Центральная и восточная европа во второй мировой войне

Центральная и Восточная Европа (ЦВЕ) традиционно считаются одним из наиболее конфликтогенных регионов в истории международных отношений. Начиная со Средних веков, как и в Новое Время, он являлся и является ныне полем соперничества так называемых великих держав; не случайно один из основателей британской геополитики X. Маккиндер именно этот субрегион относит к ключевым с точки зрения господства над «Мировым островом»: «Кто правит Восточной Европой, господствует над Хартлендом; кто правит Хартлендом, господствует над Мировым островом; кто правит Мировым островом, господствует над миром»^[1]. Международные отношения в XX в. показали по крайней мере одно подтверждение этого тезиса — именно в ЦВЕ начались две мировые войны и именно противоречия в этой части земного шара стали решающими их детонаторами.

Прежде чем рассмотреть специфику международных отношений в этом регионе в период Второй мировой войны, необходимо уточнить те географические пределы, которые его составляют. В географической, исторической и политической науке нет единства относительно трактовки этого понятия. Как представляется, в межвоенный период (1918—1939 гг.) логично локализировать его как пространство между Германией и СССР; т. е. ту область, которая определяется в немецкой традиции понятием Mitteleuropa («срединная Европа»), — территория непосредственной конкурентной борьбы этих двух государств и опосредованным влиянием иных великих держав. Именно учитывая это обстоятельство, а также специфичность внешнеполитического курса государств ЦВЕ, выражавшихся в попытке реализации стратегии «санитарного кордона» (которая сама по себе вносила дополнительную напряженность и стала одним из генераторов начала Второй мировой войны), и необходимо проводить анализ международных отношений в указанный период. В хронологическом плане он распадается на два этапа. Первый (01.09.1939—22.06.1941) характеризуется отсутствием прямого участия СССР в этом конфликте, что не исключило проведением им ряда локальных военно-политических кампаний. Второй этап, продолжавшийся до мая 1945 г. и закончившийся безоговорочной капитуляцией нацистской Германии, привел в конечном итоге к формированию политического ареала, находящегося под полным контролем СССР.

Рассматриваемый регион, в свою очередь, логично дифференцировать на ряд субобластей. К первому следует отнести Вторую Речь Посполиту (Польшу), которая после восстановления государственности в результате Версальских соглашений, а также победы в войне с советской России и военных конфликтов с Западно-Украинской Народной Республикой и Литвой (1919—1920 гг.) превратилась в доминирующую силу региона. Отличительной чертой этого государства стала полиэтничность, факт которой игнорировался во внутренней политике, что провоцировало напряженность в обществе. В 1931 г. перепись населения показала, что 66% населения являются поляки, 15% — украинцы, 9% евреи, 5% белорусы, и 2,5% немцы. Польша была также государством многих религий. В 1921 г. 16 057 229 поляков (62,5%) были римскими католиками, 3 031 057 граждан Польши (11,8%) были католиками восточного обряда (в основном украинские грекокатолики — так называемые униаты — и армянские греко-католики), 2 815 817 (10,95%) были православными, 2 771 949 (10,8%) — иудеи, 940 232 (3,7%) были протестантами (обычно лютеранами)^[2]. Соответственно, это обстоятельство, а также конфликтность процесса оформление границ в конце 1910;х — начале 1920;х гг. создавали постоянные трудности и подозрительность в отношениях со всеми соседями, кроме Румынии. При этом польское руководство, имея вначале действительно сильную, многочисленную и неплохо вооруженную армию, не замечало все более нараставших угроз, игнорировало изменение соотношения политических и военных сил в Европе. Тем не менее благодаря географическому положению, сравнительно большому экономическому и демографическому потенциалу, политическому влиянию Польшу довоенного периода можно назвать региональным центром влияния.

Второй субрегион составляли балтийские государства — Латвия, Литва и Эстония. Сам факт их независимости^[3] во многом был обусловлен революционными событиями и гражданской войной на территории бывшей Российской империи. Важно, что именно Москва в 1920 г. была первой кто «де-юре» признал независимость этих стран, причем на «вечные времена»^[4]. Более того, территории этих государств были расширены вне однозначных этнографических границ за счет территорий Петроградской, Псковской, Витебской, Минской губерний.

В целом их внешняя политика в межвоенный период характеризовалась стратегией лавирования между Советской Россией и англо-французским блоком. Важно отметить, что до конца 1930;х гг. правительства этих государств настороженно относились к вопросу более тесного сотрудничества с Германией, опасаясь ее экспансионизма и использования для этого немецкого меньшинства, которое присутствовало во всех трех республиках. Например, договоры о ненападении с СССР ими были заключены еще во второй половине 1920;х гг, а с Германией — лишь в 1939 г. Следует также отметить особое внешнеполитическое положение Литовской республики, которая не признавала захвата Польшей Вильнюса и окрестностей (так называемого Виленского коридора) и постоянно балансировала на грани военного конфликта с ней; более того, до 1938 г. между государствами не было дипломатических отношений и транспортного сообщения^[5]. В целом буферное географическое положение, очевидная экономическая слабость, сама история возникновения делали их достаточно слабыми и зависимым от политики великих держав акторами международных отношений.

