Н.И. Лапин. 
Социология

Лапин Николай Иванович (род. в 1931 г.) — известный российский социолог и историк социальной мысли, один из активных участников возрождения социологии в СССР в 60-е гг. и создания первого академического социологического института — И КС И АН СССР (1968), доктор философских наук (1969), профессор (1979), член-корреспондент РАН (1987), лауреат Государственной премии СССР (1983).

Выпускник философского факультета МГУ (1954). Кандидатская (1962) и докторская диссертации посвящены раннему периоду творчества К. Маркса. Вышедшая в 1968 г. и переизданная в 1976 и 1986 гг. книга «Молодой Маркс» — одна из лучших работ в мировой литературе по истории становления марксизма; она переведена на 8 языков и удостоена Государственной премии СССР.

По окончании аспирантуры, в 1957;1962 гг. Н. И. Лапин работал в редакции журнала «Вопросы философии» — консультантом Отдела зарубежной философии и социологии. В 1962 г. создал редакцию литературы по истории философии в издательстве «Мысль», где организовал издание серий «Философское наследие» и «Мыслители прошлого».

В 1966—1968 гг. Н. И. Лапин работает в Отделе социологических исследований Института философии АН СССР, активно участвует в создании Института конкретных социальных исследований (1968). Руководит проектом «Социальная организация промышленного предприятия (Соотношение планируемых и спонтанных процессов)». В конце 1971 — начале 1972 г. — вр и.о. Директора Института. В связи с разгромом социологии (в середине 1972—1973 гг.) проект закрыт, подготовленные публикации вычеркнуты из издательских планов. Н. И. Лапин вместе с основным составом своего Отдела переходит в Институт проблем управления ГКНТ и АН СССР (1973;1976) и далее в Институт системных исследований АН (1976—1984). В рамках этого института руководит проектами «Инновации в организациях» и «Философские и социологические проблемы моделирования глобального развития», под его редакцией (совместно с Д.М. Гвишиани) издан «Краткий словарь по социологии» (1988).

С 1984 г. — заместитель директора, в 1986—1988 гг. — директор Института философии АН СССР, затем главный научный сотрудник этого Института, руководитель Центра изучения социокультурных изменений. В 2005 г. назначен зав. Отделом аксиологии и философской антропологии ИФ РАН.

В 1989 г. выступает инициатором создания Российского общества социологов и избирается его первым Президентом.

Сквозная тема, проходящая через все работы Н. И. Лапина, — изучение возникновения нового, перерыв традиции, преодоление сопротивления социальным инновациям. Является инициатором формирования и главным разработчиком двух актуальных направлений российской социологии — социологии организаций и социологии инноваций. Один из принципов работы в рамках этих направлений — соединение основательных теоретических подходов с опорой на эмпирические данные.

С 1990 г. под руководством Н. И. Лапина осуществляется мониторинг «Наши ценности и интересы сегодня». Презентация последних данных в рамках его проекта составляет содержание включенной в Хрестоматию публикации. Основные работы Н. И. Лапина: «Молодой Маркс» (1968, 1976, 1986), «Пути России: социокультурные трансформации» (2000), «Эмпирическая социология в Западной Европе» (2004), «Общая социология» (2006). Опубликовал материал проекта «Социальная организация промышленного предприятия» (2005).

А.З.

РАСХОЖДЕНИЯ И ВОЗМОЖНЫЕ СИНТЕЗЫ В ДИНАМИКЕ ТЕРМИНАЛЬНЫХ И ИНСТРУМЕНТАЛЬНЫХ ЦЕННОСТЕЙ РОССИЯН^[1]

Год назад я рассказывал о предварительных результатах четвертого опроса (2002 г.) в рамках всероссийского мониторинга «Наши ценности и интересы сегодня», который Центр изучения социокультурных изменений Института философии РАН проводит с 1990 г. Сегодня я хочу поделиться с Вами новым результатом: дальнейший анализ четырех баз данных (1990,1994,1998,2002) позволил выявить расхождения в динамике терминальных и инструментальных ценностей населения трансформирующейся России.

Это стало возможным на основе социокультурной модели изучаемых базовых ценностей россиян, которая уточнялась в процессе исследований и приобрела к настоящему времени такой вид (см. табл. 1):

Таблица 1

Социокультурная модель базовых ценностей россиян.

