Классические и современные исследования политической культуры

Представление, что политические институты и процессы определяются исторически обусловленными свойствами обществ, в которых они развиваются, сложилось давно. Эту мысль можно найти уже у Конфуция, Платона и Аристотеля. Считается, что термин «политическая культура» впервые стал использоваться немецким философом-просветителем И. Гердером в XVIII в. (правда, в значении, отличном от современного). Мыслители XIX в. много рассуждали об особенностях «национального характера» и их влиянии на политические институты. Вместе с тем уже тогда наиболее проницательные современники пытались дифференцировать культурные характеристики, значимые для успеха политических институтов. Джон Стюарт Милль (John Stuart Mill) в трактате «Размышления о представительном правлении» (1861 г.) выделял три условия хорошей формы правления: народ, для которого предназначены те или иные политические институты, должен быть расположен их принять, готов их поддерживать и способен вести себя так, как они требуют. Сообразность же институтов с народным нравом и характером, по его мнению, есть условие желательное, но не обязательное, ибо характер и нравы меняются.

Таким образом, политическая теория с давних пор признавала значение ценностно-нормативного измерения политики. Проблема заключается в том, как исследовать связь между индивидуальным и массовым сознанием и поведением, с одной стороны, и развитием политических институтов и процессов, с другой. Попытки в этом направлении стали предприниматься с самого начала становления науки о политике. Так, основатель «позитивной науки» об обществе и изобретатель термина «социология» Огюст Конт (Auguste Comte), объясняя условия гармоничного функционирования всех частей общества, использовал термин «консенсус». Он полагал, что именно принцип консенсуса позволяет описывать законы функционирования социального организма, состоящего из отдельных элементов, в качестве солидарного целого.

Поиски ответа на вопрос: что дает людям возможность жить в согласии друг с другом, как и почему возможна общественная солидарность, — продолжил Эмиль Дюркгейм (Emile Durkheim), предложивший концепцию «коллективного сознания». Последнее понималось им как совокупность убеждений и чувств, свойственных в среднем членам какого-либо общества. Таким образом, вводилась категория, позволявшая анализировать закономерности социальной психологии (в отличие от индивидуальной).

Несколько иной ракурс рассмотрения проблемы был предложен Максом Вебером (Max Weber), который ввел понятие «смысл индивидуального действия». Немецкий социолог видел принципиальное отличие социальных явлений в том, что социальные действия имеют определенный смысл для индивидов, которые их совершают, это — действия целерациональные. Таким образом, важно изучать не только общественные структуры, но и мотивы поступков людей, то, какой смысл они придают своему собственному поведению и действиям других. Индивиды, осмысливающие действительность, находятся в системе социальных координат, которая предлагает своего рода шаблоны для оценки. В качестве такого рода шаблонов действуют, с одной стороны, исторически складывающиеся системы ценностей (мировоззрения), с другой — привычки и стереотипы, которые являются следствием рутинизации поведения.

До второй половины XX в. концепт «культура» еще не использовали систематически для анализа связи между индивидуальным и массовым сознанием и поведением. Данное понятие разрабатывалось преимущественно в рамках антропологии и включало в себя всю человеческую практику за рамками биологических детерминант. Первым, кто ввел понятие культуры в социологический анализ, был Толкотт Парсонс (Talcott Parsons), основатель системного подхода в социологии. Парсонс рассматривал человеческое действие как самоорганизующуюся систему, специфика которой заключается, с одной стороны, в ее нормативности, т. е. зависимости индивидуального действия от общепринятых ценностей и норм, с другой — в известной иррациональности и независимости от познаваемых условий среды. Понятие «культура» использовалось для характеристики символически-смысловых составляющих системы действия. Парсонс концептуализировал культуру как совокупность институционализированных норм и субъективно усвоенных ценностей, присущих социальной системе. Именно такая интерпретация легла в основу разработанной в 1960;е гг. концепции политической культуры.

