Очерк XVIII БЕРЕЧЬ ВРЕМЯ — ЭТУ ТКАНЬ, ИЗ КОТОРОЙ СОТКАНА ЖИЗНЬ

Одна из самых острых и трудноразрешимых проблем для людей творческого труда, кем бы они ни были по специальности, чем бы ни занимались, — это проблема времени. Того времени, которое одни с легкостью и незаметно теряют, другие с трудом и по крохам сохраняют; одни постоянно и беспечно растрачивают, другие надежно и мудро сберегают. И возникает обычно эта проблема уже в молодые годы.

Было бы вполне банально разглагольствовать, что достигают чего-то значительного в искусстве или науке лишь тогда, когда сводят до минимума потери времени. И особенно сегодня, в пору резко увеличившихся скоростей везде и во всем, в эпоху, для которой характерны постоянно возрастающие нагрузки и ужесточающиеся требования к людям интеллектуальных видов труда. К сожалению, утечки времени у многих по-прежнему непозволительно велики. Особенно в юности. Известно, что в спорте, растеряв на старте драгоценные секунды, а то и доли секунд, можно в итоге не наверстать упущенного. И это, заметим, закономерность достаточно широкого, универсального диапазона действия.

Почему особенно в юности? Тут есть свои во-первых, во-вторых, в-третьих…

Прежде всего, юность вообще беспечна в обращении со временем, как и со многим другим. Она, по словам Дмитрия Ивановича Писарева, «тратит нерасчетливо все, начиная от своего двугривенного и кончая своей величайшей драгоценностью — живыми силами организма»^[1]. Так оно было всегда, иснокон веку, и принимать это следует как должное. Видимо, действительно нужны годы, чтобы научиться ценить часы и минуты. Нужно затратить много времени, дабы осознать, что его, в общем, в нашем распоряжении совсем немного.

Но есть, однако, и другое. В молодости сталкиваются обычно с множеством нерешенных проблем. В эту пору у большинства еще вдосталь неустроенного в жизни, неупорядоченного, требующего бесчисленных и сугубо практических забот и хлопот. Много такого, что заставляет с головой уходить в повседневную сутолоку, отрывает от творческих занятий, мешает сосредоточиться на них, и тем самым приводит к изрядным потерям времени. Разумеется, подобная ситуация — суета, сутолока, перебои в творческой работе — отнюдь не прерогатива юности. И все-таки, в юные годы с ней соприкасаются, пожалуй, особенно часто.

Далее, в эту пору обычно не умеют, по причинам вполне понятным, распорядиться наилучшим образом ни собой, ни своими ресурсами времени. Не умеют рационально и четко организовать ни то, ни другое. Исключения бывают, конечно, но это исключения. Образ жизни у молодых подчас соткан из случайного, хаотичного (у немолодых, бывает, тоже, но у первых все же чаще); в нем много неустоявшегося, преходящего, отвлекающего от дела. Неотлажениые механизмы саморегуляции, внешней и внутренней, порождают ощутимый «люфт» в различных жизненных процессах, действиях, ситуациях — и это тоже влечет за собой непроизводительные расходы времени.

Или самая тривиальная вещь. У молодых нередко встречаешься с парадоксальным сочетанием: неуемная энергия, энтузиазм, страстное желание действовать пополам и вперемежку с вполне обычной и откровенной леностью. И эго дает о себе знать порой достаточно долго, пока люди не входят, постепенно взрослея, в определенный ритм жизнедеятельности, пока не вырабатывается более или менее стабильный творческий режим. Пока труд не становится жизненной нормой, привычкой, смыслом существования.

Наконец, говоря о молодости, можно было бы вспомнить и о многочисленных соблазнах, которыми полна для нее жизнь. О разного рода развлечениях, увлечениях, искушениях и т. п. Сетовать на них было бы, по меньшей мере, неумно; следовало бы, скорее, пожалеть, что иным молодым людям, самоотверженно штурмующим вершины профессии, не довелось пройти через счастливую пору юношеских увлечений и искушений, свойственных возрасту. Хотя опять-таки: время, отданное чему-то другому, — это время, отнятое у главного.

Потери времени несли в молодые годы едва ли не все. Не обходилось без них у самых крупных, прославленных мастеров, у самых знаменитых тружеников. На 51-м году жизни Николай Андреевич Римский-Корсаков, оглядываясь на прожитое, сожалел: «Мало делал, много ленился, много потерял времени но-пустому, пора подумать о душе, то есть написать побольше, что можешь и к чему способен. Но вот я и пишу»^[2]. Перекликаются с этим высказыванием и известные строки из письма С. В. Рахманинова к В. Вильшау: композитор корит себя за то, что в молодости, когда было здоровье, «отличался исключительной ленью»; когда же здоровье стало сдавать, сетует он, «только и думаю о работе». И присовокупляет: «помимо способностей настоящему таланту полагается и дар работоспособности с первого дня осознания своего таланта»^[3].

Разумеется, не следует видеть за этими словами ничего, кроме высочайшей самокритичности, присущей как Н. А. РимскомуКорсакову, так и С. В. Рахманинову; ничего, кроме их суровой и беспощадной требовательности к себе. Следует помнить и еще об одном — о поистине удивительной склонности к наветам на самих себя, которой испокон веку отличались многие крупнейшие дарования в русском (именно в русском) искусстве.

