Период с 1946 года по 1991 год

В течение этого насыщенного событиями периода страна поднялась из руин, победила голод, шагнула в космос, обрела оружие невиданной силы, освоила труднодоступные районы и их колоссальные ресурсы, развенчала собственные политические заблуждения и преодолела их последствия, освоила целину и решительно участвовала в управлении мировыми процессами. Одновременно с этим нарастали цетробежные тенденции и сепаратистские настроения в национальных районах, росла коррупция и сопровождавшие ее искривления в общественной нравственности. Резкая смена стилей руководства страной, некомпетентность и предательство элиты повлияли на состояние общественного сознания. В этой ситуации религиозное возрождение стало одним из способов спасения, выбранным социально активными слоями общества почти интуитивно.

Социально-экономические процессы в стране в период 1953— 1991 гг. характеризовались на протяжении практически всего периода (до 1985 г.) как динамичное наращивание промышленного потенциала страны, сопровождавшееся ростом социальных возможностей населения^[1].

К марту 1985 г. Советский Союз располагал мощной экономикой, обеспеченной всеми видами ресурсов и потенциалом, достаточным для того, чтобы ответить на все вызовы времени¹. С 1966 г. по 1985 г., т. е. за 20 лет, названных «застойными», национальный доход вырос в четыре раза. В это время были построены Волжский и Камский автозаводы-гиганты, завершено строительство Байкало-Амурской железнодорожной магистрали, полностью перевооружена армия. Весомые достижения заставили мир с уважением относиться к нашей стране и считаться с интересами дружественных СССР государств^[2][3][4].

Двенадцатая пятилетка (1986—1990), на долю которой выпала «перестройка», стала предвестником масштабных по размерам и катастрофических по результатам разрушений. К середине 1980;х гг. сформировался механизм торможения, не позволивший ответить на вызов научно-технической революции и заблокировавший экономический и социальный прогресс.

Академик РАН РФ В. И. Жуков отмечает, что стержнем этого механизма стало несоответствие между мерой труда и нормой потребления, что привело к коррозии отношений в сфере труда и распределения, вызвало деформацию такого базового для общественных отношений явления, как социальная справедливость^[5]. Социологические данные отражали готовность широкого общественного мнения к масштабным переменам. Вывод был один: между темпами и основными результатами развития страны и потенциальными возможностями социализма как системы сложилось явное противоречие.

Перестройка, рассчитанная на преодоление этого противоречия, получила всеобщую поддержку. Весной 1985 г. казалось, что страна вступает в новый цикл справедливой модернизации общественных отношений. Ожидания не оправдались.

С приходом М. С. Горбачева к власти все производственные показатели в народном хозяйстве начали стремительно ухудшаться^[6]. Уже в 1990 г. и особенно в 1991 г. на смену депрессии и застою пришел спад. По мере снижения объемов производства дефицит становился ведущей характеристикой потребительского рынка.

О том, что в политике перестройки наступили критические времена, и порожденный ею кризис усиливается, руководство страны знало — анализом ситуации занимались и политики, и ученые¹. Нарастание социальной напряженности в перестроечный период сочеталось с ростом чувства социальной безысходности.

Дестабилизация социальной обстановки проявилась в усилении недовольства населения нерешенностью экономических проблем, обострении межнациональных и межрегиональных отношений, неуверенности в успехе перестройки, в ощущении социальной незащищенности людей^[7][8].

На смену идеологии обновления социализма шла и набирала привлекательность идея рыночных отношений. Советская номенклатура затевала «революционную перестройку» с определенной целью — осуществить передел собственности.

К концу 1991 г. жизнь в стране была фактически парализована. Россия вступила в фазу экономического, политического и социального регресса. Своими основными результатами «перестройка» детерминировала самый худший из всех возможных вариантов развития страны в переходный период. В политическое наследство страна получила «процедурную демократию» с преобладанием демократических ритуалов над политической свободой страны и гражданской ответственностью населения^[9].

Сильнее других пострадала духовно-нравственная сфера. Порожденные в этой области процессы своими последствиями, во-первых, содействовали распространению в обществе настроений социальной враждебности, агрессивности, склонности к силовому утверждению своих притязаний, настроений вседозволенности и безнаказанности; во-вторых, формировали устойчивый слой участников преступной деятельности, экстремистских социально-политических проявлений; в-третьих, усиливали социальную напряженность, способную трансформироваться в острые социальные конфликты; в-четвертых, способствовали образованию очагов этнонационального возбуждения, возникновению межнациональных кризисов и сепаратистских выступлений^[10]. В социальном плане политика «перестройки» оставила после себя развалины.

В этих условиях общество в целом и отдельные люди усиленно занялись поиском возможного способа спасения остатков идеалов, оснований нравственности, цементирующих институты семьи, феномены дружбы и любви. Разочарованные в общественных способах устройства человеческого благополучия, люди обратили внимание на свой внутренний мир и по-своему попытались достичь в нем лада и гармонии.

Совершенно естественным в этой ситуации является массовое обращение к религии. Но в нашей стране произошло не просто обращение к традиционной религии, но увлечение нетрадиционными формами религиозности. Этому существуют многие причины, и одна из них — положение внутри Русской православной церкви и состояние государственно-церковных отношений.

Сразу после окончания Великой Отечественной войны казалось, что положение Русской православной церкви довольно прочно, поскольку в системе международных отношений, выстроенных Сталиным, она играла заметную роль, и надежды, которые на нее возлагались, связывались с самыми амбициозными планами^[11].

