Принцип устойчивости и развития

После того как прежняя астрономия пыталась выразить идею единства нашей мировой системы зачастую при посредстве мистических числовых умозрений, новейшая астрономия ограничилась признанием этой идеи лишь в форме рассмотрения солнечной системы как системы механической, в себе самой заключающей условие правильного повторения определенных движений, так что периодичность этих движений одновременно признается и целью и условием логического единства понятия целого. Затем к этому общему воззрению присоединились еще некоторые вспомогательные предположения, относящиеся к вопросу о продолжительности и постоянстве этих движений, причем эти вспомогательные предположения, как идущие далее пределов опыта, конечно, имеют гипотетический характер, а вследствие этого тем более обнаруживается телеологическая природа обусловливающей и их мысли о единстве. Очевидно ведь, что с точки зрения цели возможны два ответа на вышеупомянутый вопрос. Или превращают эмпирически наличное с достаточным приближением постоянство в абсолютное, или его признают лишь относительным постоянством, которое, возникнув некогда из других правильных отношений, со временем в свою очередь уступит место изменившемуся распределению: стало быть, ныне существующее состояние движения, как относительно долго длящееся, но все же само по себе преходящее, включают в обширный развивающийся ряд различных состояний.

На первом из этих допущений основывается то положение, которое Лаплас назвал принципом устойчивости (Stabilitat). Согласно этому принципу, неизбежно наступающие вследствие действий взаимного притяжения планет возмущения их движений вокруг Солнца регулярно компенсируются, так что средние движения остаются постоянными, и вся планетная система всегда колеблется лишь около известного среднего положения, от которого она никогда не может удалиться более чем на весьма малую величину. Для последовательного проведения этого принципа было бы необходимо применить его так же и к прошлому, как оно применено к будущему. В таком случае получилось бы обновление изложенной Аристотелем, исходившим при этом из чисто телеологических оснований, теории вечности мира. Замечательно, что именно родоначальник принципа устойчивости в его новой форме был очень далек от этого: по отношению к прошлому все фактические отношения указывали, по его мнению, на развитие отдельных тел и их движений из вращения общей планетной первичной массы, как незадолго до того в несколько иной форме, исходя из аналогичных оснований, предположил такое развитие и Кант. Таким образом, получился разлад в воззрении. По отношению к прошлому признавался принцип развития, а по отношению к будущему, напротив того, принцип неизменности. В этом повторилось в применении к мировому процессу то, что неоднократно встречается в ближайшем кругу нашей личной жизни: прошлое для нас относительно безразлично, и никто не беспокоится здесь по поводу хаоса возможных первичных состояний, но мы желаем быть уверенными в будущем, и нам кажется невыносимым допущение, что и оно направляется в сторону новой хаотической первичной туманности. Однако следует признать, что такого рода чувствования неуместны, когда речь идет о теории планетной системы. Здесь решающее значение принадлежит безусловно лишь эмпирически данным фактам и тем следствиям, которые должны присоединяться к последним. Исследование же этих эмпирически данных фактов доказало, что и солнечная система, так же мало, как любая другая система, имеющая конечную величину, может соответствовать постулату абсолютного perpetuum mobile. На основании иных влияний, сопровождающих тяготение масс, как-то: трения жидкостей о поверхность планет, распространения оказывающей сопротивление среды в мировом пространстве, может быть, постепенного возрастания солнечной массы благодаря падающим метеоритам, нельзя предполагать компенсации, но, по крайней мере с точки зрения наших нынешних знаний, становится правдоподобным предположение, что некогда эта система погибнет вследствие соединения всех спутников солнца с собственной массой последнего.

