Утверждение социологических подходов к трактовке исторических процессов

Социологические подходы к оценке истории России стали знаком времени на рубеже XIX—XX вв. Методологические искания историков свидетельствовали о назревших мировоззренческих изменениях, сопряженных с революционной эпохой. Уже на переломе истории, в 1918 г. И. П. Павлов резюмировал все, что произошло с массовым интеллигентским сознанием: «Мне кажется, что-то, что произошло сейчас в России, есть, безусловно, дело интеллигентского ума, массы же сыграли совершенно пассивную роль, они восприняли то движение, по которому ее направила интеллигенция»^[1].

Роль народнической социологической доктрины в развитии исторической проблематики очевидна. Значительный интерес для историков представляют социологические модели, предложенные как революционными, так и либеральными народниками. Единственным законом истории полагали прогресс теоретики народничества II. Л. Лавров и Н. К. Михайловский, понимая его как постоянное совершенствование человека и вырабатываемых им идей. Формула прогресса Лаврова гласила: развитие личности в ее физическом, умственном и нравственном отношении, усиление и расширение общественной солидарности. У Михайловского это было постоянное приближение к целости неделимых отдельных личностей, к возможно полному и всестороннему разделению труда между органами и возможно полному и всестороннему разделению труда между людьми.

Ученые задумались над вопросом: что собственно представляет из себя исторический прогресс? И поскольку большинство рассматривало движение общества вперед как общую тенденцию, связанную с развитием сознания человека, его нравственных постулатов и т. п., то они приходили к выводу о невозможности определения собственно прогресса в жизни народов. Тема «прогресса» мигрировала в исследовательскую область социологии, а историки признались в своей неспособности прогнозировать будущее.

Народническая традиция обусловила и повышенный интерес отечественной социологии к проблемам экономической и социальной истории. Центральной по своему историческому и общественному значению в конце XIX — начале XX в. стала проблема развития капитализма и его судьба в России. С этим связано повышение интереса к социально-экономическим отношениям, месту и роли классов и социальных групп в общественном развитии, государственно-правовому устройству. В центре внимания народнической историографии была история многомиллионной массы, служившей базисом истории — крестьянства.

История русского крестьянства есть долг нашей науки народу, — неоднократно подчеркивал один из известнейших исследователей истории крестьянства В. И. Семевский.

Василий Иванович Семевский (1848/49—1916 гг.) — окончил Петербургский университет, недолго работал в качестве приват-доцента и в 1886 г. по обвинению в «преступном влиянии на молодежь» был уволен. В дальнейшем он активно занимался научно-исследовательской работой, сотрудничал в журналах. Идейно и политически он был связан с народничеством, принимал участие в издании журналов «Былое», «Голос минувшего».

Первый том большого труда «Крестьяне в царствование императрицы Екатерины II» Семевский представил в 1881 г. в качестве магистерской диссертации. Но она была отклонена К. Н. Бестужевым-Рюминым за «критическое отношение к правительственной политике в крестьянском вопросе». Позднее защита состоялась в Москве, а работа в виде монографии была издана в том же 1881 г.

Историю России Семевский трактовал как историю того общественного класса, который в течение тысячелетий поддерживал своими мужицкими плечами русское государство. Впервые в отечественной историографии он исследовал экономическое и правовое положение крепостного крестьянства в XVIII — первой половине XIX в. Привлекая многочисленные документы, еще не известные исторической науке, Семевский представил данные о численности крепостных крестьян, количестве у них земли, формах эксплуатации, о соотношении барщины и оброка, остановился на отдельных категориях крестьян, крестьянской общине, быте и борьбе. В сельской общине, как и все народники, он видел гаранта экономического быта крестьян. Исследуя историю русского народа, Семевский обратился и к изучению жизни рабочих. Его двухтомная монография «Рабочие на сибирских золотых промыслах» (1898 г.) явилась первым трудом по истории рабочего класса.

Народническая историография обратилась к изучению крестьянского быта, истории крестьянской общины, крестьянского землевладения. Стоит упомянуть работы одного из лучших исследователей русского крестьянства, П. А. Соколова («Очерки истории сельской общины на севере России», 1877 г.), А. Я. Ефименко («Дворцовое землевладение в южной Руси», 1905 г.; «Крестьянское землевладение па Крайнем Севере», 1884 г.). В 1911 г. вышла работа активного деятеля эсеровской народнической организации Н. П. Огановского «Закономерность аграрной эволюции», где ее автор прослеживал развитие аграрных отношений со времен Древней Руси до XX в. Его вывод сводился к тому, что эволюции сельского хозяйства была свойственна постепенная нивелировка крестьянских хозяйств, особенно во второй половине XIX в. Два крайних полюса экономической группировки — крепкого капиталистического и мелкого крестьянского хозяйства — являются неустойчивыми и в ходе исторического развития поглощаются средними хозяйствами. Именно народнической традиции мы обязаны углубленным изучением социально-психологических особенностей русского трудового элемента, артельного и кооперативного начал в русской хозяйственной деятельности, кустарной промышленности.

Исследованием социально-экономического развития пореформенной России занималось либеральное народничество, считавшее возможным решение этих проблем в рамках государственных реформ. Вынужденные признать факт наличия развития в России капитализма в промышленности и сельском хозяйстве, они при этом пытались доказать его нежизнеспособность, представить его явлением искусственным. России предназначен иной путь, рассуждали они, «народный», путь артели, т. е. развитие мелкого кустарного производства, через организацию народной промышленности. Народники считали общину идеалом экономического равенства и благосостояния.

Идеализация натурального хозяйства представляла, может быть, самую характерную черту экономического мировоззрения народников. Так, экономист и социолог В. П. Воронцов (псевдоним В. В.) в работах «Судьбы капитализма в России» (1882 г.), «Очерки кустарной промышленности в России» (1886 г.) доказывал экономическую бесплодность капиталистического развития страны. Капитализм, считал он, не найдет в России прогрессивного развития промышленности. Капиталистическое хозяйство, таким образом, погибнет естественной смертью. Другой представитель либерального народничества Н. Ф. Даниельсон, оценивая специфику народнических социологических подходов, утверждал, что его единомышленники старались поддерживать базовый принцип, освещенный веками крестьянской хозяйственной жизни — нахождение средств производства в руках непосредственных производителей.

Народническая традиция предопределила и интерес с истории революционного движения в России. Политизация исторических исследований в этой области проявилась в обостренном внимании к теме общественного движения в России, революционных и демократических его составляющих. Причем представители практически всех политических направлений стремились именно к положительной оценке всех протестных движений. В участниках движения не видели людей, идущих наперекор интересам большинства населения России, не видели опыта представления интересов меньшинства, не осуждали даже акты террора. Наибольшую известность в этой связи приобрели труды Василия Яковлевича Богучарского (Яковлева) (1861 — 1915 гг.).

Особую популярность в революционных и либеральных кругах получил его труд «Государственные преступления в России XIX в.». Богучарский стал вводить в активный оборот документы революционных организаций, в частности, найденные им в зарубежных архивах революционной эмиграции. Его перу также принадлежат исследования по истории революционного народничества, по истории политической борьбы 1860—1890-х гг. Ряд работ был впервые издан им за границей, а спустя короткое время переиздан в России.

Таким образом, Богучарский приступил к исследованию деятельности народнических организаций России сразу после завершения активной фазы их деятельности, причем его политические симпатии и антипатии в этих работах были совершенно очевидны. Его можно считать одним из зачинателей изучения российского революционного движения с субъективно-социологической точки зрения.

Всеобщий поиск пытались направить в положительное русло многие мыслители, побуждаемые глубокой духовной и религиозной традицией. Коренной вопрос поставил в целом ряде философских и публицистических работ В. С. Соловьев. Большое значение имели многие его работы от такого теоретического труда как «Кризис западной философии (против позитивизма)» до очерка «Три разговора о войне, прогрессе и конце всемирной истории».