Третий субрегион образовывали государства Юго-Восточной Европы — Румыния, Болгария, Югославия, Греция, Албания; как своеобразное «подбрюшье» этой части континента к нему можно отнести так же Чехословакию и Венгрию. В отличие от Польши и стран Балтии, вышеуказанные страны имели свою государственность и до Первой мировой войны (кроме Чехословакии), вся территория региона в конечном итоге оказалась зоной боевых действий. По ее итогам некоторые государства остались в выигрыше и смогли существенно увеличить свою территорию (прежде всего Югославия, Румыния и вновь образованная Чехословакия)^[6]; другие страны (Венгрия и Румыния) оказались в лагере побежденных, их площадь была существенно сокращена без учета этнического состава отторгнутых территорий, что привело к формированию ирредентизма. Именно это явление, как представляется, можно назвать генератором напряженности в Юго-Восточной Европе, одной из основных причин втягивания этих государств во Вторую мировую войну. При этом следует отметить, к началу войны Чехословацкая республика уже прекратила свое независимое существования в ходе реализации Мюнхенских соглашений сентября 1938 г. и прямой оккупации Чехии Германией в марте 1939 г. При этом определенную «долю» территории ликвидированного государства получила Венгрия и Польша, также была создана Словацкая республика^[7].

Таким образом, можно констатировать, что уже к началу Второй мировой войны сложились вполне определенные предпосылки для втягивания региона в очередной раунд борьбы великих держав за глобальное преобладание. При этом, поскольку между рассматриваемыми странами имелись свои собственные источники конфликтов, сложилась ситуация, когда стало возможным использовать их в качестве «младших партнеров», обещая защиту их интересов и гарантируя сохранение суверенитета, реализуя тактику «патрон-клиентских» отношений.

Общеизвестно, что именно польско-немецкий конфликт послужил спусковым крючком, приведшим к началу самого жестокого конфликта в истории человечества. Необходимо понять мотивы и соображения сторон, которые оказались его участниками. Большинство специалистов сходятся во мнении, что фактически до последнего момента они полагали возможным избегнуть конфликта.

Германская сторона исходила из следующих соображений.

Возможность повтора мюнхенского прецедента. В Берлине констатировали сохранение сильных пацифистских настроений в Великобритании и Франции, которые и лежали в основе довоенной политики «умиротворения». Нацистское правительство в своей внешнеполитической риторике активно использовало тезис о правах наций на суверенитет, в том числе и на самоопределение. Примечательно, что выдвинутые к Польше требования были сравнительно умеренными — пересмотр статуса «вольного города» Данцига (находившегося под эгидой Лиги Наций) и строительство через так называемый польский коридор экстерриториальных транспортных коммуникаций в Восточную Пруссию. Примечательно, что в них не содержалось требований пересмотра собственно польско-немецкой границы. При этом немецкое руководство упустило из виду, что в случае с Чехословакией само же нарушило данное в Мюнхенском соглашении обещание уважать новые границы и ликвидировало в марте 1939 г. суверенитет этого государства, тем самым подорвав доверие к себе: проявлением этого обстоятельства стали англо-французские военные гарантии по отношению к Польше, Румынии и Греции.

Германское руководство полагало, что даже если конфликт и генерализуется, то он будет носить локальный двухсторонний характер и будет скоротечным. Существовал расчет, что польское руководство достаточно быстро признает свое поражение и пойдет на удовлетворение требований Германии.

Дополнительная уверенность Гитлера в достаточно легком успехе подкреплялась фактом срыва англо-франко-советских военных консультаций в Москве и политической нормализацией отношений с СССР, достигнутой при подписании 23 августа 1939 г. пакта о ненападении, а также секретных протоколов к нему. Необходимо обратить в этой связи внимание на содержание этих договоренностей.

Традиционно в договорах о ненападении обязательным условием является соблюдение нейтралитета, если одна из сторон оказывается объектом нападения со стороны третьей державы. В пакте же Риббентропа — Молотова нейтралитет гарантировался, даже если участница соглашения сама совершала акт агрессии. Более того, договор запрещал помогать как жертве, так и любому государству, заступившемуся за нее. Фактически это было соглашение не о нейтралитете, а о сотрудничестве. В нем предусматривались консультации, обмен информацией, решение вопросов «в порядке дружественного обмена мнениями» и т. д. Взаимному сотрудничеству был посвящен и секретный протокол, разграничивший сферы обоюдных интересов СССР и Германии в Восточной Европе. Предвидя, а точнее планируя «территориально-политическое переустройство областей», входивших в состав прибалтийских государств и Польши, стороны заранее договорились, какие территории составят сферу интересов рейха, какие — СССР. В дальнейшем предполагалось выяснить, «является ли в обоюдных интересах желательным сохранение независимого Польского государства»^[8].

Однако, несмотря на кажущуюся обоснованность этих соображений, Гитлеру не удалось избежать втягивания Германии в полномасштабный конфликт. Во многом это было обусловлено твердой и, можно сказать, отчаянно негативной позицией Польши, ее руководства и общественного мнения.