Конечно, можно оспорить помещение некоторых ценностей в те или иные клеточки приведенной таблицы. По-видимому, маловероятно достичь 100% консенсуса экспертов в отношении рассматриваемого ценностного пространства. Все же, думается, относительно 60% или даже 70% этого пространства консенсус возможен. В любом случае привлекает симметрия данного пространства по обеим его осям. Важно также, что наполнение этого пространства эмпирическими данными, как ниже будет показано, полностью соответствует теоретическим ожиданиям. Такое соответствие можно рассматривать как аргумент в пользу предложенной модели. Кроме того, она позволяет строить не однотипные (традиционалистские или либеральные), а более сложные, синтезирующие структуры ценностей.

В основе предложенной модели лежат два основания дифференциации базовых ценностей: (1) общетеоретическая их дифференциация на терминальные и инструментальные: в терминальных ценностях выражаются желаемые социальные отношения, а в инструментальных — качества субъектов, требуемые для реализации этих отношений; (2) социокультурная их дифференциация на три типа — традиционные, либеральные, общечеловеческие.

Социокультурная дифференциация ценностей опирается на представление о существовании двух основных типов взаимоотношения между индивидом и обществом, или двух типов антропосоциетальной респонсивности. Исторически первый ее тип — традиционалистский: высшей ценностью служит традиция как совокупность сложившихся обычаев, правил, норм, законов; следование их предписаниям составляет непререкаемую норму (вплоть до жертвенности) поведения человека в основных сферах жизни общества (например, в большой традиционной семье, клане). Впрочем, жертвенность дополняется своевольностью поведения человека в приватно-локальных областях его жизни; иногда своевольность спонтанно прорывается в более широкие сферы. Такое общество именуют традиционным, традиционалистским, закрытым.

Другой, исторически более поздний тип антропосоциетальной респонсивности — либеральный: высшими ценностями служат жизнь и свобода индивида, его независимость в выборе ценностей и норм, возможность по своей инициативе легитимно изменять социальные структуры и процессы; эти свободы ограничиваются аналогичными свободами других людей, дополняются традиционными предписаниями, которые, однако, не доминируют. Такое общество именуют современным, открытым, либеральным.

Нетрудно видеть, что в излагаемой здесь концепции термин либеральный обозначает один из двух социокультурных типов общества, т. е. имеет социетальный, социально-философский смысл^[2]. Вместе с тем его конкретное содержание изменяется в зависимости от особенностей культуры и этапа социальной эволюции общества, области применения (политика, экономика и др.). Неправомерно редуцировать общий, социально-философский смысл термина «либеральный» к какому-либо частному, исторически относительному его значению, как бы злободневно оно ни звучало в данный момент (например, к «либерализму» российских олигархов).

Кроме того, мы выделили третий тип — общечеловеческие ценности. Они как бы нейтральны к первым двум типам, но в то же время в различных типах обществ принимают «окраску» своей среды: на первый план выступают различные их аспекты. Например, порядок ценится в любом обществе; но в традиционном обществе он сопряжен прежде всего с соблюдением традиций, а в либеральном — со свободой. Так же и работа повсеместно значима, но в одних культурах или для одних групп людей она выступает прежде всего как средство для заработка, а для других — как способ самореализации. Разную окраску могут иметь благополучие, нравственность.

Как известно, основной функцией всех ценностей является интеграция индивидов в социетальное сообщество. Она выражается в поддержке (одобрении) ценностей населением. Различные ценности имеют неодинаковую поддержку: одни ценности поддерживаются подавляющим большинством его членов, а другие, напротив, явным меньшинством; интегрируя меньшинство, они дифференцируют его от большинства.

Изменение поддержки каждого из трех социокультурных типов ценностей в течение 12 лет представлено на графике 1. Средняя для всех типов показывает общий рост поддержки ценностей: с 42,8% до 49,3%; это означает, что уменьшилась доля неопределенных и отрицательных ответов, повысилась интенсивность позитивного ценностного сознания россиян, значит, и его влияния на их поведение. При этом в 1990 г. наблюдались небольшие различия в поддержке разных типов ценностей (поддержка находилась в интервале 42 — 44%), но уже в 1994 г. эти различия значительно увеличились (41 —49%), к 1998 г. немногоуменьшились, ак2002 г. снова возросли (45,7 — 52,3%). При этом выше средней росла поддержка общечеловеческих и либеральных ценностей; последние в 2002 г. поднялись заметно выше других. Поддержка традиционных ценностей тоже росла, но медленно, оставаясь заметно ниже совокупной средней.

