Символические концепции культуры

Первый толчок символическому пониманию культуры дал швейцарский языковед Фердинанд де Соссюр (1857—1913), который полагал, что наряду с лингвистикой, изучающей лишь языковую систему знаков, культурология представляет более всеобъемлющую науку, охватывающую все знаковые системы в их совокупности. Культура рассматривается при этом как своеобразный, строго иерархизированный «текст», опорой которого является естественный язык, увязанный с другими «языками», т. е. системами знаков в науке, повседневной жизни и особенно в искусстве.

Э. Кассирер На символический характер культуры обратил внимание немецкий философ, представитель марбургской школы неокантианства Эрнст Кассирер (1874—1945). Его заслугой является создание философии культуры, центральным понятием которой служит символ. Полагая, что вместо кантовских двух сфер — теоретического и практического разума, существует единый «мир культуры», он рассматривал мир человеческой культуры как продукт символической деятельности людей. Язык, миф, религия, искусство, наука, история — все эти разнообразные сферы культуры — «символические формы», которые не сводились друг к другу, а выступали как самостоятельные образования. Символические формы культуры, с одной стороны, указывают на предметы реального мира, а с другой стороны, каждая из этих форм создаёт собственный мир, исполненный собственного смысла и значения. Э. Кассирер считал символ единственным инструментом культурного освоения действительности. Культура выступала как символически значимое построение мира_у а человек — как «животное, созидающее символы». В основе концепции культуры Кассирера — человеческая способность к массовой, систематической и постоянной символизации. Другими словами, он предлагал подход к культуре преимущественно с позиций семиотики.

Эти идеи нашли отклик в работах Л. А. Уайта. Его заслуга состоит в том, что он, приложивший немало усилий для разграничения психологических и культурологических проблем, стремился найти для теории культуры реальный, материальный объект изучения. Л. А. Уайт рассматривал культуру в качестве специфического «термодинамического» механизма аккумуляции, хранения, передачи и преобразования энергии общества, отводя человеку второстепенную роль в функционировании динамического потока культуры. Он обосновывал объективный характер культуры и выделял в ней три подсистемы: технологическую (орудия производства, средства существования и т. п.), социальную (типы коллективного и индивидуального поведения) и идеологическую (идеи, верования, знания). Особое значение имеет то, что Л. А. Уайт ввёл в теорию культуры термин «символаты», понимая их как предметы или явления, зависящие от способности человека к символизированию. «Таким образом, — писал он, — культура представляет собой класс предметов и явлений, зависящих от способности человека к символизации, который рассматривается в экстрасоматическом контексте»^[1]. Это определение, по словам Уайта, спасает теорию культуры от неосязаемых, неуловимых и онтологически не существующих абстракций и снабжает её реальным, материальным, познаваемым предметом исследования, так как в нём проводится чёткая грань между поведением и культурой, т. е. между наукой о психологии и наукой о культуре. Кроме того, в этом определении отчетливо прорисовывается роль человека в процессе возникновения культуры.

В способности людей к символизации Л. А. Уайт также видел исходный элемент культуры. Символическая концепция переносит акцент на проблематику символизма, рассматривая культурные феномены как феномены символические. При этом культурный анализ можно определить как исследование символических форм, т. е. смысловых действий, объектов и выражений разного рода по отношению к исторически конкретным и социально структурированным контекстам и процессам, в рамках которых и посредством которых эти символические формы воспроизводятся, передаются и воспринимаются. С этой точки зрения культурные феномены должны рассматриваться как символические формы в структурированных контекстах, а культурный анализ — как исследование смыслового конституирования и социальной контекстуализации символических форм. Проще говоря, символические формы культуры представляют мир не в своей объективной значимости, а в том смысловом значение, какое культура имеет для человека.

В статье «Символическое поведение» (1962 г.) Л. А. Уайт уточнил понятие «символ». По его мнению, символ должен иметь физическую форму, чтобы быть доступным нашему восприятию, но значение символа нельзя установить с помощью органов чувств. Символ представляет собой совокупность физической формы и значения. Так, святая вода ни физически, ни химически ничем не отличается от обычной воды. Вот почему, по мнению Уайта, ни одно живое существо не может и никогда не сможет понять, что такое святая вода, или фетиш, или грех, или воскресение. Поведение человека может иметь несимволический характер, когда он функционирует как живой организм, т. е. пьёт воду, ходит, спит, чихает и т. д. Вместе с тем любой акт человеческого поведения может приобретать символический характер, разный по смыслу в разных культурах. Достаточно вспомнить, сколь разнообразны поведенческие акты в рамках приветствия людей при встрече в различных культурах.

В культурной антропологии второй половины XX в. происходил «символический переворот», связанный со становлением направлений, ориентированных на понимание значений «других» культур. Это прежде всего символическая антропология (В. Тэрнер) и когнитивная антропология (М. Дуглас), которые представляли собой варианты соединения традиций британского структурно-функционального прагматизма с принципом относительно автономного бытия символических систем ритуальной практики и общественного сознания.

Таким образом, теоретический интерес в науках о культуре, сместившийся от изучения социальной структуры (у Б. Малиновского, А. Редклиффа-Брауна и др.) к выявлению ментальной структуры, в свою очередь, привел к исследованию символических концепций культуры, а затем и к пониманию культуры в духе герменевтических традиций (Г. Гадамер, П. Рикёр).

• [1] Уайт Л. А. Понятие культуры // Работы Л. А. Уайта по культурологии: Сб. переводов. — М., 1996. — С. 137.