Сами историки заговорили о кризисе исторической науки. Они понимали кризис как изменение представлений о природе, целях и методах исторической науки, как возникшую потребность пересмотра социологических схем и понятий. Кризис усилился, по мнению Р. Ю. Виппера и Д. М. Петрушевского, после 1905 г., когда возникли сомнения в возможности синтеза набранного в рамках позитивистского научного творчества материала. Ушла вера в теорию прогресса, питавшая российскую интеллигенцию на протяжении всего XIX в. Если в предшествующий период ученые-историки исходили из признания прогрессивно-поступательного характера исторического процесса, то в конце XIX в. появились сомнения в справедливости этого утверждения.

Время выбора пришлось как раз на рубеж XIX—XX вв. О возможности выбора, о личной ответственности за выбор убедительно, годы спустя, сказал Н. И. Бухарин. Будущий теоретик большевизма в своей автобиографии определенно высказался о причинах приобщения к марксизму, о причинах выбора именно теории экономического материализма: «Случайно мне в это время подвернулась знаменитая „лекция об Антихристе“ Владимира Соловьева, и одно время я колебался, не антихрист ли я». И далее: «Сперва занятия экономической теорией произвели на меня тяжелое впечатление: после „высокого и прекрасного“ — „товар — деньги — товар“. Но, войдя in medias res марксистской теоретики, я почувствовал ее необычайную, логическую стройность. Должен сказать, что, несомненно, именно эта черта повлияла на меня больше всего»^[2].

Однозначно признавали поступательно-прогрессивный характер исторического процесса как переход общества с низших стадий развития к более совершенным, с точки зрения экономической, политической, социальной, — марксисты. Фактически параллельно с народническим общественным движением происходило в России распространение идей К. Маркса. Его учение становилось средством либо для анализа капитализма, либо для подготовки социальной революции в России под эгидой «Интернационала» на основе идеи классовой борьбы. Носители идей Маркса в России не склонны были оценивать его, прежде всего, как социолога и экономиста капиталистического строя. Его восприняли как пророка со скрижалями.

Потому и философия марксизма не преподавалась в университетах. Зато в курсах русской истории М. В. Довнар-Запольского, П. П. Смирнова можно было обнаружить некоторое влияние исторических идей К. Маркса и Ф. Энгельса. Этому способствовали «легальные» марксисты. Поэтому и марксизм воспринимался как политическое, публицистическое учение и как политико-экономическая теория, т. е. так, как он воспринимался «легальными» марксистами.

Действительно, историки востребовали раньше, чем философы, марксистскую концепцию именно потому, что понимали ее как учение «экономического материализма». Так историки оказались в числе тех, кто заинтересованно поддержал социологические идеи Маркса. При этом самым актуальным для исторической науки был вопрос о степени универсальности и общеобязательности предложенной Марксом теории именно в контексте реального исторического процесса. Актуален был этот вопрос и для отечественной социологии. Так появилось знаменитое письмо Маркса: «Моему критику угодно было мой очерк истории происхождения западноевропейского капитализма превратить в целую историко-философскую теорию исторического пути народов, роковым образом предначертанного для каждого из них, каковы бы ни были условия его исторического бытия. Но я прошу извинить меня: такое толкование для меня одновременно и слишком почетно, и слишком постыдно»^[3].

Путь, который проходила молодежь вместе с отечественной мыслительной традицией, — это путь либо от идеализма к марксизму, либо от марксизма к идеализму. В общественно-политической сфере этот период был связан с бурной полемикой между марксистами и народниками. Как известно, он завершился политическим антагонизмом. От экономического материализма отошли «легальные» марксисты. Но очевидно, марксизм привлекал молодые умы не только своей ярко выраженной логикой, но и устремленностью на соединение теории и практики. Социализм был понят как заложенный в самом бытии естественный результат исторического процесса, естественный предел социального развития. Марксизм был соединен с идеологией.

Оценивая исторические концепции марксистов, в том числе и первых историков-марксистов, нельзя упускать из вида тот факт, что Октябрьский переворот совершился под знаменем марксизма и под руководством, в том числе В. И. Лепина — одного из его теоретиков, одного из исполнителей заветов К. Маркса. Это не могло не повлиять впоследствии на распространение ленинских исторических концепций. Победа на политическом поприще стала знаком, подтверждающим верность теории. Марксизм получил статус государственного учения, оберегаемого идеологической цензурой. Поэтапно термин «экономический материализм» был вытеснен понятием «исторический материализм», а затем и «диалектический материализм». Марксизм вышел за пределы социологии как положительной науки, ибо охватил собою не просто изучение явлений окружающего мира, но занялся решением общих гносеологических и онтологических вопросов в материалистическом ключе. Его логика такова: основа бытия материальна, следовательно, основа общественного бытия — материальна, следовательно, экономика — основа общественного бытия. Диалектика материализма интерпретировалась не только как метод мышления, но как основной закон объективного развития. Идеалистические истоки гегелевского учения обернулись историческим насилием.

Изучая российский марксизм, необходимо начать с Г. В. Плеханова (Бельтова).

Плеханов (Бельтов) Георгий Валентинович (1856—1918 гг.) — философ, общественный деятель, участник народнического движения, один из первых марксистов в России. Он развил марксизм на российской почве и снабдил им теорию и практику российской жизни.

Вступление Плеханова в общественную жизнь положило начало в России экономическому материализму. Речь идет о его книге «К вопросу о развитии монистического взгляда на историю». Далее были работы «Несколько слов в защиту экономического материализма», «Об экономическом понимании истории», «Нечто об истории», «К вопросу о роли личности в истории». В 1908 г. он кратко изложил основы своего социологического подхода в работе «Основные вопросы марксизма».

Черта стиля Плеханова — резкий, полемический тон. Потому, читая его работы, надо с осторожностью воспринимать изложение им взглядов оппонентов. Так, к примеру, но вопросу о роли личности в истории Плеханов полемизировал с якобы присущей субъективной социологии точкой зрения о противопоставлении деятельности критически мыслящей личности и законов общественного развития. В действительности такого противопоставления не было. Речь шла о противопоставлении сознательной целеустанавливающей деятельности стихийному ходу вещей.

Изучение же самих взглядов Плеханова на историю неизбежно должно сопровождаться пониманием пафоса защиты идей экономического материализма. Так и при анализе роли личности в истории Плеханов считал своим долгом подчеркнуть, что марксизм не отрицает сознательного целенаправленного действия людей. Историю делают массы. При этом на массы должны воздействовать более развитые личности. Так выкристаллизовывалась роль интеллигенции в революции. Не чужда Плеханову и положительная оценка географического фактора в истории. Через географическую среду воспринимает он марксистский тезис о развитии производительных сил. Возникающие на базе определенных производительных сил производственные отношения оказывают обратное воздействие на развитие экономики и в конечном итоге на психику «общественного человека». Суммируя разные суждения и высказывания Плеханова можно выстроить его схему в действии выявленных им закономерностей: 1) состояние производительных сил; 2) обусловленные им экономические отношения; 3) социальнополитический строй, выросший на данной экономической основе; 4) определяемая социально-политическим строем психика общественного человека; 5) различные идеологии, отражающие на себе свойства этой психики.

Плеханов — крупнейший теоретик марксизма. Важно иметь в виду, что он применял теорию экономического материализма к рассмотрению таких «идеологических надстроек» над «экономическим базисом», как религия, искусство, литература. Особый интерес с этой точки зрения представляет его фундаментальный исторический труд «История русской общественной мысли». Плеханов приступил к его написанию в 1909 г., завершить же так и не успел. Сама структура работы, в которой сначала дается очерк развития русских общественных отношений, а затем раскрывается движение общественной мысли, уже служит пониманию концепции автора.

