Уголовное право еще испытывает на себе влияние родовых пережитков. Право кровной мести уже отсутствует, но широкое применение принципа талиона (ius talionis) и круговая порука общины перед родственниками убитого на ее территории говорят о живучести этой стороны общественных отношений.
Законодатель различает преступления против личности, разделяя их на преступления членовредительские и порочащие. Например, ст. 132 определяла при обвинении в прелюбодеянии обязанность жены подвергнуться Божьему суду, при счастливом исходе для нее этого суда клеветник наказывался. Преступления против личности карались согласно принципу возмездности. Однако положение разных слоев населения Вавилонии при этом трактовалось по-разному. Статья 202 гласит: «Если кто-нибудь ударил по щеке лицо высшего положения, то его на суде ударят шестьдесят раз плетью из воловьей кожи». Мушкенумы при этом оказывались в неравном положении. Статья 201 дает им право взыскать только У3 мины серебра, если членовредителем был авилу. Сами авилу в аналогичном случае подвергались действию принципа талиона. Такое же неравное положение встречаем и в случаях причинения выкидыша женщине мушкенума по сравнению с женщиной авилума.
Имущественные преступления несут на себе такой же отпечаток сословности. Закон устанавливает трехкратную разницу в щтрафе за кражу имущества храмового и дворцового комплекса по сравнению с кражей имущества у мушкенума (ст. 8). Кража, даже незначительная, вообще строго наказывается в Вавилонии. От кражи законодатель отличает грабеж, как правило, под покровом ночи. Наказание за него — смертная казнь (ст. 22).
В особую группу законодатель выделяет кражу рабов. Часто это преступление квалифицируется как его побег. Здесь же приведена норма об укрывании раба, что квалифицируется как укрывание краденого, наказание за это — смертная казнь (cm. 16).
Вообще, Кодекс не скупится на применение смертной казни, которая является уже квалифицированной: утопление в реке, повешение, посажение на кол и пр.
Наказания по Кодексу пока еще преследуют цель устрашения будущих и настоящих преступников. Иного смысла нельзя найти ни в положениях самого текста, ни в преамбуле Кодекса.