Надо сказать, что к осени 1939 г. это государство уже довольно давно представляло собой классический пример авторитарного режима (с момента переворота 1926 г.), так называемый режим «санации», где основные рычаги властного контроля были сосредоточены в руках руководства армии — до 1935 г. у маршала Польши Ю. Пилсудского, после его смерти — у его соратников. Санация установила авторитарное правление, боролась с коммунизмом, провозглашала тезисы о кризисе демократии, необходимости крепкой власти и ликвидации оппозиционных партий, ограничения свободы прессы. Во внешнеполитическом плане идеалом представлялось восстановление границ по состоянию на момент первого раздела страны в 1772 г., присутствовала великодержавная риторика.

Поэтому на позицию правящего класса Польши влияли следующие соображения.

Историческая память и сформированные на ее основе стереотипы об извечных врагах государства — России и Германии, боязнь вновь стать объектом их экспансионистских устремлений. Очень показательна в этом смысле фраза, которую произнес министр иностранных дел Ю. Бек в беседе с послом Франции: «С немцами мы рискуем потерять свою свободу, а с русскими — свою душу»^[9].

Завышенная самооценка совокупного потенциала государства, выражавшаяся в ура-патриотической уверенности в победе в предстоящем противостоянии. При этом, не следует недооценивать высокий боевой дух как Войска Польского, так и всей нации в целом, проявившейся в ходе войны, в том числе и на ее первоначальном этапе. Так, любопытны заголовки в польской прессе. 01.09.1939 газета АВС вышла с заголовком «Ультиматум Гитлера. Наш ответ — боевая готовность армии», а на следующий день, когда война стала свершившимся фактом — «Преступное нападение Германии. На бой идет весь народ»^[10].

Свою роль сыграла излишняя уверенность польских элит в действенности внешнеполитических договоренностей — как гарантий западных государств, так и договора о ненападении с СССР 1932 г., срок действия которого был определен до 1945 г.

Как представляется, это были основные причины, побудившие польское руководство проявить твердость в отстаивании своих суверенных прав, а вопросе о Данциге и принципов Версальского урегулирования.

Однако начавшееся 1 сентября немецкое вторжение достаточно скоро привело Польшу к серьезному геостратегическому поражению. Неверно выбранная тактика («все прикрыть — ничего не отдавать») способствовала глубоким прорывам вермахта, несмотря на весь героизм Войска Польского. Правительство и Верховное командование, эвакуировавшись 5 сентября из Варшавы и постоянно перемещаясь к юго-востоку, стало терять контроль над развитием ситуации. В так называемых Всохдних кресах (территория Западной Украины и Западной Белоруссии) активизировались антипольские националистические организации, в первую очередь ОУН, устраивавшее диверсии в тылу. Великобритания с доминионами и Франция действительно объявили войну Германии и, таким образом, она превратилась в мировую, но ограничились на этом этапе паллиативными действиями.

Но несмотря на военные успехи, и Германия не могла чувствовать себя полностью удовлетворенной. Во-первых, Гитлер до конца не верил в принципиальную позицию Лондона и Парижа, оценивая их действия как политический блеф. Незадолго до нападения на Польшу Гитлер сказал: «Мы без труда удержим Польшу в изоляции, несмотря на все происки врагов, если нам удастся первыми напасть и нанести тяжелые удары, добившись быстрого успеха»^[11]. Во-вторых, на этом этапе Берлин оказался фактически изолирован на мировой арене — ни Япония, ни Италия не проявили солидарности с ним в плане вступления в войну. В-третьих, попытки втягивания в войну Венгрии и Литвы, путем обещания территориальных преференций закончились провалом, эти государства сочли за благо сохранять нейтралитет^[12].

В этой связи принципиальным становилась позиция СССР. Надо сказать, что Сталин вел в сентябре 1939 г. довольно двусмысленную политику. Основными и при этом трудно сочетаемыми задачами, реализовать которые он стремился, можно считать следующие:

• — недопущение непосредственного втягивания в воину как на одной, так и на другой стороне. Очевидно с расчетом на длительный характер конфликта и взаимное истощение противоборствующих участников;
• — расширение территории страны на Запад в соответствии с секретными договоренностями с целью укрепления стратегических позиций;
• — сохранение за СССР в глазах общественного мнения Запада репутации миролюбивого государства.

Можно сказать, что в той или иной степени эти задачи были решены. Однако на практике Советский Союз в рассматриваемый период не придерживался строгого нейтралитета. В частности, скрытно оказывалась техническая помощь вермахту, который смог использовать радиостанцию в Минске как радиомаяк для ВВС и Мурманск как резервную базу для ВМФ.