График 1. Динамика поддержки социальных культурных ценностей Таким образом, налицо общая тенденция либерализации структуры базовых ценностей. Впервые она проявилась в 1990;1994 гг. Уже тогда мы сделали вывод, что российское общество находится отнюдь не в начале, а примерно в середине своего движения к современной системе ценностей или уже во второй половине этого пути. К сходным выводам пришли российские социологи, участвовавшие в международных сравнительных исследованиях динамики ценностей^[3]

В следующем четырехлетии, к июню 1998 г., наблюдалась частичная делиберализация структуры ценностей. Но на рубеже столетий она была преодолена, все либеральные ценности сосредоточились в интегрирующем резерве, а свобода оказалась весьма близко к ценностному ядру. С полным основанием можно подтвердить вывод о постепенной либерализации ценностного пространства российского общества.

Однако недостаточно фиксировать общую тенденцию. Необходимо выяснить, как дифференцируется ценностное пространство по терминальным и инструментальным его составляющим. Начнем этот анализ с общечеловеческих ценностей.

График 2 демонстрирует, что терминальные общечеловеческие ценности имеют большую поддержку, чем инструментальные (различие поддержки составляет 5 — 12%, достигнув максимума в 1998 г.).

График 2. Динамика поддержки общечеловеческих ценностей Это соответствует теоретическим представлениям о более высоком иерархическом ранге терминальных ценностей по сравнению с инструментальными. В целом поддержка инструментальных общечеловеческих ценностей изменяется параллельно терминальным.

Обратимся к дифференциации традиционных и либеральных ценностей на терминальные и инструментальные. На графике 3 видно, что и в этих социокультурных типах терминальные ценности получают большую поддержку, чем инструментальные. При этом поддержка традиционных терминальных ценностей линейно возрастала, превышая терминальную среднюю на 1 —4%, а совокупную среднюю — на 7- 10%; в целом она выросла с 51 до 59%. Поддержка либеральных терминальных ценностей тоже росла (с 45,6 до 52,5%), но неравномерно; сохранялось и даже увеличилось ее отставание от традиционных ценностей; в целом их поддержка оказалась немного ниже терминальной средней, хотя и выше совокупной средней. Иными словами, внутри терминальных ценностей наибольшую поддержку в целом сохраняют не либеральные, а традиционные ценности.

В рамках каждого социокультурного типа ценностей динамика поддержки населением еще более различается. Внутри традиционных ценностей обнаружилось значительное расхождение траекторий поддержки двух их групп: уже в 1990 г. инструментальные ценности этого социокультурного типа имели почти на 18% меньше поддержки, чем терминальные, в 1994 г. этот разрыв вырос более чем до 23%, а в 2002 г. превысил 26%. Таким образом, по уровню поддержки населением терминальные и инструментальные группы традиционных ценностей весьма отдалены друг от друга и все больше расходятся.

График 3. Динамика поддержки терминальных и инструментальных ценностей Иная картина наблюдается внутри либеральных ценностей. В 1990 г. поддержка инструментальных ценностей этого типа была лишь на 7,5% меньше терминальных, и далее она последовательно приближалась к поддержке терминальных ценностей, так что в 2002 г. различие в их поддержке сократилось до 0,5%. Следовательно, по уровню поддержки населением инструментальная группа либеральных ценностей в процессе трансформации российского общества сблизилась с терминальной группой.

Одновременно внутри самих инструментальных ценностей быстро произошло расхождение социокультурных типов: возникло преобладание либеральных ценностей над традиционными. В самом деле, в инструментальной группе поддержка традиционных ценностей понизилась с 33,4% в 1990 г. до 29,6% в 1994 г. и затем лишь немного повысилась (до 32,4% в 2002 г.); в итоге она оказалась на самом низком уровне: на 13% ниже средней инструментальной и на 17% ниже совокупной средней. Поддержка же либеральных инструментальных ценностей вырослав 1,4 раза: еслив 1990 г. онасоставлялалишь38%, уступая общечеловеческим и менее чем на 5% опережая традиционные, то в 2002 г. эта поддержка составила уже 52%, опередив общечеловеческие на 6%, а традиционные — почти на 20%. Таким образом, в 2002 г. поддержка либеральных инструментальных ценностей в 1,6 раза превысила поддержку терминальных ценностей.

Эти данные означают, что, в ответ на потребности адаптации к резко изменившимся условиям жизни, либерализация ценностного пространства российского общества началась с изменения инструментальных ценностей или ценностей-средств, т. е. практических качеств индивидов. В результате в современном российском обществе возникло существенное расхождение между социокультурными смыслами основных групп базовых ценностей: наиболее влиятельными терминальными ценностями остаются традиционные, а среди инструментальных ценностей стали доминировать либеральные.