Но грандиозным планам не суждено было сбыться. Раздражение от неудач в реализации имперских планов было перенесено на церковь. Хотя гонений не последовало, прежних теплых отношений уже не было. Несмотря на это, официальная политика благоприятствования Московской патриархии сохранялась. В 1948 г. торжественно праздновали 500-летие автокефалии Русской православной церкви, к которому было приурочено совещание глав и представителей поместных церквей, посвященное современным проблемам православия и отношениям с другими христианскими церквами.

Смерть вождя государства и политические перестановки последующего периода поставили церковь в сложное положение. Атеистическая кампания, начатая при Н. С. Хрущеве, преследовала своей целью «преодоление религиозных пережитков капитализма». К 1961 г. были закрыты 7000 из 14 000 приходов, 5 из 8 семинарий, 31 из 47 монастырей.

В этих условиях Архиерейский собор Русской православной церкви 1961 г. приводит Положение об управлении Русской православной церкви в соответствие с советским законодательством, отстраняя духовенство от участия в приходском собрании, и принимает решение о вступлении Русской православной церкви во Всемирный совет церквей. Последнее позволило церкви выйти из изоляции и сохранить свой богословский потенциал.

Главой РПЦ после кончины патриарха Алексия на Поместном соборе 1971 г. был избран митрополит Крутицкий Пимен (Извеков). В его правление церковная жизнь развивалась относительно стабильно, хотя общее количество приходов продолжало сокращаться. 1970;е гг. были временем активного участия Русской православной церкви в экуменическом движении, развития отношений с другими православными церквами.

Важнейшим событием следующего десятилетия стала подготовка к 1000-летия крещения Руси и его празднование. Одним из важнейших деяний Поместного собора Русской православной церкви в 1988 г. было принятие Устава об управлении церковью^[12].

Поместный собор положил начало регулярной практике канонизации новых святых, что в предшествующее время было редкостью.

Перемены эпохи перестройки сказались и на церковной жизни. На Поместном соборе 1990 г. вместо скончавшегося патриарха Пимена в результате тайного альтернативного голосования был избран патриархом митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Ридигер).

Демократизация общественной и церковной жизни вместе с надеждами и успехами принесла с собой не существовавшие ранее проблемы. Принятие нового закона о свободе совести в 1990 г. вернуло церкви права юридического лица, позволило широко развернуть образовательную и благотворительную деятельность. РПЦ стали передаваться ранее отобранные храмы и имущество, возвращаться святыни и культурные ценности, появилась возможность открывать новые семинарии и возрождить приходские воскресные школы, вести пастырскую работу с военнослужащими и заключенными.

Огромные перспективы, предоставленные церкви, вошли в противоречие с реальными организационными возможностями, экономическим обеспечением и уровнем подготовки ее кадров. Часть духовенства и верующих оказались не готовыми совершать свое служение в новых условиях.

Социальная нестабильность породила страх перед активностью сектантской проповеди и западного миссионерства, нарастанием пропаганды насилия и разврата в средствах массовой информации. Это, в свою очередь, вызвало изоляционистские тенденции, неприязнь к инославию, рост церковного национализма и эсхатологических настроений.

Весьма обостренные формы приобрел протест против участия церкви в экуменическом движении, поддержанный частью монашества и околоцерковной интеллигенцией. Распад СССР, как и после 1917 г., привел к нарастанию церковно-сепаратистских настроений, которые ярче всего проявились на Украине^[13]. Подобные процессы проявились и в Эстонии, где под давлением властей часть приходов перешла в юрисдикцию Константинопольского патриархата.

Изменения в церковной жизни и трансформация государственноцерковных отношений вызвали к жизни много различных теоретических изысканий богословского и светского характера. До определенного времени некоторые проблемы отношений общества и церкви были непопулярны в рамках официальной идеологии. Но накапливавшиеся изменения оказали влияние и на содержание исследований религии.

Религиоведение позднего советского периода оценивалось его создателями как продолжение разработки тех проблем атеизма, которые представляют научный и практический интерес в деле строительства развитого социализма: изучение ранних и современных форм религии, исследования ее социальной природы, структуры религиозного сознания — вот некоторые из проблем, разрабатывавшихся советскими атеистами¹.

В 1960—1970;е гг. в нашей стране появились первые социологические исследования в области религии и атеизма. Вначале они представляли интерес только для весьма узкого круга исследователей, но постепенно получали распространение и одновременно корректировались под задачи воспитательной работы^[14][15].

В годы идеологического застоя советские исследователи большое внимание уделяют «разработке научных основ атеистического воспитания». Опираясь на современное им понимание трудов классиков марксизма^[16], они пытались определить пути преодоления религиозных предрассудков в условиях нашей страны. Тем самым признавалось существование самих религиозных предрассудков — религиозных настроений, культового поведения граждан. Но религиозность рассматривалась только в отрицательном свете — как пособничество империализму, результат поражения в идеологической борьбе с враждебными силами. Пропаганда «научного атеизма» велась активно, но по большей части формально, на низком профессиональном уровне.

В обществе сложилось несколько типов атеизма, охватывающего официальное, элитарное и массовое сознание. Воинствующий атеизм представляла небольшая прослойка людей, занимавших ключевые посты в системе управления и органах пропаганды. При этом лишь малая часть их была искренне убеждена в истинности своих мировоззренческих принципов. Воинствующий атеизм в большинстве случаев превращался в воинствующий карьеризм.

Представители точных наук остались сторонниками естественнонаучного атеизма, принадлежность к которому изначально предполагает исповедание принципа нейтральности по отношению к вероучениям и организациям и приверженность стилю конструктивной дискуссии. Именно сторонники этого типа атеизма остаются верны ему и сегодня.

В массовом сознании распространен также атеизм других типов — стихийный и атеизм здравомыслия. Первый сложился в результате участия в процессе светского антирелигиозного и безрелигиозного обучения и воспитания, поглощенности насущным проблемами существования, обыденности и повседневности; второй — в результате процесса социальной адаптации и ассимиляции, когда затаенные, религиозные по сути представления отступают под давлением общественного мнения, официальной пропаганды, влияния непосредственного окружения.

