Распределительные органы советской россии

Аппарат закупки и продажи

Если облегчение и развитие международных сношений являются лучшим средством борьбы против экономической дезорганизации Европы, если для того, чтобы жить нормальной жизнью, соседние народы должны быть «сообщающимися сосудами», то по поводу России раньше всего напрашивается вопрос: «Возможно ли сообщаться с ней?».

Мы показали в предыдущей статье, что, несмотря на то, что война и революция оказали столь пагубное влияние на технический аппарат русского транспорта, он все-таки в состоянии проделать значительную работу. Непреодолимого препятствия в этом отношении следовательно нет.

Но через чье посредство могут быть установлены экономические сношения с Россией? Благодаря какому аппарату закупки и продажи может быть установлен нормальный обмен как между русским производством и потреблением, так и между русским производителем и иностранным потребителем?

Ответ на этот вопрос совершенно различен в настоящее время от того, каким он был бы два года тому назад. Тогда всякая торговая деятельность была в России незаконной; весь аппарат экономического обмена был национализирован и зависел непосредственно от государства, между тем как с весны 1921 г. торговля была вновь разрешена, и она мало-помалу освобождается от пут, мешающих ее дальнейшему развитию.

Незачем подчеркивать тот факт, что уничтожение Советским правительством частной торговли было большой ошибкой. Его попытка построить экономическую жизнь, не прибегая к денежной системе, и распределять продукты через государственные органы потерпела полное фиаско. Впрочем большинство большевистских вождей это признает и старается объяснить эти неудачные меры тем, что они сами по себе вытекали из политики огосударствления, которую применяли во время войны царское правительство и правительство Керенского, как и все другие правительства. Это объяснение, которое содержит в себе долю правды, показывает, насколько изменились воззрения советских правителей, так как ясно, что осуществление интегрального коммунизма предусматривает социализацию распределения богатства так же, как и производства.

Г. Лежава, председатель Комиссии по внутренней торговле при Совете Труда и Обороны, в статье, опубликованной в одной советской экономической газете в декабре 1922 г., описывает следующим образом перемену, произведенную новой экономической политикой.

«Неправильное развитие торговли, — говорил он — началось с самого начала империалистической войны. Милитаризация промышленности, регламентация цен, прекращение внешней торговли, рост эмиссии, дороговизна жизни, спекуляция — все это началось с первых же дней войны и постепенно увеличивалось, так что к концу внешней и гражданской войны наше народное хозяйство было совершенно разорено».

«Торговый оборот был сокращен до крайней степени. Сношения между различными частями страны были прекращены; потребитель искал производителя; продовольствие занимало привилегированное положение; цены достигали необычайных размеров».

«Конец гражданской войны освободил транспорт, почту и телеграф для обычной работы; сделалось возможным заменить продразверстку — продналогом; крестьянин получил право свободно продавать на рынке излишки продовольствия, которыми располагал».

«Государственным учреждениям, кооперативам и организациям, удержавшим к тому времени остатки национализированного имущества, промышленным предприятиям, перешедшим к государству, и частным лицам было разрешено реализовать на рынке имеющиеся у них продукты».

«Это было началом новой экономической политики; это была уже новая экономическая политика».

Г. Лежава, который сообщил мне недавно интересные данные об успехах русской внутренней торговли и затруднениях, встречающихся на пути ее развития, отмечает, что товары, выброшенные на рынок этим деловым оживлением, являлись либо продуктами сельского хозяйства, либо в предыдущий период реквизированными товарами.

«Только в последние месяцы 1922 года — говорит он — появились на рынке продукты восстановленной промышленности, в первую голову легкой».

Все это показывает, что нэп не был вызван переменой во взглядах некоторых членов Советского правительства, но что он был навязан объективной обстановкой. Так как вновь построенный государственный аппарат не действовал, то зимой 1920—1921 года русские города стояли перед опасностью погибнуть от голода и нищеты. Крестьяне, возмущенные продразверсткой, скрывали свои продукты. Государственные запасы были истощены, и, несмотря на обыски, нельзя было добраться до товаров, еще имеющихся у частных лиц. Нэп явился средством, лучшим, чем вооруженная сила, добиться того, чтобы крестьяне привозили свои продукты на рынок, и чтобы в то же время выявить еще скрывавшиеся запасы.

21 марта 1921 года продразверстка была заменена продналогом, величина которого меняется в связи с значением каждого отдельного хозяйства и в связи с количеством полученного урожая. Продналог по закону не должен превышать 10% урожая; крестьяне получили право обменивать на местных рынках или через посредство кооперации излишки своего производства на другие товары. Декреты 17 мая и 7 июля разрешили кустарной промышленности и потребительской кооперации реализовать их товары для приобретения сырья и необходимых им предметов. Система эта, долженствовавшая регулировать взаимоотношения между мелкими производителями деревни и города, являлась следовательно системой натурального обмена, а не торговлей, производимой с помощью денег.

