Изучение правовых отношений в отечественной социологии

Изучение института правовых отношений в отечественной социологии имело определенную специфику: ее становление проходило уже в постсоветский период.

В советский же период в силу идеологических причин упор делался не на анализе институциональных основ права, а на изучении отдельных форм девиации, что и привело к возникновению социологии социального контроля и девиантности. Но даже при исследовании отдельных практик девиации социологи не всегда имели возможность открыто обнародовать результаты своей работы.

В то же время именно в России складывался междисциплинарный подход в изучении отклоняющегося поведения. Так, еще до революции 1917 г. исследовались такие феномены, как проституция (И. Блох, И. Дубошицкий, В. Зарубин, И. Клевцов, Л. Суздальский), гомосексуализм (Б. И. Пятницкий, В. М. Тарановский, И. Б. Фукс), пьянство и алкоголизм (Д. К. Бородин, В. М. Бехтерев, С. Л. Первушин), самоубийство (К. Герман, И. М. Михайловский). После октября 1917 г. изучение суицидального поведения и других форм девиантного поведения было продолжено в русле дооктябрьских тенденций, но возможности для такой работы все более и более сокращались. Во времена хрущевской оттепели произошло некоторое возрождение социологии девиантного поведения и социального контроля. Но социология права по-прежнему была в зачаточном состоянии.

В постсоветские времена социологи, анализируя советскую систему, признали невозможность существования в таком обществе полноценной рефлексии относительно правовых основ общества. В начале 1989 г. исследователи фиксировали «весьма высокий уровень традиционно советского доверия населения по отношению к власти и крайне низкий уровень недовольства». Но уже летом 1991 г. в одном из социологических исследований большинство опрошенных (88%) соглашается с тем, что «люди устали от политики», и специалисты обнаруживают «устойчивый фон недоверия по отношению к институтам и носителям власти» .

В конце 1990;х гг. в российской социологии права ставится ряд методологических вопросов о том, «как выглядит признаковое пространство, в котором проистекают пост-социалистичекие процессы», «каковы результаты общественных преобразований в России». Кроме того, актуализируется внимание к таким категориям, как «правовое государство», «гражданское общество». Появляются работы, посвященные исследованию правовой сферы российского общества с социологической точки зрения. И несмотря на преобладание криминологического и юридического подходов при рассмотрении правовых феноменов, изучение социальной обусловленности этих феноменов представляется специалистам весьма актуальным.

Как замечают специалисты, «в российском обществе кризис всегда (или практически всегда) имел непосредственное отношение к институтам в области права, однако эти изменения обычно не были результатом развития самого права». И современная правовая доктрина, в частности уголовно-правовая, по мнению специалистов, находится под влиянием «прагматических и уголовно-политических требований, берущих начало отнюдь не в сфере права и его ценностей», и можно наблюдать «существенный отход от достаточно жесткой и последовательной морально-ценностной ориентации уголовно-правовой доктрины» и ее замещение «доктриной широкой утилитарной интерпретации» .

Право и другие механизмы социального контроля

Существует немало символических сфер, в рамках которых функционируют механизмы, приводящие поведение людей в соответствие с теми или иными социальными правилами. Среди них — мораль, право, религия, этика и даже этикет (малая этика).

В каждой из этих сфер производится и воспроизводится определенная система социальных норм, на которые люди ориентируются в своем поведении. Это и есть так называемый механизм принуждения, предполагающий применение негативных санкций в случае несоответствия поведения человека существующим в обществе правилам. Кроме того, в каждой из этих сфер вырабатывается определенная система ценностей, то есть представлений о значимости предметов и явлений окружающего мира в контексте человеческих потребностей. Но следует заметить, что система ценностей вовсе не обязательно напрямую соответствует существующим социальным нормам. Здесь возможны определенные расхождения представлений людей о значимости того или иного явления и реальных социальных практик. Например, патриотизм как ценность в представлениях большинства людей может проявляться в их поведении по-разному.

Важно заметить, что эффективность работы механизма социального контроля зависит также от того, насколько социальные правила принимаются людьми, одобряются ими. То есть здесь немаловажное значение имеет так называемый внутренний контроль.