Оба этих типа атеизма являются компромиссными и существуют только в условиях, понуждающих личность к компромиссу. При наступлении «особых» условий — массовом обращении к религии (или квазирелигии), повороте официального курса пропаганды, совершении исключительных поворотов в личной судьбе — носители подобной позиции легко могут ее изменить. Правда, религиозность таких людей также будет непоследовательной, поверхностной, адаптивной.

В последние десятилетия существования советской власти тема борьбы за нравственную чистоту личности и верность официальной идеологии разворачивается тем сильнее, чем больше ощущаются в обществе проявления моральной деформации. Но борьба ведется не с причинами, а с результатами. И организуют ее люди, в полной мере подвергшиеся всем возможным искривлениям морального сознания.

Кризис общественной нравственности характеризовался глубокой пропастью между провозглашаемыми официально и осуществляемыми реально принципами поведения, т. е. состоянием морального отчуждения. В отдельные периоды развития общества складываются такие исторические обстоятельства, когда неизбежная для любого общества взаимосвязь между интересами всех людей или значительных общностей и интересами саморазвития отдельных личностей оказывается утраченной, становится какой-то невнятной. Тогда-то предписания и оценки воспринимаются многими людьми и даже целыми множествами людей как чуждые, в лучшем случае безразличные, извне навязываемые требования, лишенные духа творчества ограничители деятельности, их «естественных» влечений и свобод^[17].

Люди устремляются к прилично оплачиваемому труду, жаждут самовыражения и достойного существования, семейного счастья и т. п. Но официальное (выработанное властью) понимание гражданского и патриотического долга не включает ориентацию на собственные интересы. Поведение людей оказывается под давлением норм функционально-ролевой системы. Ситуация загоняет их в угол. Мораль отчуждается от реальной жизни.

Если интересы деспотического целого безвозмездно изнуряют физические и духовные силы человека, тот в ответ изыскивает огромное количество изощренных путей увиливания от исполнения требований и верности оценкам. Именно на таком фоне — рядом с сетованиями о невыносимой тяжести долга — произрастают ригоризм и бездушное морализаторство.

Мировоззренческие формы (жизненные идеалы) в нашем обществе в предперестроечный период были очень мало схожи с продуктами теоретического мировоззрения. Для условий социалистического общества позднего периода стало характерно разделение жизненных установок на потребительство и антипотребительство.

Можно применить и другую систему обозначений, скажем, назвав первую группу конформистскими идеалами «довольного сознания», а вторую группу — антиконформистскими идеалами «несчастного сознания»^[18]. При своей противоположности эти жизненные позиции были сформированы на основании одних причин.

Главной причиной формирования таких позиций стало устранение из общественной нравственности свойства критичности по отношению к главным аспектам социальной практики и на привитие взамен апологетического отношений к ней. Не то чтобы совсем при этом надлежало не замечать зла и не реагировать на него. Предстояло нечто иное — усмотреть зло в том и там, в чем и где его не было и в помине. Отсюда моральная глухота к стремительно усиливающейся дегуманизации отношений между людьми, которая привела к дефициту сострадания, милосердия, добросердечия.

Были также внедрены правила строгой дозированности в критике, не смеющей преступить обозначенных дли нее границ. Удовлетворенность тем, что есть, а еще больше — тем, что будет, (синдром довольности), расценивалась как сертификат, удостоверяющий благонамеренность и политическую лояльность.

Синдром довольности наиболее полно воплотился в так называемой потребительской морали. Описывая ситуацию советского периода, можно сказать, что если в эру сталинского деспотизма действовала формула «голодный, но довольный», то затем под довольность была подведена своеобразная материальная база.

Быстрый рост потребления, крутые перевороты в формах потребительской деятельности, качественные изменения в объемах, структуре и динамике потребления, общий культурный подъем с середины 1950;х гг. содействовали развитию способности к наслаждению. Значительная часть общества, особенно его элитарные слои, превратилась в ухудшенный вариант потребительского общества.

Потребительски ориентированная личность оказалась не в силах устоять перед соблазнами облегченных и ускоренных, глубоко несправедливых способов обретения собственности и подобных же способов ее употребления. Потребительская мораль связана с технократической и бюрократическими кодексами поведения.

Технократическая мораль, будучи особенно чувствительной к потребительским символам, трансформирует второстепенный критерий социального признания личности, выраженный в определенном количестве и уровне приобретений вещей, в главный критерий социального признания, орудие завоевания престижа, способ карьерного продвижения, эмпирически ощутимое свидетельство «умения жить»¹.

Альянс двух «моралей» позволяет гедонистическому идеалу некоторое время продержаться па плаву. Но в итоге личность перестает воспринимать свою жизнь как миссию, а себя — как творца свободно принятого образа жизни, в котором она реализует свои морально-психологические качества. Вместо этого ей приходится оценивать себя с точки зрения завоеванного и удерживаемого места в системе условных социальных отношений. Она стремится лишь соответствовать этому месту и жить в мнении окружающих^[19][20].

Рост влияния потребительской морали оказался и оказывается синхронным росту цинизма и опустошенности, социальной дезорганизации, измельчанию характеров и проституированию убеждений, а значит, и росту преступности, коррупции, попранию элементарных нравственных норм. Гедонистический идеал обязывает демонстрировать символическую (формальную) приверженность ценностям, про себя отрицаемым, и исподтишка следовать тем ценностям, которые столь же символически порицаются публично.

