Справедливость приговора. 
Уголовное судопроизводство

Справедливость приговора — базовая социальная ценность

Н. А. Колоколов

Права и свободы человека и гражданина могут быть ограничены федеральным законом только в той мере, в какой это необходимо в целях зашиты основ конституционного строя, нравственности, здоровья, прав и законных интересов других лиц, обеспечения обороны страны и безопасности государства (ч. 3 ст. 55 Конституции). Данному конституционному принципу соответствует уголовно-правовой принцип справедливости приговора, являющейся общепризнанной правовой ценностью'.

С сожалением приходится констатировать, что человечество за тысячелетия своего существования не разобралось в сущности такого явления, как преступление. Еще меньше общество продвинулось в исследовании проблем назначения наказания. Пока ясно одно, что наказание следует за преступлением, однако цели его назначения весьма расплывчаты. В противостоянии с преступностью следует возлагать надежды не на некое мифическое совершенство уголовного дела, оперативное следствие, скорый суд и эффективный пенитенциарный аппарат, а на реальные достижения в тех сферах управления, которые способствуют нравственному и экономическому развитию общества. Все это — общеизвестные истины, общество же по-прежнему ждет от суда справедливого приговора. В чем же суть этого трудноуловимого качества судебного решения?

Справедливость присуща многим сферам жизни. Воплощаясь в праве и правосудии, она становится жизненной правдой, без которой человек не может обрести почву для уверенного существования и социального творчества. Ученые давно сошлись во мнении, что справедливость — категория общая как для морали, так и права. Г. В. Мальцев отмечает, что нет и не может быть никакой отдельной юридической справедливости, политической или какой-либо иной справедливости, есть только нравственная ценность справедливости, воздействующая через нравственное сознание на различные сферы социальной регуляции, привносящая в них определенную тональность и элементы гармонии.

Уже в одном слове правда, — писал В. С. Соловьев (1853−1900), выражается единство юридического и нравственного начала: «Ибо что такое право, как не выражение правды. К правде или справедливости, т. е. к тому, что должно и правильно в смысле этическом, сводятся и все добродетели. Дело не в случайной одинаковости терминов, а в однородности и внутренней связи этих самих понятий» .

Мысль о том, что справедливость как нечто этически правильное пропускает через себя все моральные добродетели, отмечал еще Аристотель (384−322 до н.э.). По его мнению, справедливость — совершенная добродетель, которая сокращает до минимума дистанцию между моралью и правом. Ему вторит и нас современник Г. В. Мальцев, подчеркивая, что правовые нормы, признаваемые в качестве справедливых, не могут и не должны отрицать какие-либо нравственные ценности, становиться на пути осуществления моральных идеалов, противодействовать общественным силам, стремящимся к духовному совершенствованию.

Одновременно с этим Г. М. Мальцев отмечает, что уважение юристов ко всем нравственным ценностям общества не ведет к одинаковому отношению к ним со стороны права, некоторые нравственные ценности всегда оказываются ближе к праву, чем другие. Это зависит от условий правового регулирования, от практических задач правотворчества и реализации правовых норм в том или ином обществе.

Председателя Арбитражного суда Свердловской области И. В. Решетникову спросили: для Вас закон и справедливость — разные вещи? На что уважаемый председатель, доктор юридических наук, профессор. Заслуженный юрист РФ ответила: «Мое поколение юристов воспитывалось на тезисе: «Законно значит справедливо». Грань между законностью и справедливостью тонкая. Юридическое лицо, не заключив договор в письменной форме, выполнило свою часть обязательств.

Противоположная сторона отказывается производить оплату. Закон устанавливает недопустимость свидетельских показаний при нарушении формы договора. Следовательно, юридические упущения порождают проигрыш дела. Наверное, сторона полагает, что это несправедливо. Но с точки зрения закона — справедливо. Берясь за предпринимательскую деятельность, ты несешь риск, незнание закона может привести к проигрышу в суде. Поэтому у участников судебных тяжб понятия законности и справедливости могут расходиться. Страшно, когда из-за юридических ошибок страдают интересы ни в чем не повинных людей. В этих случаях жаль людей, но закон суров" .

