Очерк XX ЭВОЛЮЦИЯ ТВОРЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ.
ПОТЕРИ И ПРИОБРЕТЕНИЯ
Наконец, еще об одном. Как следует из сказанного выше, в сознании человека, оставившего за плечами длительный жизненный и творческий путь, по-прежнему могут совершаться серьезные и сложные метаморфозы. Консерватизм духа — не правило, остановка в движении — не фатальная закономерность. И это подтверждается любопытным психологическим феноменом: по свидетельству ряда писателей, музыкантов, людей… Читать ещё >
Очерк XX ЭВОЛЮЦИЯ ТВОРЧЕСКОЙ ЛИЧНОСТИ. ПОТЕРИ И ПРИОБРЕТЕНИЯ (реферат, курсовая, диплом, контрольная)
Обычно много разговоров, дискуссий и т.и. ведется относительно молодых художников. Им уделяет регулярное внимание пресса; их судьбам, перспективам их роста посвящаются многочисленные беседы и интервью; ради них организуются специальные конференции и т. д. Однако не меньше проблем, если вникнуть, можно встретить и на противоположном возрастном «полюсе», в связи с деятельностью тех, кто уже далеко не молод. И проблем не менее важных, сложных, дискуссионных.
Продолжаются ли сколько-нибудь существенные изменения в психике человека, вступившего в пожилой возраст, и если да, то какие? Эволюционирует ли он в духовном плане на склоне лет, или эволюция такого рода, по существу, прекращается? Как все это соотносится с творчеством? Можно ли ожидать что-то принципиально новое от человека, находящегося в преклонном возрасте?
Вопросы такого рода были бы, возможно, излишними, если бы в связи с ними не высказывались различные точки зрения, подчас весьма далекие друг от друга. Если бы не декларировались различные, в том числе и более чем спорные взгляды.
Видный русский психолог Александр Федорович Лазурский когда-то писал: «Всякий человек проходит в своем развитии ряд стадий, причем каждая последующая ступень характеризуется большим богатством и интенсивностью душевной жизни по сравнению с предыдущей. Этот процесс „психического роста“ или „психического развития“ отличается наибольшей стремительностью в первые годы жизни ребенка, а также в отроческом и отчасти в юношеском возрасте, по мере же приближения к двадцати пяти — тридцати годам он постепенно замедляется и, наконец, постепенно останавливается (выделено мной. Г. Ц.); основное ядро личности окончательно определилось, психический уровень человека более или менее выяснился»[1].
Итак, психическое развитие человека после 30 лет «совершенно останавливается»; все к этому времени, по Лазурскому, окончательно определяется и устанавливается.
Аналогичной точки зрения придерживались и некоторые другие российские ученые, видимо, не без влияния взглядов А. Ф. Лазурского. Так, известный психолог А. Г. Ковалев утверждал: «В период жизни от шестнадцати до двадцати двух — двадцати трех лет завершается (выделено мной. Г. Ц.) формирование направленности личности и характера человека»[2].
Так ли? Действительно ли все «завершается» к 22—23 годам? Думается, далеко не всегда и не у всех.
Перед нашим мысленным взором встает фигура Л. II. Толстого. Какое разительное отличие: Толстой в юности и на склоне лет; какие огромные изменения в характере, взглядах, мироощущении, отношении к окружающему! Иллюстрацией к сказанному может послужить знаменитая «Исповедь» Толстого, где писатель, оглядываясь на свою юность, говорит о ней с присущей ему прямотой, правдивостью, беспощадной откровенностью и самокритичностью.
Или другой пример — М. П. Мусоргский. Встречавшийся с композитором в пору его молодости В. В. Стасов позднее вспоминал: «Модест Петрович был офицер Преображенского полка… Мундирчик с иголочки, в обтяжку, ножки вывороченные, волосы приглажены, припомажены, ногти точно выточенные, руки выхоленные, совсем барские. Манеры изящные, аристократические, разговор такой же, немного сквозь зубы, пересыпанный французскими фразами, несколько вычурными. Некоторый оттенок фатоватости, но очень умеренный. Он садился за фортепиано и, вскидывая кокетливо ручками, играл весьма сладко, грациозно и проч. отрывки из „Троваторе“, „Травиаты“ и т. д.» И гот же Мусоргский в пору написания «Без солнца» и «Песен и плясок смерти»; Мусоргский последних лет жизни с его болезненно расщепленным внутренним миром, сумеречно-пессимистическими настроениями, острыми душевными коллизиями. Мусоргский, о котором дает представление знаменитый портрет Репина.