Итак, и по отношению к будущему одержал верх принцип развития. Вместо аристотелевского предположения вечности мира возобновляется еще более древнее учение Гераклита, согласно которому все мировое развитие беспрестанно колеблется между периодами возникновения и гибели. Ведь то неподвижное конечное состояние, к которому идет отдельная система, не может длиться, так как внешние действия, исходящие от других систем, всегда могут, а следовательно, в беспредельном течении времени и непременно должны когда-либо нарушить его. Лишь при этом предположении гипотетические начальное и конечное состояния могут быть в свою очередь приведены в причинную связь друг с другом, и вообще можно дать себе отчет в происхождении первого. Хаотическая первичная туманность — это представление неизбежно возникает здесь прежде всего — некогда возникла благодаря столкновению ставших неподвижными космических масс, чтобы, пройдя фазу своего планетного развития, самой вновь превратиться в массу, характеризующуюся неподвижным конечным состоянием. Процесс этот должен продолжаться до бесконечности, коль скоро, как того требует развитие космологических идей, количество и распространение космических масс предполагаются беспредельными. А в пределах совершающихся таким образом отдельных эволюций вступает в свои относительные права принцип устойчивости. Он дает отдельным стадиям космического процесса достаточно времени для того, чтобы могли развернуться заключенные в более тесных пределах отдельные эволюции, завершение состояний единичных мировых тел и связанная с ним смена форм органической жизни.

Ясно, что весь возникший таким образом ряд мыслей полон понятия цели. Как уже оба взаимно дополняющие и ограничивающие друг друга принципа устойчивости и развития имеют телеологическое содержание, так каждая из тех отдельных эволюций, из которых слагается подчиненный им ход космического процесса, становится звеном в целевом ряде, в свою очередь расчленяющемся на более ограниченные целевые комбинации. Но сами указанные принципы получают более обширное телеологическое значение лишь благодаря тому обстоятельству, что в них даны те наиболее общие условия, при которых вообще возможно последовательное обнаружение единичных целей.

Поэтому, хотя на понятие единого целесообразного целого, полагаемого нами, таким образом, в основу всего космологического рассмотрения, по-видимому, и наводят эмпирические наблюдения и опирающиеся на последние дополнительные предположения, однако это еще не уничтожает окончательно вышеприведенных сомнений относительно объективной реальности упомянутых целевых отношений. Конечно, те факты, которые принуждают нас к образованию понятия целесообразного единства, даны объективно, а поэтому и у этого понятия бесспорно есть реальная основа. Но этим не доказано, что эта основа сама есть реальное единство, а не само по себе чуждое цели сочетание отдельных фактов, которые могут быть подведены лишь под мысль о единстве, имеющую субъективное происхождение. Пусть отдельные планеты вследствие своих отношений к солнцу и обусловливаемой непреложностью законов механики согласованности своих движений неизменно образуют для нашего рассмотрения мироздания единую систему, которой мы поэтому приписываем и общее происхождение и общий конец; сами по себе, независимо от этого нашего логического связывания явлений массы нашей солнечной системы все же остаются настолько же чуждыми друг другу, насколько, быть может, живущие в других мирах мыслящие существа чужды нам самим. Пока отсутствует духовное взаимодействие, которое в человеческом обществе и там и сям в царстве животных на менее совершенной предварительной ступени связует в реальное единство высшего порядка наружно раздельные единства, как бы ни были необходимы и полезны образуемые понятия о единстве для нашего логического объединения, сами предметы так же мало образуют вследствие этого реальное единство, как если бы не существовало указанного повода к их субъективному объединению.

