Послегомеровский эпос. 
История античной литературы

Грандиозная концентрация героических сказаний в «Илиаде» и «Одиссее» стала основой для дальнейшего эпического творчества. В течение VII и первой половины VI вв. возник ряд поэм, составленных в стиле гомеровского эпоса и рассчитанных на то, чтобы сомкнуться с «Илиадой» и «Одиссеей» и вместе с ними образовать единую связную летопись мифологического предания, так называемый эпический «кикл» (цикл, круг). Античная традиция приписывала многие из этих поэм «Гомеру» и этим подчеркивала их сюжетную и стилистическую связь с гомеровским эпосом. Впоследствии, когда античная критика сумела отделить «киклические» поэмы от «подлинно» гомеровских, для поэм «кикла» отыскались другие авторские имена, однако далеко не всегда достоверные. От киклических поэм сохранились лишь ничтожные отрывки, но содержание поэм известно нам в пересказах античных ученых. «Кикл» строился так, что одна поэма примыкала к другой, продолжала повествование с того момента, которым заканчивалась предыдущая поэма.

«Илиада» и «Одиссея» по своей композиционной структуре совсем не были предназначены к тому, чтобы оказаться частью более обширного целого. Обе гомеровские поэмы собирают огромный материал в рамках одного эпизода («Гнев Ахилла», «Возвращение Одиссея»), законченного действия небольшой длительности. Иначе — в «кикле». Так, в поэме «К и п р и и» излагался весь ход Троянской войны до начала действия «Илиады». Поэма открывалась своеобразным мифологическим истолкованием причин похода на Трою, очень характерным для Греции VII в., когда малоземелье и избыток населения толкали греческие общины на интенсивную колонизацию берегов Средиземноморского бассейна: в «Киприях» Зевс совещается с Фемидой (богиней правосудия), как «облегчить» перенаселенную землю, и решает зажечь пламень войны, в которой погибнет поколение героев. Во исполнение этого плана он порождает Елену и выдает морскую богиню Фетиду замуж за царя Фессалии Пелея. Далее повествовалось о свадьбе Пелея и Фетиды, где присутствовали все боги, о яблоке с надписью «прекраснейшей», брошенном богиней раздора, о споре трех богинь и суде Париса, отдавшего предпочтение Афродите. Описывалось похищение Елены, длительные сборы греческих вождей в поход, отплытие из Авлиды (в Беотии), где Агамемнон вынужден был принести в жертву оскорбленной богине Артемиде свою дочь Ифигению, ряд эпизодов, связанных с плаванием в Трою, военные действия под Троей в течение десяти лет. Поэма заканчивалась тем разделом добычи, при котором Агамемнон получил дочь Хриса, а Ахилл — Брисеиду. Автором поэмы считался Стасин из Кипра.

Продолжением «Илиады» служила «Э ф и о п и д а». Эта поэма начиналась со слегка измененного последнего стиха «Илиады», и ее текст можно было присоединить непосредственно к «Илиаде». Повествование «Эфиопиды» доводилось до гибели Ахилла от стрелы Париса, и центральными моментами ее были победы Ахилла над двумя новыми союзниками Трои, над амазонками, с царицей Пенфесилеей во главе, и над царем эфиопов Мемноном, сыном богини Эос (Зари), наконец, смерть Ахилла и спор о доспехах Ахилла, возникший между Одиссеем и Аяксом и закончившийся самоубийством Аякса. Этот последний эпизод излагался, может быть, не в самой «Эфиопиде», а в следовавшей за ней поэме «Разрушение И л и о н а», в которой рассказывалось о деревянном коне, разорении и сожжении Трои. Другим продолжением Илиады, вводившим ряд новых эпизодов, была поэма «М алая Илиада», также заканчивавшаяся разрушением Трои.

Первые две поэмы принадлежали, согласно античным сведениям, Арктину из Милета, «Малая Илиада» — лесбосцу Л е с х у.

