«Русский» Купер. 
История зарубежной литературы эпохи романтизма (первая треть xix века)

Знаменателен для истории отечественной журналистики 1825 г. В этом году начал выходить журнал «Русский телеграф», в котором был напечатан «Шпион» — первенец Купера в романном жанре. За ним последовали другие романы, названия которых переведены были так: «Американские степи», «Лоцман», «Красный морской разбойник» и др. Почти одновременно в Европе выходили романы Вальтера Скотта. Очевидное сходство между ними побуждало критиков сближать двух писателей; Купера стали называть «американским Вальтером Скоттом», что, однако, было не вполне справедливо. Сопоставляя Купера с Вальтером Скоттом, один из критиков подчеркивал национальную самобытность его романов и верное изображение нравов эпохи, в них описанной.

О растущей популярности Купера в России свидетельствует такой эпизод: А. А. Шаховской написал водевиль, в котором среди действующих лиц фигурировали маски читаемых в ту пору авторов, такие как Ж. де Сталь, Байрон, В. Скотт, Ричардсон, Лесаж, Филдинг и др. Была там и маска «Шпион», в уста которой была вложена такая тирада:

Я, господа, Шпион…

Я честно жертвовал главою, Чтобы отечество спасти, Хоть жертвуют другие ею, Чтоб выгодней счета свести.

На исходе 1820-х гг. в России незамедлительно публиковался практически каждый новый роман Купера (при этом переводы делались не только с английского оригинала, но и с французского языка). Пушкин отзывался о Купере как об авторе «блестящих романов».

Первым популяризатором Купера в России был критик Николай Полевой. Однако наиболее убежденным его поклонником и истолкователем оставался В. Г. Белинский. «Дивный, могучий, великий художник!» — так отзывается о Купере наш критик, ставя его в ряд с классиками мировой литературы, что было преувеличением. Его морские романы Белинский характеризует самыми лестными эпитетами. Оценки Купера Белинским углубляются по мере знакомства с циклом о Кожаном Чулке и образом Натти Бампо.

Что до настойчивых сравнений в критике В. Скотта и Купера, то Белинский отклоняет представления об авторе «Шпиона» как о подражателе «шотландского барда». Он акцентирует национальную самобытность американского романиста: «Купер — писатель совершенно самостоятельный, оригинальный». И при этом уточняет: «Между романами Купера и Вальтера Скотта столько же сходства, сколько между старою, историческою гражданственностью Англии и юною, лишенною почвы преданий, еще не установившейся цивилизацией Северо-Американских Штатов». Белинский обнаруживает у Купера «такие лица, такие характеры, которые навеки останутся художественными типами». Причину завидной популярности романиста у русских читателей он объясняет тем, что воспетые Купером необозримые просторы девственных американских лесов и прерий живо напоминают русские пейзажи. Во время встречи Белинского с М. К). Лермонтовым в Ордонансгаузе, на гауптвахте, поэт поразил критика своим тонким умом и меткостью суждений о Купере.

Безусловно, популярность Купера в России была обусловлена общим художественным климатом романтической эпохи, а его эстетика отвечала читательским запросам того времени. В 1840-е гг. в России приобретала все большую значимость «натуральная школа»; писатели, отходя от некоторых романтических штампов, все решительнее делали акцент на социальном и психологическом анализе. И хотя некоторые оценки Белинского представляются завышенными, в его суждениях о Купере не было безоглядной апологии. Он не упускал возможности обратить внимание на бледность, однолинейность психологических характеристик многих куперовских персонажей.

К числу поклонников Купера относился М. Горький. О нравственном потенциале, заложенном в романах Купера, высоко отзывались и другие российские писатели и поэты. Так, Всеволод Иванов призывал своих коллег продолжать «прекрасные куперовские традиции, помогающие формировать мужество, находчивость, преданность долгу, смелость и предприимчивость в борьбе с опасностями».

«Русский» Лонгфелло. Автор «Песни о Гайаваге» был первым американским поэтом, получившим в России широкое читательское признание. Лонгфелло являл собой универсальную творческую индивидуальность: поэта, ученого-эрудита, художника исключительно высокой культуры.

Впервые его имя было упомянуто на страницах русской прессы в 1835 г., а русские переводы его стихов появились в 1860-е гг. В «Современнике» в марте 1861 г., т. е. сразу после Манифеста об отмене крепостного права, были опубликованы «Стихи о рабстве» в переводе поэта «некрасовской школы» М. Л. Михайлова (цензура «смягчила» заголовок, заменив его на «Стихи о невольничестве»). То было время, когда горячие выступления американских писателей-аболиционистов (Г. Бичер-Стоу, Г. Торо, Дж. Г. Уиттьера и др.) оказались созвучны антикрепостническому движению в России. В предисловии М. Л. Михайлова сообщалось, что стихи Лонгфелло «полны гордым чувством негодования и укоризной свободной стране», которая мирится с рабством. В своем обзоре «Американские поэты и романисты» Михайлов напоминает, что в стихах Лонгфелло «чувствуется горячее биение сердца», одушевленного любовью к человечеству.

Бунинский перевод «Песни о Гайаваге» стал счастливым событием литературной жизни. Бунин создавал русскую версию поэмы семь лет, с 1896 по 1903 г. Первый ее вариант был напечатан в газете «Орловский вестник» в сентябре 1896 г. Затем вышло еще несколько изданий перевода, пока в 1903 г. не сложился окончательный вариант, выпущенный издательством «Знание», руководитель которого М. Горький восторженно отзывался о работе Бунина. Последний же неутомимо совершенствовал перевод, вносил в него поправки. Перевод Бунина — классический, хрестоматийный; успех его связан с тем, что он глубоко проник в художественный строй поэмы Лонгфелло, так и с тем, что, будучи крупным художником слова, сохранил размер подлинника и передал его дух, продемонстрировав виртуозное владение русским языком. В том же 1903 г. его перевод «Гайаваты» был удостоен Пушкинской премии Академии наук. Тридцать лет спустя, в 1933 г., Бунин стал первым россиянином-лауреатом Нобелевской премии по литературе.