Что касается крупной промышленности, то в тот же период декретом было установлено, что ее производство должно составлять «государственный торговый фонд», обмен товаров которого на продукты земледелия был поручен кооперативам и, только в исключительных случаях, частным посредникам.

Но система натурального обмена приводила к очень большим затруднениям при заключении сделок. Верхи вскоре поняли это, и в конце июля не только производителю товаров, но и каждому гражданину было разрешено торговать продуктами земледелия и промышленности как на открытом рынке, так и в закрытых помещениях и, поскольку были удовлетворены запросы кооперативов, нанимать национализированные магазины. Оставалась запрещенной только торговля теми продуктами, обмен которых составлял монополию государства.

Каждый торговец обязан был пройти регистрацию и оплатить патент.

Частная торговля снова была признана законной.

Следует отметить значительную роль, сыгранную в этой эволюции кооперативами. Национализированные в 1919 году и превращенные в простые распределительные органы государства весной 1921 года, они снова делаются частными экономическими организациями. Они остаются, однако, в очень тесном контакте с Советским правительством, имеющим своих собственных представителей в составе правлений кооперативов. С другой стороны, Центросоюзу поручаются хлебофуражные заготовки для государства. Это последнее передает ему взамен товары своих магазинов. Официальные учреждения, в частности промышленные тресты, для проведения всякой сделки по товарообмену обязаны обращаться в Центросоюз и прибегать к другим организациям лишь в том случае, если Центросоюз откажется от операции.

Я имел интересную беседу с председателем Центросоюза г. Хинчуком.

«Наша организация, — сказал он мне, — состоит из 98 губернских кооперативных организаций, объединяющих 700 у.е.здных кооперативов. Эти последние обнимают 24 000 местных обществ, располагающих 40 000 магазинов».

«Центросоюз живет своим собственным капиталом и не получает авансов от государства. Между тем как в 1914 году торговый оборот кооперации исчислялся в 10 миллионов золотых рублей, в 1922 году он поднялся до 66 миллионов зол. рублей для Центросоюза и организаций, непосредственно от него зависящих, и до 300 миллионов для всех отделений».

«Импортный и экспортный оборот кооперации исчисляется, за период март 1922 г. — январь 1923 г., в 2 миллиона фунтов стерлингов, из которых ¾ составляют экспорт из России и ¼ — импорт».

«Кооперация имеет свой собственный банк, Покобанк, который в действительности тесно связан с Государственным банком. Заместитель Хинчука является в то же время заместителем директора Государственного банка».

«Эти два банка предоставляют кооперации кредиты на экспортированные или предназначенные к экспорту товары. В настоящий момент Центросоюз имеет в своих складах на 800 000 фунтов стерлингов товаров, предназначенных для экспорта».

«Отношения Центросоюза с иностранными кооперативами в настоящее время нормальны, так как он принят в Международный Кооперативный Союз».

Хинчук подчеркнул мне, что членами правления русских кооперативов состоят не только коммунисты, но также беспартийные. Бывший председатель Центросоюза входит в президиум нового кооперативного банка, так же как и Авсаркисов, бывший председатель правления московского народного банка. Хинчук работает в Центросоюзе с 1906, а Швецов, его заместитель, с 1910 года.

Центросоюз играет в России огромнейшую роль, но иногда приходится слышать критику его коммерческих приемов и его бюрократического аппарата. Я думаю, что, несмотря на все, кооперация является одним из самых здоровых элементов теперешней русской экономической организации, и что перед ней блестящее будущее, при условии, однако, чтобы обязательное членство, введенное при национализации кооперативов, сделалось снова добровольным. В частности, деятельность местной кооперации парализована индифферентностью масс. Я уверен, что кооперация во многом выиграет, если станет снова добровольной организацией, каковой она была прежде.

Действительно, кооперативное движение нашло в России особо благоприятную почву. Древний крестьянский институт «мира» облегчает крестьянам понимание кооперативного принципа, и, еще задолго до коммунизма, в России была очень распространена идея превосходства общинной работы. Можно даже было бы сказать, что некоторая боязнь индивидуальной ответственности, характеризующая славян, дала толчок к развитию русских кооперативов.

Так как кооперативы не были в состоянии исполнять все те задания, которые им давало государство, то многие государственные организации сами организовали продажу своих товаров. Многие тресты, например, сбывают свои товары через посредство торговых синдикатов или открывают свои собственные магазины и стараются реализовать свое производство на вольном рынке. По мере развития частной торговли, часто случалось, что представители частных магазинов предлагали государственным трестам более высокие цены, чем кооперативы, и тресты предпочитали иметь дело с ними. Богданов, председатель ВСНХ, имел любезность передать мне один доклад, согласно которому число посредников в розничной торговле беспрестанно растет. В июле месяце 1922 года 38% прозе изводства государственных фабрик распродавалось частными торговцами, между тем как кооперативы сбывали его в гораздо меньшем количестве — в сентябре только 8%.