Предложенная в 1950;1960;х гг. Габриэлем Алмондом (Gabriel Almond), Сиднеем Вербой (Sidney Verba) и их коллегами из Комитета по сравнительной политологии Совета по исследованиям в области общественных наук (SSRC), концепция во многих отношениях была ответом на вызовы времени. Она создавалась в условиях холодной войны, когда противостояние социальных систем осмысливалось в категориях борьбы «демократии» и «тоталитаризма». История XX в. продемонстрировала хрупкость и обратимость демократических завоеваний. Первая волна демократизации (XIX — начало XX в.) сопровождалась попятным движением: тоталитарные режимы установились в Германии, Италии, России. С началом второй волны демократизации (середина 1940;х — 1960;е гг.) встал вопрос об условиях стабильности демократии. Дополнительную актуальность проблеме придавал начавшийся в 1950;х гг. процесс деколонизации, ставивший в повестку дня вопрос о строительстве политических институтов для «молодых наций».

Для изучения условий стабильности демократии требовался научный инструментарий, позволяющий рассматривать взаимосвязи между микрои макроуровнями политики. Очевидно, что демократия предполагает наличие не только институтов, но и соответствующих ценностей, установок, стереотипов поведения граждан. Проблема в том, как выявить связи между политическими институтами и «тем, что находится в головах». Следует отметить, что попытки в этом направлении предпринимались и до разработки концепции политической культуры. В 1940;х гг. Гарольд Лассуэлл (Harold Lasswell) показал, что приверженность демократическим ценностям сочетается с определенным типом личности, для которого, в частности, характерны открытое «эго», способность разделять ценности других людей, доверие и уверенность в отношениях с ближними, невраждебность и др.^[1] В конце 1950;х гг. Сеймур Липсет (Seymour Lipset) продемонстрировал, что политические убеждения, подходы и ценности являются важной промежуточной переменной, опосредующей связь между уровнем экономического развития и демократией. Его исследования, в частности, показали сложность и противоречивость того, что позже будет названо политической культурой демократического общества, сосуществование в нем элементов конфликта и консенсуса. По словам Липсета, «консенсус относительно норм терпимости, которые удается выработать обществу или организации, зачастую является результатом исходного конфликта, и для поддержания самого консенсуса требует продолжения конфликта»^[2]. Эти идеи в дальнейшем получили развитие в концепции «гражданской культуры».

Данная концепция была разработана для кросстранового сравнительного исследования связи между устойчивостью демократических институтов и ценностными установками и поведенческими моделями граждан. Она в полной мере отразила методологические тенденции, связанные с «бихевиористской революцией»: стремление приблизить общественные науки к «точным» с точки зрения требований объективности, эмпирической достоверности, количественной обработки данных, верификации и т. д. и фокус на эмпирически наблюдаемое поведение индивидов.

Непосредственным отправным пунктом для концепции политической культуры стала теория политических систем. Г. Алмонд выделил два уровня анализа политической системы: институциональный, предполагающий исследование институтов и их функций, норм и механизмов формирования государственной политики, и ориентационный, выражающий особые формы ориентаций населения на политические объекты. Для реализации последнего в 1956 г. Алмондом и было введено понятие «политическая культура», которое определялось им как «особая модель (pattern) ориентаций на политическое действие»^[3]. Он подчеркивал, что политическая культура не совпадает ни с культурой вообще, ни с политической системой (так, США, Великобритания и некоторые страны Содружества, по его оценке, имеют общую политическую культуру, но разные политические системы; а многие страны Европы соединяют несколько разных политических культур в рамках одной политической системы).