Как оценить характер этого расхождения, возможные его последствия? По-видимому, оценка не может быть однозначной. В данный момент ценностное расхождение поддерживает возникшую ранее в обществе аномию, проявляющуюся в по-прежнему высокой преступности, коррупции, теневой экономике. А в ближней перспективе его последствия зависят оттого, закрепится ли и будет обостряться это расхождение в качестве устойчивого противостояния традиционно-терминальных ценностей либерально-инструментальным (точнее, либеральному тандему инструментальных и терминальных ценностей) или же оно приобретет характер диалога, обещающего в будущем более сложную, композитную структуру.

В этой связи уместно напомнить диалектическую идею снятия противоположностей в качественно новой целостности (Гегель, Маркс). Эту идею по-своему конкретизировал Т. Парсонс, который рассматривал возникающую новую систему ценностей вовсе не как альтернативу, означающую утрату прежних ценностей, а как более универсальную их систему. По его оценке, «эти новые ценности должны быть более обобщенными в том смысле, что они могут легитимизировать функции обеих дифференцированных единиц в единой формуле, которая позволяет каждой из них делать то, что она делает, и, что столь же существенно, не делать того, чем заняты другие». Поспешные выводы о том, что старые ценности неизбежно «утрачивают свои функции», Парсонс называл «романтическими идеологиями, бездоказательными утверждениями» и считал их свидетельством «неполной институционализации переструктурированных ценностей»³.

Охарактеризованная выше социокультурная модель базовых ценностей как раз и позволяет обнаружить более универсальную, чем прежняя, структуру, которая возникает и утверждается по мере трансформации российского общества. Растущая поддержка либеральных ценностей означает не утрату функций традиционных ценностей и даже не всегда сужение диапазона их действия, а во многом — их включение в новую, более сложную, композитную структуру ценностей, которая позволяет каждому типу ценностей делать то, что он делает, и не делать того, чем заняты другие.

Особого внимания заслуживает противоречие внутри терминальных ценностей: между свободой к тралкичеШ. Еслив 1990 г. поддержка свободы была лишь на 5% больше поддержки традиции, то в 2002 г. это превышение составило более 10%. При этом поддержка традиции также возросла: она превысила 45%, и тем самым традиция переместилась из оппонирующего дифференциала в интегрирующий резерв структуры ценностей. Две терминальные ценности, наполненные противоположными социокультурными смыслами, оказываются взаимосвязаны выполнением общей, интегрирующей функции. Еще многограннее соотношение терминальных ценностей свободы и семьи. Либеральная свобода размывает большую традиционную семью, но оставляет простор для различных форм малой, однои двухпоколенной семьи.

Как известно, конфликт внутри терминальных ценностей вызывает наибольшие изменения во всей системе ценностей. Чтобы конкретнее понять характер соотношения традиционных и либеральных ценностей в современном российском обществе, предстоит исследовать структуру ценностей в различных социальных группах (стратах) и социокультурных регионах России.^[4]

Леонид Абрамович Гордон (1930;2001) — известный российский социолог, доктор исторических наук (1979), профессор (1986), зав. отделом, руководитель Центра сравнительных социально-экономических и социально-политических исследований Института мировой экономики и международных отношений (ИМЭМО, 1993;2001). Внес существенный вклад в восстановление и развитие российской социологии труда, быта и свободного времени, социальной структуры, рабочего движения, в уяснение тенденций эволюции позднесоветского и послесоциалистического российского собщества.

Л.А. Гордон окончил исторический факультет МГУ (1953), работал учителем в школе (1954—1955), научным сотрудником Фундаментальной библиотеки общественных наук АН СССР (1955;1961), Института стран Азии и Африки АН СССР (1961;1965). В 1965 г. он совершил «скачок в социологию»: стал научным сотрудником отдела социологии Института труда Госкомтруда СССР (1965—1966), где включился в изучение социальных аспектов перехода трудящихся страны на пятидневную рабочую неделю. Исследования социальных проблем быта Л. А. Гордон продолжил в Институте международного рабочего движения (ИМРД) АН СССР, где стал руководителем группы, заведующим сектором (1966;1991). В 1991;1993 гг.— заведующий отделом Института проблем занятости (ИПЗ) РАН и Минтруда РФ, с 1993 г. до конца жизни Л. А. Гордон работал заведующим отделом ИМЭМО.

Эдуард Владимирович Китов (1930—2010) — известный российский социолог, доктор исторических наук (1981), профессор (1986), заместитель директора ИМРД и Института проблем занятости, соредактор издания ИМЭМО «Социально-трудовые исследования» (с 1995). Внес существенный вклад в разработку социологических проблем быта, социальной структуры, наемного труда, трансформации современной России.