Сказанное позволяет сделать вывод о том, что законное (соответствующее «писаной» норме) далеко не всегда в судебной практике тождественно норме нравственной. В чем же причина этого противоречия? Она кроется в природе справедливости.

Природа справедливости во всех случаях одна. Она, в первую очередь, психологическая, так как в ее основе находится деятельность центральной нервной системы человека. Во вторую очередь, она — социальная. В се основе — практическое сознание. Привычные, давно воспринимаемые человечеством, как данное свыше, повседневные действия. Осуществляя их, люди не задумываются о значимости содеянного, его алгоритме. Интуитивно проводя границу между справедливым и несправедливым, они действуют в таких случаях «механически», «автоматически». Иными словами, мы живем прошлым, априорным знанием, в том числе и накопленными обществом за тысячелетия его развития представлениями о справедливости.

В социальной природе справедливости обнаруживается и некая разумная составляющая, изначально свойственная социальным образованиям — дискурсивное сознание (поведенческая цепочка, в основе которой лежат рассуждения и умозаключения авторов), степень сложности которого и предопределяет уровень оценки «справедливо — несправедливо» .

Об объективном характере справедливости как особом коммуникативном средстве свидетельствует ее автономное появление у разных народов, в разные времена. Понятие «справедливость» существует на Земле во множестве языков и всегда имеет тождественное значение.

Совершенно очевидно, что справедливость — это объективно существующее явление, которое к каждому из нас дается в чувственном опыте уже с рождения. Очевидно и другое: доступный нашему чувственному восприятию образ справедливости не раскрывает в полной мере присущего ей содержания. Справедливость — это то, что в рамках текущего научного дискурса принято определять как феномен.

Из этого следует, что применительно к справедливости как к объекту исследования ее образ, если он основан исключительно на чувствах, в человеческом сознании всегда априори будет несовершенен, неполон, неглубок, точнее это будет даже не чувственный образ вообще, а некое субъективно-релятивное подобие образа. И в этом нет ничего удивительного, так как объекты исследования, являющиеся по набору свойственных им качеств феноменами, уже только в силу присущих им имманентных свойств в полном объеме раскрываются исключительно лишь в ходе некоторого особого познания.

Следовательно, справедливость в нашем сознании всегда будет не образом, полученным в результате простого чувственного восприятия действительности, а так называемым сугубо ментальным образом. То есть образом, не только и не столько полученным в ходе непосредственного восприятия чувственного объекта, а образом, в значительной степени «дорисованным», «доработанным» в ходе нашей следующей за чувственным восприятием мыслительной деятельности. Более того, посещающие наше сознание ментальные образы справедливости могут существенно отличаться друг от друга уже потому, что данное нам в ощущении ее чувственное восприятие в каждом конкретном случае будет «дорисовываться» в зависимости от текущей потребности.

Важен вопрос: насколько соответствует оригиналу ментальный образ справедливости? Ответ на него предельно прост: настолько, насколько были совершенны методы познания социально-правового явления, выработанные цивилизацией за годы ее развития. В своих рассуждениях о справедливости судьи обязаны опираться на самые передовые открытия в данной области человеческого познания.

Так познаваемо ли такое социально-правовое явление, как «справедливость»? Не так давно столь же сакраментально звучал вопрос: а познаваемо ли такое природное явление, как «свет»? В настоящее время на последний вопрос существует вполне точный ответ: да, данное явление — познаваемо, измеряемо и предсказуемо! С учетом того, что мир познаваем вообще, возможно, наступят и времена, когда субъективно-релятивные качества, присущие современному образу справедливости, постепенно пойдут на убыль. С учетом вышеприведенных рассуждений попробуем выработать определение понятию «справедливость» .

Исходной точкой рассуждений о сущности справедливости примем знания психологии, социологии, философии, политологии и права. В указанных науках существует, по крайней мере, два основных подхода к толкованию понятия «справедливость»: атрибутивно-субстанциональный и реляционный. В первом случае справедливость рассматривается как атрибут, субстанциональное свойство субъекта, а то и вообще самодостаточное явление. Во втором справедливость — социальное отношение, взаимодействие на элементарном и сложном коммуникативном уровнях.