Концепция политической культуры была более обстоятельна развита в опубликованной семью годами позже совместной работе Г. Алмонда и С. Вербы «Гражданская культура. Политические ориентации и демократия в пяти нациях» (1963 г.), в которой исследовалось соотношение между особенностями политических ориентаций граждан и функционированием демократических государств. Признавая, что условием развития демократии является соответствующая ей политическая культура, авторы констатировали, что современная наука пока плохо представляет механизмы ее формирования. Следовательно, требуется выяснить, что характерно для политической культуры стран, имеющих богатый опыт демократии, и тем самым получить материал для ответа на вопрос: «чего и сколько» должно присутствовать в странах, вставших на путь модернизации, чтобы демократические институты смогли укорениться в соответствующих представлениях и ожиданиях их граждан.

В концепции, предложенной Алмондом и Вербой, понятие культуры использовалось в специфическом значении, развивающем интерпретацию Т. Парсонса: под культурой понималась не вся совокупность опыта человеческой деятельности и ее результатов, а «психологические ориентации по отношению к социальным объектам», точнее — к политическим объектам. Таким образом, политическая культура рассматривалась как «преломление политической системы в знаниях, чувствах и оценках населения». Авторы определяли политическую культуру как «специфическое распределение моделей ориентаций (patterns of orientations) по отношению к политическим объектам среди членов той или иной нации»^[4]. Исследование политической культуры должно было дать ответ на вопрос: в какой мере те или иные виды ориентаций на определенные классы политических объектов распространены в пяти изучаемых нациях (исследование проводилось в Великобритании, США, Мексике, Германии и Италии).

Опираясь на классификацию Толкотта Парсонса и Эдварда Шилса (Edward Shils), Алмонд и Верба выделяли три уровня ориентаций по отношению к политическим объектам:

• • познавательные ориентации, включающие знания и представления о политической системе, присущих ей ролях и носителях этих ролей;
• • эмоциональные ориентации, выражающиеся в чувствах по отношению к политической системе, предлагаемым ею ролям и людям, эти роли исполняющим;
• • оценочные ориентации, связанные с суждениями и мнениями о политических объектах, которые обычно предполагают некоторую
• • комбинацию а) ценностных критериев, б) информации и эмоционального отношения.

В число политических объектов авторы «Гражданской культуры» включали: 1) специфические для политической системы роли и структуры (законодательные и исполнительные органы власти), 2) носителей этих ролей (монархов, законодателей, должностных лиц), 3) политику как процесс принятия решений и их реализации. Эти структуры, исполнители ролей и решения, в свою очередь, классифицировались в зависимости от того, включены ли они в процессы «входа» (input) или «выхода» (output). Под процессами «входа» понимались собственно политические процессы, т. е. поток требований, исходящих от общества и адресованных органам власти, а также превращение этих требований во властные решения. Структурами, которые включены преимущественно в процессы «входа», с их точки зрения, являются: политические партии, группы интересов, средства массовой информации. Под процессами «выхода» понимались административные процессы, связанные непосредственно с принятием и осуществлением властных решений. Указанные процессы преимущественно (хотя и не исключительно) ассоциируются с деятельностью органов исполнительной и судебной власти.

В результате выделения указанных выше уровней политических ориентаций и классов политических объектов складывалась матрица, которая и была положена в основу типологии политических культур и последующего их изучения на материале пяти стран. Эта операциональная модель была трансформирована в набор вопросов для интервью, которые проводились в каждой из пяти изучаемых стран по репрезентативным выборкам (в каждой их 5 стран было опрошено около 1000 чел.). Следует отметить, что данный проект был одним из первых опытов кросснационального сравнительного исследования, использующего метод массового опроса.

Для анализа полученных данных использовалась типология, основанная на частоте повторения в рассматриваемом обществе или группе тех или иных типов политических ориентаций (см. табл. 15.1).

О наличии «приходской» политической культуры^[5] можно говорить, когда частота ориентаций по отношению к четырем специализированным объектам близка к нулю. В чистом виде он возможен в простейших традиционных обществах, где нет политической системы, отделенной от других общественных институтов и структур. По мысли Алмонда и Вербы, в более дифференцированных политических системах парохиализм проявляется скорее на уровне эмоциональных и оценочных, нежели познавательных ориентаций.

