Конец эпохи митингового телевидения

Недавно на передаче «Политбюро» J1. Кравченко вспоминал, как при нем рождались «Взгляд», «До и после полуночи» и другие программы, «совершившие взрыв в общественном мнении». Правда, бывший руководитель Гостелерадио не упомянул о своих последующих акциях, когда закрывал популярные рубрики и отлучал от эфира ведущих. Дело, разумеется, не в «кравченковской», «ненашевской» или «лапинской»^[1] вещательной политике, а в самой системе номенклатурно-партийного руководства, завершившейся оккупацией «Останкино» частями ОМОНа в августе 1991;го.

Казалось бы, после провала путча телевидению предстояло пережить эпоху Возрождения. Но этого не произошло. Вернувшийся из подполья «Взгляд» утратил контакт с общественным умонастроением и тихо сошел с экрана. «До и после полуночи» оказались в кризисе, а многие вчерашние фавориты существуют сегодня как свет угасшей звезды. Прямые трансляции со съездов, репортажи с бушующих митингов и ожесточенные сражения в телестудиях потеряли прежнюю притягательность. Документалистов, способных оседлать штормовые волны общественных возмущений, волны, от которых у зрителей захватывало дыхание, новая реальность застигла врасплох — как туземцев, родившихся у водопада, оглушает непривычная тишина. Приобретенные в баталиях навыки гражданской непримиримости ныне оборачиваются нетерпимостью, а политизация, разбудившая общество, становится синонимом конфронтации.

На этом фоне резко обозначилось то, что раньше ускользало от наших взглядов, — дилетантизм отечественной тележурналистики.

Классическая ошибка начинающего интервьюера — стремление задавать по нескольку вопросов одновременно. Собеседник теряется — он не знает, на какой вопрос отвечать вначале, а после ответа не помнит об остальных, так что их все равно приходится повторять. Подобного рода казусы мы наблюдаем на наших экранах едва ли не ежедневно.

Не больше компетентности иной раз обнаруживается и в обращении с микрофоном.

Интервьюируя Леонида Филатова («В поисках жанра «), ведущая после каждого вопроса передает микрофон собеседнику, который берет его, чтобы, ответив, вернуть обратно. Зато следующий собеседник (Эльдар Рязанов) завладевает микрофоном безоговорочно, время от времени поворачивая его в сторону партнерши по диалогу, чтобы та смогла задать свой вопрос. Так кто же из них ведущий? Между тем микрофон для журналиста — орудие производства, и, отдавая его собеседнику (режиссеру, летчику или доярке), он демонстрирует свой непрофессионализм.

Не меньше неприятностей доставляет и присутствие телекамер. Ведущий и его собеседники сидят в линеечку к нам лицом (эта мизансцена «кур на насесте» почему-то пользуется особой благосклонностью режиссеров). Участники передачи разговаривают друг с другом, не поворачивая голов. В жизни подобная ситуация невообразима, но, как видно, для режиссера экран — не жизнь.

Ведущий «Диалога в прямом эфире» обращается к депутату Виктору Аксючииу, который, выслушав вопрос, откровенно разворачивается к камере и начинает отвечать телезрителю, оказываясь тем самым спиной к ведущему. Вряд ли гость понимает, что подобная учтивость ценой бестактности не расположит аудиторию в его пользу. Значит, либо журналист не объяснил гостю заранее, как следует вести себя при живом общении, либо не поправляет его сознательно, чем опять-таки нарушает профессиональную этику.

«Нет на телевидении ничего ужаснее, чем тщательно срепетированная импровизация, чем заученная „живая“ речь, чем вымученная неестественная естественность», — писал В. Саппак тридцать лет назад. Но когда мы видим, как дрессированные дети — ведущие «Там-там-новостей» — старательно произносят заранее написанный для них текст, изображая непосредственность на экране, начинает казаться, что-либо строки Саппака написаны лишь вчера, либо наше ТВ на десятилетия задержалось в своем развитии, не в силах расстаться с эстетикой декламаций в стиле пионерских линеек.