Как уже отмечалось в гл. 4, наиболее неоднозначно оценивается вступление войск РККА на территорию Польши 17 сентября 1939 г. Так или иначе к концу сентября организованное сопротивление польской армии фактически прекратилось (28 сентября капитулировал гарнизон Варшавы), а сама страна оказалась полностью занятой войсками вермахта и РККА. Поскольку возникла потребность окончательного урегулирования территориальных проблем, в ходе визита министра иностранных дел Германии Риббентропа в Москву был подписан «Договор о дружбе и границах», в котором о Польше упоминалось уже в прошедшем времени. По требованию советской стороны было внесено важное уточнение в секретные договоренности о линии границы. СССР настоял на обмене ранее отходивших в его зону интересов Люблинского и части Варшавского воеводств на Литву, до того считавшейся областью немецкого влияния. Эта договоренность была большим успехом для советской дипломатии, так как становилась лишним аргументом в не агрессивности намерений СССР. Новая граница фактически совпадала с так называемой линией Керзона, предложенной в 1920 г. западными державами в качестве восточной этнографической границы Польши. Таким образом, формально можно было утверждать, что Советский Союз не оккупировал Польшу. Впоследствии западные правительства приняли такую интерпретацию.

Что касается той части Польши, которая была оккупирована Германией, то она была разделена на два административных сегмента. Те области, которые до Первой мировой войны были частью Второй империи или Австро-Венгрии, были напрямую включены в состав рейха на правах гау (областей)^[13]. При этом ненемецкое население подлежало поголовному выселению. На территории Малой Польши (Краков) и Мазовии (Варшава) было образовано Генерал-губернаторство^[14], куда и производились депортации поляков и евреев. Именно на этих землях впоследствии будут созданы лагеря смерти. В целом же внутреннюю политику в первый год оккупации можно оценить как достаточно умеренную. Очевидно, что нацистское руководство в этот период еще не потеряло надежду на достижение мирного соглашения с Западом и старалось сохранить определенную респектабельность. Тем не менее следует отметить, что польское сопротивление оккупации фактически и юридически не прекратилось. В декабре 1939 г. в Париже формируется признанное союзниками правительство Польши в изгнании, провозглашается ее президент^[15], а на оккупированной территории начинает действовать подпольная Армия Крайова.

Ситуация, сложившаяся к началу Второй мировой войны в балтийском субрегионе, радикально отличалась от той, которая сформировалась в Польше. Несмотря на то что внешнеполитический курс этих государств-лимитрофов был ориентирован на Великобританию и Францию, а значит, нес определенную функцию сдерживания влияния СССР на европейские дела, в балтийском политическом мейнстриме межвоенного периода практически нельзя найти русофобские настроения (которые вполне открыто демонстрировались правящим классом и пропагандой в Польше). Продолжали существовать школы с обучением на русском языке, различные культурные ассоциации, свободно функционировала православная церковь^[16], Рига и Таллинн были центрами русской эмиграции. Показателен тот факт, что при принятии в начале 1990;х гг. законов о гражданстве потомки русскоязычных граждан Латвии, Литвы и Эстонии (живших в этих странах до 1941 г.) получили этот статус без всяких дополнительных условий. При этом, конечно, стоит отметить, что политическая социализация представителей нетитульной нации была резко ограничена и в довоенный период. Вот как, например, эту тенденцию в ходе своего выступления отразил авторитарный лидер, президент Латвии К. Ульманис: «Недостаточно того, что меньшинства на словах заявляют, что они будут любить страну и больше интересоваться своей работой на пользу страны. Но эта любовь должна быть их убеждением и этой любовью меньшинства должны руководствоваться. Мы не возражаем против того, что меньшинства сохраняют свой материнский язык, что они не отказываются от своих обычаев. Но мы требуем, чтобы они ставили Латвию, гражданами которой они являются, на первое место. Мы требуем, чтобы они работали в духе этого государства, согласно законам страны»^[17].

Подобная дихотомия (антикоммунизм — национальная толерантность по отношению к русским) во многом объясняется структурой правящих классов стран Балтии, биографией их представителей. Подавляющее их большинство обучались и начинали свою карьеру в Российской империи. К примеру, президенты Эстонии (К. Пяте) и Литвы (А. Сметона) получили юридическое образование в СанктПетербургском университете. Высший офицерский состав фактически весь начал свою военную карьеру в царской армии. Вообще, национальная культура балтийских народов, получившая мощный импульс для своего развития в начале XX в., сформировалась теми представителями интеллигенции, которые имели тесные связи с Россией; сама она во многом подпитывалась из метрополии.

Напротив, отношение к немецкому меньшинству, присутствовавшему во всех трех государствах, и к самой Германии, вплоть до начала войны оставалось весьма настороженным. Это обстоятельство объяснялось тем что, начиная со Средних веков отношение между автохтонным населением и появившимися в Восточной Прибалтике немцами было конфликтным, причем последние в Латвии и Эстонии занимали привилегированное положение в политической, культурной и экономической сфере. На протяжении всего межвоенного периода немецкое меньшинство рассматривалось как вероятное орудие германского экспансионизма, особенно после прихода к власти нацистов. Надо отметить, что такие опасения были небеспочвенны и проявились на практике в марте 1939 г., когда Германия в ультимативной форме потребовала от Литвы возврата так называемого Клайпедского края. Для Германии это было последнее территориальное приобретение до Второй мировой войны; для Литвы событие обернулось серьезным спадом в экономике и моральным поражением, в целом оно способствовало дальнейшей эскалации военной напряженности. Возможность сохранения нейтралитета Балтийских стран в будущем конфликте была поставлена под большое сомнение.