Таким образом, система правовых взаимоотношений упорядочивается в соответствии с существующими формальными социальными правилами, вырабатываемыми при участии государства, и предполагает функционирование слаженного механизма социального контроля. Эффективность работы этого механизма зависит от сочетания негативных и позитивных санкций, от степени непротиворечивости этих формальных правил, их соответствия нормам морали, а также от принятия людьми этих правил. Правовые отношения являются институциональными в масштабе общества: они закрепляются и воспроизводятся в рамках различных организаций, выстраиваются в соответствии с «аппаратом принуждения», существование которого в сознании людей рассматривается как необходимость.

Потребность в регламентации поведения индивидов, составляющих общность любого уровня — от диады (группы, включающей двух человек) до группы, состоящей из нескольких миллионов индивидов, возникла вместе с появлением самого человека. Это понятно, поскольку наличие четко определенных норм, одинаково понимаемых и разделяемых всеми членами общества, повышает предсказуемость поведения каждого из субъектов социальной жизни, позволяет в более или менее неизменном виде транслировать культурный багаж следующим поколениям и таким образом делает жизнь индивида, малой группы и общества в целом более управляемой и стабильной.

Глубокое социологическое осмысление процессов, происходящих в правовой сфере, уводит нас за пределы права в узком смысле этого слова, актуализируя междисциплинарность. Об этом свидетельствуют исследования таких крупных социальных мыслителей, как М. Фуко и Э. Фромм.

В предисловии к своему известному труду «Бегство от свободы» Э. Фромм пишет: «Мы вступили в эпоху, когда наряду с ядерной революцией развивается и революция кибернетическая… Человек кажется самому себе еще более мелким и ничтожным, когда ему противостоят, помимо целой промышленной сети гигантских предприятий, еще и современные системы компьютеров, которые представляют уже самоуправляющийся мир, способный принимать решения быстрее и правильнее человека. …Человек стал ощущать угрозу со стороны гигантских внешних сил, отчего усилилось и желание поскорее покончить и со своей собственной свободой. …Но стремление к свободе все-таки присуще человеческой природе, хотя оно, это стремление, может иметь и довольно-таки извращенные формы или же может быть подавлено…». Выступая как социальный критик эпохи, Э. Фромм отмечает, что такие явления в жизни человека, как «политика соглашательства», «подавление способности к критическому восприятию» действительности, отсутствие условий в обществе для проявления «спонтанной активности личности», могут привести к «интеллектуальному рабству человека», которое он (человек) не в состоянии осознать. Подобные умозаключения уводят нас к таким символическим сферам, как психология и философия права.

Первые социальные нормы и образцы социального поведения как представления о необходимом, желаемом и вредном, запретном оформлялись на ранних стадиях развития человечества в виде мифов. К этим наиболее древним нормам в полной мере относится главная характеристика мифологического сознания — его недифференцированность, целостность представления различных субъектов и сфер. В мифологической картине мира окружающая человека действительность предстает как единое целое, где каждому элементу, каждой частице, будь то растение, животное, небесное светило или сам человек, отводится определенное место. На этом основывается ощущение и сознание устойчивости и законосообразности всего сущего. Здесь «культурное» и «природное» еще слиты воедино, человек существует не как индивидуальность, а как носитель родового «имени», продолжатель традиций предков (в качестве которых выступали природные силы / животные). Нераздельны здесь также причины и следствия: миф выполняет функцию как «мирообъяснения», так и регуляции социального устройства (контроль за поведением индивидов, обеспечение порядка и стабильности внутри архаических сообществ).

Безусловно, степень регламентации социальной общностью индивидуального и группового поведения различна. Как отмечает Ю. М. Лотман, «для общества существуют совсем не все поступки индивида, а лишь те, которым в данной системе культуры приписывается некоторое общественное значение» .

Среди регуляторов социотипического поведения большую роль играют нравственные нормы, т. е. системы представлений о правильном и неправильном поведении, требующие выполнения одних действий и запрещающие другие. Так как поведение любого человека балансирует между следованием нормам и их нарушением, обратим внимание на механизмы, используемые культурами при осуществлении социального контроля.

Для этого представим типологию нормативных оснований культур, исходя из чувств страха, стыда и вины.

Чувство страха имеет инстинктивно-биологические основы, оно присуще всем животным и выражает отношение к каким-то внешним силам. Ему противостоит чувство уверенности, безопасности, защищенности. В системе культуры страх регулирует отношения с чужими, посторонними, потенциально враждебными «они». Потенциал эмоции страха активно использовался архаическими культурами, с тем чтобы донести до каждого члена общества и передать новым поколениям понимание того, что человеку далеко не все позволено в этом мире, что есть совершенно непреложные запреты. В тот период именно мифологии удавалось выполнять функцию, которую позднее, с развитием цивилизации и правосознания, станет выполнять такая часть правовой нормы, как санкция, также апеллирующая к спасительной эмоции естественного человеческого страха.