Общеметодологические установки Плеханова сохраняются и в этом историческом труде. В качестве основного исследовательского метода автор называет сравнительный, но подчеркивает, что применение этого метода в его понимании означает выявление не только черт сходства, но и черт отличия одного исторического явления от другого.

Отталкиваясь от традиционного в нашей исторической литературе сравнения России и Запада, Плеханов считал нужным подчеркнуть, что не будучи вполне своеобразным, русский исторический процесс все-таки отличается от европейского. В нем есть особенности, очень заметно отличающие его от исторического процесса всех стран европейского Запада и напоминающие процесс развития восточных деспотий. Так Плеханов выбирает вторую точку отсчета. Россия в ее историческом развитии размещается между Западом и Востоком, потому и маятник ее истории склоняется то в одну, то в другую сторону.

Отдельные эпохи в истории России, по концепции Плеханова, отличаются по их преимущественной родственности Востоку или Западу. Так, Московское царство ассоциируется с Востоком, более того, с Египтом XII династии. Разумеется, что при таком подходе вся деятельность Петра I и последующая история России — это борьба с азиатчиной, с Россией Востока. Причем, современная ему Россия, с его точки зрения, не имела уже возможности отвернуться от Европы.

Что же определяет глубину и характер освоения Россией привносимых влияний? Все приносимые в Россию с Запада формы и идеи определяются в конечном итоге тем содержанием, которое дают им общественные классы России. Так, просветительские идеи XVIII в. под влиянием состояния мещанского сословия, которое их восприняло, обернулись мистикой розенкрейцеров, «европеизованного мещанства». По мнению Плеханова, именно это «европеизованное» мещанство и будоражит Россию.

Итоговый вывод, который находим в предисловии к труду ученого, звучит парадоксально с учетом той системы приоритетов, к которым мы привыкли: «Мой анализ привел меня к тому выводу, что нелогичность, нередко проявляемая русскими идеологами, объясняется в последнем счете логикой западно-европейского общественного развития. Как ни парадоксален на первый взгляд этот вывод, я считаю его совершенно неоспоримым». В конечном итоге, в окончательном виде все зависит от состояния и особенностей социальных групп и классов, данных нам историческим развитием. Правда, есть еще и психология эпохи: «Но чтобы правильно судить о тогдашних явлениях, необходимо принимать во внимание психологию тех эпох, к которым они относятся».

Взгляды Плеханова на историю России дали ему основания для заключения о перспективах революционного преобразования, в принципе способных изменить линию судьбы, намеченную Петром I. Он полагал, что если не будет объективных предпосылок для социалистической революции, то правительство вынуждено будет искать спасения в идеалах «патриархального и авторитарного коммунизма», внося лишь те изменения, что вместо «сынов солнца» и их чиновников национальным производством будет заведовать «социалистическая каста».

Исторические взгляды Плеханова, изложенные им в «Истории русской общественной мысли», были с большой долей скепсиса встречены его соратниками по политической борьбе. Разойдясь с большевиками в вопросах стратегии и тактики, Плеханов определил В. И. Ленина как мастера объединять, отмобилизовывать ту часть рабочего класса, которую Плеханов, будучи последовательным социал-демократом, определял как «разнузданную чернорабочую смесь».

Несмотря на это, именно Плеханов был назван в истории революции учителем В. И. Ульянова (Ленина).

Ульянов (Ленин) Владимир Ильич (1870—1924 гг.) — российский революционный деятель, теоретик и практик революционного движения в Российской империи. Основатель Российской социал-демократической рабочей партии (большевиков) (РСДРП (б); впоследствии РКП (б), ВКП (б), КПСС). Один из основных руководителей Октябрьской революции 1917 г. После революции — председатель первого советского правительства, Совета народных комиссаров.

Ленин как вождь и политический деятель достиг величайшего практического успеха. Ленин (Ульянов) стал историей. Это предопределило интерес к его историческим концепциям на всем протяжении существования марксистской исторической науки. Этапы освоения Ленинского теоретико-методологического наследия являются самостоятельной научной темой. Тема «В. И. Ленин и советская историческая наука» может быть рассмотрена самостоятельно именно в силу того значения, которое имело его теоретико-методологическое наследие на разных этапах развития советской исторической науки, зачастую определяя тенденции этого развития.

Ленин был не только теоретиком, но и практиком общественной жизни, публицистом. Сами социологические и исторические вопросы ставились и решались Лениным в постоянной связи с текущими событиями, с непосредственными практическими задачами революционной борьбы, с требованиями ее стратегии, тактики и технологии. Потому и основные вехи в изложении его взглядов связаны с общественными реалиями. Так, впервые его взгляды были изложены в полемике с народниками. В основу его социологии изначально была положена не личность, а социальная группа. Уже на том этапе, выступая солидарно с «легальными» марксистами, Ленин расходился с объективизмом П. Б. Струве, подчеркивая, что марксист соотносит идеи учения не с наукой или нравственными идеалами, а с существующими классовыми противоречиями. Так большевики наполняли теорию реальной практикой классовой борьбы.

И при «защите» философии марксизма в работе «Материализм и эмпириокритицизм» Ленин неоднократно подчеркивал, что марксизм признает объективно-реальное бытие. Для марксистов оно существует независимо от сознания, ощущения, от опыта и г. д. человечества. Общественное бытие в этой теоретической модели обосабливается от сознания. Сознание есть только отражение бытия. Лепин объявил марксизм наследником всей материалистической философии.

Следующий этап теоретической деятельности Ленина был связан с революцией. Здесь центральной стала тема революции и государства. В заключение «Государства и революции» он писал, выражая суть своего жизненного призвания: «Приятнее и полезнее опыт революции проделывать, чем о нем писать». А предстояло не только писать, но и строить.

В трудах Ленина учение об общественно-экономических формациях неразрывно, органически соединено с классовым анализом исторического процесса и партийностью в его оценке. Ленин применил к истории России метод, выработанный основоположниками исторического материализма. Он видел задачу в том, чтобы, пользуясь выработанными приемами материалистического метода и теоретической политической экономии, исследовать русские производственные отношения и их эволюцию.

Ленин интегрально и ортодоксально воспринимал марксизм. Потому мы и можем говорить о ленинизме, имея в виду такие стороны учения как материализм и диалектику, экономическое объяснение истории, сведение истории к борьбе классов, теорию ценности, учение о социальной революции, о диктатуре пролетариата, коммунизм и интернационализм. Ленин, применив теорию исторического материализма для характеристики истории России, пришел к выводу, что русская история развивалась в соответствии с общими закономерностями всемирной истории. Именно потому, что Ленин был, прежде всего, политиком, его интерес к русской истории был достаточно избирателен и находился в тесной зависимости от его политических взглядов, предмета его занятий и соответствующих ему методологических ус тановок.

Впервые в исторической науке Ленин с марксистских позиций проанализировал весь процесс формирования и развития капиталистических отношений в России. Классическим следует в этом отношении считать его труд «Развитие капитализма в России». Сама работа была инициирована необходимостью ответить по-марксистски на ряд вопросов, связанных с теоретической борьбой с народниками по вопросу о рынке и о развитии капитализма.

Ленин выдвинул свои критерии для определения форм товарного производства, показывал сложное переплетение крепостнических и капиталистических отношений в экономике пореформенной России и пришел к выводу, что Россия — страна капиталистическая. Применение марксистского метода при оценке социально-экономического развития России в конце XIX в. поставило задачу обращения и к более ранним этапам исторического развития для утверждения выявленной закономерности.