Повторим: какие-то потери в отношении времени несли в молодости почти все. У некоторых, правда, эти потери оказывались на поверку не слишком велики: больше было самобичевания, необоснованных укоров в свой адрес и т. д. К тому же природное дарование у крупных, значительных творческих фигур окупало в конечном счете все и вся. С другими происходило иначе.

А потому, надо беречь время, не растрачивать его попусту; при всей банальности этих слов, относиться к ним надо всерьез. И чем раньше, тем лучше. Ибо точно сформулировать проблему, осознать ее, — уже большое дело, почти половина успеха. Не отказываясь от сказанного выше относительно права молодости на разного рода увлечения, искушения и т. д., не ставя под сомнение это право, заметим в то же время: чем раньше начинают «жадничать» со временем, расчетливо и жестко экономить его, тем лучше. Берегите время, — призывал английский писатель Самюэл Ричардсон, — это та материя, из которой соткана жизнь. Золотые слова, лучше не скажешь.

Экономия времени, каждодневная и максимально эффективная, достигается, как известно, при одном непременном условии: хорошо отлаженном образе жизни. А потому приноравливаться, приобщать себя к нему желательно по возможности раньше. Надо хорошо осознать, что оптимальная организация жизнедеятельности — это не просто строгий, железный распорядок дня (он может быть строгим или, напротив, совсем не строгим, бывает по-разному); распорядок дня отнюдь не должен представлять собой математически выверенный жизненный график, где все предварительно и точно распределено, расчерчено по минутам. Речь сейчас идет о вещах более высокого порядка, более интересных и сложных по сути, скорее, о некоем принципе, согласно которому одно какое-нибудь дело, постоянно и строго выполняемое, вносит порядок и во все остальное в жизни — все вращается вокруг него.

Итак, имеется в виду «одно дело», основное и главное, доминирующее над остальными, являющееся ядром жизнедеятельности человека, центром притяжения его чаяний и помыслов. Все остальное располагается в некой последовательности, очередности, иерархии вокруг этого стержня. Подобный принцип организации бытия (а речь идет именно о принципе) может сослужить полезную службу каждому, кто занимается творческим трудом. Прежде всего, разумеется, людям науки и искусства.

Примечательно, что обрисованная выше структура жизнедеятельности, когда нечто главное в эпицентре, а все прочее — на более или менее приближенных орбитах, способна дисциплинировать и людей, не слишком, быть может, склонных к этому от природы. В свое время Г. А. Ларош, близко знавший П. И. Чайковского, писал о «его удивительном умении распоряжаться временем», а ведь Чайковский к ярко выраженным «рационалистам», натурам делового склада, от рождения не принадлежал. Например, И. Ф. Стравинский рассказывал о себе, что «сочиняет ежедневно, регулярно, наподобие человека со служебным временем»^[4]. Может быть, именно это, в конце концов, и сделало Стравинского таким, каким его запомнили окружающие?

Человек по собственной воле избирает для себя, создает тот или иной образ жизни, убеждены многие. Верно. Как верно и то, что образ жизни в свою очередь создает, формирует человека. «Каждый из нас — сын своих дел», — было сказано великим Мигелем Сервантесом.

Естественно, при той жизненной позиции, о которой говорилось выше, остается не слишком много времени на все, выходящее за рамки основного занятия. Что ж, с давних пор известно: желая достигнуть чего-то крупного, подлинно значительного, надо научиться, прежде всего, ограничивать себя. Отказываться от одного (иногда и второго, и третьего) во имя другого. Творческое достижение — это всегда итог самоограничения; кто только из больших людей в искусстве или науке не приходил в конце концов к такому выводу. Семидесятинятилетний Г. Караян, вспоминая прошлое, писал: «С юных лет я поставил себе задачу не растрачивать впустую ни одной минуты своей жизни. Кажется, я сдержал это обещание»^[5].

И еще. Терять драгоценное время можно не только из-за лености. Транжирят его не на одни лишь соблазны, искушения и т. п. Вполне возможно расходовать дни, недели и годы, занимаясь гак называемой текучкой. Известно, что мелкие дела, наслаиваясь друг на друга, спрессовываясь в плотную и вязкую массу, оборачиваются в итоге далеко не мелкими расходами времени. Кому-то это, может быть, и простительно, кому-то — нет.

Один из мудрецов древности учил, что к жизни надо относиться так, как будто жить человеку осталось и мало, и много. Много — дабы ставить перед собой большие, значительные, далеко идущие задачи. Мало — чтобы постоянно рассчитывать время, жалеть его, не расходовать по мелочам. Логика вполне очевидна.

• [1] Цит. но: Умное слово. М., 1966. С. 53.
• [2] Римский-Корсаков А. Н. Н. А. Римский-Корсаков. Жизнь и творчество. М., 1937. Вып. 4. С. 10.
• [3] Рахманинов С. В. Письма. М., 1955. С. 532.
• [4] Стравинский И. Ф. Диалоги. М., 1971. С. 110.
• [5] Эликсир жизни — музыка (Г. Караян о себе) // Музыкальная жизнь. 1983.№ 15. С. 19.