Дегуманизация мира.
Философская антропология
Гуманна ли гильотина? Представьте себе, что этот вопрос задан юному Робеспьеру. Вне всякого сомнения, он содрогнулся бы и ответил презрением. «Ничто на земле не стоит цены человеческой крови» — это слова эрменовильского отшельника Ж.-Ж. Руссо. Но оказалось, что без гильотины не обойтись. Только она может осчастливить человечество. Может быть, есть нечто неизмеримо более важное, нежели струящаяся… Читать ещё >
Дегуманизация мира. Философская антропология (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Парадоксально, что философия Ф. Ницше, полемически направленная против христианства и воплощающая в себе неоязыческую ориентацию, в известной мере наследует логические следствия гуманизма как умонастроения. Она делает наглядным тот факт, что человеколюбие вовсе не является непременным следствием возвышения человека. Напротив, оно мешает раскрытию человеческих возможностей. С этой точки зрения идеализированная архаическая Греция противопоставляется христианству. Именно она, по словам Ницше, подвергла порче «естественное состояние человечества».
«Проблема, которую я ставлю, — пишет Ницше, — не в том, кто сменит человека в ряду живых существ (человеко-конец), а в том, какой тип человека надлежит взращивать, какой наиболее высоко ценен, более других достоин жизни, кому принадлежит будущее»[1][2]. Ответ немецкого философа однозначен: взращивать надо человека сильных инстинктов, одержимого волею к власти…
Гуманизм исторически возник как воплощение элитарности. Однако он был одушевлен идеей рекрутирования все более широкого круга людей. Неоязычество во всех его современных версиях демонстрирует, по существу, утопичность этой программы. Более того, оно предлагает в обосновании гуманизма опираться не на индивида, а на общекультурные, общечеловеческие ценности. Истинный смысл гуманизма усматривается в идее коллективизма.
На крушение элитарного характера гуманизма указывал еще русский поэт Александр Блок (1880—1921). «Понятием „гуманизм“, — писал он, — привыкли мы обозначать прежде всего то мощное движение, которое на исходе Средних веков охватило сначала Италию, а потом и всю Европу и лозунгом которого был человек — свободная человеческая личность. Таким образом, основной и изначальный признак гуманизма — индивидуализм»1.
Но как совместить эти установки с появлением на исторической арене широких социальных общностей? «Движение, исходной и конечной целью которого, — писал далее Блок, — была человеческая личность, могло расти и развиваться до тех пор, пока личность была главным двигателем европейской культуры. Мы знаем, что первые гуманисты, создатели независимой школы, светской философии, литературы, искусства и школы относились с открытым презрением к грубой и невежественной толпе. Можно хулить их за это с точки зрения христианской этики, но они были и в этом верны духу музыки, так как массы в те времена не были движущей культурной силой, их голос в оркестре мировой истории не был преобладающим. Естественно, однако, что, когда на арене европейской истории появилась новая движущая сила — не личность, а масса, наступил кризис гуманизма»[3][4].
Как совместить интересы личности и массы? На уровне теоретической мысли все казалось просто. Максим Горький возражал Блоку, особенно его тезису о том, что «цивилизовать массу и невозможно и не нужно». «Говорить… о невозможности и ненужности цивилизации для русского народа, — это очевидно „скифство“ — и это я понимаю как уступку органической антигосударственности русской массы. И зачем Блоку „скифство“»[5].
Проблема, затронутая Блоком, как это очевидно сегодня, не могла получить разрешения на путях просвещения массы, к чему призывал Горький. Вовлечение массы в политику обернулось разносторонней мифологизацией сознания. Попытка осчастливить массы оказалась продуктом популизма. Вовлечение масс в политику имело для гуманизма значительные последствия. Они должны быть осмыслены в полном объеме на примере дегуманизации мира.
Гуманна ли гильотина? Представьте себе, что этот вопрос задан юному Робеспьеру. Вне всякого сомнения, он содрогнулся бы и ответил презрением. «Ничто на земле не стоит цены человеческой крови» — это слова эрменовильского отшельника Ж.-Ж. Руссо. Но оказалось, что без гильотины не обойтись. Только она может осчастливить человечество. Может быть, есть нечто неизмеримо более важное, нежели струящаяся кровь? Это идеалы человеколюбия?
Не парадокс ли? Гильотина как радикальное средство справедливости. Муки и боль одного человека как досадная помеха на пути ко всеобщему счастью. Воспитание «нового человека» как преодоление изначальной человеческой природы. Что ни говори, гуманизм в той же мере примета нового времени, в какой и дегуманизация. Кровавые бойни, адские печи, пыточные подвалы. Усложняющаяся техника надругательства над телом и духом человека. Но разве только это?
Тоталитаризм XX в. явился не только умопомрачением духа, но и апофеозом язычества. Культ вождя. Идолопоклонничество. Толпа вручает собственные полномочия тому единственному. Индивид больше не прислушивается к голосу совести. Не доверяет рассудку. Душит личные сомнения камнем слепой веры.
Напомним: сталинские репрессии сопровождались углубленным «теоретическим» проникновением в суть гуманизма. Оказалось, что нельзя любить абстрактного человека. Нежности больше заслуживал только конкретный индивид. Те же, кого гноили в бараках, истязали в подземельях, превращали в опилки (это метафора из фильма «Покаяние»), воспринимались как нечто абстрактное. «Абстрактный», т. е. лишенный классового гнева, гуманизм отвергался. Конкретный же взгляд на человека обнаруживал в нем вражескую сущность. «Человеколюбие» оборачивалось кошмаром злодеяний. Теоретическое размежевание «абстрактного» и «конкретного» служило ширмой для кровавых расправ.
Но разве идея несет ответственность за то, что ее искажает? Можно ли изобличать гуманизм, если присущее ему содержание извращено, обессмыслено, превращено в свою противоположность? Может быть, вслед за Людвигом Фейербахом можно назвать это «призрачной человечностью»? Не гуманизм, а его призрак?
В истории духовной мысли важно не только то, что ты провозглашаешь. Каковы, однако, твои цели? К чему, наконец, приводят провозглашенные тобой манифесты? Нельзя же, одним словом, ценить доктрину только за то, что в ней обозначается любовь к человеку. Оценивая конкретную форму гуманизма, не стоит впадать в славословие, в бездумный экстаз. Между тем все политические партии нашей страны пытаются освоить гуманистическую риторику, совершенно Fie обращая внимания на социальные проблемы.