории человечества. Национализм, подобно религии, объединяет людей самых различных имущественных слоев и политических симпатий, а иногда даже этносов и рас. Вначале он рождается у формирующегося народа как интуитивное чувство принадлежности к большой семье — Родине, но в ходе самоутверждения усилиями духовной элиты поднимается до категории национального самосознания, когда народ, превращаясь в нацию, познает свое происхождение, свою историю, свое своеобразиепо сравнению с другими, ближними и дальними соседями. То же самое происходит и с отдельным человеком, в котором из сентиментального, привязанного к матери ребенка формируется вписанная в мир цельная личность. Важно только, чтобы эта личность, так же как и отдельный народ (коллективная личность), с уважением и терпимостью относилась в рамках человечества к другим личностям, оказывала бескорыстную помошь более слабому, никогда не считала себя «лучше других», никогда не прибегала к насилию. Отступление от этих, по существу, христианских заповедей’ведет к фашизму, нацизму и сталинизму — виновникам депортаций и уничтожения целых народов.

Впрочем, мировая история свидетельствует: маленькие, героические народы, проникнутые чувством национального достоинства, т. е. здорового национализма, всегда с успехом отбивались от могущественных врагов, создавали цветущие государства, тогда как крупные империи сходили со сиены, как только утрачивали объединяющее их национальное самосознание. В истории России национализм нередко приобретал извращенное, крайне «правое» или «левое» толкование. И прав был «просвещенный националист» В. Строганов, когда накануне событий 1917 г. утверждал: «Весь ужас нашего современного положения заключается в том, что о „свободе“ у нас судят по революции, а о национализме по черносотенству»^[7].

Сословно-классовые ценности связаны с интересами и мироощущением отдельных классов и социальных слоев. У нас применительно к рабочему классу они очень ярко и крайне искаженно воплотились, например, в послереволюционной деятельности и идеологии Пролеткульта (1917—1932). Его главные идеи — ненависть к «эксплуататорским» классам, возвеличивание физического труда в противоположность духовному, коллективизм, отрицание всего предшествующего культурного наследия. По этим «рецептам» был создан ряд произведений поэзии, драматургии, живописи, ныне справедливо забытых. К этому же ряду сословно-классовых ценностей относится и бытовая крестьянская культура прошлого, сейчас также, к сожалению, во многом утраченная. В целом сословно-классовые ценности гораздо менее устойчивы и разнообразны, чем национальные, а тем более общечеловеческие. По мере демократизации общества они «размываются», как это случается в высокоразвитых государствах, таких, например, как США или Скандинавские страны. Абсолютизация классовых ценностей и противопоставление их общечеловеческим и национальным, примером чего может служить пресловутое «учение» Ленина о «двух культурах» в каждой национальной культуре, обычно приводят к гражданскому расколу. Локально-групповые ценности объединяют сравнительно небольшие группы людей как по месту их проживания, так и по возрасту. Они отражают некоторые социальнотипичные предпочтения в сфере культуры и, к сожалению, нередко в сфере антикультуры. Это различного рода «братства», секты, касты или объединения типа «рокеров», «панков», «металлистов» и т. п.

Важнейшей и самой древней человеческой группой, основой общества и, по выражению В. Гюго, ее «кристаллом» является семья. Это общество в миниатюре, от физического и нравственного здоровья которого зависит процветание всего человечества. Отсюда огромная роль в становлении культуры передающихся из поколения в поколение семейных ценностей. В. Соловьев считал, что семья наряду с народом и всем человечеством образует три «естественные» группы, определяющие жизнь личности. «Семейная религия, — писал он, — самое древнее, коренное и прочное учреждение в человечестве, она пережила родовой быт, пережила и переживает все перемены, религиозные и политические»^[8].

И.А. Ильин в духе своих монархических симпатий особое внимание обращал на связь крепкой семьи с развитием государственности и патриотизма: «Семья есть первый, естественный и в то же время священный союз, в который человек вступает в силу необходимости. Он призван строить этот союз на любви, на вере и на свободе; научиться в нем первым совестным движениям сердца и подняться от него к дальнейшим формам человеческого духовного единения — родине и государству» (выделено нами. — М.А., Л/. С.)^[9].

К семейным ценностям следует отнести все положительные фамильные традиции, будь то нравственные, профессиональные, художественные или даже чисто бытовые. К сожалению, после Октября 1917 г. семейные ценности, равно как национальные и общечеловеческие, были принесены в жертву классовой пролетарской «культуре», о которой говорилось выше.

