Воспринимающее познание. 
Система философии

Пространство и время как формальные составные части восприятия

Совокупность содержания чувственного восприятия дана нам какмногообразие, по отношению к которому мы различаем материю, приводимую в порядок, и форму, выражающую род этого порядка. Какматерию восприятия мы рассматриваем ощущения, а в форме мы различаем общий порядок ощущений в пространстве и времени и делениевсего приведенного таким образом в порядок воззрения на отдельныепредставления-объекты. Таким образом процесс восприятия разделяется на две ступени: на синтез, объединяющий ощущения в одно пространственно-временное содержание восприятий, и на анализ, разлагающий это содержание на отдельные предметы. Но эти процессы синтеза и анализа, равно как чистые, еще не приведенные в порядок ощущения, и чистые, мыслимые помимо всякогоощущения, формы пространства и времени не даны ни в одном восприятии. И те и другие суть лишь продукты логического расчленения содержания восприятия. Последнее само представляется нам с самого начала в виде единичных представлений, стоящих друг к другу в пространственно-временных отношениях. Следовательно, то, что при логической реконструкции процесса восприятия представляется окончательным результатом последнего, оказывается первоначальным в самом восприятии. Тем не менее в нем лежат мотивы, заставляющие нас производить указанный анализ, коль скоро мы исследуем процесс восприятия в психологических или познавательно-теоретических видах. Но эти мотивы различны в том и в другом случае. Необходимо отдавать себе отчет в этом различии, чтобы не стушевывались границы областей к обоюдной невыгоде.

Для психологии первый повод к отличению формы пространства и времени от содержания ощущений представился благодаря тому, что было замечено, что первая предполагает известные соотношения различных ощущений, и что она изменяется лишь вместе с родом этого соотношения, а не с иными свойствами ощущений. Явственнее всего это можно было подметить по отношению ко времени. Здесь, раз только найдены были грубейшие объективные меры времени, должно было навязаться наблюдение, что не только ход объективных процессов, вызывающий в нас определенное представление времени, но даже и порождаемый этим ходом ряд отдельных ощущений могут совершенно совпадать в различных случаях, причем, однако, наши субъективные измерения времени могут быть различны. Поэтому уже рано научились отличать субъективное воззрение времени как от так называемого объективного времени, то есть от внешних движений, которые мы подводим под меру времени, так и от отдельных ощущений, из которых в нас слагается некоторое течение времени. Труднее было дело по отношению к пространству, так как здесь требовался глубже идущий анализ процесса восприятия, чтобы показать, что отношение воззрения пространства к содержанию ощущений нисколько не отличается от отношения к последнему воззрения времени. А потому относительно этого пункта многие психологи и физиологи вплоть до новейшего времени продолжали держаться взгляда, по которому пространство есть специфическое чувственное качество, настолько же приуроченное к известным чувствительным нервам, как и свойство ощущать свет или цвет, или давление. Аргументами против этого представления явились прежде всего опыты, относящиеся к значительным уклонениям, которым подвергается под влиянием чисто субъективных условий наше измерение величины, расстояния и даже пространственных отношений, представляемых положением предметов. Конечно, эти опыты не были вполне решительны: от них, как бы то ни было, можно было отделаться, прибегнув к предположению, что пространственное качество, первоначально существующее во всех ощущениях, могло затем изменяться под влиянием добавочных ассоциаций или размышлений. Только доказательство того, что упомянутые факторы, выводимые лишь из взаимодействия единичных ощущений, определяют уже первоначальное понимание пространственной смежности, вполне приравняло в этом отношении пространство к времени. Это заставляет нас психологически рассматривать и пространство как форму распорядка наших ощущений, который не приурочен к каким-либо отдельным ощущениям как специфически принадлежащее им качество, но возникает благодаря взаимному отношению ощущений и соответствующему ему ассоциационному процессу слияния. Ясно, однако, что вышеуказанные психологические мотивы не имеют ничего общего ни с метафизическими, ни с познавательно-теоретическими предположениями. Сообразно ли с сущностью души, чтобы она непосредственно ощущала впечатления пространственно или нет, неважно для психолога, если под душой понимается какая-либо лежащая за пределами всякого опыта трансцендентная субстанция. Ему вообще нечего делать с такой субстанцией: его занимают только факты нашего восприятия. С его точки зрения, следовательно, только опыта касается вопрос: пространственны ли уже сами наши ощущения, или же они становятся пространственными только благодаря отношениям, в которых они стоят друг к другу. Но именно поэтому и познавательно-теоретическая точка зрения, согласно которой пространство, подобно времени, есть распорядок многообразного, а следовательно, должно быть логически отличаемо от его материального содержания, — не указ для психолога как такового. Это логическое различение могло бы и вовсе не подготовляться в единстве психического явления; ведь последнее предшествует всякому сознательному размышлению, тогда как упомянутое логическое различение производится лишь впоследствии благодаря размышлению о наших представлениях.