В результате советско-германских договоренностей эти страны отходили к зоне влияния СССР. Примечательно, что хотя протоколы носили секретный характер, правящие классы балтийских государств догадывались об их существовании. В беседе с послом СССР министр иностранных дел Латвии В. Мунтерс 3 сентября прямо попросил официально опровергнуть такие слухи^[18], а его литовский коллега Ю. Урбшис 13 сентября поинтересовался у временного поверенного в делах СССР, «не скрывается ли за пактом договоренность о разделе сфер влияния»^[19]. Советские представители в ответ неопределенно отвечали о преданности «делу мира» и о том, «что успокаивать население — ваше внутреннее дело».

С началом Второй мировой войны внешнеполитическое и экономическое положение балтийских государств резко осложнилось. Их территории прямо примыкали к зоне польского конфликта, связи с традиционными партнерами — Великобританией и Францией — оказались затрудненными, а экспорт товаров невозможен. В связи с этим обстоятельством власти Эстонии и Латвии обращаются к СССР с предложением начать торговые консультации, советское правительство соглашается на них, но при этом увязывает экономический вопрос с проблемой политической безопасности в регионе, полагая, что провозглашенный государствами региона нейтралитет (2 сентября) является эфемерным. Весьма показательной была крайне негативная реакция СССР на заход в Таллинн польской подводной лодки (12 сентября) и неудачную попытку ее интернирования. Именно этот инцидент послужил отправной точкой для постановки вопроса о заключении военно-политического соглашения. 28 сентября (примечательно, что в один день с советско-германским договором о дружбе) был подписан Пакт о взаимопомощи между СССР и ЭР, который стал эталонным для последующих с Латвией (5 октября) и Литвой (10 октября). Общими принципами этих документов являлись следующие:

• — подтверждение действия Договоров 1920 г. о взаимном признании;
• — обязательство оказывать любую помощь, в том числе и военную в случае нападения или угрозы таковой;
• — льготные поставки вооружений армиям балтийских стран;
• — размещение воинских контингентов СССР на арендуемых в этих государствах базах. Численный лимит был определен в 25 тыс. человек для Эстонии и 30 тыс. для Латвии и Литвы. Эти цифры соответствовали примерной численности их собственных вооруженных сил;
• — невмешательство во внутренние дела и экономическое устройство договаривающихся сторон;
• — срок действия договора — 10 лет^[20].

В конфиденциальных приложениях определялись точные места дислокаций военных баз СССР и правовой статус военнослужащих. Одновременно с военно-политическими были подписаны и торговые договоры, определявшие товарные экспортно-импортные позиции.

Отличие советско-литовского договора состояло в том, что СССР передавал город Вильнюс и Виленскую область Литве^[21]. В целом позицию руководства балтийских стран относительно заключенных соглашений можно охарактеризовать как наименьшее зло. С юридической точки зрения эти договоры полностью соответствовали нормам международного права и практике межгосударственных отношений, не ущемляя суверенитет государств. Советским дипломатам и военным были даны прямые указания не вмешиваться во внутренние дела этих стран, избегать контактов с оппозиционными силами. Интересно также, что в ходе советско-финляндской войны СССР воздержался от попыток прямо или косвенно втянуть своих союзников в этот конфликт, а страны Балтии, в свою очередь, не голосовали за исключение СССР из Лиги Наций (декабрь 1939 г.).

Кардинальное изменение политики Советского Союза произошло в конце весны 1940 г. Оно было обусловлено в первую очередь феноменальными успехами гитлеровской Германии на севере и западе Европы — оккупацией Дании и Норвегии, обозначившимся разгромом Франции. Весьма характерно совпадение: первая угрожающая нота СССР Литве была передана 25 мая 1940 г., в разгар катастрофы под Дюнкерком. Формальным поводом для обострения отношений было выбрано имевшее место дезертирство и исчезновение нескольких советских военнослужащих. В ходе переговоров в Москве Молотова и премьер-министра Литвы Меркиса (7—11 июня 1940 г.) советская сторона выдвинула требование пересмотра договора 1939 г. Причем советские предложения носили ультимативный характер и затрагивали принципы суверенитета. В частности, было выдвинуто требование кадровых перестановок в правительстве и признания существования так называемой Балтийской Антанты^[22]. 14 июня 1940 г. (день взятия Парижа) СССР предъявил Литве формальный ультиматум, названный «заявлением». В нем содержались следующие требования.

Формирование правительства, «способного обуздать врагов договора о взаимопомощи».

Обеспечение свободного пропуска советских воинских частей «в количестве достаточном» для обеспечения действия договора и согласие на их размещение в «важнейших центрах Литвы»^[23].

Срок принятия этих требований был определен в 10 часов. При этом Молотов дал обещание своему литовскому коллеге об отсутствии намерения вмешиваться во внутренние дела, но потребовал согласовывать персональный состав правительства со спецпредставителем СССР, который будет направлен в Каунас. Литва приняла этот ультиматум 15 июня, при этом президент А. Сметона бежал из страны.