Для «подданнической» политической культуры^[6] характерна высокая частота ориентаций по отношению к политической системе в целом и ее аспектам, связанным с функциями «выхода», но низкая частота ориентаций по отношению к объектам, связанным с функцией «входа» и личностью индивида в качестве участника. Подданный сознает специализированные функции властей, у него присутствует эмоциональная ориентация по отношению к ним (гордость, возможно — неудовольствие), он оценивает их как легитимные или нелегитимные. Но это отношение исключительно к административной стороне системы, для этого типа политической культуры характерна пассивность, сочетаемая с некоторой степенью компетентности. Чисто подданническая политическая культура может существовать в обществе, где отсутствуют дифференцированные структуры «входа». Подданнические ориентации в политических системах, имеющих развитые демократические институты, носят скорее эмоциональный и нормативный, нежели познавательный характер (так, французский роялист знает о существовании демократических институтов, но не считает их легитимными и не ориентирован на участие в них).

Таблица 15.1

Типы политической культуры (классификация Г. Алмонда и С. Вербы).

Наконец, политическая культура участия^[7] характерна для обществ, где частота ориентаций граждан на все четыре типа политических объектов достаточно высока. Такая культура возможна в обществах, где различные сферы общественной жизнедеятельности вполне автономны, а граждане политически грамотны и активны, рациональны и прагматичны. «Участники» уверены, что в состоянии повлиять на принятие решений. При этом они могут плохо или хорошо относиться к отдельным политическим объектам (институтам, ролям, исполнителям ролей).

Согласно концепции Алмонда и Вербы, с эволюцией политической системы политическая культура развивается, переходя от одного типа к другому. Однако эти процессы не синхронны. Практически любая из реально существующих политических культур является структурно смешанной. Ее соответствие «своей» политической системе определяется не близостью к наиболее (теоретически) подходящему ей идеальному образцу, а тем, насколько сбалансированы в ней различные типы ориентаций.

Примером такого сбалансированного типа политической культуры является культура, характерная для развитых демократий. Алмонд и Верба называют этот тип гражданской культурой. Как показало их исследование, «гражданская культура — это не то, описание чего мы находим в учебниках, объясняющих, каким должно быть поведение граждан в демократиях»^[8].

Во-первых, гражданская политическая культура — это культура лояльного участия. Индивиды позитивно ориентированы на структуры и процессы «входа». Они сознают важность артикуляции требований и уважительно относятся к акторам, выполняющим эту функцию, даже если их требования не совпадают с их собственными.

Во-вторых, в гражданской культуре ориентации участников сочетаются с ориентациями подданных и прихожан и не вытесняют их. При этом более «традиционные» политические ориентации ограничивают меру обязательств индивида в сфере политики и делают его политические приверженности менее жесткими. Можно сказать, что ориентации подданных и прихожан «направляют» или удерживают на нужном месте активистские ориентации. Кроме того, важную роль играют и неполитические позиции, такие как доверие к другим людям или участие в общественной жизни вообще. Очень важно, что политическая деятельность составляет лишь часть интересов граждан, причем не самую важную. Благодаря этому политические ориентации становятся менее острыми и разделяющими. Смешение разных ориентаций формирует сбалансированную политическую культуру, в которой активность, участие и рациональность существуют, но уравновешены пассивностью, традиционализмом и приверженностью патриархальным ценностям.

В-третьих, гражданская культура предполагает баланс эмоционального и прагматического отношения к политике: с одной стороны, гражданин должен чувствовать свою сопричастность и получать эмоциональное удовлетворение от политической активности, с другой — не воспринимать борьбу настолько всерьез, чтобы это исключало возможность компромисса. Таким образом, гражданская культура, в понимании Г. Алмонда и С. Вербы, является уникальной комбинацией специфических политических ориентаций, обязанных своим появлением особенностям истории Великобритании и США.

Концепция политической культуры, предложенная Г. Алмондом и С. Вербой, позволяла решать многие исследовательские задачи.