Но если бы в смысле этих чисто логических связей мысль о мировом единстве вообще оказывалась лишь продуктом формального образования понятий, тогда и понятие развития в применении ко вселенной, очевидно, имело бы только значение внешней аналогии. Так как, сообразно нашему предположению, космическая система возникает, продолжает известное время существовать в относительном состоянии равновесия, а затем опять гибнет, и так как подобные периоды возникновения, пребывания и гибели повсюду повторяются аналогичным образом, как позволяют предположить единообразно имеющие силу законы действия масс, то в этом несомненно заключается сходство с процессами развития, в которых эти три стадии равным образом сменяют друг друга. Но это — чисто внешнее сходство. Для обоснования действительного родства с органическим развитием недостает самого главного: нельзя подтвердить, что упомянутое развитие вызывается деятельностью внутренних, заключающихся в самой системе причин, и что, следовательно, и целесообразная форма связи порождается не стечением внешних условий, а имманентным самой системе причинным определением целью. Ни то, ни другое не применимо к космическому развитию. Возникновение и гибель, согласно допущению, связаны с внешними действиями, и существующее в промежутке между этими предельными пунктами относительное равновесие принимает в наших глазах характер целесообразного состояния лишь в том случае, если мы произвольно рассматриваем его как цель, к достижению которой должно стремиться развитие. Но столь же произвольно мы могли бы рассматривать, например, и существование какого-либо прочного химического соединения, или долговременно существующее относительно неизменное распределение суши и воды на земле как цель, которая должна осуществляться при посредстве естественных условий. Словом, с космологической точки зрения весь этот способ рассмотрения разрешается в только субъективную телеологию, которая к нашим услугам всюду, где только какая-либо причинная связь оказывается достаточно правильной для того, чтобы нам можно было для единства образуемого понятия предвосхищать в представлении предвидимый конечный результат, чтобы относить к нему тогда все условия процесса. В применении к такого рода связи выражение «развитие» может оказываться подходящим для наглядности изложения, но, коль скоро им имеется в виду отождествление с подлинными процессами развития, оно остается несоответствующим образным выражением.

Если мы останемся при таком в пределах чисто космологического рассмотрения совершенно законном отказе от вышеуказанного сравнения, тогда, по-видимому, приходится заключить, что все частные эволюции, обнимаемые ходом общего космического развития и предполагающие последнее как их условие, приобретают характер целесообразности лишь для нашего субъективного понимания, объективно же они совершенно чужды какого-либо могущего быть нами удостоверенным определения целью. Ведь непостижимо, каким образом из ряда, который сам по себе чужд цели, вдруг выделились бы сравнительно ограниченные эволюции, для которых имело бы силу определение целью в собственном, смысле слова. В действительности вообще существует наклонность придерживаться такого понимания всюду в тех случаях, где органическая жизнь подвергается исключительно физическому рассмотрению. Но уже выше было доказано, что такой точки зрения можно держаться лишь для известных тесно ограниченных связей, и что в особенности она достаточна до тех пор, пока дело идет об объяснении взаимодействия физических процессов в данном в законченном виде организме, тогда как она неизбежно терпит крушение, коль скоро объяснению подлежат те изменения, которым подвергается эта связь под влиянием психических причин. А так как такие причины в особенности играют роль и при всех процессах развития, в качестве первоначально определяющих факторов, то именно основные функции органической жизни, которыми только и обусловлены остальные, большей частью не допускают достаточного физического объяснения. При таком объяснении их обыкновенно приходится ограничиваться отрицательной задачей, состоящей в удостоверении того, что каждый отдельный процесс, сводимый на психическое определение целью, не противоречит данным в частном случае физическим условиям. А так как-то, что имеет силу по отношению ко всем частям какого-нибудь целого, должно иметь силу и по отношению к самому целому, то этим постулируется, что все процессы органического развития основываются на условиях, которые для чисто космологического рассмотрения объемлются общей причинностью космических процессов. Поэтому истолкование повсюду остается причинным или лишь субъективно-телеологическим, пока мы ограничиваемся природной стороной (Naturseite) явлений; оно становится объективно-телеологическим лишь в тот момент, когда принимаются во внимание влечения и представления, с точки зрения субъективного восприятия являющиеся достаточными мотивами внешних действий. Но мы всегда оказываемся вынужденными прибегать к этому психологическому истолкованию в тех случаях, где дело идет об установлении сравнительно обширной связи явлений развития. Возникающая таким образом вынужденность объективно-психологического целевого объяснения делает в то же время понятным, что в этом случае и физическое истолкование всякий раз склоняется к применению субъективно-логического принципа цели при установлении причинных естественных связей. Этот принцип именно здесь оказывается не только формой, под которой могут рассматриваться как данные связи, так и всякие другие причинные отношения, но он указывает на реальную связь самих процессов. Отсюда нельзя, конечно, заключить, что эта реальная целевая связь основывается на специфических формах физической причинности. На физической стороне явлений никогда не оказывается действующих согласно целям жизненных сил в этом смысле. Ошибка виталистической теории состояла в том, что она искала их здесь, вследствие чего она впала в непоправимое противоречие с истинными задачами физиологического объяснения. Действующие согласно целям жизненные силы появляются, напротив того, всегда лишь там, где мы обсуждаем процессы развития с точки зрения субъективного восприятия; объективно же они законны постольку, поскольку оказываются налицо достаточные основания предполагать волевые побуждения, констатируемые нами в нашем собственном сознании в качестве субъективных условий целесообразных действий, и в наблюдаемых нами предметах, — стало быть, постольку, поскольку иные влияющие при явлениях развития естественные процессы должны рассматриваться психологическим истолкованием как действия духовных индивидуумов. А так как в пределах объективного объяснения природы нельзя допустить непосредственного вмешательства психических побуждений в ход физических процессов согласно общим принципам природной причинности, все равно, применяются ли в качестве таковых принципы механики, или принцип энергии, то мы решительно ничего не выигрываем благодаря этому для причинного физиологического объяснения. Последнее всегда ограничивается выведением какого-нибудь частного результата из непосредственно предшествующих ему физических условий, трактуя их затем в свою очередь аналогичным образом, и так далее без конца. Поэтому законной областью объективно-телеологического объяснения и остается всегда обнаружение связи, представляющейся на духовной стороне явлений. Правомерность такого объяснения прекращается там, где в явлениях для нашего рассмотрения не оказывается духовной стороны. Но оно выходит из назначенной ему роли, если пожелает включить в какой-нибудь духовный комплекс целей члены, входящие в какой-либо мыслимый в связи с последним натуральный комплекс: оно упускает из виду, что при переходе на природную сторону (Naturseite) объективное целевое отношение тотчас переходит в лишь субъективно-логическое.

