Боевой стресс и военные действия

От войны нельзя ждать никаких благ.

Вергилий

В период Первой мировой войны в научном обороте появилось понятие «психические боевые потери». Психические боевые потери представляли собой разного рода отсроченные психические явления, наблюдавшиеся у бойцов, похожие по своим проявлениям на неврозы.

Зигмунд Фрейд назвал это явление «военный невроз» и трактовал его как состояние эгоконфликта, невозможность «Эго» объяснить происходящее и помочь построить поведение человека так, чтобы его инстинктивные побуждения были удовлетворены, а требования и ограничения общества и сознания не были бы нарушены^[1].

Проведя исследование с ветеранами войны в Афганистане, И. В. Соловьев получил интересные результаты: 18% ветеранов имели различную степень проявления поведенческих и личностных расстройств^[2]. Эти негативные последствия, именуемые посттравматическими стрессовыми расстройствами (ПТСР), наибольшую выраженность приобретали через несколько месяцев и даже лет после пребывания в ситуации травматического стресса.

Интересны также результаты обследования участников боевых действий в Афганистане, проведенного Е. О. Лазебной и М. Е. Зеленовой, которые выявили ряд следующих оценок ветеранами своего участия в войне: опыт был «лишним в моей жизни», «вредным и тяжелым», «лучше бы такого опыта не было», «ненавижу тех, кто туда послал», «одолела дедовщина», «ухудшилось здоровье»^[3].

Но оценка своего боевого опыта «афганцами» далеко нс однозначна. Положительно оценивающих опыт своего участия в боевых действиях выявлено в несколько раз больше, чем оценивающих его отрицательно.

Исследования последних лет установили, что ведущими факторами в развитии боевого ПТСР являются:

• • продолжительность пребывания в зоне боевых действий;
• • интенсивность боевого опыта.

Исследование, проведенное Т. А. Тереховой и II. С. Фонталовой^[4], показало интересные результаты. Была обследована группа сотрудников органов внутренних дел в возрасте 27—42 лет, которые пребывали в зоне боевых действий в Чеченской Республике от трех до 12 месяцев. В результате у 76,5% опрошенных были выявлены признаки ПТСР. Но из тех, кто находился в «горячих точках» три месяца, выраженность признаков ПТСР наблюдалась только у 20%. А вот те, кто пребывал там более шести месяцев, показали 100% наличие ПТСР.

Наблюдались отличия между сотрудниками и по интенсивности боевых действий. 47% сотрудников внутренних дел участвовали в боевых действиях, 53% — несли службу на блокпостах. Те, кто принимал участие в боевых действиях, захвате отдельных объектов противника, были более подавлены, тревожны, раздражительны, отмечали у себя нарушение сна, тревожные и повторяющиеся сновидения с картинами боевых действий, затруднения в общении с окружающими, особенно в обмене эмоциями. У 82,3% из всех опрошенных были выявлены признаки алкогольной зависимости как следствия стремления нейтрализовать тревожность и навязчивые переживания.

Важно, что отсутствие семейной и дружеской поддержки после выхода из зоны боевых действий отрицательно сказалось как на самочувствии военнослужащих, так и на возникновении чувства социальной несправедливости к ним (недооценка боевых заслуг, упреки в том, что дома их не ждали, и т. п.). Как следствие — постоянное чувство необъяснимой тревоги, сниженный фон настроения, повышенная раздражительность и вспышки гнева, слезливость и навязчивые воспоминания, обиды на командование, влечение к алкоголю, общее ухудшение здоровья.

В многочисленных беседах с участниками боевых действий было выявлено, что вдобавок ко всему вышесказанному они страдают от высокого мышечного напряжения (особенно тех групп мышц, которые сильнее всего напрягались во время боевых операций), которое проявляется в болезненных коликах, спазмах, головных болях и т. п.

Анализ приоритета ценностей у бывших участников боевых действий показал, что для них приоритетны ценности продуктивной жизни, наличие верных друзей, счастье других и свобода. Игнорируются такие ценности, как здоровье, творчество, познание, любовь, материально обеспеченная жизнь. По и возможность реализации предпочитаемых ценностей в мирных условиях также отрицается, что является свидетельством рассогласования жизненных ценностей, а это закономерно осложняет мирную жизнь и позитивное восприятие происходящих в ней событий.

С бывшими военнослужащими — участниками боевых действий на территории Северного Кавказа с 1998 по 2006 г. было проведено исследование В. И. Рерке. Срок службы у данных военнослужащих в «горячих точках» составил полтора-два года. Было установлено, что военнослужащие-контрактники имеют большую вероятность формирования посттравматического стрессового расстройства, психосоматических нарушений и тревожных расстройств, чем военные, не служившие в «горячих точках». В частности, у первых сильнее выражены показатели ипохондрии, истерии, паранойяльное™, гипомании и менее — депрессии. Автор делает вывод, что военнослужащие-контрактники больше фиксированы на телесных ощущениях, что отражается в соматических жалобах.