Так, занимаясь проблемами развития и функционирования государственного аппарата, Ленин пытался проследить его становление как общественного института. Кроме того, среди исторических сюжетов его привлекала проблема вызревания внутри феодального строя капиталистических отношений. Ленин отмечал, что основной процесс социально-экономического развития «московского царства» представлял собой закрепощение крестьян. Находит он в московском царстве и следы прежней автономии. Вообще следует особо отметить, что Ленин не употреблял применительно к «московскому царству» термин «централизованное государство».

При этом «московскому царству» Ленин противопоставлял «новый период русской истории (примерно с XVII в.)», который «характеризуется действительно фактическим слиянием всех областей, земель и княжеств в одно целое. Слияние это вызвано было… усиливающимся обменом между областями, постепенно растущим товарным обращением, концентрированием небольших местных рынков в один всероссийский рынок». Эти новые национальные связи были по его мнению связями буржуазными.

Итак, в соответствии с ленинскими взглядами, действительное единство страны, которое возникло на основе роста общественного разделения труда, рыночных связей, сложилось лишь в новый период истории, примерно с XVII в., когда наметился рост буржуазных элементов. Он выразился, как это было характерно, но его мнению, для начальных этапов генезиса капитализма вообще, в росте торгового капитала.

Крайне интересно, что именно Ленин понимал под «централизованным государством». В 1907 г. Ленин писал о «капиталистическом государстве, которое централизовано не по произволу бюрократии, а в силу непреоборимых требований экономического развития». Таким образом, Ленин различал типы централизации: тот, который держится па силе и произволе бюрократии, феодальный, и основанный на экономическом развитии, капиталистический. Но и этот, последний тип централизации, тоже, по Ленину, еще не высший. В 1910 г. Ленин подчеркивал, что в России дело идет только еще о создании современного буржуазного государства. Он выдвигал гипотезу о возможности формирования в России двух типов государства: юнкерской монархии или крестьянской буржуазно-демократической республики.

Ленин считал, что при любых условиях централизованное крупное государство есть громадный исторический шаг вперед от средневековой раздробленности к будущему социалистическому единству. Идея противопоставления самодержавного, чиновничьего, бюрократического государства, и централизованного, буржуазного, которое возникает в эпоху падения абсолютизма, просматривается во многих ленинских работах.

В центре внимания Ленина находились проблемы революционного движения в России. Особое внимание было уделено пролетарскому этапу движения. Ленин дал оценку предпосылок, характера, движущих сил российских революций. При этом революционные события и процессы в истории рассматривались как мощный творческий импульс. Именно в контексте анализа объективных возможностей революционного преобразования России была оформлена концепция империализма как монополистического капитализма, как высшей стадии капитализма.

Марксистские концепции университетских и академических ученых выглядят в дореволюционный период, несомненно, бледнее, чем концепции их последователей и теоретиков марксизма. Но сам факт создания этих концепций, сознательной их пропаганды в научной и учебной среде не может не вызывать интереса.

Для исследования истории народного хозяйства России имели значение концепции экономиста Петра Павловича Маслова (1867—1946 гг.) — редактора известного в истории общественного движения издания «Самарский вестник». Внимание Маслова было сконцентрировано на учении о развитии производительных сил как основы роста народного хозяйства. Ученый размышлял о влиянии этого развития на разные формы и типы хозяйства и на перераспределение производительных сил между разными отраслями производства. Именно этому был посвящен его «Курс истории развития народного хозяйства от первобытных времен до XX столетия» (СПб., 1914).

С началом освоения частью историков идей экономического материализма разъединение в известном смысле прекратилось, и все историки были втянуты в обсуждение проблем философии истории. Мы имеем дело с прямым воздействием определенной социологической доктрины на историографию. Нс надо думать, однако, что историки, подведшие под общественный строй экономический базис на этапе до широкой пропаганды идей экономического материализма, находились под влиянием К. Маркса. Речь шла о признании важности экономической теории вообще.

Первым историком-марксистом традиционно называют Михаила Николаевича Покровского (1868—1932 гг.). Как историк он сформировался под влиянием учебно-научной практики социально-экономических исследований в школах Г1. Г. Виноградова и В. О. Ключевского в Московском университете. С середины 1890-х гг. он эволюционировал в сторону экономического материализма. Характерны очерки в «Книге для чтения по истории Средних веков» (1896—1898; под ред. П. Г. Виноградова). В этой своей ранней работе Покровский развивал мысли о выдающейся роли обмена в Древней Руси и Московском царстве.

Как специалисту, но русской истории ему принадлежал ряд общих работ и частных исследований. В их числе историко-теоретические работы и критический анализ немарксистских исторических и философских воззрений. Из числа методологических работ выделяются: «Идеализм и законы истории», «Идеализм и мещанство», «Экономический материализм», «Строго научный метод». Все названные работы написаны задолго до революции. Автор этих работ ставит тему, ставшую для него знаковой, о соотношении истины и исторической пользы, т. е. истины и пользы вообще. Классовую борьбу Покровский сразу воспринял положительно как важнейшую движущую силу истории. А индивидуальные особенности исторических деятелей были продиктованы экономикой их времени. И эта диктатура была безошибочной.

Центральная его работа по истории — это трехтомная «Русская история с древнейших времен» (1909 г.). По ней, а также по «Истории России в XIX веке» (1907—1911 гг.) можно судить о первом варианте исторической концепции Покровского. Проблемы, им рассмотренные: история падения крепостного права, декабристы, внешнеполитическая история и др. Развитие аграрного и промышленного капитализма приходилось, по его мнению, на XVIII—XIX вв. Движение декабристов выросло из монополии дворян на хлебном рынке. Боевой, разоблачительный по отношению к царизму, характер носило в этих дореволюционных трудах изложение внешнеполитической истории.

Задачу «Русской истории» он видел в рассмотрении истории через призму экономического материализма. Если говорить о связи его воззрений с концепциями других историков, то следует отметить его близость концепции вотчинной теории в трудах П. Г. Виноградова. В оценке Древней Руси Покровский повторял взгляды В. О. Ключевского. Древняя Русь оценивалась им как совокупность «городовых волостей». В социально-экономическом смысле ее социально-политический строй определяется как коалиция феодальной аристократии и купеческого капитала. В вопросе о феодализме первый историк-марксист последовал за концепцией Н. П. Павлова-Сильванского. Товарно-денежные отношения виделись ему несовместимыми с феодализмом. Преобразования Петра I в соответствии с историографической традицией воспринимались как закономерный результат развития России во второй половине XVII в.

Рамки феодального периода историк определяет X—XIX вв. (до 1861 г.). Отчетливо проступала и теория «торгового капитала». Торговый капитал выступал как значимая социально-экономическая величина. При всем преувеличении его роли, в ранних работах Покровского торговый капитал определялся как сила, подчиненная феодально-крепостническому порядку. Он получал часть совокупной феодальной ренты и принимал участие в политической жизни через союз с феодальной аристократией.

Дореволюционный этап развития исторических взглядов Покровского обнаруживал объективный характер его интереса к экономическому материализму. Этот подход был присущ нашей исторической школе в целом. Вопрос стоял о преимущественной тенденции в рассмотрении экономического фактора либо с позиции нравственно-этической, либо с позиции сугубо материалистической.

Значительную часть своей жизни связал с социал-демократами известный русский историк Николай Александрович Рожков (1868—1927 гг.). Еще в 1889 г. Рожков не был марксистом. Он не усматривал в марксизме законченной системы и полагал, что исторические работы не оправдывают марксизм. И все же он возлагал надежды на развитие этой теории в будущем. Причем, надежда связывалась с потенциалом, заложенным в коллективной психологии. Постепенно эти сомнения ушли, и Рожков стал историкоммарксистом. Но изначально уже в своих первых научных опытах он заявил себя приверженцем социологических подходов.