О содержании религиозности, соответствующей такому типу личности, можно сказать следующее. Выбор мировоззренческих предпочтений, которые можно демонстрировать, будет определен модой — преходящими актуализациями, отражающими претензии на элитарность. Поэтому религиозность личностей потребительского типа всегда поверхностна, не затрагивает основ внутреннего мира, но зато всегда актуальна по общественно одобряемым формам выражения.

Именно этот слой буквально хлынул на церковные праздники, обеспечил спрос на требы и поднял на них цены, ввел обычаи освящать дорогие приобретения и любые (даже небогоугодные) начинания. Единственным достоинством данного вида религиозного поведения является то, что демонстрируемые предпочтения здесь все-таки направлены в сторону традиционных религиозных организаций.

Но на самом деле содержание религиозных представлений личностей потребительского типа эклектично, изменчиво, предпочитает то вероучение, которое не требует духовных усилий верующего. В связи с этим потребительская личность является самой прочной социальной базой для различного рода шарлатанов от магии, паранауки, экстрасенсорики и т. п. Массовое увлечение сеансами А. Кашпировского, А. Чумака (и некоторых других менее известных деятелей), которое пережила наша страна, было возможно из-за преобладания в обществе идеалов нетрудного потребления.

Стремясь преодолеть этот внутренний конфликт, личность в дальнейшем своем развитии встречает новые опасности в духе потребительства, теперь уже не мещанского и прозаического, а определенным образом возвышенного, сублимированного. Этот уровень называют сверхпотребительством.

Ряд современных зарубежных и отечественных социологов (Э. Фромм, Г. Маркузе, Д. Белл, Дж. Пассмор, Т. Роззак, Ю. Н. Давыдов, Э. Я. Баталов, А. Ю. Мельвиль, К. Г. Мяло и др.) доказали, что заурядное стремление к удовольствиям и развлечениям превращается чуть ли не в символ новой веры. Критика в этом случае нацелена против любых социальных обязанностей и норм, поскольку все они отождествляются с мещанством и консерватизмом.

Весь комплекс таких представлений (назовем их имморальными) претендует на переформирование глубинной структуры инстинктов и потребностей людей таким образом, что они перестанут подчинять свою чувственность культуре, моральным предписаниям в обмен на надежность цивилизованного существования. Этот имморальный жизненный идеал можно назвать анархо-гедонизмом за его подрыв культурных норм или резкую девальвацию их значения¹.

Цель и способ переустройства общества усматриваются во вседозволенности в сфере семейно-брачных и сексуальных отношений. Путем изменения обычного баланса ощущений внедряются «освобожденные от гнета морали» способы мировосприятия, возвеличивающие разные внеличностные начала в человеке, поэтизирующие садизм и т. п. В роли активатора выступают также наркомания и токсикомания^[21][22].

В религиозном отношении представители анархо-гедонистического типа личности скорее находят себе применение в рамках экзотических для нашей страны практик — кришнаиты, муниты, сайентологи, сатанисты и прочие подобные организации как раз и удовлетворяют всем требованиям упомянутого идеала.

В противовес рассмотрим теперь такое явление, как антипотребительский синдром, основанный на традиционных идеалах нигилизма. Объектом жесткой критики со стороны антипотребительского сознания становится любое современное общество с дегуманизирующей человеческие отношения манией потребления. Критика становится особенно резкой, когда затрагивает сферу нравственности. В нашем случае критика общества приобрела не просто антииотребительский, но и антисоциалистический характер.

Каковы идеалы такой критики? Во-первых, квиетизм — мировоззрение социальной пассивности. Квиетисты советского времени самым решительным образом отвергли дух торгашества, карьеризма и освящающую их потребительскую мораль. Но борьба со злом не имеет перспективы и поэтому не вдохновляет квиетистов, стремящихся обрести блаженное безразличие ко всему, что происходит в обществе. Отсюда их исходная установка: лишь тот достоин тихого счастья душевного покоя и абсолютной безмятежности, кто разорвал все связи с обществом, прекратил ассимиляцию социальности. Путь обретения созерцательно-нейтрального отношения к добру и злу — погашение желаний, минимизация жизненных проявлений, уход в затаенное существование, «выпадение» из социальной организации.

Но квиетизм не навязывает курса на низкую адаптивность и затворническое существование. Чтобы полнее реализовать социофобию квиетистского идеала, рекомендуется следовать им в условиях потаенности, но внешне прикрываясь почтением по отношению к нормам общественной нравственности, к правилам потребительской морали. Это путь расчетливо избранного одиночества. В усугубленном виде моральные предписания квиетизма получают отражение и в деятельности различных маргинальных слоев общества, черпающих пополнение практически из всех социальных групп. Новый импульс получила и репутация хиппианского образа жизни^[23].

И этот тип личности скорее окажется привлеченным к деятельности нетрадиционных для нашего общества религиозных организаций, причем именно таких, которые не педалируют свою религиозную сущность, а заявляют о себе как об организации без норм, рамок и обязательных требований, типа общества по интересам (например, сайентологи с их дианетикой).

Существует и другой вариант антипотребительской этики. Стоицизм на свой лад перепрограммирует критику общества. Человек, согласно стоикам, в силах, не роняя достоинства, вознестись над судьбой. Стоический идеал ориентирует на постоянную мобилизацию воли, напряжение самодисциплины и героическую решимость. Он повелевает не полагаться на законы истории, не доверять никаким политическим утопиям и любым идеологиям. Перспектива должна быть выстроена внутренним усилием человека, естественно вытекать из его доброй воли и воплощаться в исполнении долга.

Счастье стоика подкреплено презрением к жизненным благам, что, однако, не предполагает намеренного отказа от них: стоик не аскет. Думается, следование стоическому идеалу позволяет человеку сохранить шанс на торжество правды и совести. Такой шанс заключается в нравственном совершенствовании человека и его постоянной готовности оказать сопротивление злу.

