Цицерон и античная философия религии

Трактат римского политического деятеля и философа Марка Туллия Цицерона (106—43 до н.э.) «О природе богов» занимает особое место в истории философской рефлексии о религии, поскольку представляет собой развернутый и всесторонний обзор мнений представителей различных школ и направлений античной философии религии. Это сочинение, одно из немногих философских произведений древности о религии, дошедшее до нас полностью, по существу, представляет собой своеобразный компендиум сведений, но истории античной философии религии от ее самого раннего периода до времени жизни самого Цицерона.

Трактат построен в форме обмена мнениями друзей Цицерона, каждый из которых представляет точку зрения одной из философских школ — платоновской Академии, эпикурейского Сада и Стой. В начале книги Цицерон в небольшом введении говорит от своего имени. Он обращает внимание на то, что вопрос о природе богов и о возникновении веры в них является «наиважнейшим», хотя «трудным и темным», и что существует много противоречивых мнений философов по этому поводу: одни сомневаются в существовании богов, другие прямо утверждают их отсутствие, третьи полагают, что боги существуют, обсуждая их местопребывание, наружность и образ жизни. Этих последних интересует, живут ли боги в полном бездействии, ни во что не вмешиваясь и не заботясь о мире и его управлении, или наоборот, они с самого начала сотворили мир и управляют им, все приводя в движение. Цицерон указывает, что философское обсуждение вопроса о природе богов очень важно, поскольку диктуется необходимостью ответить на вопрос о том, какова роль религии в обществе.

Философская рефлексия о природе богов, по мнению Цицерона, имеет, прежде всего, практическое значение, поскольку очевидно, что набожность и благочестие в человеческом обществе играют важную роль, а если боги не вмешиваются в дела людей, то тогда и религия становится ненужной: «Ибо все то, что должно быть чисто и свято воздаваемо богам, имеет смысл только, если они замечают это и если есть роду человеческому от бессмертных богов некое воздаяние. Если же боги и не могут нам помочь и не хотят, и совсем не пекутся о нас, и не обращают внимание на то, что мы делаем, и если с их стороны не может быть никакого влияния на жизнь человеческую, то для чего нам воздавать бессмертным богам какое-то поклонение, почести, обращаться к ним с молитвами?»¹ Цицерон полагал, что благочестие не должно быть лицемерным, но если оно утрачено, «то вместе с ним неизбежно исчезнут и набожность, и религия», а за этим даже может последовать «великий переворот всей жизни» и «великое смятение», которое может привести к распадению человеческого общества, к утрате справедливости и правосудия.

Однако, указывает Цицерон, вопрос о природе богов необходимо рассматривать с рационалистических позиций и исходить только из доказательств, не опираясь на веру и авторитет, которые вредят познанию, потому что люди «перестают рассуждать и считают бесспорными только суждения того лица, которого почитают». Стремление Цицерона к достоверному знанию сочетается у него с определенным разочарованием в том, что тогда, когда это знание не может быть получено, приходится, как он пишет в трактате «Об обязанностях», «следовать тому, что кажется вероятным». Эта точка зрения отражает его склонность к скептицизму, свойственному достаточно долгое время академической школе. Большинство исследователей склоняются к мнению о том, что свои собственные мысли в трактате «О природе богов» Цицерон вкладывает в уста академика Котты, к тому же он сам говорит об увлечении этой философской традицией.

Скептицизм, возникший в глубокой древности и проявившийся еще в дофилософской мысли (прежде всего, на Древнем Востоке), получил развитие в философии софистов, а в римско-эллинистическую эпоху стал популярен среди мыслителей академической школы. Представитель этой школы скептик Карнеад Киренский (ок. 214—129 до н.э.) критиковал догматизм воззрений стоиков и эпикурейцев; в таком же духе высказывался в трактате «О природе богов» и Цицерон.

Секст Эмпирик писал: «Скептики ввиду равнозначности противоположных утверждений высказывались за существование богов не больше, чем за их несуществование»^[1][2]. Они устранялись от высказывания собственной позиции, однако предложенные ими доводы говорили сами за себя и не нуждались в комментировании. Те, кто признавали существование богов, пытались обосновать это положение четырьмя способами. Они исходили из согласия всех людей об этом предмете, из мирового порядка, из «бессмыслицы, вытекающей из отрицания божественного», и из «устранения противоположных аргументов».

Полезно запомнить Скептиков не устраивал ни один предложенный довод, однако они открыто не соглашались ни с чем, предпочитая критическим отношением подводить читателя или слушателя к выводам, которые заставляли усомниться в том, что сами скептики никакой собственной точки зрения не имели. Так, Карнеад, выступая против почитания богов и стоической теологии, использовал некоторые аргументы эпикурейцев, но с ними открыто не солидаризировался. Он выстраивал цепи силлогизмов (сориты), в которых одно заключение являлось посылкой следующего за ним заключения. Карнеад с помощью соритов очень остроумно устранял все аргументы о существовании богов, но подчеркивал, что своего собственного мнения он нс высказал.