В любом случае справедливость — историческая реальность, уникальные и, в то же время, вполне закономерные общественные отношения, социальная природа которых заключается в потенциальной способности человека разумного (homo sapiens) посредством только одному ему ведомых средств речи, знаков и символов мобилизовать свои ресурсы ради достижения целей, как предопределенных на уровне простейших инстинктов, так и поставленных людьми осознанно, разрешать проблемы и напряжение в сфере управления, равно как и наличие у общества права принимать решения и добиваться их обязательного исполнения.

Справедливость — это присущее социальной природе человека необходимое условие функционирования всякой социальной общности, равно как средство всеобщей связи (коммуникации) между людьми в их целедостижении, «символический посредник», обеспечивающий выполнение взаимных обязательств. Фактически позитивно определенная справедливость — институционализация ожидания того, что в известных пределах требованиям общества при распределении ценностей будет уделено серьезное внимание. Можно также утверждать, что справедливость — это признанная определенной общностью людей парадигма поведения в конкретном месте и в конкретный исторический момент.

В числе качеств справедливости неизменно присутствуют такие характеристики, как многоаспектность, сложность и системность. В науке справедливость — еще и проблема, а также характеристика социальной системы, которая в свою очередь задается базисными социальными сценариями. Сущностные качества справедливости характерны для любой местности, любой эпохи, любой человеческой общности.

Однако в общественных науках обоснованно считается, что этого явно недостаточно, поскольку общее определение справедливости в обязательном порядке должно включать следующее. Свидетельство об участии в оценке события не менее двух действующих лиц. В данном отношении могут быть задействованы: как отдельные лица, так и их группы, применительно к уголовному судопроизводству стороны и суд. Если речь идет о социальной справедливости, то в оценке справедливости участвуют многомиллионные общности. Ими генерируются стандарты справедливости, ими же они и исполняются.

Справедливость — сложное системное явление, она неизбежно обладает структурой, элементы аналитического каркаса которой кроются в нравственности и реальной ценности чьего-то поведения для общества в конкретном месте и в конкретный исторический период. Иными словами, если справедливость — это общественные отношения, то интенсивность их генерации и эволюции в обществе всегда далека от постоянства. Следует отметить, что существуют отношения справедливости, в которые вольно или невольно одновременно вступают практически все члены политического общества, проживающие на территории, ограниченной границей конкретного государства, например, отношение россиян к результатам сталинского террора.

В то же время существуют отношения справедливости, которые застрагивают всего лишь определенный круг лиц, а то и вовсе отдельных граждан. В данном случае речь идет о любом уголовном деле. В условиях глобализации со значительной долей определенности можно утверждать об общемировых стандартах справедливости. Чтобы убедится в этом, достаточно проанализировать итоги Нюрнбергского и Токийского судебных процессов, результаты работы Уголовного суда в Гааге.

Справедливость рассматривается как некое «обращающееся» средство, как ресурс, который необходим для осуществления уголовной юстиции. В этом случае справедливость в умах людей предстает как потенциальная мощь, сила, воля или как необъяснимый чудесный дар. Справедливость — устойчивые человеческие отношения, основанные на зависимости одних жизненных обстоятельств от других. Справедливостьне что иное, как функция, блокирующая процессы хаоса и энтропии.

Право на справедливое решение в качестве функции уже не может быть присвоено одним лицом. Функция человеческих отношений неизбежно возвышается над отдельными людьми, делает их заложниками сложных структурных отношений, традиций, навыков политического взаимодействия, социальных практик, а также норм права.

Отчужденная, неперсонифицированная (деперсонифицированная) справедливость мгновенно превращается в бездушную машину власти. Такая справедливость — это уже не обычные взаимоотношения между людьми, когда у участников остается надежда на сохранение у их партнеров хотя бы отдельных субъективных человеческих качеств, например, сострадания матери к заблудшему сыну, а взаимоотношения, обусловленные исключительно жесткой объективной реальностью и свойственной природе прагматизмом. «Битцевский маньяк» для матери — «крест», который предстоит нести всю оставшуюся жизнь, а для общества — смертельный враг.