В религиозном отношении такой тип личности скорее будет включен в деятельность традиционной религиозной организации, причем искренне и глубоко. Обращение к религии для такого типа личности сопровождается воцерковленностью — четко регламентированным культовым и внекультовым поведением.

Исход этой борьбы нам известен. Потребительство, гедонизм, фетишизация материального достатка и успеха стали главными ценностными ориентирами строящегося общества. Все описанные явления морального порядка были детерминированы процессами, отражавшими нарастание социальной напряженности к концу советского периода.

Характерная черта процесса постепенного возрастания социальной напряженности в отношениях групп и слоев советского общества как социальной системы, интересы которой находили интегрированное выражение в политике государства, состояла в том, что этот процесс в целом не совпадал с линиями социально-классового деления, а происходил внутри основных социальных групп в связи с зарождением новых слоев.

Угроза единству советского общества и его целенаправленному прогрессивному развитию, возрастание социальной напряженности создавалось в потенции. Но эта потенция, как свидетельствует опыт исторического развития, содержала в себе очаги возможной оппозиции политическому режиму. В 1960—1985 гг. эта оппозиция выражалась в разных формах, преимущественно в явлениях недовольства политикой властей по тем или иным вопросам со стороны отдельных групп и слоев общества^[24].

Критике подвергалась не только власть, но и ее союзники, даже вынужденные и временные — такие как Русская православная церковь. Период после окончания войны до перестройки насыщен явлениями, отражающими отход верующих от господствующей церкви, а именно распространением сектанства.

Сектантство — одно из проявлений изменений, которые претерпевает религиозная вера под влиянием изменившихся общественно-политических условий в определенный период. Такие изменения находят отражение в догматике, обрядности, религиозном быту, религиозной психологии. В этом процессе отражаются, во-первых, сужение, ограничение влияния господствующей церкви на определенные слои населения; во-вторых, отрицание отдельных догм, обрядов, традиций со стороны различных групп верующих; в-третьих, обновление христианских догм, обрядов.

Одними социально-экономическими условиями жизни людей объяснить конкретные проявления религиозных вероучений нельзя. Здесь следует учитывать всю атмосферу, которая господствует в обществе, создает благоприятные условия для распространения религиозных рецептов спасения от социального зла.

Общие настроения больших масс людей приводят к вере в различных пророков, знамения, чудеса, приводят к возникновению новых вероучений, используемых для создания все новых и новых сект предприимчивыми или фанатичными людьми. В условиях господства религии и мистики вербовка в новую секту происходит за счет отхода верующих от других религий, нередко в условиях настоящих «духовных эпидемий».

Процесс развития сектантства сложен и диалектически противоречив. Отход от церкви происходит не вдруг. На первом этапе религия как таковая вытесняется из общественной жизни людей. Это стадия, на которой социальная доктрина господствующей церкви теряет почву в общественном сознании и общественно-политической практике большинства населения. Данная религия перестает быть идейной основой для того или иного общественного движения.

На следующем этапе проходит перемещение центра религиозной деятельности с его общественных форм в область личного и семейного быта. Именно здесь начинается отход части верующих в секты, которые заменяют общественные формы богослужения групповыми, семейными, когда сама церковь становится ненужной.

Еще больше сектанты заинтересованы в верующем на третьем этапе отхода человека от религии, когда религиозность людей ограничивается исключительно их внутренней (психической, нравственной и т. п.) жизнью. Здесь верующие почти полностью отказываются от внешних форм религиозности. Религия становится для верующего неким внутренним светом.

Каждый из отмеченных этапов отхода от церкви порождает свою форму религиозности. И каждая такая форма религиозности берется на вооружение той или иной группой сект, так что эволюция религиозных взглядов человека имеет свою параллель в типах сектантского культа.

Очень многие процессы, проходящие в современном сектантстве, из тех, которые определяют облик верующего сегодня, не могут быть адекватно поняты вне конкретно-исторического контекста. Существенные изменения в облике сектантства произошли за годы Великой Отечественной войны. Пополнение протестантских общин во время военных и послевоенных лет преимущественно составляли люди, пережившие глубокие потрясения, гибель родных и близких. В новом пополнении был высок удельный вес лиц с предельно бедными социальными связями, вдов, инвалидов, для которых компенсаторская функция общины, ее филантропическая программа были особенно важны.

Существенным фактором, в немалой степени воздействовавшим на социально-демографические и психологические характеристики протестантского сектантства в послевоенный период, явилось присоединение к СССР западно-украинских и западно-белорусских земель, Бессарабии и прибалтийских республик. В этих регионах сложились традиционные центры протестантского сектантства, действовали крупные общины, имелся опытный проповедническо-миссионерский корпус.

Для массы верующих большинства указанных регионов в силу конкретно-исторических условий формирования их сознания были характерны общественный индифферентизм и социальный скепсис, конфессиональная и этническая замкнутость. Социально-экономическая и политическая нестабильность, длившаяся десятилетиями, реальная угроза обнищания мелкого собственника, национальная дискриминация и гнет господствовавшей церкви выработали специфическую социально-психологическую модель поведения.

На протяжении жизни одного поколения в регионе несколько раз менялась власть, и это приучило людей к осторожности, умению скрывать и свои настроения, и свое имущество. Первоначальный этап адаптации в новых социальных условиях был сорван войной, затем деформирован послевоенной разрухой, террором националистических бандформирований, перегибами коллективизации, в некоторых районах — голодом. Все это способствовало углублению эсхатологической направленности вероучения и массового сознения, усилению проповеди крайнего изоляционизма, ухода от общества.