В 1907 г. Рожков сформулировал «Основные законы развития общественных явлений» с подзаголовком «Краткий очерк социологии». Его основная идея заключалась в том, что есть общий закономерный порядок прохождения народами одних и тех же стадий развития. Это дает возможность определить тот период, какой переживает данная страна в данный момент времени. И он же допускает возможность нахождения конкретных приемов и средств помощи в появлении на свет новых форм общественных явлений. Появление же новых форм связано, в том числе, и с существованием групп с одинаковыми хозяйственными интересами и их общей социальной психологией, вырастающей на этой основе. Так он понимает классовый принцип.

Рожков ввел в историю психологический момент, рассматривая его вместе с экономическим. Создается впечатление, что психологический подход он считал более перспективным. Именно психологический подход даст возможность конкретного изучения истории, но после того, как будут научно классифицированы человеческие характеры, их типы, будет изучена их историческая эволюция и причинная связь психологии с другими эволюционными моментами.

Первый труд Рожкова, обнаруживающий попытку применить марксизм, — «Русская история с социологической точки зрения» (1910 г.). Самый крупный труд ученого — 12-томная «Русская история в сравнительно-историческом освещении». Первый том ее вышел в 1919 г. Рожков уже поучаствовал в революционном движении. Он приходит к выводу, что российская история развивалась крупными скачками, целью которых являлось преодоление отсталости России от передовых стран Запада, стоящих огромных жертв, но обеспечивающих се хозяйственную самостоятельность и грядущие успехи.

Рожков установил девять стадий исторического развития: 1) первобытное общество; 2) общество дикарей; 3) дофеодальное; 4) феодальная революция; 5) феодализм; 6) дворянская революция; 7) господство дворянства; 8) буржуазная революция; 9) капитализм. Работа Рожкова призвана была подтвердить эту схему параллельным изложением истории России и других стран. Историческая наука делалась материалом для построений социолога. Произвольность схемы и истории Рожкова была отмечена его единомышленниками^[4]. Его марксизм называют вульгарным за отход от диалектического материализма. М. Н. Покровский употребил термин «рожковщина».

Марксизму предстоял долгий путь в отечественной исторической науке. С учетом этого и следует оценивать то, что было сделано практиками — политиками и учеными, — осуществившими первый шаг.

Кризис народничества, не нашедшего опоры в крестьянстве, и голод 1891 — 1892 гг., показавший необоснованность надежд на общину как основу нового строя, поставили революционную интеллигенцию перед необходимостью коренной идейной переориентации. В русской общественной мысли, благодаря трудам популяризатора марксистской теории Н. И. Зибера, Г. В. Плеханова (Бельтова) и деятелей группы «Освобождение труда», к началу 1890-х гг. уже был поставлен вопрос о закономерности капиталистического развития России и сделаны выводы о революционной миссии пролетариата. Марксистские идеи изучались в рабочих и студенческих самообразовательных кружках. Влияние марксизма испытало народничество 1880-х гг., однако в 1893—1894 гг. народнические публицисты выступили с критикой «русских учеников Маркса».

В 1894 г. вышла из печати работа П. Б. Струве «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России», ставшая одной из настольных книг русских марксистов. В книге впервые в русской легальной печати излагалась система марксистских взглядов в противопоставлении народническим, в ней показывалось, что развитие в России — объективная историческая тенденция. Капитализм представлялся Струве средством уничтожения общины как пережитка крепостничества, преодоления отсталости и «некультурности» России, выравнивания общественного неравенства.

В 1896—1897 гг. вокруг журналов «Новое слово», «Мир Божий» и газеты «Самарский вестник» сложилась группа марксистских писателей и издателей, связанных с социал-демократическими организациями: П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, С. Н. Булгаков и другие. С ними тесно сотрудничали Г. В. Плеханов (Бельтов) и В. И. Ленин (Ульянов). Центральным событием в идейной борьбе между марксистами и народниками стала дискуссия в Вольном экономическом обществе (ВЭО) (Петербург, март 1897 г.), в которой Струве и Туган-Барановский с марксистских позиций доказывали, что полукрепостнические отношения в российской деревне являются тормозом развития общества.

Главным вопросом в полемике стал так называемый «вопрос о рынках». Полемизируя с народниками, считавшими, что неконкурентоспособность русской промышленности на внешних рынках и ограниченность внутреннего рынка ведет к исчезновению ростков капитализма в России, марксисты доказывали, что капитализм создает рынок, прежде всего, в кустарном производстве и имеет в России такие же возможности для развития, как и в США («Критические заметки» П. Б. Струве, статьи В. И. Ленина «К вопросу о рынках» и другие, работа С. Н. Булгакова «О рынках при капиталистическом производстве»). В полемике с народниками на конкретном историческом материале (М. И. Туган-Барановский, «Русская фабрика», 1898) была показана неизбежность капитализации вширь через окончательное отделение ремесла от земледелия.

Обосновывая значение пролетариата, «легальные» марксисты вслед за Г. В. Плехановым противопоставляли город и деревню как начала цивилизации и косности, зачастую фаталистически трактовали ход истории и преувеличивали зрелость предпосылок социализма в России, доказывая общность путей ее развития с Западом. Они указывали на резервы капитализма и необходимость эпохи буржуазной демократии в достижении социалистических целей. «Легальные» марксисты широко использовали выводы современной им науки.

По мере завершения борьбы с народничеством в 1896—1898 гг. их теоретическая деятельность была перенесена из области экономики в область философии. Признавая и пропагандируя экономическое учение К. Маркса, они не являлись последователями его учения в области философии. Они занялись поиском этического фундамента социализма. Попытки «легальных марксистов» соединить марксизм с идеализмом стали предметом активной полемики между марксистами.

С 1899 г. началось формирование «критического направления» в марксизме (П. Б. Струве, М. И. Туган-Барановский, С. Н. Булгаков), выступившего с пересмотром марксистской политэкономии, теории социальной революции и классовой борьбы. Одновременно Струве заявил о необходимости широкого, в том числе идеалистического, обоснования социализма. На рубеже XIX и XX вв. к «легальным марксистам» примкнули Н. А. Бердяев, С. Л. Франк, А. С. Изгоев и другие.

Взгляды «легальных» марксистов развивались. Важнейшим знаком их мировоззренческой эволюции стал сборник философских статей «Проблемы идеализма» (1902 г.). Мировоззренческий выбор между марксизмом и идеализмом был сделан участниками движения в пользу идеализма и «христианского» социализма. Началось движение, получившее у самих участников название «русского духовного ренессанса» и соединившее всех вышедших как из марксизма, так из идеализма. Цель его виделась в формировании нового религиозного сознания. Организационно движение было связано с деятельностью «Религиозно-философского собрания», «Петербургского религиозно-философского общества», «Средами» Вячеслава Иванова. Из периодических изданий следует назвать журналы «Вопросы жизни», «Новый путь», публикации издательства «Путь» и др. С 1925 г. начал выходить родившийся в недрах движения журнал «Путь» как орган русской религиозной мысли.

При том, что русской христианской религиозной мысли был свойственен социальный пафос, она не была социально влиятельна. Связано это было в том числе и с ее фрагментарностью, известной неоформленностью, а также с тем, что движение проходило в культурной элите, в известном смысле оторванной и от старого, и от нового в социальной жизни. Движение обнаружило глубочайший разрыв с позитивизмом, дало преодоление неокантианства в интуитивизме Н. О. Лосского.