Однако хотя философия природы вполне законно остается при признании реальности бытия, которое дано нам во внешнем опыте, и которое надлежит мыслить как независимое от познающего субъекта, она превысила бы свои законные права, если бы она на этом именно основании в свою очередь пожелала оспаривать реальность духовной стороны процессов. Она может оставлять эту сторону действительности вне рассмотрения, так как она заранее ограничила свою задачу познанием внешней мировой связи, но отрицанием духовной стороны действительности философия природы упразднила бы самое себя, так как всякое познание внешней мировой связи возникает в мыслящем субъекте и возможно лишь на основании предположений, которые последний присоединяет к данным в объективном опыте фактам в силу собственных полномочий и руководясь определенными логическими принципами. Вследствие этого философия природы оказывается вынужденной еще к одной дальнейшей уступке. Если бы оказалось, что среди непосредственно данных в субъективном восприятии или заключаемых из него фактов встречаются такие, которые заставляют делать определенные допущения относительно связи процессов, объемлемых природною причинностью, то мы с таким же правом отведем этим допущениям подобающее им место, с каким мы признаем себя вынужденными идти в наших умозаключениях далее пределов данного естественнонаучного опыта, нисходя при этом к не данным непосредственно основаниям и следствиям явлений. Только при этом, само собой разумеется, всегда должно исполняться требование, гласящее, что в подобные допущения не должно входить ничего такого, что противоречит общим принципам природной причинности. В этом смысле, на самом деле для всех органических процессов развития становится необходимым допущение, состоящее в том, что причинная связь этих процессов обладает свойством, благодаря которому для тех составных частей, в которых наблюдению представляется в то же время и духовная сторона, оказывается возможным принцип объективного определения целями. Но в этом допущении заключается точка зрения, важная и для естественнонаучного понимания таких процессов: в этом случае субъективно-телеологическое рассмотрение имеет объективное основание в сопровождающей данные явления связи духовных процессов, а следовательно, здесь требуется объективное определение целями, даже если принимается в расчет лишь природная сторона процессов. Впрочем, под объективным определением целями здесь можно разуметь лишь изложенное выше, мысленно добавляемое к данной внешней причинной связи допущение.

