Душа и сердце как «духовные центры» человека

Тело — фундамент и фокус для духовных начал человека. Важнейший орган тела сердце, располагаясь в центре человеческого тела, является центром сосредоточения эмоций. П. Флоренский писал: «В индоевропейских языках слова, выражающие понятие „сердца“, указуют самым корнем своим на понятие центральности, серединности» (Флоренский, 1914, с. 269).

В других культурах и языках локализация эмоций (ощущений) иная: в китайской наивной картине мира эмоции локализуются в почках, в африканской (западноафриканский арел, язык догон) — в печени и носу; во французской — в селезенке.

В русской и белорусской картинах мира среди источников эмоций селезенка полностью отсутствует, зато важную роль играет сердце: сердце мне истомила тоска. Выражая различные эмоции, лексема «сердце» объединяется с самыми различными предикатами, образуя метафоры с разными значениями: сердце бьется, поет, закипает (Пушкин), сжимается (Чехов), рвется, дрожит, пышет (Фет), загорается, сплющивается, замирает (Фурманов), отцветает, цепенеет (Грин), трепещет, разрывается, заходится, сжимается, закатывается (Зощенко), пламенеет (Заболоцкий), каменеет, черствеет, грубеет, холодеет, смягчается (Шолохов); сердце дрогнуло, затрепетало, заколотилось, упало, покатилось (Куприн) и т. д.

Почему данные метафоры понятны каждому носителю языка, каждой языковой личности (по Ю. Н. Караулову)? Потому что в основе таких метафорических переносов лежат такие архетипы и мифологемы, которые регулируют метафорические употребления. Например, «чувства = жидкость»; данная мифологема взята из библейской мифологии (Виноградов, 1935, с. 257), она порождает образ чаши, из которой пьет человек, переживая чувства: испить до дна (о чувствах), отсюда глубина чувств; любовь — сосуд, отсюда полная любовь (М. Цветаева), неисчерпаемая любовь; любовь — океан, море, отсюда любовь тихая, бурная, спокойная и т. д. Таким образом, мифологема «любовь = жидкость» передает и закрепляет в себе их текучесть, изменчивость, динамику.

Говоря о чувствах и эмоциях, нельзя не заметить, что здесь «работает» еще один параметр — «верх — низ»: «Эмоции ассоциируются с параметрическими характеристиками по вертикали и горизонтали» (Вольф, 1985, с. 62), поэтому спокойствие — это как бы неподвижность по этой шкале, как бы «нулевая» координата, положительные эмоции связаны с движением вверх (прыгать от радости), а отрицательные — с движением вниз (согнуться от горя).

Еще одна важнейшая мифологема сердца — «быть вместилищем души, сосредоточием жизненной силы», поэтому похищение сердца равносильно смерти: Ты похитил мое сердце (метафора); В злобном сердце душа стонет (поговорка).

Дж. Фрэзер указывал на мифологему «поедание сердца», он считал, что употребление сердца в пищу первобытными людьми носило чародейный характер (Фрэзер, 1983, с. 552). Отголоски этого обнаруживаются в современном христианском причастии — приобщении к учению Христа через поедание его «тела» и «крови».

Еще более сложные отношения современного мира с мифологическими представлениями встречаем у слова душа.

Вместилищем души у разных народов считаются различные органы: диафрагма, сердце, почки, глаза и даже пятки (ср. русский фразеологизм душа в пятки ушла). Первобытные народы считали связь души и тела настолько тесной, что, если обезобразить мертвое тело, обезобразиться и его душа; поэтому они оберегают труп или намеренно уродуют убитого врага (Тайлор, 1989, с. 30).

Славяне признавали в человеческой душе проявление той творческой силы, без которой невозможна жизнь на земле: «Душа — собственно частица, искра небесного огня, которая и сообщает очам блеск, крови жар и всему телу внутреннюю теплоту» (Словарь…, 1995). С этими представлениями связаны метафоры душа светится, душа горит, душа пылает, жар души, чуть душа теплится, искры души, душа оттаяла, а также антонимичные по значению выражения душа как лед, ад кромешный в душе и другие. С этой мифологемой тесно связано представление о душе как о переходном состоянии огня (Гераклит).