Как отмечает В. А. Бачинин, содержание темы «миф и право» может быть развернуто в нескольких направлениях:

• — нормативное содержание древних мифов, формирование внутри них универсальных, архетипических нормативно-ценностных структур, на основе которых еще в античном мире стали складываться законы и принципы писаного права;
• — обнаружение следов архаических мифологем в нормах и принципах естественного и позитивного права;
• — ценностно-ориентационное и нормативно-регулятивное воздействие архетипов, присутствующих в подсознании современного человека, на его индивидуальное правосознание;
• — влияние архетипов коллективного бессознательного на общественное правосознание;
• — логика и механизмы преобразования мифологической иррациональности в рациональное содержание нормативных моделей правомерного поведения;
• — структурно-содержательные признаки мифологического и правового сознания, их сходство и различия;
• — современные формы идеологического и политического мифотворчества как средства воздействия на общественное и индивидуальное правосознание.

Проанализируйте, используя предложенные Бачининым направления, некоторые из правовых норм современного российскою общества.

Стыд — более сложное, чем страх, специфически культурное образование, гарантирующее соблюдение групповых норм и обязанностей по отношению к «своим». Его положительный коррелят — честь, слава, признание и одобрение со стороны «своих». Хотя чувство стыда по сравнению с чувством страха предполагает более высокий уровень осознанности, оно остается партикуляристским, действуя только внутри определенной человеческой группы: стыдиться можно только «своих». Стыд — механизм общинно-групповой: он предполагает постоянную оглядку на окружающих — что скажут или сказали бы они? В переживании стыда еще нет разграничения поступка и мотива: стыдиться можно даже случайных, не зависящих от человека обстоятельств, которые ставят его в невыгодное положение в глазах окружающих.

Более высокий уровень интериоризации социальных норм означает появление индивидуально-личностного контрольного механизма — совести. Негативный полюс ее — чувство и сознание вины. В отличие от стыда, побуждающего человека смотреть на себя глазами каких-то «значимых других», чувство вины является внутренним и субъективным, означая суд над самим собой. Это чувство распространяется не только на поступки, но и на тайные помыслы. Кроме того, оно более универсально, но содержанию, нежели чувство стыда: сфера моральной ответственности гораздо шире прямых обязанностей по отношению к членам своей общины, здесь больше индивидуальных различий и вариаций.

Положительный коррелят вины — чувство собственного достоинства — также отличается индивидуальностью и внутренним характером: если славу воздают и могут отнять у человека другие, то свое достоинство человек создает сам, не нуждаясь во внешнем подтверждении. Совесть как механизм контроля и регламентации деятельности набирает силу на достаточно поздних этапах развития культуры с укреплением влияния мировых религий. Вспомните, какие черты и характеристики используются при формулировке понятия «религия» .

Если в первобытных обществах право, миф и религия существовали как единое целое — все мысли, все поведение людей диктовались верой в сверхъестественное, а нарушение установленных предписаний также влекло наказание сверхъестественного порядка, то постепенно мир профанного отделился от мира духовного, в результате право приобрело свой современный характер, а вопросы совести перешли в сферу религии. Установилось разделение между этими сферами как в смысле действий, которые они регламентируют, так и в смысле применяемых санкций.

Часто сложнее бывает разграничить сферы права и морали, поскольку и в процессе становления, и в ходе реализации эти два механизма существуют в теснейшей связи друг с другом. Проведем разграничения в наших представлениях о каждой из упомянутых символических сфер.

Мораль это неформальная регуляция поведения индивидов со стороны общества или социальной группы, приводящая поведение людей в соответствие с нравственными нормами. В отличие от морали право представляет собой регуляцию поведения индивидов со стороны государства. В этом его принципиальное отличие от морали. Но эффективное функционирование права невозможно без соответствия правовых норм моральным. Этика также представляет собой регуляцию поведения людей, но несоблюдение этических норм, регулирующих взаимоотношения между представителями различных половозрастных и профессиональных групп, не влечет за собой применение столь жестких негативных санкций, как в случае нарушения моральных или правовых норм.