Степень и характер изменений в облике протестантского сектантства страны после того, как в него влилась указанная категория верующих, не исчерпывается их достаточно высоким удельным весом в общей массе. В результате миграционных процессов верующими из густонаселенных регионов создаются религиозные общины в районах, испытывающих потребность в рабочей силе.

Особенно велика роль верующих — выходцев из Западной Украины, Белоруссии и Молдавии в распространении иеговизма. В довоенный период в этих регионах существовала стройная структура иеговистских звеньев, были налажены каналы связи с теократическим центром. Посредством активной миссионерской деятельности иеговистские проповедники сумели добиться здесь существенного расширения этой религиозной организации.

Особенности социально-политической доктрины «Свидетелей Иеговы», жесткая иерархия, замкнутая на заокеанском международном центре, стремление уклониться от воинской службы — все это на фоне развязанной «холодной войны», трудностей послевоенного времени вызвало крайнюю напряженность в отношениях между органами власти и верующими этой секты. Немалая часть иеговистов была подвергнута административной высылке в районы Сибири и Казахстана, европейского Севера страны. В 60-е годы, возвращаясь из мест поселения, иеговисты концентрировались компактными группами в Донецко-Приднепровском экономическом районе, Крыму, на Северном Кавказе.

Патриотическая позиция основной массы верующих в годы войны повлияла на ряд правительственных решений в церковно-государственной сфере. В 1944 г. евангельские христиане и баптисты получают возможность создать свой духовный центр, со временем объединивший большую часть приверженцев протестантизма в стране.

Так называемая «оттепель» не затронула взаимоотношений между государством и нетрадиционными религиозными организациями. Ведомственные инструкции поставили вне закона целые направления в протестантизме (пятидесятничество, иеговизм). СМИ формируют крайне негативный облик верующего, и в частности сектанта — человека ограниченного, лицемерного, предельно коварного и непорядочного, готового на тяжкие преступления.

Одновременно предельно накаляется атмосфера в сектантской среде. Идеи неприятия мира как «круговорота похоти», безусловно враждебного сообществу «возрожденных свыше для вечной жизни» находят благоприятную почву в широких кругах верующих. Укрепляются позиции наиболее консервативных лидеров, отстаивающих социальный индифферентизм и «критическую дистанцию» от нерелигиозного окружения. Кульминационным пунктом подобного развития событий становится оформление оппозиционного Всесоюзному союзу евангельских христиан-баптистов течения — так называемого Совета церквей евангельских христиан-баптистов.

Элементы социальной коррозии подтачивали нравственные ценности общества, вели к падению социальных нравов, бездуховности. Все это способствовало конфессиональной обособленности, питало изоляционистские тенденции вплоть до фанатизма и экстремистских проявлений.

Культовая общность укрепляет свою компенсаторную функцию не только для лиц с бедными социальными связями, но и для тех, кто не может удовлетворить в рамках нерелигиозных групп и коллективов свои разнообразные социальные потребности. Проповедники сектантства существенно активизировали свою работу. Неприятие протестантизмом пьянства, подчеркнутая забота о целостности семьи на фоне алкоголизации и дестабилизации семейных и брачных отношений вызывали понимание и поддержку у некоторой части населения, разуверившейся в возможности и успехе реальной борьбы с этим злом.

Миссионерская деятельность, формы и методы которой в позднем протестантизме всегда были утонченными и разнообразными, нередко встречает благоприятную почву. С одной стороны, заметную прослойку протестантских сообществ, особенно в регионах их традиционно широкого распространения, стали составлять выходцы из семей верующих, не вступившие в молодости в общины, а пришедшие к религии в зрелом или пожилом возрасте. С другой стороны, религиозная перспектива оказывается для многих молодых людей, выросших в протестантских семьях, предпочтительней нерелигиозной.

В 1970;е гг. и первой половине 1980;х гг. утвердилось широкое, нередко произвольное толкование законодательства о религиозных объединениях, расширяющее номенклатуру запретов. Нормой в ряде мест становится административный подход к религиозным организациям, отказ в удовлетворении ходатайств верующих. В сознании немалой части протестантов политика государственных органов в отношении верующих целиком связывается с запретительными эмоциями и действиями.

Гипертрофируя масштабы и роль религиозного фактора в жизни общества, групповое сознание верующих выдвигает нарушения в «своей» сфере на первое место среди проявлений социальной несправедливости. С этим часто связываются все неудачи и неприятности при взаимодействии с должностными лицами, нерелигиозными коллективами и их членами, а также не соответствующий самооценке социальный статус. Отсюда — ориентация на повышение религиозной активности в общине, семье и на религиозные ценности в целом.

Немаловажным фактором, воздействовавшим на протестантскую религиозность, стало усиление влияния клерикальной пропаганды, которая в рассматриваемый период значительно увеличила свой объем, стала действовать более изощренно и дифференцированно. Прослушивание передач клерикальных центров становится существенным элементом религиозной жизни приверженцев протестантизма, важной составной частью их нерабочего времени.

Свою роль сыграл и формализм, работа «на вал», поразившие идеологическую сферу, в том числе и атеистическое воспитание. Оно оказывало очень слабое, а то и прямо противоположное цели влияние на верующих.

Наконец, названные факторы действовали в условиях обострения глобальных проблем современности. В протестантском сектантстве нарастади мистические настроения, углублялась эсхатологическая направленность содержания проповеднической деятельности, усиливался интерес к трагедийным сюжетам и катастрофам, их апокалипсическая интерпретация.

Итак, рассматриваемый период характеризуется нарастанием противоречий социально-экономического развития, неразрешенных первоначально по причине отсутствия профессионализма и компетентности у представителей правящей элиты, а затем — вследствие прямого отказа от социалистических устремлений. Результатом стало нарастание социальной напряженности в обществе, выразившееся прежде всего в национальном и религиозном противостоянии.