Э.В. Клопов окончил исторический факультет МГУ (1953), работал научным сотрудником Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС (1956;1966). Перешел в ИМРД, где прошел путь от старшего научного сотрудника до заместителя директора (1966—1991). В 1991 —1993 гг. — заведующий лабораторией, заместитель директора ИПЗ, с 1993 г. — ведущий исследователь Центра сравнительных социально-экономических и социально-политических исследований ИМЭМО.

В ИМРД сложилось плодотворное сотрудничество Л. А. Гордона и Э. В. Клопова, результатом которого стало множество совместных статей и несколько книг. Основные их совместные публикации: Человек после работы. Социальные проблемы быта и внерабочего времени. М.: Наука, 1972; Социальное развитие рабочего класса СССР. М.: Наука, 1977; Рабочий класс СССР на рубеже 80-х годов. (Третий соавтор —А.К. Назимова). М.: ИМРД, 1981. Части I и II; Что это было? Размышления о предпосылках и итогах того, что случилось с нами в 30−40-е годы. М.: Политиздат, 1989; К изучению общественных проблем труда в России первой половины 90-х годов. (Третий соавтор — В.Г. Гимпельсон); Крутой пласт: шахтерская жизнь на фоне реструктуризации и общероссийских перемен. (Третий соавтор — И.С. Кожуховский); Потери и обретения в России девяностых. В двух томах. М.: Эдиториал УРСС, 2000—2001.

Ниже приведен, с сокращениями, подраздел последней совместной книги Л. А. Гордона и Э. В. Клопова (2000), который дает представление о конкретном и взвешенном анализе положения народного большинства в современной России.

Н.Л.

ОСНОВНЫЕ ТИПЫ ПРОТИВОРЕЧИВЫХ ПЕРЕМЕН*.

Как видно, преодоление государственного социализма в России и кризисное движение страны к рыночно-капиталистическим порядкам создают предпосылки, ведущие к глубоко противоречивым, разнонаправленным переменам в положении народного большинства. С одной стороны, ликвидируются или радикально ослабляются многие имманентные госсоциализму факторы ухудшения народной жизни — разрушается неэффективная экономическая система, совершенно неприспособленная к зрелому индустриальному и научно-индустриальному производству, исчезает подавление социально-политических свобод, устраняются условия, делающие невозможным создание настоящих профсоюзов и других институтов защиты интересов рядовых работников. Одновременно, правда, теряются и некоторые смягчающие иллюзии госсоциализма.

' Цит. по: Гордон Л.А., Клопов Э.В. Потери и обретения в России девяностых' историко-социологические очерки экономического положения народного большинства. В двух томах. М., 2000. Т. 1. Разд. II. Подраздел 5.3. Цитируемый текст иллюстрирует сложность проблем, рассматриваемых в разделе 7 базового пособия учебного комплекса по общей социологии.

С другой стороны, возникают факторы переходного времени, не только облегчающие, но чаще отягчающие положение большинства рядовых работников по сравнению с прошлым. Главный из них — всеохватывающий экономический, социальный, политический кризис, неизбежный при любом переходе от одного общественного строя к другому, но усугубленный в России большей длительностью существования госсоциализма, вытекающей отсюда повышенной диспропорциональностью народного хозяйства, особенно сильным разрушением традиций рыночной и вообще нетоталитарной культуры, политическими ошибками, вроде войны в Чечне. Ситуация резко ухудшается также тем, что за устранение госсоциализма России пришлось заплатить непомерным ослаблением государственности, и потому полосу кризиса российское общество вынуждено преодолевать, опираясь на слабое, полуразрушенное государство.

Развитие, происходящее в столь противоречивых условиях, естественно, не может сразу же привести к всестороннему улучшению условий труда и жизненного уровня народа. Вернее ожидать, что в рамках общей долговременной перспективы роста народного благосостояния начальные этапы перехода от госсоциализма к рынку и демократии будут сопровождаться противоречивыми сдвигами. Прогрессивная эволюция сочетается здесь с регрессом, инволюцией, обретения — с потерями, развитие — с деградацией. Не исключено, что под воздействием столь противоречивых факторов негативные, инволюционные сдвиги могут первоначально преобладать над позитивными. Как проницательно заметил Р. Дарендорф, оценивая еще в 1990 г. перспективы посткоммунистических преобразований, «экономические реформы наверняка заведут нас в долину слез. Прежде чем улучшиться, положение вещей должно будет ухудшиться» .