Характер отношений между правом и моралью, по мнению разных авторов, может иметь различные выражения. Согласно первой позиции (рис. 1) эти сферы частично пе.

Рис. 1. Характер отношений между правом и моралью (первая позиция): М — мораль, П — право.

ресекаются, в отношении же поведения людей может быть выделено три варианта:

— поведение, которое подлежит исключительно моральной оценке;

поведение, которое подлежит исключительно правовой опенке;

— поведение, которое подлежит правовой и моральной оценке одновременно.

Вторая позиция (рис. 2) связана с признанием более широкой сферы, покрываемой моральными оценками, где деяния, подпадающие под действие правовых санкций, составляют лишь один из фрагментов. В соответствии с этой схемой в общественном мнении существует сфера явлений, имеющих чисто моральный характер, а также сфера явлений, имеющих смешанный, морально-правовой характер, а явлений чисто правового характера не существует.

Рис. 2. Характер отношений между правом и моралью (вторая позиция).

Проанализируйте приведенные схемы, выберите ту, которая кажется вам более обоснованной, аргументируйте свой выбор, опираясь на исторические примеры.

Вернитесь к предложенному выше отрывку лекции С. А. Арутюнова, подумайте, какой из приведенных выше схем в большей степени соответствуют отношения между адатом и каноном.

Теснота связей между моралью и правом в ряде случаев становится причиной конфликтов. В самом общем виде выделяют два типа таких ситуаций:

• — та или иная правовая норма отвергается отдельными индивидами или меньшинствами из моральных побуждений;
• — та или иная правовая норма отвергается всеми членами сообщества, законодательная система в целом является нелегитимной, представляя результат узурпированной власти, навязанной силой и не признанной сообществом в целом.

Приведите примеры ситуаций того и другого типов и попытайтесь спрогнозировать их развитие.

Механизмы социального контроля не столько сменяют, сколько дополняют друг друга, причем сфера их действия может расширяться или суживаться. Запрещая дворянину испытывать страх, сословный кодекс чести загоняет его в подсознание. Напротив, как отмечает Ю. М. Лотман, в атмосфере массового террора гипертрофия страха вызывает атрофию чувства стыда, делая многих людей бесстыдными, способными писать доносы на ближайших родственников и друзей.

Как подчеркивает В. А. Бачинин, «…Пафос устрашения, который был ярко выражен в архаических мифах, полностью был унаследован и стал старательно воспроизводиться механизмами государственного принуждения. Лишь в небольшой степени присутствующий в религии и нравственности, он в максимально возможном объеме вошел в правосознание, породив образы государства как земного бога и неумолимого рока. Эти образы-мифологемы актуализируются, если стоящие над человеком силы не поддаются ни разумным воздействиям, ни рациональному осмыслению, если они несут угрозу его естественным правам, безопасности, жизни, порождают чувство физической беспомощности перед их мощью» .

Проанализируйте, какими механизмами (страх, стыл, вина) регулируется поведение главного героя романа К. Воннегута «Мать тьма» — Говарда У. Кемпбэлла-младшего (для этого желательно прочитать роман, но можно ограничиться и приведенным отрывком).

Роман построен «на основе* «признания» главного героя, поэтому К. Воннегут в предисловии «от редактора* приводит посвящение, якобы написанное самим Кемпбэллом .

Посвящение тоже принадлежит Кемпбэллу. Вот что написал Кемпбэлл о посвящении в главе, которую потом изъял:

" Прежде чем вырисовалась эта книга, я написал посвящение — «Мата Хари». Она проституировала в интересах шпионажа, тем же занимался и я.

Теперь, когда эта книга уже видна, я предпочел бы посвятить ее кому-нибудь не столь экзотическому, не столь фантастическому и более современному — не столь похожему на персонаж немого кино.

Я бы предпочел посвятить ее какому-нибудь знакомому лицу — мужчине или женщине, — широко известному тем, что творил зло, говоря при этом себе: «Хороший я, настоящий я, я, созданный на небесах, — спрятан глубоко внутри» .

Я вспоминаю много таких людей…

По нет более подходящего имени, которому я мог бы действительно посвятить эту книгу, чем мое собственное.

Поэтому позвольте мне оказать себе эту честь: эта книга перепосвящается Говарду У. Кемпбэллу-младшему, который служил злу слишком явно, а добру слишком тайно, — преступление его эпохи" .