Этим уже намечено, в каком направлении лежат мотивы, которыми руководится теория познания при отличении пространственно-временной формы от содержания ощущений. Она должна, не принимая в соображение эмпирических условий отдельных составных частей содержания восприятий, разлагать его просто в том виде, как оно дано, сообразно логическим точкам зрения. Она делает это, указывая в нем определенные элементы, имеющие характер понятий, и затем старается выяснить, с одной стороны, логический источник различения этих элементов, с другой стороны — их значение.

Исходным пунктом при различении материи и формы нашего чувственного восприятия служит общее понятие многообразия. Оно предполагает, с одной стороны, множество отдельных элементов, а с другой — соотношения последних. Не трудно, конечно, применять эти понятия к содержанию восприятия, раз мы ими обладаем. Очевидно, однако, что эти понятия доставило нам само содержание восприятия, а затем с него они переносились на любые иные формы понятия многообразия. Более того, если эти вторичные формы, конструируемые, например, математикой в различных системах чисел, не оказываются чисто отвлеченными постулатами, которых совсем нельзя выразить так, чтобы их можно было себе представить, то они всегда нуждаются в помощи содержания восприятий: всякое представимое многообразие должно быть распорядком содержания ощущений во временной или пространственной форме. Стало быть, все различение материи, которая сама по себе не приведена в порядок, и вносящей в нее порядок формы основывается единственно на многообразии воззрения. В воззрении же должны, следовательно, быть даны и условия, вызывающие указанное разграничение материи и формы и этим делающие возможным не только построение других видов многообразия, возможных в пределах пространственно-временной формы, но и чисто отвлеченное фиксирование в понятиях таких многообразий, которые не могут быть реализованы ни в каком воззрении.

Но никоим образом нельзя руководиться при нахождении этих условий тем обстоятельством, что, исходя из вышеуказанных эмпирических мотивов, психологический анализ пришел к соответственному различению. В этом отношении решающее значение принадлежит уже тому внешнему факту, что-то логическое разложение, которое приводит к понятию о воззрении как о приведенном в порядок многообразии, значительно предшествовало психологическому разложению, распознающему пространство и время как результаты ассоциационного сочетания ощущений. Это особенно явственно по отношению к пространству, но наглядно проявляется и по отношению ко времени в том наивном воззрении, которое было первоначальным даже в науке, и по которому время есть прежде всего внешний процесс, и к этому процессу наше представление времени стоит в том же отношении, как и всякое представление к своему объекту, а именно в отношении образа к предмету. При этом, как всюду в наивном мышлении, образу приписывались точно те же самые признаки, как и самому предмету, лишь с добавлением субъективного признака, что он — образ, а потому ясно, что это первоначальное психологическое понимание принимало время совершенно точно так же, как и пространство, за составную часть наших представлений, принадлежащую к материи ощущений. Тем не менее на этой ступени мышления умели уже настолько же верно логически отличать течение времени от отдельных событий во времени, как и пространство от его содержания.