Во-первых, она позволяла работать с количественными данными, допускающими сопоставление и интерпретацию. На смену расплывчатым категориям вроде «национального характера» или «коллективного сознания» пришла концепция, делающая возможным комплексное изучение субъективной сферы политики на основе «точных» методов. Во-вторых, данный подход позволяет изучать политическую культуру во всей ее сложности, выявляя сосуществующие в обществе субкультуры и фиксируя их соотношение и динамику. Он принципиально отказывается рассматривать политическую культуру как неподвижную и монолитную. В-третьих, была предпринята попытка установить связь между психологическими условиями, воздействующими на поведение индивидов и социальных групп, и политическими структурами и процессами. По мысли Алмонда и Вербы, политическая культура, как правило, неоднородна и не обязательно соответствует «своей» политической системе; далеко не всегда познавательные ориентации точны, а эмоциональные и оценочные — положительны. Степень соответствия между политической культурой и политической системой может быть представлена в виде шкалы: от позитивного отношения к индифферентности и отторжению. В-четвертых, данная концепция позволяла объяснить различия в условиях функционирования и результатах деятельности внешне схожих политических систем. В-пятых, изучение субъективных политических ориентаций в сопоставлении с особенностями конкретных политических институтов позволяло строить предположения относительно практик социализации, которые могли бы способствовать формированию более адекватной политической культуры, а следовательно — и стабилизации политической системы.

Исследования, начатые Г. Алмондом и С. Вербой, получили дальнейшее развитие. В 1965 г. под редакцией Сиднея Вербы и Люсьена Пая (Lucian Руе) была опубликована монография «Политическая культура и политическое развитие», в которой были представлены результаты исследования на материале десяти стран (включая Италию, Японию, Мексику, Индию, СССР и др.). В предисловии Л. Пай подчеркивал, что именно политическая культура обеспечивает смысл, форму и предсказуемость политического процесса. Данное понятие, по его словам, «наглядно выявляет, что традиции общества, дух его общественнопубличных институтов, эмоции и коллективный разум его членов, равно как и действующие кодексы поведения его лидеров, — все это не случайные продукты истории, а взаимосвязанные части единого целого, образующие реальную цепь взаимоотношений»^[9]. Авторы данного издания в целом продолжили линию исследования, намеченную Г. Алмондом и С. Вербой: политическая культура интерпретировалась как система эмпирических (т.е. основанных на опыте взаимодействия с политической системой) верований людей относительно политики.

Как и у любого нового подхода, у концепции Алмонда и Вербы были критики. Их основные замечания можно суммировать следующим образом.

• 1) Некоторые оппоненты нашли излишне амбициозной поставленную авторами «Гражданской культуры» задачу выявления связи между социальными установками индивидов и развитием политических институтов: между переменными, фиксируемыми на микрои макроуровнях, есть множество промежуточных переменных, которые трудно контролировать.
• 2) Высказывались сомнения относительно адекватности методики исследования (напомним, что основным методом сбора данных были массовые стандартизированные интервью). В частности, критики ставили вопросы о том, в какой мере не основе декларируемых ценностей можно судить о поведении; насколько эквивалентны сравниваемые данные о политических ориентациях, полученные в разных культурных контекстах; в какой мере зафиксированные результаты отражают фундаментальные характеристики исследуемых культур, а в какой — их конкретный временной срез и т. п.
• 3) Наконец, некоторые критики остались не удовлетворены ограничением содержания понятия «культура» исключительно психологическими ориентациями по отношению к политическим объектам: хотя предложенная Алмондом и Вербой интерпретация и позволяет операционализировать политическую культуру так, чтобы ее можно было исследовать количественными методами, то, что было оставлено за рамками, также весьма существенно. Впрочем, следует признать, что культурные аспекты политики являются классическим примером ситуации, которую известный американский политолог Филипп Конверс (Philip Converse) однажды сформулировал фразой: «То, что важно узнать, нельзя измерить, а то, что можно измерить, — не столь важно для изучения»^[10].