Индивидуально-личностные ценности включают в себя предметы и идеи, особенно близкие отдельно взятому человеку. Они могут быть позаимствованы в окружающей его социально-культурной среде или созданы в результате индивидуального творчества. Так, многие в юности писали или пишут стихи, которые могут получить общественное признание, но до этого остаются индивидуальной ценностью. В совокупности индивидуально-личностные ценности образуют духовный мир, «душу» каждого человека. По их богатству, качеству и разнообразию определяется общий культурный уровень личности.

В предложенной классификации культурных ценностей нетрудно заметить, что они обычно обладают двумя качествами: относительностью и подвижностью, т. е. способностью переоцениваться и переходить из одного уровня в другой. Быть может, идея относительности, например, национальных ценностей лучше всего прослеживается в таких поговорках, как: «Что русскому здорово, то немцу — смерть», «За морем веселье, да чужое, а у нас горе, да свое!», «Каждый кулик свое болото хвалит» и т. п. Наши российские споры в области культуры между славянофилами и западниками просто немыслимы для такого лишенного каких-либо комплексов народа, как американцы; наша склонность изливать душу или впадать в крайности кажется чем-то неприемлемым англичанину. Относительность духовных ценностей выражается не только в их восприятии разными группами людей, но и в способности человека и целых народов к переоценке ценностей. Так, в Испании была в свое время переоценена инквизиция, в бывших соцстранах — «учение» о диктатуре пролетариата, у нас в стране переоценивают теорию марксизма-ленинизма в целом, роль церкви, отношение к собственности.

Подвижность культурных ценностей заключается в том, что они могут переходить из одного уровня в другой, из индивидуально-личностных подниматься до общечеловеческих. Так, произведения Толстого и Шекспира или какого-то другого великого мыслителя в момент создания были индивидуально-личностной ценностью, но постепенно «поднимались» через локально-групповой, сословноклассовый и национальный уровни до общечеловеческого признания, становясь факторами мировой цивилизации.

При рассмотрении пяти перечисленных уровней культурных ценностей выявляется и еше несколько закономерностей: во-первых, их относительность и подвижность убывают по мере того, как они становятся достоянием все большего числа людей. Общечеловеческие ценности — наиболее устойчивые во времени и не зависят от политики. В то же время индивидуально-личностные ценности непрерывно меняются в течение человеческой жизни. Во-вторых, чисто духовные ценности по сравнению с их материальными воплощениями отличаются особой долговечностью, так как идею, образ и память гораздо труднее уничтожить, чем скульптуру или картину. В-третьих, потребности людей в духовных ценностях безграничны, ибо для мыслящего человека нет предела внутреннему насыщению знаниями и идеями, в то время как пределы материального потребительства просматриваются достаточно четко. И, наконец, в-четвертых, критерием подлинности духовных ценностей, т. е. их благотворности для самого существования людей как биологического вида, является общественная жизнь, воплощенная в самой истории человечества.

В заключение следует подчеркнуть, что преувеличение, а тем более фанатическое отстаивание особой роли какого-либо из перечисленных видов ценностей чревато опасностью заслужить не слишком лестную оценку в глазах общества, ибо всякая ценность, превращенная в идола, становится ложью. Так, приверженец общечеловеческих ценностей легко может превратиться в космополита или человека без Родины; чрезмерный поклонник национальных ценностей — в националиста или даже фашиста; классовых ценностей — в профессионального революционера или террориста; семейных ценностей — в обывателя или мещанина; групповых ценностей — в маргинала или богемщика; индивидуальных ценностей — в индивидуалиста или эгоиста и т. д. Вот почему подлинно культурный человек не должен впадать в крайности, какими бы благородными и оправданными ни казались ему те или иные измерения человеческой жизни. Впрочем, и в рамках триады Истина, Добро и Красота каждый выбирает свой путь: одни становятся учеными, другие — священниками или воспитателями, третьи посвящают себя служению муз. Но все они — носители и распространители культуры.

• [1] Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М., 1990. С. 41.
• [2] Ортега-и-Гасет X. Эстетика. Философия культуры. М. 1991. С. 66.
• [3] Толстой Л. Н. Путь жизни. М., 1993. С. 255.
• [4] Глобальные проблемы и общечеловеческие ценности. М, 1990. С. 24.
• [5] Толстой Л. Н. Путь жизни. С. 157.
• [6] Бердяев Н. А. Новое средневековье. Берлин, 1924. С. 28.
• [7] Строганов В. Русский национализм. М., 1997. С. 29.
• [8] Соловьев В. Соч.: В 2 т. М., 1990. Т. 1. G. 485−486.
• [9] Ильин И. А. Путь к очевидности. М., 1993. С. 199.