Злоключения греческих вождей на обратном пути из-под Трои были сюжетом поэмы «Возвращения». Особенное внимание уделялось здесь судьбе Агамемнона и Менелая. Агамемнон по возвращении домой был убит своей женой Клитеместрой и ее возлюбленным Эгисфом, но впоследствии сын Агамемнона Орест отомстил убийцам своего отца. В тот самый день, когда они были убиты Орестом, на родину вернулся Менелай, пространствовавший много лет. «Возвращения» доводили сюжет до того момента, когда начинается действие «Одиссеи». Но и «Одиссея» получила продолжение, повествовавшее о позднейших приключениях ее главного героя. Это была поэма «Тел его н и я», по имени Телегона, сына Одиссея от Кирки. Заключительная часть «Телегонии» разрабатывала сюжет «сына, отправляющегося на поиски отца» (стр. 40), частично использованный в «Одиссее». Телегон в поисках Одиссея попадает на Итаку и, не зная своего отца, убивает его в бою. «Возвращения» приписывались Г, а г и ю Трезенскому, «Телегония» — Эвгаммону из Кирены.

Перечисленные поэмы охватывали весь цикл сказаний, связанных с походом на Трою. Однако в хронологической системе греческой мифологии самый троянский поход мыслился как одно из последних, наиболее поздних звеньев. «Киклическая» эпика разрабатывала и те сюжеты, которые приурочивались к более раннему времени. Сюда относится в первую очередь так называемый «фиванский цикл», которому посвящены были по меньшей мере три поэмы — «Э д и п о д и я», «Ф и в, а и д а» и «Эпигон ы». «Эдиподия» рассказывала о судьбе Эдипа, который, не зная своего происхождения, случайно убил своего отца, фиванского царя Лая, а затем, избавив город Фивы от крылатого женского чудовища по имени Сфинкс, получил в награду от фиванцев руку их царицы, т. е. собственной матери. Сюжетом «Фиваиды» был «поход семерых против Фив»; между сыновьями Эдипа, Этеоклом и Полиником, возникли раздоры, и Полиник, изгнанный братом, привел к стенам Фив союзную рать семи греческих вождей. Поход этот был неудачен для союзников, все семеро вождей погибли, но погибли также и оба сына Эдипа, сразившие друг друга в братоубийственном поединке. Поэма «Эпигоны» повествовала о вторичном походе на Фивы, снаряженном сыновьями убитых вождей и окончившемся на этот раз разрушением Фив. Фиванские сказания составляли второй по значительности цикл греческих героических преданий. Очень возможно, что миф о походе на Фивы имеет, подобно Троянской войне, некоторую историческую подкладку. Древнейшей из упомянутых поэм была, по-видимому, «Фиваида», а обе другие уже являлись «киклическим» дополнением к ней.

Существовал также ряд поэм, посвященных другим преданиям, — например поэмы о Геракле (Геркулесе), приписывавшиеся Креофилу из Самоса, Писандру из Родоса и др., о дочерях Даная (Данаидах), о походе аргонавтов в Колхиду за золотым руном и т. д.^[1]

«Киклические» поэмы глубоко отличны от гомеровских по своей композиционной структуре. «Илиада» и «Одиссея» имеют целостный сюжет, достигают широкого охвата действительности путем распространенного' изложения единого законченного в себе события. Поэмы «кикла» в огромном большинстве случаев лишены этой сюжетной законченности; они¹ разрабатывают в последовательном порядке серию отдельных эпизодов, — связанных между собой только хронологическим соотношением. При таком построении можно начать нить повествования в любом месте и где угодно оборвать ее. Уже Аристотель указал в «Поэтике» на эти особенности «киклических» произведений, как на художественный недостаток па сравнению с поэмами Гомера. Эпос переходит в мифологическую хронику или в связную биографию мифологического героя, получает характер исторического повествования; «киклическая» поэзия в этом отношении перекликается с генеалогическим эпосом школы Гесиода и является предшественницей будущей греческой историографии.

Несмотря на обилие эпизодов, «киклические» поэмы по своей величине значительно уступают гомеровскими. Это свидетельствует об известной сжатости изложения. Поэты «кикла» отошли от неторопливой обстоятельности гомеровского рассказа, избегая, по свидетельству Аристотеля, речей, вкладываемых в уста действующим лицам с целью их характеристики. По-видимому, они стремились к занимательности, к ярким, фантастическим краскам, к богатству приключений. К сожалению, утрата самих поэм не дает возможности судить о том, в какой мере на «кикле» отразились идеологические движения эпохи: религия Аполлона Дельфийского с ее «очищениями» за незаконно пролитую кровь оставила несомненные следы в поэмах «кикла». Не чужды были, по-видимому, поэтам, в особенности Арктику, и актуально-политические тенденции в трактовке мифов. У современников киклический эпос вызывал большой интерес, по крайней мере со стороны содержания: он был основным источником, из которого черпали материал греческие художники и писатели VI—V вв.; греческая трагедия использует главным образом сюжеты, разрабатывавшиеся в «кикле». Позднейшая античная критика не признавала за «киклом» художественных достоинств, и термин «киклический» стал синонимом заурядного и банального.