Неизбежность противоречивых перемен в социальном положении трудящихся не означает, конечно, что человеческие действия ничего не меняют в данной сфере. Как и в отношении переходного кризиса в целом, они способны если не устранить, то существенно смягчить социальные противоречия. Главное, сознательные усилия во многом определяют, остается ли социальное положение контролируемым или оно становится неуправляемым. От них в решающей мере зависит, приобретет ли социальный кризис непереносимый, катастрофический характер. Но сама по себе противоречивость сдвигов, соединение в них потерь и приобретений составляют закономерную и неустранимую черту положения трудящихся на начальном этапе послесоциалистического развития России.

Наиболее наглядным образом противоречивый характер перемен в жизни народа проявляется в том очевидном факте, что положение одних слоев и классов, составляющих общество, улучшается, а других — ухудшается. Одни социальные группы развиваются, усиливаются, укрепляют свое влияние, другие слабеют и деградируют. В сегодняшней России есть заметные категории населения, причем не только в верхах общества, но и среди массы рядовых работников, которые живут явно богаче, полнее, свободнее, чем десятилетие назад. Но имеются еще большие слои, чья жизнь, по крайней мере, с точки зрения материального благосостояния и экономической уверенности в завтрашнем дне, стала за это время более тягостной и трудной.

К первым, помимо узкого слоя крупных предпринимателей и элитарных групп политиков, менеджеров, интеллектуалов и специалистов высшего уровня, принадлежат несколько миллионов мужчин и женщин, занятых мелким предпринимательством. Улучшилось в это время и положение немалого числа наемных работников, связанных с частными российскими и иностранными предприятиями, фирмами, представительствами, большинства служащих кредитно-финансовой сферы, торговли, многих экспортных отраслей. Повысился жизненный уровень десятков (если не сотен) тысяч российских граждан, которые работают за границей. Беда, однако, что сейчас вместе с тружениками выигрывают мафиозные группировки, охватывающие значимую часть городского населения, особенно среди молодежи^[5].

Столь же очевидны и группы, все стороны положения которых явно ухудшились за время преобразований. В более трудной жизненной обстановке оказалась часть старой номенклатуры и, главное, миллионы и миллионы рабочих, инженеров, научных работников военно-промышленного комплекса, многих предприятий машиностроения, химии, тяжелой промышленности, которые обладают наивысшей квалификацией индустриального типа и чьи жизненные условия в недалеком прошлом были относительно лучше, чем у остального населения. Более тяжелым стало существование населения новых депрессивных регионов, равно как и тех, кому всегда приходилось нелегко — инвалидов, одиноких матерей, многодетных семей; в определенном смысле труднее живется всей пожилой части населения.

Однако противоречивость изменения условий жизни при отходе от госсоциализма не сводится к появлению в обществе выигрывающих и проигрывающих групп. Такие во всех отношениях обретающие и во всех отношениях теряющие категории составляют ныне менее половины населения. Во второй половине 90-х гг., например, группы, живущие во вполне благополучных условиях, насчитывали не более 10−20% населения, а часть общества, которая находилась во всесторонне бедственном материальном положении, охватывала до 30—35%. У оставшихся 50−60% — и в этом заключается важнейшее противоречие социально-экономического положения народного большинства в России — различные жизненные обстоятельства меняются неодинаковым, но разнонаправленным, противоречивым образом. У множества людей одни элементы труда, быта, потребления, духовной и общественной жизни улучшаются, другие ухудшаются, третьи остаются неизменными; в одних случаях перемены к лучшему или худшему происходят стремительно и кардинально, в других — медленно, частично, непоследовательно.

В широком смысле разнонаправленность изменения различных сторон социально-экономического положения составляет часть общей неравномерности преобразования всей народной жизни в переходной России. Рассмотренная в предельном укрупнении, применительно к общественному бытию в целом, эта неравномерность выступает как сочетание прогресса политической, идеологической, культурной свободы с разрушительным обострением экономической ситуации. При таком укрупнении положительные последствия преодоления госсоциализма, «хорошие» тенденции общественного развития проявляются пока что по преимуществу в изменении социально-политических условий. Потери же, отрицательные следствия и «плохие» тенденции перемен сказываются сильнее всего как раз в социально-экономическом положении. Во всяком случае, именно так воспринимает ситуацию большинство населения. Среди нескольких тысяч людей, репрезентативно представляющих взрослое население России в опросах Всероссийского центра изучения общественного мнения, проводившихся во второй половине 90-х гг., 70−80% отмечали, что сравнительно с доперестроечными временами обычному человеку сейчас легче выразить свое мнение, говорить все, что он думает, создавать различные организации, свободно участвовать в их работе, открыто исповедовать любую религию. Но 60−65% опрошенных в этих же опросах подчеркнули, что материальное положение их семей ухудшилось за последние годы.