Уже с конца 1960;х гг. стали появляться работы, предлагающие альтернативные способы концептуализации культурных аспектов политики. Наиболее принципиальным водоразделом здесь является интерпретация политической культуры как «психологического» феномена, фиксируемого на уровне индивидуальных ориентаций или же как свойства сообщества, выявляемого исключительно на социетальном уровне. Сторонники «социетального» подхода рассматривают политическую культуру как свойство социальных коллективов, которое укоренено в исторически обусловленных социальных практиках и репертуарах смыслов, определяющих действия индивидов и функционирование институтов. С этой точки зрения изучать политическую культуру — значит исследовать, как это историческое наследие влияет на развитие и изменение социальных и институциональных практик. В рамках выделяемого таким образом подхода предлагаются разные способы концептуализации политической культуры.

Один из них — интерпретация ее как исторически складывающихся символических структур, восходящая к работам известного антрополога Клиффорда Гирца (Clifford Geertz). Исходной посылкой этой интерпретации является тезис о том, что человек действует в определенной системе смысловых значений, которая и есть поле культуры. Ориентация в социальном пространстве предполагает наличие некоторых систем смыслов (своеобразный культурологический эквивалент социологическому понятию «ориентации»), конструируя которые мы опираемся на предшествующий культурный опыт. По мысли К. Гирца, задачей культурного анализа политики является поиск «промежуточного звена» между течением событий, образующих политическую жизнь, и паутиной верований, составляющих культуру. К. Гирц полагал, что решать эту задачу должна не экспериментальная наука, занимающаяся поиском законов, а интерпретирующая наука, ищущая смысл. Открытый антисциентизм этого подхода препятствовал его интеграции в мейнстрим политической науки, тем не менее в 1970—1980;х гг. некоторые политологи с интересом экспериментировали с идеями Гирца.

Другое направление в концептуализации политической культуры, тяготеющее к «социетальному» полюсу, фиксирует внимание на культурных основаниях поведенческих практик. В 1980;х гг. интерес к исследованиям в этом направлении был стимулирован развитием «нового институционализма». Пожалуй, наиболее известной работой, написанной в русле этого подхода, стала книга Роберта Патнэма (Robert Putnam)^[11], которая хотя и не опиралась систематически на понятие «политической культуры», но продолжала линию исследования связей между исторически складывающимися культурными основаниями политических систем и условиями стабильности демократических режимов, начатую проектом Г. Алмонда и С. Вербы.

Литература

предлагающая способы концептуализации политической культуры, альтернативные «психологическому» подходу, весьма обширна. Однако «социетальный» подход больше ориентирован на использование интерпретативных методов; он хуже поддается операционализации, его сложнее использовать в сравнительных исследованиях, отсюда — ограничения возможностей его эмпирической проверки и его объяснительного потенциала. Не случайно большинство из предложенных альтернативных концепций политической культуры не было воплощено в эмпирические исследования.

В 1990—2000;х гг. концепция политической культуры заняла важное место в сравнительных исследованиях «третьей волны» демократических транзитов. В числе структурных условий демократии обычно называют приверженность широких слоев населения демократическим принципам, доверие к основным политическим институтам, межличностное доверие, гражданственность, чувство индивидуальной политической «эффективности» и др. Общепризнанно, что существование демократии зависит от наличия в обществе широкой ценностной поддержки. Вместе с тем считается, что особенности конкретной политической культуры являются не столько «причиной» упрочения демократии, сколько фактором, облегчающим или затрудняющим этот процесс: ценностные ориентации могут постепенно меняться, а нормы и стереотипы поведения — дополняться новыми образцами.