Душа отождествляется с человеком, с его внутренним «я»: низкая душонка, высокая душа, мелкая душа, нежная душа, чуткая душа, благородная душа, грешная душа, верная душа, окаянная душа, праздная душа (Никитина, 1993, с. 126). Душа (как и человек) смертна: отдать богу душу.

С точки зрения этики душа является носителем некоего этического идеала (Апресян, 1995): чистая душа, запачкать душу ит. д.

С религиозной точки зрения душа связывает человека с высшим духовным началом, тем самым повышается ценность души, приобретают особую значимость сознательные усилия человека, направленные на самоусовершенствование: спасать душу, душа бессмертна, с Богом в душе и т. д.

О. М. Фрейденберг отмечала, что «душа» могла метафорически выражаться в виде двойника доли, судьбы, а каждая из этих метафор в свою очередь дублировалась другими метафорами (Фрейденберг, 1978, С. 38). А. Н. Афанасьев и А. А. Потебня еще ранее показали, что доля в русском фольклоре — огонь и двойник человека: ее топят, бросают в воду, сжигают, вешают и т. д. В реальной речевой деятельности мы как раз и наблюдаем это переплетение, сцепление, взаимодействие метафор.

Представление о душе как о дыхании, воздухе, ветре, птице, бабочке присущи разным народам, в том числе славянам: душа отлетела, воспарить душой, вдохнуть душу, душа вон, душа улетает, прилетает. Даже этимологически душа тесно связана с ветром: душа — дыхнуть — дух — дуть — дуновение — воздух (Афанасьев, 1996, с. 297). В славянских сказках часто говорится про рубашки из перьев, лебединые крылья у девушек. Известен платоновский миф о душе: душа стремится к «нездешней» небесной родине, у нее растут крылья. По Платону, душа, павшая на землю и покинувшая небо, 10 тысяч лет живет на земле, пока не окрылится. По языческим представлениям славян, если человек жил праведно, то душа превращается в голубя, а если в грехе, то в черного ворона, иногда в грустную кукушку. С мифологемой «душа = птица» связан у славян обычай оставлять на Пасху, Радоницу на могилах крашеные яйца для птиц.

Душа локализована, отсюда фразеологизм душа не на месте, душа — твердая поверхность, похожая на землю, — камень лег на душу, след в душе, царапает душу, душа — отхожее место — нагадить в душу, гниль души и другие.

Много метафор и фразеологизмов связаны с мифологемой «душа = маленький ребенок». Есть гипотеза, согласно которой во фразеологизмах закодирован процесс рождения ребенка (Оксенчук, 1996): в глубине души, тревожить душу, лезть в душу, бередить душу, душа нараспашку, хватать за душу, душа плачет, душа надрывается и другие. Ср. также изображение души в виде ребенка на русской иконе «Успение Божей Матери».

Душа тесно связана в представлениях древнего человека с загробным миром. О. М. Фрейденберг писала о том, что «мифотворческое сознание конструирует мир на том свете и смерть принимает за план жизни» (Фрейденберг, 1978. с. 30). Поэтому древние славяне снабжали покойников разными вещами: мужчин — кремниевыми копьями, стрелами, женщин — бронзовыми браслетами, ставили им сосуды с пищей (Березанская, 1972, с. 57).

Души умерших улетают в рай, где зимуют птицы (вырай у белорусов). Но душа умершего, обернувшегося птицей или мухой, может прилететь оттуда. На праздник дзяды белорусы готовятся к их приему: моют хату, готовят обрядовые кушанья (Токарев, 1957, с. 38).

Мифологема «душа = дым» подкреплена обычаем сжигания трупов у многих народов, в том числе и у древних славян (Токарев, 1964, с. 191). Делалось это для того, чтобы душа легко и сразу покинула тело и улетела в рай. Эта мифологема сохранилась во фразеологизме душа отлетела в мир иной и др.

Таким образом, представления о сердце и душе сложны, противоречивы, непоследовательны, и это нашло полное отражение в языке.