Понятие правового государства

Категории «государство» и «право» как составляющие понятия «правовое государство»

Понятие «правовое государство» до сих пор считается неустоявшимся в современной политической и правовой науках, хотя история его разработки берет начало с самого начала становления этих наук, а время от времени проблема правового государства заслоняет множество других проблем, как это было в Германии в начале-середине XX в., в России в начале XX в. и в настоящий момент.

Безусловно, расцвет интереса к проблематике правового государства приходятся на наиболее острые в политическом отношении эпохи переустройства общественной жизни в русле задач демократизации, становления гражданской культуры и гражданского общества, реформирования государства. Россия, по крайней мере, дважды проходит этот путь, и для нее это понятие значит, может быть, больше, чем для какой-либо другой страны. Европа (особенно англо-саксонские страны, задающие тон в политико-правовой науке), однажды пережив этот этап, в целом очень давно живет в условиях правовой государственности и просто считает это положение вещей нормой, естественным порядком вещей, принимая любой другой порядок за аномалию. В России горячие споры о самих принципах правового государства ведутся до сих пор. Действительно, установка на «априорность» и естественность принципов европейского политического устройства, с нашей точки зрения, далеко не бесспорна. И собственный опыт Европы, в которой в течение XX века почти все государства прошли через авторитаризм и тоталитаризм, и вообще тысячелетний опыт истории государственности показывают, что исторически более реальными являются как раз государства противоположного типа.

Более того, сам термин «правовое государство» не является однозначным. В нем совершается соединение понятий «права» и «государства». Если государство есть органичная социальная система, организованная на началах определенного правопорядка, то право представляет собой систему общеобязательных норм, выражающих волю государства и выступающих в качестве регулятора общественных отношений. Однако при определенных толкованиях этих понятий их соединение становится тавтологией и чистейшей бессмыслицей. «Неправовых государств, — пишет Э. Поздняков, — в природе не существует и не может существовать в принципе… Общество, где есть закон, и есть собственно государство; всякое же государство есть система правопорядка» .6 В рамках позитивистского подхода в философии права государство и есть право, и тут безосновательно любое противопоставление одного другому, любое их разделение. Во всяком случае, в его свете становится очевидной некорректность выражения «верховенство права», которым не раз пытались выразить сущность концепции правового государства: правоне то, что может стоять «выше» или «ниже» государства, это способ бытия государства. «Вся концепция правового государства, — продолжает Э. Поздняков, — держится … на теории естественного права и „общественного договора“, на дихотомии „государствообщество“ и на прямом отождествлении государства со структурами власти и управления» / С этой точки зрения концепция правового государства — идеологическая доктрина, имеющая отношение к политике, а не к праву. Соглашаясь с последним утверждением, мы (выделяя, в частности, как весьма значимую проблему «государство-общество», особенно в аспекте их «раскола», который рядом российских ученых небезосновательно определяется в качестве существенной характеристики отечественной политической традиции), тем не менее, формулируем принципиальное возражение фактическому отождествлению права и государства, уходящему, впрочем, своими корнями, как и противоположная позиция, к самым началам становления политико-правовой науки.

В свое время еще Платон ставил этот вопрос в полемике с Протагором, полагавшим инстанцию истины в человеке, а инстанцию права — в государстве. «Что каждый город сочтет для себя прекрасным или постыдным, справедливым или несправедливым, священным или нет и утвердит это как законное, то и будет для него таковым поистине… Ничто из этого не имеет по природе своей сущности, но становится таким поистине лишь тогда, когда представляется таким в общественном мнении и на такой срок, на какой это мнение сохраняется» , — формулировал Платон точку зрения Протагора (Теэтет, 172а). И в этой же формулировке находил противоречие: раз целью законодательства является достижение большего блага для города, то «никто не решится утверждать, что, в чем бы город ни полагал свою пользу, в том, скорее всего, она и будет заключаться» (172Ь). Тот факт, что законодательство постоянно меняется, что «город часто допускает промахи в отношении высшей пользы», свидетельствует об объективном значении государственной пользы и права, к которым государство стремится, но которые оно может и не достигать.