16 июня 1940 г. аналогичные заявления с тем же сроком исполнения были сделаны Латвии и Эстонии, которые также были вынуждены их принять. Через несколько дней в государствах Балтии были сформированы новые и практически несамостоятельные в своих решениях правительства; при этом сам процесс проходил под контролем таких одиозных представителей СССР как В. Деканозов (в Литве), А. Вышинский (в Латвии) и А. Жданов (в Эстонии). Процесс ликвидации суверенитета продолжался около месяца и фактически завершился 22—24 июля с началом работы несвободно выбранных новых парламентов, провозглашением государств советскими социалистическими республиками, отставками и высылкой в СССР бывших президентов Латвии и Эстонии. 5—6 августа 1940 г. все три республики официально вошли в состав СССР^[24].

Международная реакция на эти события была неоднозначна. Наиболее негативно к этому факту отнеслись США и Великобритания. Они прямо заявили о непризнании факта вхождения в СССР и наложили арест на имущество этих государств с целью недопущения его перехода к Советскому Союзу. В Лондоне и Вашингтоне были сохранены (вплоть до распада СССР) дипломатические представительства стран Балтии, которые подчинялись эмигрантским правительствам. Вишистская Франция не обозначила свою позицию, но закрыла прибалтийские посольства. Швеция и Финляндия были вынуждены удовлетворить требования СССР о передаче активов. Германия и Италия признали действия Москвы правомерными. При этом, необходимо учитывать, что Гитлер испытал глухое недовольство тем временем, которое выбрало советское правительство. Это произошло в момент максимального ослабления военных позиций Германии на востоке Европы и дало ему повод полагать, что Сталин не слишком надежный партнер. Впоследствии это обстоятельство станет одним из аргументов при принятии решения о начале войны с СССР.

В период польской кампании государства Юго-Восточной Европы (за исключением Словакии) сумели остаться нейтральными. С одной стороны, Германия в 1939 — первой половине 1940;х гг. не была заинтересована в создании напряженности на своем южном фланге. С другой стороны, и западным странам не удалось побудить своих бывших союзников (Югославию и Румынию) к более активным действиям. Ситуация стала кардинально меняться летом 1940 г. после поражения Франции.

Так же как и в случае со странами Балтии, СССР решил воспользоваться моментом для решения территориального спора с Румынией. Как известно, в 1918 г. это государство отторгло Бессарабию, бывшую губернию России. Советское правительство никогда не признавало этого факта (в отличие от европейских государств); в договоре об установлении дипломатических отношений (1934 г.) этот вопрос был обойден молчанием. После присоединения Западной Украины Румыния оказалась в невыгодной стратегической позиции, стала более уязвима в военном отношении. Все попытки румынского руководства апеллировать к Германии за посредничеством заканчивались отказом.

В июне 1940 г. СССР фактически закончил приготовление к военной операции. 23 июня 1940 г. Молотов заявил германскому послу Шуленбургу о намерении СССР в ближайшем будущем присоединить к себе не только Бессарабию, но и Буковину ввиду проживания там украинцев. Также Молотов заявил, что советская сторона ожидает поддержки со стороны Германии в этом вопросе и обязуется охранять ее экономические интересы в Румынии. Шуленбург ответил, что это решение является для Германии полной неожиданностью, и попросил не предпринимать никаких решительных шагов до прояснения позиции немецкой стороны. Молотов заявил, что СССР будет ждать реакции Германии до 25 июня^[25]. Надо отметить, что Германия была готова следовать договоренностям 1939 г., но была категорически против советизации всей Румынии по прибалтийскому образцу, исходя из ее геополитической ценности (ключ к Балканам) и наличия нефтяных ресурсов. При этом в июне 1940 г. она была, очевидно, неспособна оказать Румынии быструю военную помощь. С другой стороны, и Сталин, впечатленный успехами вермахта, отказался от первоначального плана широкомасштабной военной кампании. 27 июня 1940 г. власти Румынии решили принять советский ультиматум и начать вывод административных и воинских структур из Бессарабии и Буковины. К 1 июля 1940 г. части РККА вышли на рубежи новой границы по Дунаю и Пруту. В этот же день правительство Румынии отказалось от англо-французских гарантий 1939 г., а 2 августа была образована Молдавская ССР^[26].

Оказавшись в сложном положении и потеряв прежних гарантов, Румыния начала поворачивать свой курс в сторону прогерманской ориентации. Кроме того, события в регионе побудили Венгрию инициировать дальнейшую ревизию своих границ, установленных Трианонским мирным договором 1920 г, используя в качестве основного аргумента принцип Версаля о правах наций. Еще осенью 1938 — весной 1939 гг. в ходе распада Чехословакии и при поддержке Германии ей удалось присоединить к себе некоторые районы Словакии, а также Карпатскую Русь^[27]. После потери Румынией Бессарабии и Буковины Венгрия поставила вопрос о территориальной принадлежности Трансильвании.