Значительная часть исследователей, изучающих динамику ценностных ориентаций, работают в рамках основного подхода к изучению политической культуры, предложенного в 1960;х гг. В числе таких работ — исследование Ларри Даймонда (Larry Diamond), посвященное политико-культурным факторам демократического транзита на материале стран «третьей волны» демократизации. По мнению Даймонда, хотя уровень экономического развития и влияет на формирование в обществе большей терпимости, способности ценить свободу и т. п., тем не менее успешный опыт функционирования вновь возникших демократических институтов также ощутимо воздействует на динамику ценностных ориентаций. Необходимо различать легитимность демократии (представление о ней как о «хорошей» форме правления) и оценки ее функционирования в данной конкретной стране. Анализируя данные массовых опросов по разным странам, Даймонд пришел к выводу, что представления граждан о легитимности демократии в большей степени определяются политическими, нежели экономическими достижениями системы. Экономические неурядицы влияют преимущественно на среднесрочные и краткосрочные оценки, связанные с эффективностью / неэффективностью конкретного политического режима. Более успешными, по мнению американского исследователя, оказываются те молодые демократии, которым удалось на ранних этапах своего существования выстроить прочный фундамент легитимации благодаря таким факторам, как отрицание коммунистического прошлого, смена поколений, интеграция в социокультурное пространство Европы и др. В этом отношении судьба многих восточноевропейских стран сложилась более благоприятно, нежели государств постсоветского пространства^[12].

В русле того же подхода находится и интересное сравнительное исследование политической культуры в России и странах Запада, выполненное в середине 1990;х гг. коллективом голландских и российских исследователей — работа Питера Эстера (Peter Ester), Лоека Холмана (Loek Halman) и Владимира Рукавишникова «От холодной войны к холодному миру?» В 2000 г. был опубликован расширенный и дополненный русский перевод этой монографии.

В последние десятилетия существенно уточнились и представления об особенностях политической культуры западных стран. В частности, большой научный резонанс имели исследования американского политолога Рональда Инглхарта (Ronald Inglehart), констатировавшего существенные ценностные сдвиги в развитых индустриальных странах после Второй мировой войны. Согласно его концепции, в результате быстрого индустриального роста и развития социальной поддержки опыт личностного формирования более молодых поколений приводил к выработке новых ценностных приоритетов по сравнению с предшествующими возрастными когортами. В результате произошел поворот от материальных к так называемым постматериальным ценностям: на первый план для молодых европейцев и американцев выдвигаются возможности самовыражения и качество жизни. По мнению Инглхарта, эта перемена является одной из составляющих более широкого культурного сдвига, который он называет «постмодернизацией».

• [1] Lasswell Н. D. Power and Personality. N. Y., 1948.
• [2] Lipset S. M. Political Man. The Social Bases of Politics. Garden City (N. Y.), 1960.
• [3] Almond G. Comparative Political Systems //Journal of Politics. 1956. Vol. 18. No. 3. P. 396.
• [4] Almond G., Verba S. Op. cit. P. 13.
• [5] Прилагательное parochial имеет значение «приходской», «узкий», «ограниченныйместными интересами». Данный термин иногда дается в транскрипции («парохиальнаякультура») или переводится как «провинциальная», «ограниченная», «местная», «патриархальная» культура.
• [6] Слово «subject» имеет значение «подданный», «подчиненный», «зависимый», «подвластный»; иногда «subject culture» переводится как «культура подчинения».
• [7] По-русски этот тип иногда называют «активистским» или «партисипативным».
• [8] Almond G., Verba S. Op. cit. P. 25.
• [9] Pay L. Introduction: Political Culture and Political Development // L. Pye, S. Verba (eds.) Political Culture and Political Development. Princeton, 1965. P. 7.
• [10] Converse Р. Е. The nature of belief systems in mass public // Ideology and discontent /ed. by D. E. Apter. Glencoe, 1964. P. 206.
• [11] Патнэм Р. Чтобы демократия сработала: Гражданские традиции в современнойИталии / пер. с англ. А. М. Захарова. М.: Ad Marginem, 1996.
• [12] Daimond L. Developing Democracy: In Quest of Consolidation. Baltimore, 1999.