Вместе с тем в более детальном рассмотрении само развитие социально-экономического положения выступает противоречивым процессом, складывающимся из негативных и позитивных сдвигов. Соединение обретений и потерь, «хороших» и «плохих» тенденций пронизывает все слагаемые социального развития большинства населения в переходных обществах, образуя его постоянное, атрибутивное свойство.

Оговоримся, что одновременность развертывания «хороших» и «плохих» тенденций и мест достаточно сложную природу. В некоторых случаях плоды «хороших» и «плохих» сдвигов ощущаются буквально в одно и то же время. Как будет показано в своем месте, ухудшение питания и улучшение качества одежды или бытовой техники происходит синхронно. Однако в иных случаях тенденции одной направленности приносят плоды немедленно, а другой — лишь со временем. Еше чаще разнонаправленные результаты одних и тех же тенденций сказываются в разное время. При этом как раз наиболее важные, так сказать, стратегические сдвиги практически проявляются в жизни обычного человека далеко не сразу. Скажем, «плохая» тенденция роста безработицы ощущается немедленно, а переплетающуюся с ней «хорошую» тенденцию изменения структуры занятости в соответствии с требованиями постиндустриальной экономики большинство начнет чувствовать лишь после немалого времени. И наоборот, «хорошие» результаты расширения дополнительных скрытых заработков, увеличивающих доходы, выявляются немедленно, «плохие» же, связанные с нарушением законности и разложением трудовой морали, делаются очевидными много позже.

Но так или иначе, сказываясь синхронно или нет, переплетение «хороших» и «плохих» тенденций определяет сегодня условия существования огромных слоев населения России. Подобное свойство объясняло многие важные особенности нашей общественной жизни, в том числе наличие внутренне противоречивых интересов у значительной части общества и вытекающую отсюда усиленную противоречивость установок массового сознания одних и тех же людей и групп.

Разумеется, различие противоречий, связанных с изменением отдельных сторон положения большинства трудящихся и с дифференциацией большинства условий жизни отдельных общественных групп, имеет достаточно условный, относительный характер. Относительность эта дополнительно увеличивается тем, что соотношение «плохих» и «хороших» сторон жизни, как и структура выигрывающих и проигрывающих групп постоянно меняются, так что специфическое групповое положение легко превращается в особенность положения большинства, и наоборот. Скажем, сегодняшнее материальное процветание бойцов преступных группировок («солдат», «быков») завтра вместе с разгромом организованной преступности может обернуться тем, что они окажутся одной из самых неквалифицированных групп молодежи, не имеющей что предложить на рынке труда. Пополнение ими уже существующих категорий неподготовленных работников — продавцов малоценного труда — поведет к росту безработицы, выступающей уже в качестве фактора, меняющего одну из сторон положения большинства трудящихся (уровень занятости и наполненности рынка труда).

С другой стороны, любое изменение жизни, затрагивающее народное большинство, особенно изменение, имеющее положительный смысл, требует времени для того, чтобы оно было освоено трудящимися и усвоено властями. До тех пор, пока умение пользоваться правами потребителя или наемного работника, опираясь на закон и суд, не получило массового распространения, а также пока эти нормы не восприняты продавцом и работодателем, расширение прав не ощущается как всеобщее благо. Ограничение телефонного права и «блата», с помощью которых иной раз удавалось компенсировать бесправие, может в это время восприниматься большинством в качестве потери. Напротив, распространение новых видов массового беззакония, скажем, сокрытие заработков и уклонение от налогов получает не только фактическое оправдание, но нравственную поддержку со стороны немалой части народа.

В общем, развитие правовых норм и правопорядка, регулирующих социальное положение всего населения, первоначально оказывается средством фактического улучшения жизни лишь отдельных его групп — например, более образованных людей или специфических категорий трудящихся, вроде работников пассажирского транспорта, чья роль в обеспечении нормальной жизнедеятельности городов так велика, что необходимость соблюдения их прав очень легко и быстро усваивается властями.