Однако это допущение, делаемое естествознанием на основании психических фактов, которые оно не само выводит, а должно признать как данные, неизбежно приходится не ограничивать теми областями опыта, для которых такое допущение прежде всего постулируется, но применять и к тем оказывающимся в природе связям (Naturzusammenhange), в которых упомянутые частные опыты сами находят свое причинное обоснование. Притом существует необозримое число специальных естественных условий, влияющих на органическое развитие в качестве более или менее определяющих факторов. Пока такие условия сказываются лишь в качестве единичных влияний, извне вмешивающихся в какое-нибудь развитие, которое совершалось бы, хотя, может быть, и иным образом, и без них, здесь не оказывается требуемого для объективного определения целями условия. Таким образом, изъятым из последнего остается множество внешних влияний, которым подвержена жизнь, и от которых органическое развитие всегда зависит в частностях, но которые носят характер случайности с объективно-телеологической точки зрения, так как в каждом частном случае они всегда могут заменяться и другими влияниями. Поэтому, например, все то, что новейшая теория эволюции резюмирует в понятии «приспособления к внешним естественным условиям» лишь постольку входит в объективное определение целями, поскольку при этом приобретают вносящее изменения влияние на организацию волевые акты самих живых существ, между тем как действия, исходящие от внешних условий природы, подлежат лишь субъективно-телеологическому рассмотрению. Так как сама по себе игра физических сил никогда не рассматривается нами как управляемый внутренними целями процесс, то и в своем случайном действии на органические существа она не может превратиться в исполненное целей действование. Дело принимает иной оборот лишь по отношению к той открываемой в природе связи (Naturzusammenhang), которую мы вынуждены рассматривать как необходимое предварительное условие для всех частных определений какой-либо целью. Не существует иного объективного процесса, к которому оказывается применимым это требование, кроме общей связи космических процессов. Поэтому здесь необходимо укореняется воззрение, согласно которому сами эти процессы объемлются более обширным развитием, из которого все частные развития выделяются в качестве подчиненных по отношению к нему частей. Итак, лишь в этом случае оказывается безусловно необходимым рассматривать самый космический процесс как развитие в истинном смысле слова, так как под развитием мы всегда разумеем такое течение связанных друг с другом событий, при посредстве которого объективные цели получают осуществление в закономерной последовательности. Но и здесь объективное определение целями опять-таки не может иметь иного характера, чем тот, который оно имеет, когда дело идет об органических эволюциях: связь, которая, будучи рассматриваема с ее природной стороны (Naturseite), вполне определяется принципами природной причинности, является в то же время объективно целесообразной, поскольку сопровождающая ее или проистекающие из нее духовные эволюции вполне определяются целями. На самом деле, если мы рассматриваем нашу материальную жизнь как целесообразную, потому что она представляется нам внешним осуществлением непосредственно наблюдаемых нами в себе целевых мотивов, то лишь расширением кругозора, а отнюдь не изменением точки зрения оказывается, если мы рассматриваем все космическое развитие как исполненное цели потому, что лишь на его основе становятся возможными упомянутая индивидуальный определяемые целями деятельности. Но представляющееся нам таким образом рассмотрение служит только необходимым дополнением того рассмотрения, к которому приводит нас наблюдение тех воздействий, которые духовное определение целей оказывает на окружающий нас внешний мир. Как в последнем случае природа служит материалом для осуществления духовных целей, так в первом случае она представляется вспомогательным средством, способствующим возникновению таковых. Лишь в той мере, поскольку она является таким вспомогательным средством, мы и переносим на нее саму понятие развития.