Для стран «Оси» — Германии и Италии — мир на Балканах был необходим как по стратегическим, так и по материальным причинам, и потому они предложили заинтересованным сторонам решить дело путем прямых переговоров, используя юридически приемлемую процедуру международного арбитража. Арбитраж был произведен 30 августа 1940 г. в Вене министрами иностранных дел Германии и Италии. В результате арбитража Венгрия получила 43 104 км^[26] из числа территорий, переданных Румынии после Первой мировой войны. Новая граница была гарантирована Германией и Италией.

Такие внешнеполитические потери не могли не сказаться на внутренней ситуации в Румынии. В сентябре 1940 г. в государстве происходит переворот, во главе установленного авторитарного режима становится маршал И. Антонеску, который берет курс на сближение с Германией. Как раз в это время окончательно оформляется Тройственный союз (так называемый Берлинский пакт был подписан 27 сентября 1940 г.) между Германией, Италией и Японией. В этом документе открыто распределялись зоны глобального влияния государств-участников. Первыми государствами, которые присоединились к этому договору, стали именно Венгрия (20 ноября) и Румыния (23 ноября). Последняя согласилась на размещение на своей территории немецких войск.

В целом задачей максимум для Германии и Италии стало полное вовлечение в орбиту своего влияния Балканского полуострова. Германия предполагала достичь этой цели преимущественно дипломатическим путем, а режим Муссолини стремился продемонстрировать военную силу. Именно в этой связи, не поставив заранее в известность Берлин, Италия 28 октября 1940 г. начала вторжение в Грецию. Именно с этой даты можно отсчитывать начало Второй мировой войны на Балканах. Великобритания приняла решение оказать Греции непосредственную военную помощь, а Гитлер (несмотря на внутреннее раздражение) был вынужден оказать помощь своему союзнику с целью предотвращения проникновения Великобритании в регион.

Англия рассчитывала и на то, что ей удастся укрепиться на Балканах, используя столкновение советских и германских интересов в этом районе. Английское правительство надеялось, что это столкновение перерастет в вооруженный конфликт между СССР и Третьим рейхом и тем самым отвлечет внимание гитлеровского руководства от Балканского полуострова. Надо отметить, что такие расчеты имели под собой основание. В ноябре 1940 г. состоялся беспрецедентный для практики советской дипломатии того времени (по уровню представительства) визит главы правительства В. Молотова в Берлин. В ходе переговоров советская сторона настойчиво предлагала обсудить вопрос о разделе сфер влияния на Балканах. Соглашаясь постфактум с тем, что Румыния и Венгрия вошли в зону интересов Германии, Молотов поднял вопрос о контроле со стороны СССР над Болгарией, Югославией и черноморскими проливами^[29]. Однако Гитлер и Муссолини к этому моменту оценивали весь регион как относящийся к их жизненным интересам; кроме того, они увидели в этих требованиях реминисценции традиционной политики России на Балканах. Не будучи в тот момент заинтересованными в окончательном разрыве отношений с Москвой, германское руководство предложило СССР присоединиться к Берлинскому пакту, а в качестве региона жизненных интересов предложило Средний Восток и Индию. Переговоры фактически закончились полным провалом, что подтвердила телеграмма, посланная Молотовым Сталину из Берлина: «Похвастаться нечем, но, по крайней мере, выявил теперешние настроения Гитлера, с которыми придется считаться»^[30]. Однако в отношении подлинных настроений фюрера нацистского Рейха глава правительства СССР заблуждался. Именно провал переговоров — жесткая позиция Советского Союза — стал переломным: Гитлер приходит к выводу о неизбежности военного столкновения с СССР и подписывает 19 декабря 1940 г. план «Барбаросса».

Для балканских стран итоги переговоров означали дальнейшее подчинение своей политики германским и итальянским интересам. 1 марта 1941 г. к Берлинскому пакту присоединяется Болгария, а 25-го числа того же месяца и Югославия. Попытка ориентированных в этой стране на Великобританию сил путем военного переворота 27 марта предотвратить окончательное попадание страны в орбиту немецкого влияния, обернулась начавшимся 6 апреля широкомасштабным вторжением стран «Оси». Во Вторую мировую войну вступают новые союзники («сателлиты») Германии Румыния, Болгария и Венгрия. Несмотря на попытку Великобритании удержаться хотя бы в Греции, к 5 мая 1941 г. континентальная часть Юго-Восточной Европы оказалась полностью под военно-политическим контролем гитлеровского блока. Если сателлиты сохранили формальный суверенитет, то Югославия и Греция как государства прекратили свое существование. Некоторые их территории стали зонами непосредственной военной оккупации, другие в качестве платы были переданы Италии, Болгарии и Венгрии. Словения непосредственно вошла в состав Рейха, а в Хорватии было образовано номинально независимое профашистское государство. В результате к весне 1941 г. (всего за год) практически все принципы территориального урегулирования, политическая конфигурация в целом, созданные в рамках Версальской системы, были уничтожены. В результате все страны Центральной и Восточной Европы оказались втянуты в орбиту глобального противостояния.