Концепция объективного идеализма, которую Платон положил в основание своего учения о праве, в действительности в явном или неявном виде (в основном под именем естественного права) присутствовала во всех дальнейших попытках поставить право над государством и подчинить второе первому. Это и не удивительно, ибо если государство является правоисточником в реально-фактическом смысле, то подчиненное положение оно может приобрести только в измерении идеально-значимом. Истоки идеалистического обоснования права можно проследить, следуя истории метафизики и философии: здесь можно найти и теорию идей, и божественное происхождение, и априорную природу, и концепцию естественного права, и учение о социальном идеале и т. д. В любом случае приходится искать основание, которое определяет и ограничивает правотворческую деятельность государства, и полагать его вне сферы наличного позитивного права. В этом смысле противоречие права позитивного и права, находящегося за его пределами, его обусловливающего, то есть появление элемента «метафизики права», о котором говорят противники концепции правового государства, неизбежно. Но оно и оправданно. На наш взгляд, этот элемент сводится до минимума в социологической концепции права, где источником легитимации права становится социальный консенсус, а происхождение общественного идеала берет начало в социальной культуре.

Однако и с чисто юридической точки зрения тезис об «отождествлении» права и государства (здесь речь не идет, разумеется, об уровне институционального выражения) представляется не совсем правомерным. Существование сфер негосударственного права, — например, церковного, международного и пр., — показывает, что понятие права шире понятия государства, если только речь не идет о простых метафорах. Вообще, правоотношения между самостоятельными субъектами права не относятся к государственной деятельности, даже если за их спиной стоит государство. И напротив, события истории, когда государство становится источником произвола в обществе, доказывают, что государство может быть и часто бывает неправовым, если только не терять понимание противоположности между правом и произволом. Государство как социальный институт, обеспечивающий правопорядок, и право как система особого рода социальных отношений, опирающихся на поддержку и гарантии государства, относятся к разным явлениям социальной жизни и представляют собой два самостоятельных, хотя и коррелирующих между собой, понятия политико-правовой науки.

В каком же смысле эти два понятия могут быть объединены в одном, получившем наименование «правового государства»? Следует отметить, прежде всего, что последнее не просто обозначает действительное историческое явление, но и является вполне логичным и органичным в своем смысловом содержании правовым понятием. Исходя из самого смысла понятий «государство» и «правовое», под правовым государством имеется ввиду «государство, которое признает обязательным для себя, как правительства, создаваемые им же как законодателем юридические нормы». «Правовое государство, — определяет В. Гессен, — в своей деятельности… связано и ограничено правом, стоит под правом, а не вне и над ним». Здесь выражение «под правом» обозначает не месторасположение, а отношение государства как законодателя к себе же — государству как институту. Указанная характеристика, когда государство относит создаваемые им нормы не только к своим субъектам-подданным, но и к самому себе как к такому же субъекту, вовсе не присуща определению государства как такового и в корне меняет многие представления о статусе государства. В каком-то смысле она даже порождает парадокс самоприменимости, при котором государство, будучи субъектом власти, является ее же объектом, и обладая верховным суверенитетом, то есть неограниченной властью, им в то же время не обладает. В самом деле, как может государство, гарантируя соблюдение закона, к самому себе применять насилие? Это слишком близко к абсурду. Однако все подобные возникающие логические противоречия могут разрешаться и разрешаются в политической практике, в частности, в практике разделения государственных властей. Более продуктивным, с нашей точки зрения, будет не вскрывать возникающие противоречия, а рассматривать особенности, характеризующие правовое государство, в отличие государства неправового, неподзаконного.

Если государство по своему определению обладает полнотой суверенитета, то есть является верховным источником власти, оно не ограничено ничем в своей деятельности: оно свободно принимать решения, свободно давать законы, свободно в разрешении споров между своими подданными. Такое государство, определяемое единственно понятием верховной власти, можно назвать абсолютным, или тоталитарным. Его властные полномочия дифференцированы функционально, а не институционально: один и тот же источник власти (лицо, правительство, аппарат) осуществляет все функции управления обществом. Властеотношения в такой системе приобретают строго асимметричный характер господства — подчинения, законы даются только для регулирования поведения подданных, применение их (судебная власть) возможно тоже только в отношении подданных между собой и в их отношении к государству. Само государство остается вне законодательного регулирования и вне судебного контроля Никто, кроме источника власти, не обладает властью, все являются по отношению к нему не более, чем подданными. Даже если существует закон, который обязывает власти нижнего уровня (бюрократию) по отношению к подданным, то все же эти административные власти являются по отношению к подданным такими же неограниченными, как сам источник власти. Орган административного управления, превышая власть или нарушая закон, нарушает свои обязанности по отношению к верховной власти, но не по отношению к подданным, ибо подданный не имеет никаких прав по отношению к нему. Против незаконных распоряжений власти имеется только одно средство защиты — жалоба по начальству, а не судебный иск.