Еще пример — Ф. Лист. Известно, сколь глубокие душевные метаморфозы происходили с ним и нс однажды на жизненном пути, какие крутые психологические повороты пережил он на пороге 40-летия, да и позднее. Известно, как они изменяли, внутренне преображали его.
Примечательны слова Г. Караяна: «Глубокое удовлетворение испытываешь в старости, если долгие десятилетия пытался сделать что-то, нс получая удовлетворительного результата, и вдруг внезапно переживаешь момент, когда уравнение решено. Тогда говоришь себе: почему ты не заметил этого раньше? Теперь я знаю, что необходимы бесконечные усилия и опыт…»[3]
Могут возразить: все это, мол, примеры исключительные. Во всяком случае не типовые. Возможно. Только ведь к исключениям наряду с названными можно было бы отнести очень многих представителей отечественной и мировой духовной культуры. Людей известных и безвестных, представителей самых различных профессий и родов занятий. Не вернее было бы говорить, учитывая это, о правиле, согласно которому внутренняя эволюция человека («психическое развитие» по А. Лазурскому) не прекращается ни на день — как до 23-летнего возраста, так и позже? О правиле, имеющем широкий, почти универсальный характер при всех исключениях, встречающихся тут, как и в любом правиле.
К слову, когда-то Ф. М. Достоевский категорически восставал против того, чтобы его называли психологом. Не хотел принимать этот термин по отношению к себе ни под каким видом, ни в прямом, ни в переносном смысле слова. И потому лишь, что весьма скептически относился к современной ему психологической науке: она, по его мнению, рассматривала человека в статике, как нечто раз и навсегда сложившееся, оформившееся, замкнутое в своей определенности. Достоевский же считал, что внутренний мир большинства людей чаще всего характеризуется текучестью, незавершенностью, изменчивостью душевных состояний, непредсказуемостью психических движений. Действительно, не таково ли большинство его героев: Раскольников, Настасья Филипповна, князь Мышкин, Дмитрий Карамазов и т. д.
Конечно, есть глубинные, сущностные компоненты духовной структуры человека и есть элементы, образующие поверхностные ее слои. Первые меняются, естественно, не столь заметно, как вторые. Движение на глубине менее заметно, трудноуловимо, растянуто во времени. Однако не прекращается оно и там.
* * *.
Теперь о главном. Если принять как факт, что психологическая эволюция личности в принципе безостановочна, не прекращается ни к 23 годам, ни позднее, то как же может выглядеть эта эволюция на поздних этапах? В каком направлении может идти развитие человека, когда ему, скажем, за 60, за 70?
Обычно, когда речь заходит о пожилых людях, принято отмечать у них такие качества, как торможение психических процессов.
(эмоциональных, интеллектуальных), уход во внутренний мир; постепенно нарастающую ригидность мышления, сбои в работе памяти, окостенение внутренних установок, представлений, отношений, взглядов и т. п. Что ж, все это действительно встречается в быту и нередко. Особенно у тех, кому перечисленные выше качества присущи как таковые, в силу их индивидуальных особенностей и свойств, проявляясь в той или иной мере еще до наступления старости. Впрочем, это не самые интересные разновидности психической жизнедеятельности, наблюдающиеся у людей преклонного возраста.
Гораздо более примечательны те формы «психического самодвижения», что ведут человека на склоне лет в сторону все более широких и емких жизненных обобщений, к постижению духовных проблем на глубоких и труднодоступных уровнях. (Гегель указывал, что одно и то же суждение в устах юноши и зрелого человека имеет подчас «разное содержание», — об этом сейчас и речь.) Несравненно интереснее те внутренние преобразования и сдвиги, которые возводят в итоге к мудрости с ее ясным, спокойным и всепроникающим взглядом на мир. И это самое существенное. Для людей, занятых в сфере творческого труда, это служит нередко основой для подлинно выдающихся свершений.