Например, он писал, что «если Зевс — бог, то и Посейдон, его брат, тоже будет богом. Если же Посейдон — бог, то и Ахелой будет богом. Если Ахелой, то и Нил, если Нил, то и всякая река. Если всякая река, то и источники будут богами. Если источники, то и ручьи. Но источники не боги, стало быть — и Зевс не бог. Если бы они были богами, то и Зевс был бы богом. Стало быть — богов нет»¹. Карнеад и его последователи построили множество таких соритов о несуществовании богов, и хотя сами они «воздерживались от суждения» по этому поводу, интерес к силлогизмам о небытии богов говорит сам за себя.

Таким же образом можно оценить и позицию Цицерона, который представлял разные мнения о природе богов, но сам старался «воздерживаться от суждения». Слова Котты в трактате оказываются очень красноречивым примером такой позиции. Речи Котты полны противоречий, одно заключение, казалось бы, должно отрицать другое, но этого не происходит. То Котта говорит, что он удивляется, как один гаруспик может, смотря в глаза другому, удерживаться от смеха, то утверждает, что он, как понтифик, считает, что необходимо благочестиво соблюдать религиозные обряды, имеющие государственное значение.

Котта говорит, что ему легче оспаривать чужие мнения, чем утверждать свое. Однако критикуя мнение эпикурейцев о блаженстве богов и непричастности их к делам людей, он на самом деле высказывает идеи даже более радикальные: «Да, что может быть превосходного в природе этого бога, который, испытывая радость от своих наслаждений, никогда ничего не пытался делать, не делает и не будет делать? И почему должны проявлять благочестие в отношении того, от кого ничего не получаешь? И чем вообще можно быть обязанным тому, который ничем это не заслужил?»^[3][4]

То же самое становится очевидным, когда Котта критикует стоиков: «Вы говорите, что… создатель и управитель всего — божественное Провидение. Стало быть, оно, куда бы ни двинулось, может сделать все, что захочет. Но в таком случае Провидение или не знает, что может, или делами человеческими пренебрегает, или не может рассудить, что для людей лучше всего»^[5].

В трактатах «О дивинации» и «О судьбе» Цицерон критиковал стоиков, заявляя, что если признать существование судьбы, то следует считать, что люди лишены свободы и потому не несут никакой ответственности за свои поступки, поэтому все награды и все наказания лишаются смысла, а если это так, то не имеет значения ни мораль, ни право, а это означает, в свою очередь, что теряет смысл сама общественная жизнь. Поэтому следует, вероятно, считать, что судьбы нет. Если нет судьбы, то невозможна дивинация (предсказание будущего), а это означает, что в мире очень многое случайно, и люди свободны в своем выборе. Цицерон смеялся над верой в вещие сны, в возможность предсказаний и над убежденностью во всемогуществе богов: «Разве Эскулап или Серапис могут нам прописать во сне лекарство от болезни, а Нептун сделать из нас хороших кормчих? Не может! Или, если Минерва может без врача исцелить, то почему бы музам — также в сновидениях — не научить писать, читать п другим искусствам?»^[6]

Цицерон полагал, что вопрос о природе богов «темен» и является предметом веры, и что в существовании богов можно сомневаться. Кроме того, он отрицал суеверие, т. е. «пустой страх перед богами», но считал, что религиозные обряды, связанные с практикой гражданской жизни, укрепляют общество и государство, и религия, которую он понимает как «благочестивый культ», необходима для укрепления государства.

Контрольные вопросы и задания.

• 1. Каково значение трактата Цицерона «О природе богов» дня изучения античной философии религии?
• 2. Почему, с точки зрения Цицерона, изучение вопроса о природе богов очень важно?
• 3. Что подразумевает скептический принцип «воздержания от суждения»? Как этот принцип проявляется в речах Котты?
• 4. Каковы главные аргументы Котты против эпикурейцев и стоиков?
• 5. В чем заключается отличие суеверия и религии по Цицерону?
• 6. Как Цицерон относился к вере в провидение и в возможность дивинации?
• 7. Что такое сорит? Как использовали сориты Карнеад и Цицерон при обсуждении вопроса о природе богов?
• 8. Прочтите трактат Цицерона «О природе богов» и ответьте на вопрос, почему этот труд называют компендиумом информации по античной философии религии.

Список литературы

Основная.

• 1. Цицерон. О старости. О дружбе. Об обязанностях / Цицерон. — М.: РГГУ, 2000.
• 2. Цицерон. Философские трактаты / Цицерон. — М.: Наука, 1985.

Дополнительная.

• 1. Майоров, Г. Г. Цицерон и античная философия религии / Г. Г. Майоров. — М.: Знание, 1989.
• 2. Шахнович, М. М. Сад Эпикура. Философия религии Эпикура и эпикурейская традиция в истории европейской культуры / М. М. Шахнович. — СПб.: СПбГУ, 2002.

• [1] Цицерон. Философские трактаты. С. 61.
• [2] Секст Эмпирик. Соч. Т. 1. С. 254.
• [3] Секст Эмпирик. Соч. С. 275.
• [4] Цицерон. Философские трактаты. С. 97.
• [5] Там же. С. 189.
• [6] Цицерон. Философские трактаты. С. 288.