Наконец, в условиях всеобщего кризиса вся совокупность условий труда и элементы жизненной обстановки, определяющие и неодинаковое состояние всех сторон жизни у разных групп, и разное состояние отдельных жизненных обстоятельств у одних и тех же групп, зачастую меняется чрезвычайно стремительным и всеобъемлющим образом. Недаром выражения «обвал», «обвально», «обвальный» приобрели расхожий характер в нынешнем российском словоупотреблении. Катастрофический дефицит 1991 г., отпуск цен в 1992 г. и фактическая гиперинфляция 1992 г. привели к тому, что резко ухудшились все элементы жизненной обстановки у подавляющей массы населения. Применительно к большинству народа какое-либо различие «хороших» и «плохих» тенденций потеряло в этот момент всякий смысл. Сохранялась разве что противоположность положения очень узкой верхушки и всего остального населения. Однако уже с конца 1992 — начала 1993 г. начали отчетливо проявляться оба типа дифференциации условий жизни народного большинства: и разное положение групп в целом, и разные тенденции изменения составляющих этого положения у каждой группы. К 1996;1998 гг. развитие и «хороших» и «плохих» тенденций зашло гак далеко, что малоосмысленными стали, наоборот, утверждения о всестороннем ухудшении жизни всей не элитной части общества, о ее всеобщем обнищании. Новая угроза стремительного снижения жизненного уровня всего народного большинства возникла после девальвации рубля в августе 1998 г. Впрочем, первоначальные опасения оказались несколько преувеличенными. Катастрофического падения жизненного уровня после 1998 г. все-таки не произошло. Конечно, оно вполне может случиться в дальнейшем, если дороговизна снова взметнется бурными темпами. Напротив, может и не случиться, если удастся удержать инфляцию под контролем, сохранить и развить элементы экономического роста, проявившегося в 1999—2000 гг. В сущности, хрупкость, нестабильность условий труда и быта, постоянная возможность (не неизбежность!) их внезапного обвального ухудшения составляет третий род противоречий, определяющих тот фон и ту социальную атмосферу, в которых развертываются противоречия двух первых родов — дифференциация населения по материально-экономическому положению и противоположность «хороших» и «плохих» тенденций в жизни одних и тех же групп.

В конечном счете противоречивость положения российского народного большинства выражается не во всеобщем обнищании и не только в улучшении или ухудшении отдельных условий его жизни, не в облегчении или отягощении жизни отдельных групп, но в более сложных соотношениях. В этих соотношениях в многообразных сочетаниях присутствуют и всеобщие спады, и долговременные или кратковременные улучшения различных элементов труда и быта, освоенные и неосвоенные возможности, «хорошие» и «плохие» тенденции, обретения и потери…

Что касается противоречий, связанных с хрупкостью перемен, с возможностью резких изменений обстановки, перепады этого рода задают дальнейшему рассмотрению естественные хронологические рамки. Оно (это рассмотрение) распространяется на уже завершившийся период — от крутого поворота общественного развития в начале 90-х гг. до конца десятилетия. С точки зрения положения народного большинства, в течение всего этого времени развертывались принципиально одни и те же процессы, в которых соединялись «плохие» и «хорошие» перемены. Так что о 90-х гг. уже можно говорить как о целостном этапе противоречивого, колеблющегося движения России от госсоциализма к новой жизни. Совпадение конца десятилетия с как будто обозначающимся достижением «дна» кризиса в экономике и с началом нового президентства в политике символически подчеркивает завершение этого периода.

• [1] Цит. по: Лапин Н. И. Расхождения и возможные синтезы в динамике терминальных и инструментальных ценностей россиян // Пути России: существующиеограничения и возможные варианты / Под общей ред. T.E. Ворожсйкиной. М., 2004. С. 245—253. Цитируемый текст иллюстрирует содержание раздела 7 базовогопособия учебного комплекса по общей социологии.
• [2] В этом смысле он сопоставим (но, разумеется, не тождествен) с либерально-реформистской ориентацией первого поколения Чикагской школы социологии: какизвестно, программа се исследований основывалась на ценности свободы индивида, которая прагматически ограничивается социальным контролем общества; ограничители свободы — социальные институты, которые «не спланированы, но созданынепрерывными сериями реформ и преобразований» {Park R.E. Social planing andhuman nature// RE. Park. Physics and society. fol III. Society. Glenkoe, III., 1955. P 45. Подробнее см.: История теоретической социологии / Под общей рсд. Ю. Н. Давыдова. М, 1998. Т. З.С. 117−132).
• [3] См.:АндреенковаА.В. Матсриалистичсские/постматсриалистические ценности вРоссии //Социологические исследования. 1994. К? 11; Докторов Б. З. Россия вевро-пейском социокультурном пространстве//Социологический журнал. 1994. № 3.
• [4] Парсонс Т. Функциональная теория изменения // О структуре социальногодействия. М., 2000. С. 720.
• [5] Поданным НИИ МВД РФ, в конце 90-х гг. в России действовало около 8 тыс. организованных преступных групп, объединенных примерно в тысячу крупныхгруппировок. Если считать, что с каждой из них связано несколько десятков человек, то получается, что общая численность участников организованной преступнойдеятельности достигает сотен тысяч. По другим расчетам, речь идет о полумиллионелюдей или еще большей цифре.