Еще более приближается к будущей историографии другая группа поэм, в которых собирались мифы, связанные с определенными областями Греции (Коринф, Арголида, Самос и т. п.); эти поэмы давали своего рода мифологическую историю местности, которая затем путем- «родословных» могла доводиться до недавнего прошлого.

Наряду с историзацией героического предания, наблюдается проникновение в эпику таких элементов фольклорного сказа, которые в гомеровских поэмах или вовсе избегались или принимали смягченную форму. Об этом свидетельствует гимн к Гермесу в сборнике так называемых Гомеровских гимнов. Выступления рапсодов с декламацией эпических произведений обычно происходили во время празднеств, и тогда обычай требовал, чтобы рапсод начинал с гимна в честь того божества, которому праздник был посвящен. Под именем «Гомера» дошел сборник таких вступительных гимнов; некоторые из них содержат эпическое изложение какого-либо мифа, связанного с прославляемым богом. Стержневыми персонажами этих повествований являются, таким образом, не «герои», а боги. Гимн к Гермесу представляет собой «плутовской» рассказ в формах эпического стиля. Бог, по культовому обычаю, награждается серией эпитетов:

. ловкач изворотливый, дока.

Хитрый пролаз, быкокрад, сновидений вожатый, разбойник, В двери подглядчик, ночной соглядатай.

Сг. 13—15.

«Славные деяния» Гермеса, которые рапсод воспевает, состоят в том, что Утром, чуть свет, родился он, к полудню играл на кифаре, К вечеру выкрал коров у метателя стрел Аполлона.

Ст. 17—18.

Аполлон, бог-«вещатель» аристократии, не обнаруживает особой проницательности в розыске своего похищенного добра. Изворотливости Гермеса он может противопоставить только превосходство физической силы. Новорожденный нагло запирается, божится, и отец Зевс веселится, глядя на него. В конце концов Аполлон идет на мировую с опасным братцем и отдает ему коров в обмен на изобретенную Гермесом кифару. Гимн этот содержит ряд выпадов против корыстолюбия дельфийских жрецов и прославляет изобретательность и находчивость маленького человека, которые доставляют ему признание со стороны власть имущих. Этот новый тип «низменного» героя впоследствии будет играть значительную роль в прозаической повествовательной литературе и в комедии.

Интересны и другие гимны. Гимн к Афродите представляет собой повесть любви Афродиты к троянцу Анхису, своего рода любовную новеллу; в сферу религии мистерий вводит нас гимн к Деметре, содержащий культовую легенду элевсинских мистерий (стр. 25, ср. стр. 109) о похищении Коры, о блужданиях ищущей ее Деметры и воссоединении обеих богинь; чудесная мощь Диониса прославляется в небольшом гимне «Дионис и разбойники». Более архаически-торжественный характер имеют два гимна к Аполлону, из которых один содержит миф о рождении Аполлона на Делосе, а другой повествует о победе Аполлона над драконом Пифоном и основании дельфийского храма. В первом из них упоминается о замечательном певце, «слепом муже, который живет на Хиосе», и античность видела в этом указание на автора гимна, «Гомера».

На фольклорный сюжет о герое-дурачке, который всегда действует невпопад, была составлена не позже середины VII в. комическая поэма «Маргит» (самое имя означает безумца). Поэма не сохранилась, но в древности пользовалась большой известностью, и еще Аристотель считал ее произведением «Гомера». «Маргит», сын богатых родителей, «знал много вещей, но все знал плохо»; считать он умел только до пяти, но пытался исчислить количество морских волн, спрашивал свою мать, происходит ли он от нее или от отца и т. п. Поэма была написана эпическими гексаметрами вперемежку с ямбом, размером народных насмешливых песен, так что этот шуточный эпос был задуман, очевидно, в известной мере как пародия.