Исторические концепции, сформулированные в рамках этого философского и общественно-политического течения, всеми своими нитями были связаны с мировоззренческим выбором участников движения. Ими был сделан выбор в пользу синкретизма, как принципа, предполагающего единство индивидуального, социального и общечеловеческого в истории. Синкретизм имел своим следствием единство философии и христианства. Это принципиально отличает отечественных мыслителей от западноевропейских, подчеркивавших автономию разума в отношении веры.

Основной пафос русской религиозной философии был адресован развенчанию «рационалистической» философии, через увлечение которой участники движения прошли в марксизме. Антионтологичность, г. е. идеалистичность рационалистической философии, обнаруживалась в ее стремлении рассечь бытие отделением духа от разума, воли от чувства. Таким образом, христианская социалистическая мысль выступила против идеализма во имя «онтологического реализма». Русская мысль, по выражению Бердяева, «хотела понять познание, как соучастие в бытии, бытие же понимала как конкретное сущее»^[5].

В соответствии с обозначенным мировоззрением наука определялась как третий род знания, наряду с верой и философией. Здесь сторонники религиозной философии последовательно продолжают идеи В. С. Соловьева с его критикой позитивизма. В собственно науке ими вычленяются три взаимосвязанных уровня соответственно трем родам знания: опыт, эксперимент, прозрения ума или, иными словами, уровни интуитивный, эмпирический, рациональный. Проблема границ научного знания последовательно реализовывалась в творчестве С. Н. Булгакова^[6].

Следует иметь в виду, что в основе такого отношения к науке и знанию лежала концепция «цельного знания», привнесенная в науку из святоотеческой литературы И. В. Киреевским и А. С. Хомяковым. Сущность ее состояла в понимании познания как соединения отвлеченной логической способности, голоса чувства, устремления воли, внушения эстетического смысла, любви сердца. В формуле В. С. Соловьева это звучит как единство теологии философии и науки или Духа, души, ума («Философские начала цельного знания»).

Философское видение места науки в системе познания, изложенное выше, очевидно проистекало из самосознания эпохи, изживавшей простую ньютоновскую механику. Хотя до оформления идей ноосферы было еще далеко. Наши мыслители заговорили об исторической памяти народа, о сознании народа, о коллективном бессознательном. Они стали проявлять реальный интерес к тому, что было выработано народной жизнью, в том числе и в области познания и самопознания. Логические, интеллектуальные искания теряли свое обаяние и влияние. Учение Маркса было рассмотрено со стороны его религиозных корней и истоков. Итогом стала оценка марксизма как религиозной доктрины. Теории Маркса были определены как вариант иудейского хилиазма, когда избранный народ заменяется избранным классом — пролетариатом. Именно из религиозной сущности марксизма проистекала его нетерпимость к инакомыслию. Претензии марксизма на универсальность выводились отечественными мыслителями не из его субъективной стороны, а из объективно-религиозного характера его учения. С этим связывалась и необходимость следовать единожды принятым принципам, и вера в социальный катаклизм как необходимость и слитность цели и средства в самом учении.

Вместе с тем, из анализа учения Маркса исходила и высокая оценка его роли в развитии общественного движения в России. Марксизм помог увидеть общественные явления в единстве, преодолеть субъективную социологию, поставить вопрос о развитии капитализма в России, следовательно, обеспечил рывок в общественной идеологии. Марксизм помог пониманию зависимости социального развития от экономических феноменов, разъяснив значение социальной материи, экономических отношений, общественного хозяйства и социального способа производства. Столь высокая оценка социологии и теории марксизма стала основанием и для характеристики опасных сторон его системы. Опасность виделась в постановке вопроса о цене прогресса, в стремлении распространить закономерность на область идей, стремлений, идеалов, эмоций. В этом стремлении виделась духовная сущность марксизма.

Именно так П. Б. Струве оценивал в конечном итоге идеи К. Маркса о классовой психологии, которые являлись выражением вовсе не действительности, а лишь страстного желания остановить движение мысли на одной его ступени, своей обязательной стройностью и законченностью, производящей какое-то гипнотизирующее действие. Кроме того, полагал Струве, в корне его лежит несостоятельная a priori и убийственная одинаково и для теории, и для практики мысль о какой-то единообразной зависимости между практическим и теоретическим миросозерцанием. Такой зависимости нет и быть не может. Связь между научно-философским пониманием, с одной стороны, и практическими воззрениями на общественно-должное, с другой — представляет чрезвычайно важный предмет индивидуальной и социальной психологии.

Преодоление марксизма осуществлялось на базе традиционных философско-религиозных умозрений. Эти умозрения давали основания и для пророчеств относительно результатов принятия марксизма в качестве мировоззренческой основы исторического бытия России. Отечественные мыслители были убеждены, что на голом классовом интересе можно воспитать новую буржуазию, но нельзя основать великого исторического движения. В этом же духе высказывался десятилетия спустя Н. А. Бердяев: «Русский народ, ныне переживающий кровавый бред и неслыханную тиранию, может устроиться, приобрести твердую почву, получить внешние права и свободу, может отдать свои силы строительству и организации цивилизованной жизни и обмещаниться, и обуржуазиться. Но вопрос в том, сохранит ли он свои духовные черты?»^[7]

Не скрывали они и того чувства опасности, что вызывало у них мещанство, которое есть в первую очередь и главным образом отрицание яркой, творчески оригинальной личности. Размышляя об особенностях русской этики, наши христианские социалисты подчеркивали, что русской этике не свойственны экономически «продуктивные» добродетели.

Поскольку в истории виделись именно идеальные цели, понятие прогресса заменялось в вырабатываемой христианскими социалистами доктрине понятием «Смысл истории». Христианство — спасение мира в смысле сохранения всех истинных ценностей, когда-либо созданных в этом мире. В этом и заключался подлинный эволюционизм, признавший подлинную значимость исторического в смысле истории.

Христианские социалисты отрицали вслед за предшественниками рационалистическое понимание хозяйства, говорили о политэкономии как прикладной этике и ставили вопрос о «христианской политэкономии». В этом звене явно проступала связь с этической или исторической школой в экономической науке. Вместе с тем, имелось и существенное различение. Материальное освобождение из-под власти природы воспринималось как условие для духовной жизни. Провозглашалась самоценность человеческой личности и делалось однозначное заключение о несовпадении ее интересов с органическими принципами капитализма. Хозяйственная необходимость соотносилась с правом человека на выбор форм хозяйственной деятельности. Осмысливалось понятие «духовная атмосфера эпохи». В этом контексте ставился вопрос о духовном состоянии, этических установках и поступках собственника.

Социально-экономическая доктрина, сформулированная христианскими социалистами, имела определенную стройность и завершенность. Христианские социалисты принципиально не были согласны с постулатом о детерминированности сознания преобладающим способом материального производства. Они исходили из того, что корни экономического поведения находятся в сфере сознания и культуры, и свидетельство тому — доказанная историей способность людей выносить самые крайние материальные невзгоды во имя идей, существующих исключительно в сфере духа.

Христианские социалисты отрицали прогресс как движение по некоторой прямой к цели, мыслимой вполне материально. Такая постановка вопроса означала для них ограниченный позитивизм, утративший чувство трагизма жизни.

Носители идей христианского социализма не верили в возможность устранения зла и противоречий жизни через материальное, социальное развитие. Так, С. Н. Булгаков видел в теории прогресса обусловленную преклонением перед эмпирическим человечеством идею «унавоживания» прошлыми поколениями гармонии грядущих. По-другому скажет об этом Н. А. Бердяев: кучка людей, счастливо устроившихся на груде наших трупов, не может быть нашей целью. Итак, они ставили проблему господства идеальных целей в истории, тему стоимости будущей гармонии, тему смысла истории. Прогресс — движение от сущего к должному, а в развитии человека должное — это духовные ценности. О сохранении всех подлинных ценностей, когда-либо созданных в этом мире, и следует беспокоиться.