Причем отмечалось, что с возрастом у военнослужащих-контрактников ипохондричность и шизоидность (замкнутость) усиливались. Они чаще жаловались на ухудшение здоровья, замыкались в себе и отгораживались от окружающего мира. Более молодые военнослужащие чаще выдавали агрессивные и депрессивные реакции.

Вместе с тем анализ результатов диагностики по тесту «Опросник травматического стресса» (автор И. О. Котенев) не выявил выраженных травматических переживаний на момент обследования. Это объясняется тем, что при выполнении воинского долга на территории Чеченской Республики военнослужащие-контрактники были морально и психологически подготовлены к работе в экстремальных условиях. Кроме того, имея жизненный и профессиональный опыт работы в экстремальных ситуациях, они были психологически толерантны к происходящему. По служба все же оставила определенные следы. Они чаще, чем военнослужащие-срочники, были склонны к проявлению раздражительности, вспыльчивости, вербальной и физической агрессии, чаще попадали в конфликтные ситуации. При столкновении со сложными жизненными ситуациями после возвращения домой они чаще злоупотребляли алкоголем, снимая таким образом чрезмерное напряжение.

Что поразило в результатах данного исследования, так это тот факт, что военнослужащие-контрактники имели более низкие показатели по шкале социального пессимизма и более высокие — по шкале максимализма в сравнении с обычными военнослужащими. Это говорит о том, что они надеются и верят в будущее и более оптимистично оценивают его и происходящее в настоящем. Возможно, потому, что близко сталкиваясь со смертью, они по-иному относятся к возможности жить и жить хорошо.

Анализ возраста и социального статуса военнослужащих показал, что контрактники имеют более высокий уровень образования и у большинства из них есть семьи. Их возраст — от 29 до 36 лет. Превалирующим мотивом для службы по контракту явился высокий уровень заработной платы за службу в «горячих точках»^[5].

Череда проведенных исследований указывает на тот факт, что лица, принимавшие участие в боевых действиях, нуждаются в активной психологической, а иногда и психотерапевтической помощи. И в большей степени — те, кто морально, физически и психологически не был готов к выполнению воинского долга в экстремальных и опасных для жизни ситуациях.

О значимости психологической готовности к несению службы в опасных регионах говорят результаты исследования О. Ю. Литвиновой. На основании проведенного исследования ею были выделены четыре типа профиля психологической готовности военнослужащих применительно к функционированию личности в экстремальных условиях жизнедеятельности:

• • интенциоиалыю-зависимый — профессиональная деятельность как возможность удовлетворения своих субъективных целей (интенции), неготовность к деятельности в данных условиях и потребность в выходе из них, преобладание поверхностно-рациональных мотивов;
• • интенционально-независимый — профессиональная деятельность как следование объективному содержанию деятельности (деятельность ради самой деятельности), восприятие жизни и условий службы как вдохновляющих, наиболее оптимальных для самореализации;
• • утилитарный — профессиональная деятельность как возможность извлечения максимальной для себя выгоды из сложившихся условий (узкий практицизм), прагматичная жизненная позиция, характерная для современного общества (высокая вероятность психологической угрозы); отсутствие четкой субъектной позиции, стремление извлечь из всего только непосредственную выгоду;
• • аморфный — выбор профессиональной деятельности на основе неопределенности с пренебрежением к собственным потребностям и интересам (несформированность мотивации), субъекты отличаются апатией, отсутствием инициативы, деперсонализацией, ощущением внутренней пустоты^[6].

Высокому уровню психологической готовности соответствует интенционально-независимый тип профиля психологической готовности, низкому — интенциоиалыю-зависимый, утилитарный и аморфный.

• [1] Казберов П. Н., Кулакова С. В., Фадеева К. Ф. О последствиях экстремальных условийдеятельности для сотрудников силовых структур // Научно-исследовательские публикации.№ 12(16). 2014. С. 36−40.
• [2] Соловьев И. В. Жизнь после войны: преодоление психологических последствий. Кемерово: ГУВД Кемеровской области, 2000. С. 20.
• [3] Лазебная Е. О., Зелепова М. Е. Военно-травматический стресс: особенности посттравматической адаптации участников боевых действий // Психологический журнал. 1999. Т. 20, сентябрь — октябрь. С. 67—68.
• [4] Терехова Т. А., Фоиталова Н. С. Влияние боевого стресса на состояние психическогоздоровья участников боевых действий // Психология в экономике и управлении. 2014. Mb 1.С. 71−75.
• [5] Рерке В. И. Психологический портрет участника боевых действий // Психология в экономике и управлении. 2014. № 1. С. 63—67.
• [6] Литвинова О. Ю. Субъектная позиция как условие формирования психологическойготовности военнослужащего к деятельности в экстремальных условиях // Теория и практика общественного развития. 2012. № 12. С. 177—180.