Александр Александрович Котляревский

Александр Александрович Котляревский (1837—1881) был учеником и последователем Ф. И. Буслаева, внес вклад в изучение познавательной роли мифологии. Мифические представления, по мнению А. А. Котляревского, — это не плоды праздной, лишенной почвы фантазии, а необходимый результат нравственной и материальной культуры «младенствующего человечества». Древние мифы включают не только верования, по и элементы знания об окружающем человека мире. Анализ древних мифов А. А. Котляревский соединял с анализом историко-этнографических форм быта. Наиболее значимые труды А. А. Котляревского, связанные со школой сравнительной мифологии: «О погребальных обычаях языческих славян» (1868), «Книга о древностях и истории поморских славян в XII веке» (1874), «Древности юридического быта балтийских славян. Опыт сравнительного изучения славянского права» (1874), «Сказания об Оттоне Бамбергском в отношении славянской истории и древности» (1874), «Древняя русская письменность. Опыт библиологического изложения истории ее изучения» (1881) и др.

А. А. Котляревский делает установку на сравнительную мифологию. Мифологический процесс был им относительно структурирован. Сначала возникают мифологические представления как попытка объяснить окружающий мир: «…они были первыми формами мысли младенчествующего народа, первою его попыткою уяснить себе загадку природы, и потому каждое мифическое представление образовалось из взаимного действия двух начал: внешнего, которым были непонятные для человека явления физической природы, и внутреннего, или начала мысли и чувства человека» (10, с. 284). Основа мифологических представлений — язык, который является, таким образом, «не только богатым и важным, но иногда единственным источником мифологического экзегеза» (10, с. 317).

Когда народ достигает значительной степени нравственного развития, а первоначальный природный смысл представлений забывается, «воображение соединяет отдельные группы воедино, пополняет пропуски, тогда возникает миф в собственном смысле, или мифическое сказание» (10, с. 277). Это первичный миф, начало его истории. «Первым шагом его в дальнейшем движении есть вторжение его в сферу религии, где он определяет предметы и порядки культа, и в сферу практической жизни, где он порождает многие обычаи и обрядности» (10, с. 314). С развитием и усложнением жизни развиваются и усложняются и мифы: если до сих пор в них действовали неземные существа, то теперь они низводятся на землю, в сферу человека, и не только начинают облекаться в человеческие образы, но и принимают в свои ряды простых смертных, роднясь с ними узами крови и допуская их к деятельному участию в своей борьбе с враждебными силами.

По мнению А. А. Котляревского, приближенный к человеку миф становится человечнее и идет следом истории. Когда же мифическим содержанием овладевают поэты и жрецы и ведут далее его развитие, возникает так называемая высшая мифология, которая приводит в стройное целое разрозненные элементы мифов и религиозных представлений, восполняет пробелы их и находит свое выражение в форме эпоса или религиозной песни. Это происходит на той стадии развития, когда система древних мифов начинает колебаться, когда верование, находящееся в ее основе, слабеет и, само себя переживая, уступает место новому. Мифы, считает А. А. Котляревский, сливаются с народными сказаниями, сбрасывают то, что делало их мифами известного народа, углубляют общечеловеческие черты, общечеловеческую форму воззрения, становятся сказкой. В процессе исторического развития возникают новые мифы, которые не имеют природной основы, как считал А. А. Котляревский, развивая идеи А. Н. Афанасьева.

Представители мифологической школы Ф. И. Буслаев, А. Н. Афанасьев, О. Ф. Миллер, А. А. Котляревский могут быть названы не только философами языка, но и предшественниками лингвистической философии, так как одна из главных задач ученых — реконструкция народной мифологии, культуры, быта, народной мысли в древние эпохи, недоступные археологическим исследованиям, на основе сохранившихся в XIX в. языковых данных, когда изучение этимонов, внутренней формы слова используется как метод для восстановления данных о народной мысли и связи ее с языком, отображением в языке картины мира в разные периоды истории. Это метод «ученой реставрации» (А. А. Котляревский), который сейчас используется очень ограниченным кругом исследователей, поэтому следует вспомнить традиции русистики и взять его на вооружение, может быть, в обновленной форме.

Как правило, исследователи мифологической школы располагали только языковым материалом для того, чтобы восстановить этнографическое знание о предшествующих эпохах. На помощь пришли и язык, и лингвистика. Например, А. А. Котляревский на основе изучения заговоров, паремий и их языкового воплощения дал пример реконструкции погребальных обрядов древних славян, о которых не сохранилось практически никаких сведений в истории и археологии. Вот как он рассказывает о методе «ученой реставрации» («лингвистической палеонтологии») в монографии «О погребальных обычаях языческих славян».

А. А. Котляревский говорит об особенно тяжелом положении «исследователя стародавних обычаев и обрядов», так как «прошедшая жизнь обращена к нему… стороной — если так можно выразиться — палеонтологической, областью жизни окаменелой, утратившей свой определенный смысл и подверженной лишь неорганическим превращениям» (8, с. 209). От древнего быта народа может почти не остаться следов ни в современной жизни, ни в летописях и письменных источниках. А. А. Котляревский утверждает, что «если были особые предметы и понятия, то должны были быть и особые термины, и слова, их выражающие (выделено нами. — Авт.) Щедрее, чем письменные памятники, был язык народный: как в жизни простолюдина сохранилось много суеверных остатков язычества, так и в языке — много слов и терминов для выражения понятий о загробном мире и погребении, указывающих на факты древней языческой жизни славян; но и здесь многое уже выветрилось, получило иное знаменование, а иногда даже заменилось чужеземным, так что для восстановления силы этих свидетелей необходима ученая реставрация» (8, с. 210).