Психологическая ошибка и в том, и в другом случае состояла в том, что вносящая порядок форма не исследовалась по отношению к ее происхождению и к ее связи с прочими элементами представлений, а сама принималась за представление, обладающее особым материальным содержанием. Такому представлению должен был затем, естественно, соответствовать и самостоятельный объект: таковым признавалось пустое пространство и пустое время, причем и то, и другое должно было обладать свойствами сосудов, в которых заключалось бы всякое пространственное и временное содержание. Таким образом, странное внутреннее противоречие, связанное с первоначальными взглядами на пространство и время, вполне объясняется неясным смешением взглядов психологического и логического. Психологически пространство и время считались особыми представлениями, существующими самостоятельно рядом с их содержанием; логически же готовы были признать их формами, которые только определяют отношения представлений друг к другу. Для этого сочетания понятия материи с понятием формы сравнение с пустым сосудом оказывается настолько подходящим, что в этом случае оно уже вряд ли может быть названо образным сравнением. Тут психологическая ошибка состояла не в том, что время и пространство причислялись к материалу представлений, а не выводились непосредственно из какого-либо взаимного отношения ощущений, а в том, что они принимались за особые представления, которые могут существовать отдельно от единичных пространственных и временных представлений. Психология, как уже замечено выше, может лишь эмпирически решить, присуще ли пространственное и временное материи ощущения, или же оно возникает лишь благодаря сочетанию ощущений. Но, если бы психологически пространство и время принадлежали к материи ощущения, их пришлось бы мыслить себе как настолько же нераздельные его составные части, как, например, качество и интенсивность ощущения, которые никогда не могут встречаться отдельно друг от друга. Итак, пустое время и пустое пространство или представления о таких пустых формах при этом предположении настолько же невозможны, как и при другом предположении, согласно которому обе формы воззрения психологически сводятся не к самостоятельным элементам ощущения, а к соотношениям ощущений.

Если бы, кроме вышеупомянутого, потребовалось еще дальнейшее свидетельство в пользу первенства логического различения, то его можно было бы усмотреть, наконец, еще и в том, что психологическая теория, принявшая в виду определенных эмпирических точек зрения происхождение пространственной и временной форм представления из ассоциаций ощущений, на первых порах всюду отчасти опиралась на вышеуказанные, вне психологии лежащие, логические мотивы, отчасти же облекала в логическое одеяние те психологические процессы, которыми она объясняла воззрение времени и пространства. Так, психологические построения Гербарта основываются отнюдь не на эмпирически-психологических соображениях, а исключительно на размышлениях о многообразии (Mannigfaltigkeitsbetrachtungen), которые, однако, совершенно безразличны для психологической стороны вопроса. А начиная с Беркли и вплоть до Шопенгауэра преобразование психологических ассоциаций в логические процессы было самым обычным приемом при психологическом толковании происхождения чувственных восприятий. Это толкование приводит к путанице понятий не только потому, что оно рассматривает первоначальное восприятие как логический процесс мышления, что фактически неверно, но в особенности и потому, что оно допускает, что понятия, которые мы можем впоследствии влагать в первоначальное восприятие, уже с самого начала содержатся в последнем. Это делал, например, Шопенгауэр, когда он характеризовал, всякое чувственное восприятие как действие по принципу причинности, ввиду того, что мы должны смотреть на внешние предметы как на причины наших представлений. Но в первоначальном воззрении объект и представление тождественны: поэтому совсем не может возникнуть мысль о том, чтобы противопоставить их друг другу. Это различение является, напротив того, лишь продуктом рефлексии, которая подготовляется отличиями образов фантазии и воспоминания от непосредственных восприятий, но впервые приводит к подведению отношения объекта к представлению о нем под причинное отношение, собственно говоря, только при изучении с точки зрения физиолога и психолога.