Прямой пародией на героическую поэму является «Война мышей и лягушек» («Батрахомиомахия»), относящаяся уже к концу VI в., а может быть и к началу V в. Предметом пародии являются и аристократическая героика эпоса, и его олимпийские боги, и традиционные приемы эпического стиля, начиная с обязательного обращения к Музам во вступлении:

К первой строке приступая, я Муз хоровод с Геликона Сердце мое вдохновить умоляю на новую песню —.

С писчей доской на коленях ее сочинил я недавно —.

Песню о брани безмерной, неистовом деле Арея.

Ст. 1—4

Лягушиный царь Вздуломорда, перевозя на спине мышонка Крохобора через болото, испугался водяной змеи, нырнул на дно и потопил мышонка. Крохобор принадлежит к именитому роду, имеет целую родословную. Между мышами и лягушками возгорается поэтому война. Оба ополчения вооружаются по эпическому образцу: мыши изготовляют поножи из бобовых стручьев, панцири из шкуры ласки, щитами служат кружочки светильников, копьями — иглы («всякою медью владеет Арей»), шлемом — скорлупки ореха. Лягушки используют для своего вооружения листья мальвы, свеклу, капусту, тростники, ракушки улиток. Вводится, конечно, и олимпийский план, совет богов. Пародия на богов чрезвычайно резка и, вероятно, уже идейно связана с критикой мифологии, исходившей от философов. Афина, богиня-воительница эпоса и вместе с тем богиня-ремесленница демократического культа, отказывается помогать мышам:

Новенький плащ мой изгрызли, который сама я, трудяся, Выткала тонким утком и основу пряла столь усердно.

Дыр понаделали множество, и за заплаты починщик Плату великую просит, а это богам всего хуже.

Да и за нитки его я должна, расплатиться же нечем.

Сг. 182—186.

И вообще богам лучше не вмешиваться в эту войну:

Острой стрелою, поди, и бессмертного могут поранить.

Бой у них ожесточенный, пощады и богу не будет.

Сг. 194—195.

Вняв совету Афины/боги отправляются в безопасное место. Описание боя пародирует боевые поединки «Илиады», широко используя традиционные эпические формулы. Мыши побеждают, и даже всесильные перуны Зевса не могут помочь лягушкам. Тогда Зевс посылает в помощь им раков, и тотчас они начинают Мышьи хвосты отгрызать, заодно уж и ноги и руки.

Сг. 295—296.

Мыши обращаются в бегство, и наступает конец «однодневной войны».^[2]

Героический эпос, созданный позднеродовым обществом, оказался к концу рассматриваемого периода уже устаревшим жанром. Были, правда, еще в VI в. попытки приспособить его для пропаганды новой дельфийской религии и религии мистерий, для орфических учений, однако эти попытки не имели серьезного литературного значения.

В качестве повествовательно-дидактического жанра, культивировавшегося новыми религиозными течениями, заслуживает внимания жанр баснословного путешествия (ср. стр. 41), связанный с религией Аполлона. Героем является либо сам Аполлон, либо какой-нибудь человек, «одержимый Аполлоном», а путешествие совершается на северовосток, к дальним «гиперборейцам». В поэме Аристея «Аримаспия» (ок. 600 г.) сообщались сведения, — по преимуществу фантастические, но отчасти и действительные, — о скифах и других северных народах, которые посетила «душа» автора, «покинув тело». Дидактический эпос нашел продолжателя в лице Фокилида из Милета (VI в.), оставившего высоко ценившийся в древности, но дошедший лишь в незначительных фрагментах сборник моральных сентенций («гном»). Для повысившегося авторского самосознания рассматриваемой эпохи характерно, что Фокилид начинает каждую сентенцию с указания своего авторства: «и это — Фокилидово» (по античной терминологии «печать», sphragis). О дидактической поэме как форме философского изложения, см. стр. 98.

• [1] К VI в. относится, вероятно, сохранившаяся среди произведений Гесиода малаяпоэма «Щит»; в рассказ о победе Геракла над сыном бога Ареса Кикном введеноописание изображений на щите Геракла (ср. описание щита Ахилла в «Илиаде»)с бытовыми и мифологическими сюжетами.
• [2] Следует заметить, во избежание распространенного недоразумения, что известная сказка Жуковского «Война мышей и лягушек» имеет лишь очень незначительные точки соприкосновения с античной «Батрахомиомахией».