В феврале 1923 года председатель Текстильного синдиката заявил, что в течение 11 месяцев государственные заводы поставили синдикату 454 000 000 аршин ткани, но что из них 380 000 000 аршин остались не проданными. Тогда как частная торговля, насчитывающая в Москве более 10 000 торговцев мануфактурой, развилась очень успешно текстильный синдикат не был в состоянии сбыть через имеющиеся у него в этом городе отделения более 74 миллионов аршин.

То, что торговля в России очень плохо организована, признается самими советскими органами. Цены на промышленные товары долго стояли ниже себестоимости, что вызвало значительное уменьшение оборотных средств трестов. С начала декабря 1922 года они поднялись так быстро, что потерялось совершенно соответствие между стоимостью сельскохозяйственных продуктов и стоимостью предметов фабричного производства. С 1-го октября 1922 г. по 1-е января 1923 г. цены на хлеб повысились всего в два раза, между тем как цены на металлические изделия утроились, а на мануфактуру учетверились. До войны аршин ситцу стоил приблизительно 5¹/₂ фунтов ржи. К 1-му января 1922 года он стоил лишь 3,8 фунта ржи, так как вследствие голода цены на продовольствие значительно повысились. С октября 1922 г. довоенное соответствие цен не только было достигнуто, но далеко оставлено позади. В октябре уже стоимость аршина ситца равнялась стоимости 9,4 фунта ржи, к 1-му декабря — стоимости 13,5 фунтов, и к 1-му января — 17—18 фунтов. Подобное повышение цен на промышленные товары не может иметь иного последствия, как срыв смычки между городом и деревней и кризис сбыта. Согласно одной экономической советской газете, обширные области Советской республики страдают чрезвычайным недостатком предметов фабричного производства, несмотря на то, что они располагают в высшей степени ценным сырьем. «Когда представители наших синдикатов и трестов, — добавляет она, — приезжают в Киргизские степи для закупки столь необходимой для наших фабрик шерсти и предлагают за пуд шерсти два аршина ситцу, то неуместно говорить о кризисе сбыта, так как дело идет о трагедии товарообмена».

Я не скрыл тех необычайных трудностей, которые русская торговля должна преодолеть. Не следует, однако, забывать, что успехи последних двух лет громадны. Торговля, на время совершенно переставшая существовать, в настоящее время снова возродилась в трояком виде: государственной, кооперативной и частной. Жизнь, конкуренция, действительные усилия для улучшения технической организации приведут, я думаю, к установлению известного «modus vivendi» между этими тремя категориями торговли. В 1921 г. внешняя торговля составляла абсолютную монополию государства; теперь новые факторы русской торговой жизни получают один за другим право заключать сделки с заграницей. Наркомвнешторг находится таким образом на пути превращения из тяжелого государственного торгового аппарата в простой контрольный орган.

Для реорганизации как внутренней, так и внешней русской торговли необходим довольно значительный капитал. Между тем в нем чувствуется большой недостаток. Оборотные средства предприятий недостаточны для закупки вовремя необходимого сырья и для предоставления краткосрочных кредитов русскому населению, покупательная способность которого значительно уменьшилась.

Я не затронул вопроса о знаменитых «смешанных обществах», создание которых предлагается русским правительством иностранцам, желающим работать в России. Часть акций этих обществ получают капиталисты, участие которых выражается в финансовой и технической организации общества, а другая часть остается в руках советских властей, предоставляющих концессию и вносящих иногда в предприятие свои капиталы. Я думаю, что такого рода комбинации довольно выгодны. Они представляют также известные неудобства, в которых легко отдать себе отчет.

Несомненно, что для иностранца, работающего в России, крайне выгодно заинтересовать Советское правительство в своем предприятии. Участие Советского правительства является своего рода гарантией того, что необходимое содействие для нормального хода предприятия ему обеспечено. Но, с другой стороны, польза вмешательства государства в чисто административную часть управления предприятием, сомнительна. Один крупный немецкий промышленник, бывший соискателем одной концессии на крупные русские предприятия, заявил мне, что, в конце концов, он согласился бы на участие русского правительства в финансовом администрировании Общества, но что он желал, бы оставить всецело за собой его техническое управление, требующее специальных способностей, и в которое некомпетентные власти не должны вмешиваться.

Я думаю, что эти смешанные общества имеют больше шансов на успех в делах, касающихся организации экспорта сырья, вывоз которого не является очень сложным (лес и нефть, например). В общем, если значительное участие иностранного капитала в частной торговле является еще трудно осуществимым, то установление здоровых и прочных сношений с кооперацией не представляет, как мне кажется, очень больших трудностей.