Общий темп социально-экономических и политических изменений был настолько высок, что в течение жизни одного поколения происходили кардинальные перемены, требовавшие неоднократной глубокой адаптации ко все новым явлениям. Традиционные для того времени психологические механизмы приспособления и защиты личности оказывались малоэффективными в такой ситуации, большинство людей находили выход в устранении от действительности, в погружении в мир внутренних переживаний, в поиске индивидуального источника положительных эмоций.

Массовое и элитарное сознание подверглись испытаниям, с одной стороны, мирной жизнью и достатком (пользоваться которыми можно только при определенных условиях); с другой стороны, реальной социальной бесправностью и ростом могущества криминалитета. Нарастал кризис в моральной сфере, отражавший расхождение официального морализаторства и действующих нравов.

В этой ситуации массовое и элитарное сознание вновь распались (в отличие от предвоенного периода). Массовое сознание переживает упадок нравов и отказ от любой официальной идеологии, в том числе идеологии Русской православной церкви. В массы активно проникают идеи протестантских религиозных организаций, сект, называющих себя православными, обществ и объединений «Нью эйдж». До определенного времени все эти организации ведут свою работу нелегально, что придает участию в них ореол «борьбы с режимом».

Элитарное сознание разделяется на официальное и неофициальное (впервые в советское время). Атеистическое элитарное сознание, претендуя на отражение официальной идеологии, представляет собой два течения — атеизм непримиримого (советского) типа, ориентированный на борьбу с религией и любыми религиозными организациями, и атеизм компромиссного (западного) типа, ориентированный на нейтралитет в отношении религии и сотрудничество с традиционными организациями.

Религиозное элитарное сознание, представленное в идеях литературы, публицистики, драматургии, разделилось на три течения. Религиозность протестантского типа, представленная «западниками» советской культуры, ориентирована на установление либеральных ценностей индивидуализма. Религиозность православного типа, представленная «почвенниками» советской культуры, направлена на усиление роли традиционных ценностей русского народа — общинности, коллективизма, государственной целостности. Представители обоих этих течений больше всего заинтересованы в решении вопросов государственного устройства, национальной политики и международного влияния. Представители третьего течения в неофициальной составляющей элитарного сознания — религиозности экзотического типа — заняты поисками путей расширения сознания методами психологического экспериментирования, мало реагируют на проблемы социального строительства.

Религиозный подъем, а точнее — религиозное оживление, конца 1970;х гг. связано в наибольшей степени с деятельностью интеллектуального слоя творческих и научных работников. Оно происходило за счет обращения к истории государства, а главным мотивом было — привлечь внимание общества к необходимости покаяния за годы репрессий.

Русская православная церковь приходит в этот процесс религиозного оживления первоначально как один из участников, не пытаясь его возглавить. Это обусловлено тем, что РПЦ всеми событиями предшествующего времени втянута в политическую жизнь без права голоса, лишь как орудие, и борется за выживание и самосохранение всеми доступными средствами. При этом она неизбежно теряла свой авторитет, навыки и социальную базу.

Новый период в развитии страны позволил церкви включиться в течение реальной жизни с позиций активного участника, обладающего несомненным достоинством — репутацией, не омраченной участием в репрессиях, жестокостях и несправедливых решениях власти.