Пафос исторических концепций христианских социалистов был направлен против тех рационалистических экономических теорий, которые пришли в Россию из Западной Европы. Истоки экономизма видятся в гуманистической культуре, поставившей человека в центр философии, что означало превращение гуманизма возрождения в мелкий наивный мещанский эгоизм. Этим маленьким человеком и занялась политэкономия со времен Д. Рикардо.

В центр политэкономии христианские социалисты ставили этические запросы современного человечества, и таким образом превращали эту науку в прикладную этику. Философия хозяйства, которую создавал С. Н. Булгаков, фактически теряла какую-либо автономию в качестве научной дисциплины и связывала воедино научное, философское и религиозное познание. С этой точки зрения политэкономия призвана обнаруживать требования социальной морали. В концепциях христианских социалистов экономические факты получили религиозное освещение. В своих работах они исследовали этический элемент, присутствующий в труде, его отражение в сознании русского крестьянина, в хозяйственной жизни монастырей и др.

Одним из важнейших факторов хозяйства они считали религиозное самоопределение личности. Из этого следовало, что экономическая наука должна брать в расчет не только объективно присутствующую в хозяйстве необходимость, но и свободу, заложенную в творчестве человека. Носители идей христианского социализма много говорили о необходимости исторического психологизма, позволяющего выделить духовную атмосферу эпохи, психологию хозяйственных эпох, уловить динамику в смене хозяйственных мировоззрений. Именно в этом историческом контексте предлагались классификации хозяйственных систем. Так, М. И. Туган-Барановский разделил все хозяйства на гармонические и антагонистические, исходя из того, в каком — подчиненном или свободном — положении находился в них непосредственный производитель, являлся ли человек целью или средством хозяйственной деятельности.

При оформлении концепций было отчетливо выражено понимание того, что движение к осуществлению идеальных целей может быть только эволюционным. В центре оказывались проблемы исторической эволюции традиционных российских социально-хозяйственных форм. Острейший интерес был проявлен к судьбам крестьянского хозяйства, целый ряд наблюдений касался самых разных форм организации труда. Христианскими социалистами была осуществлена критика капитализма. Главным противоречием этого строя, превращающим его в тормоз для раскрытия духовных, творческих сил человека, признавалось противоречие между производством как средством удовлетворения человеческих потребностей и как целью в себе ради создания капитала.

Проявление личности в хозяйстве — вот стержень исторических концепций христианских социалистов. Изучение субъективно-психологических сторон, складывание спроса и предложения на рынке, рыночная стоимость как равновесие субъективных человеческих устремлений — центр теории ценностей М. И. Туган-Барановского. В социальной теории распределения особый вес был придан социальным факторам хозяйства. Было подвергнуто критике упрощенное понимание труда, обоснована равнозначность экономически непроизводительного и живого труда. Восприятие лишь физического труда как собственно труда оценивалось как следствие количественного миропонимания.

Из изложенных теоретических построений проистекали и подходы к изучению конкретно-исторических явлений, в первую очередь — это русская фабрика. Применяя сравнительно-исторический подход, Туган-Барановский указывал на особенности развития русской фабрики, предопределившие роль скупщика. В этом проступал географический фактор: низкая плотность населения, разбросанность городов, необходимость посредничества между производителем и потребителем.

Исследователи промышленности неизменно подчеркивали роль государства в образовании фабрики. Многое дало сопоставление с английским типом капитализма. Был сделан вывод, что русский капитализм — явление оригинальное, характеризующееся бюрократической опекой, стремлением управлять всей экономической жизнью страны из столиц, тенденцией покровительствовать промышленности средствами, выкачанными из хозяйства экономически закабаленного народа. Например, С. Н. Булгаков негативно оценил тот факт, что индустриализация России проходила за счет сельского хозяйства.

Из всех форм промышленности неизменно особое внимание исследователи уделяли кустарной. Подчеркивалась крайняя устойчивость кустарной промышленности, проявлявшаяся вопреки теоретическим доводам о ее нецелесообразности. Туган-Барановский особое внимание обращал на воздействие крупной фабрики на рождение промыслов, зачастую уничтожавших и саму фабрику. Булгаков считал, что закономерно предположить оригинальный путь развития русской кустарной промышленности. Из нее могла бы вырасти своеобразная форма народного труда на присущем России соединении промысла и земледелия. В контексте кустарной промышленности изучалась кооперация и такое народное психологическое явление, как артельное начало.

Вопрос о соотношении крупной и мелкой промышленности в сравнительно-историческом плане поднимался Булгаковым. По итогам своих наблюдений он пришел к далеко идущим выводам, о том, что для современной промышленности передовых европейских стран характерна не борьба крупного и мелкого производства с перевесом в ту или другую сторону, но постоянное увеличение числа таких отраслей производства, которые могут быть введены только в крупной (а иногда, хотя и редко, только в мелкой) форме производства. Наряду с кустарной промышленностью активно анализировалась и аграрная проблематика. Мыслители пришли к выводу, что эволюция сельского хозяйства — это наиболее индивидуальный элемент в экономической динамике. Эволюция сельского хозяйства приобретала разные формы в разных типах хозяйств, не подчиняясь общим законам. Эти выводы были реакцией на утверждение, согласно которому промышленность и земледелие развиваются по тождественным законам, и закон концентрации производства носит универсальный характер.

Так была создана теория трудового крестьянского хозяйства С. Н. Булгакова. Кооперация труда, характерная для промышленности, оказывалась, с его точки зрения, мало свойственна земледелию, где большинство отраслей одинаково доступны как малому, так и крупному хозяйству. Автор пришел к выводу, что узкая специализация настолько же пагубна для сельского хозяйства, насколько успешна для фабрики. В особое положение аграриев ставили уже сезонность работ и длительный пустой цикл.

Носители идей христианского социализма отстаивали необходимость сохранения всех типов хозяйств, действующих в России, и потому, что видели в них выбор России, и потому, что полагали, что можно устранить значение производства как источника земледельческого продукта, но недопустимо устранение аграрного сектора производства как источника здорового духа и силы нации.

В соответствии с мировоззренческими подходами христианских социалистов принципы периодизации истории человечества должны базироваться на вычленении исторических эпох, представлявших собой шаг вперед в росте сознании человека, в его освобождении из-под деспотичного влияния внешней среды. Отсюда и специфический взгляд на эпохи в истории России и Запада. По иному, чем западноевропейская историческая мысль ставили наши мыслители вопрос о культуре и цивилизации. Произошло это еще и потому, что противоположность культуры и цивилизации была отечественной мыслительной традицией выявлена раньше. Цивилизация как буржуазная западная цивилизация рассматривалась в контексте противоположности России и Запада многими исследователями, что отчетливо было выражено еще у революционных демократов первой половины XIX в.

Оценка культуры в традициях христианских социалистов претендует на понимание культуры как выражение богочувствоваиия. Отсюда и связанный с культурой расцвет высокого искусства, исполненного глубокой символики. Признаком культуры виделась деятельная государственная идея, объединявшая пароды на основах общности жизненного стиля^[8]. Культура религиозна по своей природе и этим отличается от цивилизации, которая безрелигиозна. Культура национальна, цивилизация интернациональна. Таким образом, цивилизации свойственна замена вопросов религиозного и метафизического характера вопросами этики и жизненной практики. Цивилизация превращает народные организмы в практически заинтересованные массы, связанные с господством механизма и космополитизма. Это означает победу мировых городов над «деревенскими данями» и власть четвертого сословия.