Развитие событий в рассматриваемом регионе в целом ярко показывает, насколько противоречивы те базовые принципы, которые были положены в фундамент созданной после Первой мировой войны Версальской системы международных отношений. В ней не удалось органично совместить принципы территориальной целостности государств и прав нации на самоопределение. Идея системы коллективной безопасности, как и попытка создания региональных межгосударственных союзов, оказалась несостоятельна из-за высокой степени несовместимости интересов государств региона, их политического эгоизма. Ограничение влияния СССР и Германии в конечном итоге, напротив, спровоцировало их высокую активность, которая к концу 1930;х гг. стала принимать экспансионистский характер. В конечном итоге этот регион стал тем местом, где и началась Вторая мировая война.

• [1] Mackinder Н. J. The democratic ideals and reality. N.Y., 1944. P. 13.
• [2] Joseph Marcus, Social and Political History of the Jews in Poland, 1919—1939, MoutonPublishing, 1983 — p. 17
• [3] Для Литвы это было восстановление государственности, для Латвии и Эстонииуместно говорить о ее создании.
• [4] К примеру, ст. 2 Тартуского мирного договора между РСФСР и ЭР от 02.02.1920.Цит. по сайту посольства ЭР в России. URL: http://web-static.vm.ee/static/failid/358/Tartu_rahu.pdf
• [5] Интересно, что противники Польши, украинские националисты из ОУН, в межвоенный период имели определенную поддержку в Литве. См.: Гогун А. Между Гитлероми Сталиным. Украинские повстанцы. СПб.: Нева, 2003. С. 27.
• [6] Именно они составляли в межвоенный период фланговый союз, связанный с Францией, — Малую Антанту.
• [7] Получила дипломатическое признание государств «Оси», стран Балтии, Испании, Ватикана, Швейцарии, а до 1941 г. и СССР.
• [8] Текст пакта и протоколами см.: URL: http://www.istorik.ru/library/documents/molotov_ribbentrop/text.htm
• [9] Черчилль У. Вторая мировая война. М.: Воениздат, 1991. Т. 1. С. 175.
• [10] С электронным фотоархивом можно ознакомится по адресу: URL: http://www.polona.pl/dlibra/editiomndex?dirids=40 (на польском языке).
• [11] БуллокА. Гитлер и Сталин: Жизнь и власть. Т. 2. Смоленск, 1994. С. 225
• [12] Единственным военным партнером Германии стала Словакия, что лишний разпоказывает ограниченность ее суверенитета.
• [13] Познань (Великая Польша), Силезия, Померания.
• [14] На советских картах обозначалось эвфемизмом «Зона государственных интересовГермании».
• [15] Интересно, что должность сохранилось до 1990 г., т. е. до избрания первого послевоенного некоммунистического президента — Л. Валенсы.
• [16] Псково-Печорский монастырь, к примеру, является единственной православнойобителью России, которая не подверглась закрытию в XX в. Во многом благодаря тому, что на пике антирелигиозной компании в СССР он находился за границей.
• [17] Цит. по: Фейгмане Т. Русские в довоенной Латвии. URL: http://www.russkije.lv/ru/pub/read/feigmane-russkije-v-politike/ Ссылка приведена из рижской газеты «Сегодня», 18.09.1934. Речь Ульманиса «Настала пора научиться нам жить вместе!»
• [18] Полпреды сообщают. Сборник документов об отношении СССР с Латвией, Литвойи Эстонии. Издание МИД СССР. М., 1990. С. 23.
• [19] Там же. С. 27
• [20] Полпреды сообщают … С. 62—63.
• [21] Примечательно, что столица государства так и не была перенесена из Каунасавплоть до утраты независимости.
• [22] В реальности трехстороннего союза не существовало. Имелся лишь латвийско-эстонский договор о взаимопомощи 1934 г., который носил декларативный характер.
• [23] Полпреды сообщают. Сборник документов об отношении СССР с Латвией, Литвойи Эстоние. Издание МИД СССР. М., 1990. С. 375.
• [24] Политическая и правовая оценка особенностей инкорпорации прибалтийскихгосударств в состав СССР дана в гл. 4.
• [25] Беседа наркома иностранных дел В. М. Молотова с послом Германии в СССРФ. Шуленбургом. URL: http://www.hrono.ru/dokum/194_dok/1 940 0623shul.html
• [26] Строго говоря, это название было не совсем корректным. Историческое названиеобласти между Днестром и Дунаем — Бессарабия. Большая часть исторической Молдавии осталась в Румынии. Возможно, это название свидетельствует о дальнейших экспансионистских планах Сталина (ср. Карело-Финская ССР).
• [27] Ныне Закарпатская область Украины.
• [28] Строго говоря, это название было не совсем корректным. Историческое названиеобласти между Днестром и Дунаем — Бессарабия. Большая часть исторической Молдавии осталась в Румынии. Возможно, это название свидетельствует о дальнейших экспансионистских планах Сталина (ср. Карело-Финская ССР).
• [29] Протоколы переговоров Гитлера и Молотова см.: Россия. XX век. Документы. 1941. В 2 кн. Кн. 1 / под ред. А. Н. Яковлева. М., 1996. С. 376—393.
• [30] Протоколы переговоров Гитлера и Молотова см.: Россия. XX век. Документы. 1941. В 2 кн. Кн. 1 / под ред. А. Н. Яковлева. М., 1996. С. 395.