Самоценность факта все чаще уступает место режиссерским конструкциям. «Репортер № 1» А. Невзоров превратился в постановщика политических клипов ужасов. Такое же стремление к творчеству в духе Хичкока, похоже, охватило и А.Политковского. В модифицированном «Политбюро» он пугает нас апокалиптическими картинами из жизни сталкеров, спасающихся от смерти цивилизации в подземельях Москвы. Таинственная комната с бесконечно длинным столом и окошмаренные оптикой катакомбы, где обитают полчища крыс-мутантов, — все это могло бы вселить в нас ужас, если бы не напоминало о детских страшилках («в темной-темной комнате стоит длинный-длинный стол, на этом длинном-длинном столе стоит черный-черный гроб»).

«Перед нашим прямым эфиром многие меня спрашивали, о чем я буду говорить с Кравченко. Я честно сказал, что мы ни о чем специально не договаривались», — пояснил ведущий, завершая беседу со своим бывшим руководителем. Специально подготовленные вопросы и в самом деле способны превратить интервью в псевдоинтервью. Но отсюда никак не следует, что заблаговременно не стоит позаботиться о вопросах, хотя бы ради уважения к собеседнику. Не приходит же нам в голову, пригласив на обед гостей, встречать их с обескураживающим простодушием: «Я, разумеется, заранее не готовился, угощу вас чем Бог послал». Ничего хорошего в этих случаях Всевышний не посылает. Профессионализм как раз в том, чтобы предварительно обдуманные вопросы прозвучали как можно более непосредственно, ибо уровень действительно неподготовленных интервью различим, что называется, невооруженным глазом.

Так что я не спешил бы, подобно Урмасу Отту и некоторым его коллегам, охотно признаваться, что к встречам со своими героями они заранее не готовятся. Не потому ли и звучит так часто в эфире знакомый набор отмычек-вопросов? (Зрители уже привыкли, что не столько Отт появляется на экране со своими вопросами, сколько вопросы со своим Оттом.).

В передаче «Без ретуши» автор-ведущий всякий раз напоминает о правилах игры. Каждый журналист получает три минуты, чтобы расспросить гостя, после чего наступает наиболее интересное — интервью в цейтноте. Впрочем, добавляет ведущий, соблюдать эти правила не так уж и обязательно, мы люди свободные, никого ни к чему не принуждаем. Хорошенькие условия, где исключения сами становятся правилом. С таким же успехом можно выпустить игроков на футбольное поле, заявив, что, хотя и нежелательно касаться мяча рукой, но в свободной стране условие это, в общем, не обязательное.

Что ж удивляться, что для многих газетчиков в передаче главное — не ответы, а их собственные вопросы, сплошь и рядом перерастающие в тирады. В результате до «самого интересного» дело, как правило, не доходит («Сегодня нам, как всегда, не хватило времени»). Умиляет озадаченность ведущих в подобных случаях, словно время зависело от кого-то, а не от них самих.

«Как наше слово отзовется», предугадать не дано поэту. Но журналист обязан предвидеть воздействие своих слов. Особенно если они звучат в информационном выпуске — на всю страну. Когда в момент наивысшего кризиса в Приднестровье Светлана Сорокина сообщила в «Вестях», что, «по неподтвержденным данным, 14-я армия движется к Кишиневу», то по сути зловещий слух получил аудиторию государственного канала, а средство массовой информации превратилось в средство не менее массовой дезинформации. «Непроверенные слухи могут привести к катастрофе, — предостерегает этический кодекс Эн-би-си. — Не передавайте в эфир информацию, полученную извне, если она не подтверждена полицией, вашим собственным корреспондентом на месте события или другим признанным авторитетным лицом или источником». Что по этому поводу советуют наши кодексы, неизвестно за неимением таковых.

Перечень такого рода примеров может умножить каждый. Я сознательно ссылаюсь на лучшие передачи и на экранную практику лучших ведущих. Что же говорить о других?

Эпоха митингового телевидения кончилась. Живая жизнь, которая захлестывала экран, уже не воспринимается как событие. На смену стихийным трансляциям приходит повседневная журналистика. К сожалению, ее уровень удручает. Не оттого ли, что энтузиазм ушел, а профессионализм так и не появился?

«Независимая газета «, 1992, 31 октября

• [1] С. ГЛапин, М. Ф. Ненашев, Л. П. Кравченко в разные годы возглавлялиГостелерадио.