А. А. Котляревский предлагает рассматривать язык «как свидетеля народного быта», для реконструкции утраченных обрядов он считает необходимым исследовать первоначальное, коренное значение слов, то есть определить «природное, живое явление, под непосредственным впечатлением которого образовалось и вступило в жизнь известное слово; важно такое определение потому, что, и изменяясь в своем значении, слово по большей части не окончательно отступает от своего природного смысла, но только развивает его: предлагая таким образом возможность восстановить факт древнего быта, оно дает объяснение обычаям и понятиям, на первый взгляд, лишенным всякого основания» (8, с. 211).

То, что А. А. Котляревский называет «природным, живым явлением», под «впечатлением от которого образовалось» слово, в работах А. А. Потебни определяется как «внутренняя форма слова» — «отношение содержания мысли к сознанию; она показывает, как представляется человеку его собственная мысль» (12, с. 98). А. А. Потебня утверждал, что в развитии каждого языка есть особая ступень развития в древний период — ономатопоэтическая, «но не в том смысле, что на ней изображаются звуки внешней природы (далеко не все слова, образованные из междометий, суть звукоподражания), а скорее в том, что здесь впервые звуками изображаются мыслимые явления» (12, с. 98). И в работах представителей мифологической школы, и в трудах А. А. Потебни ставился вопрос о возможности на основе этимологического анализа восстановления первичных форм природных явлений, а далее жизни, быта, культуры народа, составлявших внутреннюю форму слова и, как сейчас считают, внутреннюю форму цивилизации: «Так, мысль о туче, — пишет А. А. Потебня в „Мысли и языке“ (1862), — представлялась народу под формою одного из своих признаков, именно того, что она вбирает в себя воду или изливает ее из себя, откуда слово туча (корень ту, пить и лить). Поэтому польский язык имел возможность тем же словом tqcza (где тот же корень, только с усилением) назвать радугу, которая, по народному представлению, вбирает в себя воду из криницы. Приблизительно так обозначена радуга и в слове радуга (корень дуг, доить, то есть пить и напоять, тот же, что в слове дождь)…» (12, с. 98).

А. А. Котляревский на основе анализа этимологии, внутренней формы слова, то есть первичного представления, чувства, лежащего в основе его «объективного» значения (А. А. Потебня), делает важный для истории культуры древних славян философский, исторический вывод — языческие славяне имели развитые представления о душе и ее «жизни» после физической смерти тела: «Ни в какую эпоху славянского язычества мы не можем предположить присутствия мысли о совершенном уничтожении за гробом, иначе пришлось бы не только отвергнуть все показания древности, но и отказать славянскому племени в существенных человеческих потребностях, в обычных путях нравственного развития. Во всем организме славянской речи, в ее мелких разветвлениях присутствует слово душа с существительным, конкретным смыслом предмета материального, отдельного от тела. Слово идет от древне-арийского корня dhu = agitare: посредством образовательного суффикса х происходит дух, в женской (предполагаемой) форме — дух]а и отсюда, с переменной гортанной в шипящую, — душа = слово в слово движущая (ся?), летящая; в древне-славянском языке слово имеет конкретный смысл дыхания, жизненного ветра…» (9, с. 189).

А. А. Котляревский не раз заостряет внимание па необходимости исследовать с помощью языка духовную культуру народа в контексте с другими данными — историей верований, обычаев: «Факты языка пас занимают бытовым своим содержанием, насколько в них отразились черты действительности или факты былой народной жизни; но исследование их с этой стороны представит много затруднений, если не принять во внимание показаний других источников: народных верований, обычаев, известий письменных» (9, с. 18). Ученый утверждает, что некоторые погребальные обычаи древних народов имеют «лингвистическое происхождение» (9, с. 29), их возникновение можно объяснить «исключительно силой языка», вследствие забвения первоначального значения слов и тождества имен при обозначении различных предметов.

Методы реконструкции языков и культуры, разработанные мифологической школой, используются и в настоящее время (см.: 6, 7). В России взаимодействуют, находятся в живой связи лингвистика, философия, словесность, формируется комплексный подход к исследованию языка и произведений словесного творчества.

Впоследствии многие идеи мифологической школы были развиты в трудах П. Г. Богатырева «Народная культура славян» (1920—1930;е гг., издана в 2007 г.), Б. А. Рыбакова «Язычество древних славян» (1981), «Язычество Древней Руси» (1987), В. В. Иванова «Исследования в области славянских древностей» (1974), С. С. Аверинцева — статьи в словаре «Мифы народов мира» (1980), В. И. Топорова «Неомифологизм в русской литературе начала XX века» (1990), Е. М. Мелетипского «Поэтика мифа» (1976). Проблемы функционирования языческой символики в русской культуре рассматривались нами (К. Э. Штайн, С. Ф. Бобылев, Д. И. Петренко) в работе «Небо. Солнце. Земля: Традиционная символика дома в городской среде Ставропольского края» (2008) (см.: 14).