• [1] По итогам послевоенной четвертой пятилетки (1946—1950) национальный доходувеличился по сравнению с 1940 г. на 64%, против плана в 38%. По итогам выполненияпятой пятилетки (1951—1955) национальный доход увеличился по сравнению с 1940 г. на 71%. В шестой пятилетке (1956—1960) национальный доход вырос на 54%. За семилетний период (1959—1965) рост национального дохода вырос по сравнению с 1955 г. в 2,1 раза, а по сравнению с первой пятилеткой — в 30 раз. Темпы развития экономики
• [2] СССР за 1966—1985 гг.: рост национального дохода в 3,8 раза, реальных доходов —в 2,6 раза, внешней торговли — в 4,7 раза, почти втрое увеличилось производство товаров народного потребления. Жуков В. И. Указ. соч. С. 10—12.
• [3] Сорокин Г. М., Володарский Л. М., Гладков И. А. Шаги пятилеток. М., 1968; Байбаков Н. К. От Сталина до Ельцина. М., 1998. С. 15—21.
• [4] Жуков В. И. Указ. соч. С. 10—12.
• [5] Жуков В. И. Указ. соч. С. 17.
• [6] До прихода М. С. Горбачева к власти (1981—1985) среднегодовые темпы приростапроизведенного национального дохода составляли 3,6%, в 1986 г. — 4,1%, в 1987 г. —только 2,3%. Жуков В. И. Указ. соч. С. 21.
• [7] Особенно показателен в этом отношении доклад «Социальная и социально-политическая ситуация в СССР: состояние и прогноз», подготовленный в конце 1980;х гг. подруководством академика Г. В. Осипова, направленный высшему руководству и ставшийизвестным широкой общественности после опубликования в 1990 г. Жуков В. И. Указ, соч. С. 23.
• [8] Осипов Г. В. Социальное мифотворчество и социальная практика. М., 2000. С. 113.
• [9] Жуков В. И. Указ. соч. С. 38.
• [10] Серебряников В., Хлопьев А. Социальная безопасность России. М., 1996. С. 80.
• [11] При переделе сфер влияния в Европе, да и в мире в целом И. В. Сталин не безоснований предполагал, что Россия сможет претендовать на статус нового центра восточного христианства. Если бы это удалось, СССР обеспечил бы себе сверхмощнуюподдержку не только в странах народной демократии, но и в рядах тех, кто не вошелв систему социализма. Тяготы, перенесенные русским народом и его предстательницей перед высшимисилами — Русской православной церковью, давали, по мнению иниицаторов проекта"Москва — четвертый Рим", основания надеяться, что народы, исповедующие восточное христианство, отдадут первенство русскому православию. Но в дело вмешалисьзападные державы. Подготовка Вселенского собора патриархов восточных церквей в России была на стадии консультаций с патриархами Константинопольским, Антиохийским и Иерусалимским. По некоторым сведениям, восточные патриархи дружно запросили материальнуюпомощь в определенном размере. Возможности страны после разрушительной войныбыли не так велики, и Сталин дал указание участникам переговоров тянуть время, покане будут найдены соответствующие ресурсы. Когда же суммы были переведены, восточные патриархи все равно отказалисьот участия в Соборе на территрии России. Оказалось, что к тому времени они уже получили гораздо большие суммы от представителей Великобритании и США. Одновременно с этим на Западе началась кампания в прессе, целью которой былопреуменьшить значение жертв, понесенных русским народом. Напрямую это сделатьбыло невозможно. Тогда было использована трагическая история еврейского народа, вокруг которой только и сосредоточились добросовестные и временные сторонникиправ евреев. Именно этим, как представляется, был обусловлен резкий отказ Сталинаот участия страны в кампании по защите евреев, пострадавших от фашизма. Внутристраны даже началась кампания по преследованию космополитизма.
• [12] Согласно Уставу, высшая власть в церкви в области вероучения, церковногоуправления и суда принадлежит Поместному собору. В период между поместными соборами полнотой власти обладает Архиерейский собор, состоящий из епископата. Председателем соборов и главой церкви является пожизненно избираемый и подотчетныйПоместному собору патриарх, управляющий Русской православной церковью совместносо Священным синодом. Последниий состоит из патриарха, шести постоянных и шестивременных членов, он осуществляет центральную законодательную, исполнительнуюи судебную власть в период между соборами. Русская православная церковь подразделяется на епархии — местные церкви, возглавляемые архиереями, состоящие из приходов, объединенных в благочинные округа, и монастырей. Архиерею в управлении епархией содействуют Епархиальное собраниеи Епархиальный совет. Низшей ячейкой церковного деления является приход — община православных христиан, состоящая из клира и мирян, объединенных при храме. Во главе прихода стоитназначаемый епархиальным архиереем настоятель, являющийся председателем приходского собрания. Все церковные структуры обладают правом юридического лица. Впоследствии былопринято решение, что имущество приходов является собственностью всей Русской православной церкви, а не отдельной общины.
• [13] В 1946 г. часть униатской греко-католической церкви под давлением властей воссоединилась с православной церковью, а часть ушла в подполье. После легализациипоследней в 1990 г. в результате насильственных актов православные в некоторых местностях были изгнаны из своих храмов. Возрождение унии способствовало развитию автокефалистских тенденций в украинском православии, в результате которых на территории Украины существует законная православная церковь Московского патриархата и две самопровозглашенные автокефальные, одна из которых связана с украинской диаспорой, а вторая возглавляетсябывшим митрополитом Киевским Филаретом (Денисенко), лишенным сана в 1992 г. за канонические нарушения.
• [14] См., например: Да скроется тьма! Французские материалисты XVIII в. об атеизме, религии, церкви: сборник. М.: Политиздат, 1976.; Деятели Октября о религиии церкви: сборник. М.: Мысль, 1968; Лункевич В. Герои и подвижники науки. М., 1961.;Кичанова И. М., Субботин А. Л., Ярошевский Т. М. От Эразма Роттердамского до Бертрана Рассела. М.: Мысль, 1969.
• [15] О мерах по дальнейшему развитию общественных наук и повышению их ролив коммунистическом строительстве: постановление ЦК КПСС 14.08.1967; О дальнейшемулучшении идеологической, политико-воспитательной работы: постановление ЦК КПССот 26.04.1979; Брежнев Л. И. Актульаные вопросы идеологической работы КПСС. М., 1978. Т. 1, 2.
• [16] См., например: Федосеев П. Н. Марксизм в XX веке. М., 1977; Тадевосян Э. В. Научный коммунизм социально-политическая теория макрсизма. М., 1977; Пономарев Б. Н. Живое и действенное учение марксизма-ленинизма. М., 1978; Суслов М. А. Марксизм-ленинизм и современная эпоха. М., 1979.
• [17] Согомонов Ю. В. Моральное отчуждение: грани малоизученной проблемы // Освобождение духа. Под ред. А. А. Гусейнова, В. И. Толстых. М.: Политиздат, 1991. С. 227.
• [18] Согомонов Ю. В. Указ. соч. С. 232.
• [19] При этом она легко прощает мелкие (да и крупные) прегрешения, совершаемыеради карьеры, а в реестре поощряемых человеческих качеств преобладают бюрократические «добродетели» послушания, услужливости, показной восторженности, бездушной исполнительности и т. п.
• [20] Руссо Ж. Ж. Трактаты. М., 1969. С. 442.
• [21] Согомонов Ю. В. Указ. соч. С. 246.
• [22] В них усматривают наикратчайший путь к ниспровержению индивидуализма, а заодно и морали, которая опирается на развитые личностные начала, так как «уколотая» абсолютной свободой и подхваченная сомнамбулическими волнами личностьутрачивает способность отождествления себя с другими, способность даже к самоидентификации.
• [23] Непринужденные «тусовки» хиппи с применением наркотиков, элементов йоги, поисками религиозной экстравагантности, романтикой путешествий, непротивленчества, свободой любви, пристрастием к некоторым направлениям рок-искусства оказываются способами закрепления и развития этой разновидности современной «этикинедеяния».
• [24] Руткевич М. Н. Возрастание социальной напряженности к концу советского периода // Социологические исследования. 2004. № 7.