Совсем иная ситуация складывается, когда государство становится подзаконным, когда закон, создаваемый государством, начинает относиться и ограничивать саму правительственную власть. Между этими функциями возникает пространство правоотношения, единство тотальной в себе власти распадается, ее функциональные ветви дифференцируются и институциализируются. Издавая закон, государство связывает положительным правом не только подчиненных, но и самого себя. Соответственно, и подчиненные становятся тем же, чем является государство по отношению к самому себе, то есть не только подданными, но и субъектами права, гражданами. С государством их связывает не просто отношение власти — подданства, но отношение права. Закон налагает определенные обязанности на граждан, предоставляя соответствующие права исполнительной власти; но в то же время налагает определенные обязанности на исполнительную власть, предоставляя соответствующие права гражданам. В абсолютном государстве индивидобъект власти, в правовом индивид — субъект права.

В этой складывающейся системе правоотношений возникают и вопросы, ставящие под сомнение возможность концепции правового государства. Во-первых, если речь заходит о разделении властей, как быть с единством государства и с неделимостью суверенитета верховной власти? Во-вторых, если граждане становятся субъектами права, то есть обретают некоторую независимость от государственной власти, как быть с абсолютностью суверенитета верховной власти?

Свою глубокую проработку проблема верховной власти, без существования которой нельзя говорить о единстве и суверенитете государства, получила в трудах русского ученого-правоведа Л. Тихомирова. 5 В условиях, когда субъектами права являются все индивиды, единство верховной власти, отмечал Л. Тихомиров, обеспечивается лишь в том случае, если они же являются и субъектами верховной власти, если суверенитет распределен между ними. Государство, верховная власть в котором принадлежит всем гражданам в их совокупности, исторически получило название демократического. Граждане в нем являются субъектами права не потому, что им передало их государство, ставшее правовым, а потому, что они обладают верховной властью в этом государстве и рационально распределяют эти права между собой, делая государство правовым. Государственная власть при этом имеет представительную природу. Она делегируется органам, выполняющим «управительные» функции, однако решающие функции, такие, как назначение первых лиц в этих органах или учреждение основного закона государства, принадлежат самому народу.

Так проблематика правового государства из сферы чисто правовой плавно переходит в сферу политическую. Действительно, напрасно искать примеры правового государства, которое бы не было демократическим. Это объясняется структурным характером правового государства: чтобы быть правовым, быть членом правоотношения, оно должно рядом с собой иметь равных субъектов права, то есть быть в себе разделенным. Поскольку субъектом верховной власти в преемственном плане может быть или один или все (монархия или республика; олигархический принцип не обеспечивает преемственности), то возникновение правоотношений возможно только в последнем случае, когда государство становится правовым субъектом, представляющим всех как единое лицо (верховный суверен Руссо), наравне с другими правовыми субъектами — как частными лицами, так и их ассоциациями. В измерении власти государство остается единственным гарантом правопорядка, но в измерении права оно становится таким же юридическим лицом, как другие ассоциации и институты, к которым должен быть применен закон.

Только в таких условиях возникает правопорядок как система, в котором государство мыслится не только как источник, но и как объект права, а подданные превращаются в граждан, выступая не только как объекты, но и как субъекты права. Условия возможности такого правопорядка подразумевают два измерения — идейно-политическое, в котором обосновываются идеологические аспекты такого правопорядка (правовое государство как социальный идеал), и социологическое, благодаря которому правопорядок правового государства предстает как выражение социальной структуры, реального распределения социально-политических сил. Оба этих измерения правового государства будут рассмотрены нами ниже. В качестве первого шага будет показательным проследить пути концептуального становления теории правового государства, за которыми отражается политическая судьба идеи правового государства в европейской культуре.