Великолепное подтверждение тому — многие шедевры мирового искусства, создававшиеся их авторами подчас в весьма преклонном возрасте. Литературоведы считают, что лучшие произведения Виктор Гюго написал на седьмом десятилетии жизни, в их числе «Труженики моря», «Человек, который смеется», «Девяносто третий год» и др. Гете создал вторую часть «Фауста», когда ему было около 80 лет. В пору создания «Воскресенья» Л. Н. Толстой был немногим моложе. Прославленную оперу «Отелло» Дж. Верди сочинил в возрасте 73 лет; спустя еще шесть — написал «Фальстафа». Гениальный скульптор, живописец, архитектор и поэт Микеланджело Буонарроти плодотворно трудился до 89 лет, Ф. Вольтер — до 83, И. Кант — до 80. Последние пьесы Б. Шоу были написаны, когда замечательному английскому драматургу было около 90 лет. Список долгожителей в культуре и искусстве можно было бы пополнить целым рядом блистательных имен представителей различных творческих жанров и специальностей. Один XX век чего стоит: Э. Войнич, П. Пикассо, Ч. Чаплин, И. Стравинский, Б. Шоу, С. Моэм, К. Паустовский, А. Швейцер, А. Тосканини, О. Клемперер, А. Гольденвейзер, С. Рихтер, П. Казальс, Артур Рубинштейн, Я. Хейфец.
Видимо, с дистанции прожитого многое в жизненных и творческих процессах видится по-иному — глубже, четче, яснее. Это и понятно: ретроспектива не в меньшей степени, чем перспектива, может предоставить мыслящему человеку необходимую ему широту умственного обзора. Есть, впрочем, и еще одно. Когда художник немолод, ему обычно не слишком уже мешают разного рода реалии бытия, кипение страстей и вовне, и внутри его самого. Ничто особенно не отвлекает его (как нередко случается в молодости), не мешает анализировать и осмысливать, устанавливать внутренние связи и закономерности, проникать мыслью в «середину вещей».
Не случайно французский мыслитель и литератор Шамфор Никола Себастьян Рок считал, что лучшие произведения писатели создают в том возрасте, когда страсти уже угасли: земля вокруг вулканов особенно плодородна после извержений.
Итак, если человек в умственной деятельности нормально функционирует, без каких-то аномалий, серьезных отклонений, и т. д., эта деятельность вполне может становиться с годами глубже, богаче, интереснее. Ничто в принципе не помешает (разве что недуги) замыслам пожилого художника становиться все более содержательными, идеям — более глубокими, способам воплощения — более точными и совершенными. И это не только в теории; доказательства, и в большом числе, представляет, как было показано, сама практика мирового искусства.
Могут спросить: должны же, в конце концов, существовать возрастные пределы духовного, творческого прогресса человека? Несомненно. Но только ли в этом суть проблемы? «Пределы» для человека даровитого, творчески увлеченного, беззаветно любящего свое дело отстоят подчас значительно дальше, чем это принято думаупь. Дальше, чем иной раз полагает он сам. Это главное, об этом-то и не следует забывать.
Любопытно и такое обстоятельство. По наблюдениям психологов уровень возрастного спада интеллекта, как правило, обратно пропорционален общему уровню его развитости. Проще говоря, чем сильнее, «тренированнее» ум художника или ученого, чем больше нагрузок возлагалось на него прежде, тем труднее сдает он с годами позиции, тем упорнее и длительнее его сопротивление. Нет необходимости доказывать, сколь существенно и практически значимо это положение. Именно им объясняется факт появления шедевров научной и художественной мысли у авторов самых почтенных возрастов.
Наконец, еще об одном. Как следует из сказанного выше, в сознании человека, оставившего за плечами длительный жизненный и творческий путь, по-прежнему могут совершаться серьезные и сложные метаморфозы. Консерватизм духа — не правило, остановка в движении — не фатальная закономерность. И это подтверждается любопытным психологическим феноменом: по свидетельству ряда писателей, музыкантов, людей других творческих специальностей, у них по прошествии многих лет занятий делом возникало иной раз странное, труднообъяснимое ощущение — точно они находятся где-то у истоков своего творчества. Точно они новички, дебютанты, только приближающиеся к порогу чего-то неизвестного и по-настоящему важного. Бетховен, умирая, говорил, что чувствует, будто стоит «лишь у начала». Слова эти, если вдуматься, на редкость многозначительны, исполнены большого внутреннего смысла.