Отмеченное европейской мыслью движение души каждой эпохи от жизни к смерти, «от культуры к цивилизации» не оспаривалось христианскими социалистами, но подверганось жесткой критике за внутренний пессимизм, за отказ от романтизма, за жажду принять пафос цивилизации, стать гражданином мирового города. Прямо отмечалось, что европейская мысль не понимает религиозного смысла в культуре, не постигает его. Для строительства цивилизации «необходима притупленность сознания, толстокожесть, необходима наивная вера в бесконечный прогресс цивилизации».

Постановка традиционного для отечественной исторической науки вопроса о соотношении судеб России, Востока и Запада в представлении христианских социалистов существовала в контексте специфики религиозного опыта. Именно традиционная историческая тема о специфике исторического пути России и привела русскую мысль к необходимости выработать собственную православную философию, принципиально отличную от немецкой идеалистической философии, ставшей лишь одним из истоков русского религиозного ренессанса. Так, но мысли русских философов, в свое время греческие учителя церкви использовали для раскрытия сути христианства греческую философию. Как видим, взаимосвязь эпох рассматривается в первую очередь как духовная взаимосвязь.

Мировоззрение христианских социалистов диктовало и взгляд на содержание, и смысл отдельных периодов истории России. XIX век воспринимался как век раскола национального сознания, век «подготовления революции» (хотя онтологичность русского сознания была нарушена по этой концепции задолго до этого века и даже до Петра I). Русское барство XVIII в. заимствовало европейскую культуру, а творческая мысль русская не пробудилась. Эпоха Александра I оценивалась ими как время разрыхления почвы для душевного развития. Родилась оригинальная русская мысль, связанная в первую очередь с гением А. С. Пушкина. Сразу встал вопрос о месте России в мире. Это тема не только России и Запада, но и тема России, Востока и Запада.

Истории России были адресованы уже ставшие традиционными вопросы. Почему Петр I так расколол общество, почему столь беспочвенен русский культурный слой? Почему нет органической связи между обществом и властью, между интеллигенцией и народом? Из конкретноисторических концепций, обусловленных поиском духовного смысла явлений, распознанием специфики сознания следует назвать темы революции, интеллигенции, народного характера, национальный вопрос.

Христианские социалисты стремились таким образом сохранить объективный характер идей экономического материализма, придав им духовнонравственный смысл, углубив производственно-созидательный момент, присущий экономическому материализму. Для этого пришлось отказаться от субъективно-классовой стороны учения, которое они приветствовали на русской почве в момент борьбы с народничеством.

Историки, творчество которых пришлось на рубеж XIX—XX вв., неоднозначно относились к социологическим моделям и схемам. Сказывалась и логика развития научно-исторического знания, и особенности теоретикометодологических исканий рубежа XIX—XX вв. Очевидно, что историки не стремились к созданию какой-либо общей теории исторической эволюции. На историко-филологических факультетах и не было систематического преподавания общей философии истории. Но зато была историческая методология в более узком смысле — теория исторического знания, т. е. учение об источниках, критика их подлинности, достоверности, вспомогательные дисциплины и пр. Опираясь на эти базисные устои, историки и развивали методологию исторической науки.

Назрела задача ревизии методологии исторической науки, пересмотра всего хода исторического познания, всего аппарата описания и истолкования фактов, подлежащих научному исследованию. Перемены коснулись всего теоретического и методологического арсенала исторической науки. Активно обсуждались вопросы ее предмета и статуса, специфики исторического познания, методы исследования, соотношение социологии и исторической науки, законы общественного развития, соотношения истории и современности. Они являлись предметом широких дискуссий философов, историков, социологов различных течений и направлений.

Методология начала определяться в особую отрасль научного исторического знания, что отвечало практическим задачам исследований, внутренней логике его развития. Обосновывая право методологии истории на существование в качестве самостоятельной области истории, историки признавали вместе с тем, что методология еще не может считаться вполне сложившейся дисциплиной научно-исторического мышления.

Причем, большинство историков, оставшихся приверженцами исторических подходов к истории, понимали связь исторического материализма с потребностью установить систему причинно-следственных связей в истории. Сопротивляясь социологическим подходам к интерпретации истории, Л. П. Карсавин противопоставлял стремлению свести исторические явления к внешним, объективным фактам, сделав историю наукой через установление причин и законов свои подходы, свою методологию исторической науки. Отправная точка системы Карсавина звучит так: «Эмпирическое знание о развивающемся всеедином субъекте всегда есть знание одного из его моментов… При всей неполноте своей выраженности, всякий момент выражает нечто, только ему присущее, его специфический аспект всеединой истины. Ущербленное, неполное выражение не есть еще ложное выражение»^[9]. Для себя же он раз и навсегда пришел к выводу, что «предмет истории может быть ближайшим образом определен как социальнопсихическое развитие всеединого человечества».

Другой специалист в области методологии исторических исследований Р. Ю. Виппер в работе 1911 г. «Очерки теории исторического познания» анализировал ситуацию в исторической науке через понятие кризиса. Кризис он рассматривал как явление мировоззренческое, наиболее ярко выразившееся в жестком конфликте между идеалистическим и материалистическим истолкованием истории в споре о существовании законов исторической жизни.

Пришедшее в науку молодое поколение историков, оформлявшееся в условиях жесткой радикализации и поляризации общества в условиях революций, предложило совершенно новые подходы к объяснению исторических процессов. В стремлении объяснить массовые исторические процессы простыми законами физического мира, солнечной активностью и пр. Не следует забывать, что уже были сформулированы идеи «новой хронологии». Новое поколение готово было к самым неожиданным экспериментам в науке. Не случайно А. Л. Чижевский, окончивший Московский археологический институт в 1917 г. и защитивший магистерские диссертации по отечественной истории («Русская лирика XVIII века») и всеобщей истории («Эволюция физико-математических наук в Древнем мире»), уже в следующем году на историко-филологическом факультете Московского университета защитил докторскую диссертацию на тему «Исследование периодичности всемирно-исторического процесса». Через шесть лет после защиты, она была напечатана в виде монографии «Физические факторы исторического процесса». В этих и последующих работах Чижевский исследовал влияние солнечной активности на явления массового характера, прослеженные на материалах исторических источников за период с V в. до н.э. до XIX в.

В науку пришло принципиально новое мировоззрение, сформулированное Чижевским в стихотворной форме: «О, целый мир глядит из тьмы, // Непостижим, но познаваем, //И если мыслят марсиане, //То они мыслят как и мы. //Для нас, для них — одни черты — // Торжественный, закономерный, // И в бесконечности безмерной // Единый строй, единый Бог».

• [1] Павлов И. П. Рефлекс свободы. СПб., 2011. С. 118.
• [2] Деятели СССР и революционного движения России // Энциклопедический словарьГранат / репринтное издание. М., 1989. С. 373.
• [3] Знаменитое письмо К. Маркса было написано в журнал «Отечественные записки». См.:Переписка К. Маркса и Ф. Энгельса с русскими политическими деятелями. М., 1951. С. 220;Плеханов Г. В. Избранные философские произведения: в 5 т. Т. 1. М., 1956. С. 709—710.
• [4] Печкина М. В. Русская история в освещении экономического материализма. Казань, 1922; Андреев Н. Н. К вопросу о понимании закономерностей в истории: социологическийэтюд. Пг., 1925.
• [5] Бердяев Н. Л. Русский духовный ренессанс начала XX в. и журнал «Путь» // Тинырелигиозной мысли в России. Париж, 1989. С. 698.
• [6] См.: Булгаков С. II. Глава 5. Природа науки // Булгаков С. II. Философия хозяйства.М., 1990.
• [7] Бердяев II. А. О характере русской религиозной мысли XX века // Типы религиозноймысли в России. Париж, 1989. С. 49.
• [8] Освальд Шпенглер и закат Европы. М., 1922. С. 12.
• [9] Карсавин Л. П. Философия истории. СПб., 1993. С. 62.