Сравнение господствующих в обществе понятий о справедливости с машиной далеко не случайно. Во-первых, они, как и любая машина, весьма сложны. Во-вторых, отношения справедливости в обществе строго упорядочены, а то и регламентированы нормами права, что тоже характерно для любого механизма. В-третьих, большинство отношений справедливости устанавливается для достижения пусть частных, но в то же время конкретных целей, что опять-таки делает систему понятий о справедливости похожей на машину, каждый агрегат которой — часть целого и имеет строго определенное предназначение.

Толкования понятия «справедливость» как независимой от общества самостоятельной и сравнительно устойчиво работающей машины весьма распространены. В научном обороте широко используется термин «справедливость судебной машины». На подсознательном уровне суд в таких случаях воспринимается человеком как некий неподвластный ему Молох, требующий человеческих жертв.

Наконец, справедливость — форма творчества, поскольку позволяет обществу в критических ситуациях находить оригинальные конфигурации старых (новых) ресурсов и функций. Над ресурсами и над функциями надстраиваются содержательная и позитивная коммуникация, порождающая новый смысл, новую увязку целей и средств, а главное — выдвигающая новые критерии и основания справедливости, эффективность целедостижения.

Перечисленные трактовки феномена справедливости не являются взаимоисключающими — они фиксируют се различные реальные аспекты власти. В современной литературе выделяют, как правило, три таких измерения.

• 1. Директивный аспект. В соответствии с ним справедливость понимается как реальное качество в человеческих отношениях, что следует рассматривать как ее материальное составляющее.
• 2. Функциональный (технологический), процессуальный аспект справедливости, т. е. понимание ее как способности, умения, в первую очередь суда, практически реализовать свою потенцию в рамках функции общественного управления.
• 3. Коммуникативный аспект справедливости, ибо она — это еще и определенный язык, понятный всем субъектам уголовно-правовых и уголовно-процессуальных отношений. В любом случае анализу понятия «справедливость» предшествует исследование теории коммуникации. В ее основе лежат такие социально-коммуникативные ценности, как нравственность, мораль, право, правосознание, возможность восстановления справедливости посредством судебного разбирательства и принудительного исполнения судебного решения. При возникновении социально-правовой коммуникации проявляется не чье-то господство, выявляется возможность участникам правоотношения идентифицироваться и решится действовать совместно ради новоприобретенной цели.

Рассуждая о сущности наказания, его справедливом размере, наш соотечественник, социолог с мировым именем П. А. Сорокин еще в начале XX в. отметил такое весьма интересное обстоятельство. Карательные акты, будучи по своей природе изначально индивидуальными, обществом постепенно были превращены в шаблоны. В каждой постоянной социальной группе за определенное преступление установлено и вполне определенное наказание. Любой преступный акт, будь то повреждение носа, ушей, зубов, глаза, ноги, руки или пальца, имеет свою цену. Уголовные кодексы — нс что иное, как подробный «карательный прейскурант». В диспозиции статьи — описание преступного деяния, в санкции — «карательное вознаграждение» за него. Апофеоз такой шаблонизации — наличие в США специальных таблиц, на основе формальных расчетов предопределяющих размер наказания с точностью до месяца.

Шаблонизация кар, по мнению П. А. Сорокина, — не что иное, как частный случай давно изобретенного человечеством менового процесса. С течением времени устанавливается как вид наказания, так и его размер, поэтому можно говорить об определенном преступно-карательном курсе. Как известно, при определении курса обмена неизбежно возникает масса различных условностей, поскольку для человека символическое зачастую более значимо, чем рациональное.

Размер справедливого наказания зависит от текущего настроения нации или любой другой социальной группы, которое, в свою очередь, обусловлено наличием страха. Это сильнейшее чувство выступает особой интегрирующей силой, объединяющей значительную часть населения в деле борьбы с конкретными преступными поведениями.

Чтобы удостоверится в том, что это действительно так, достаточно вспомнить события начала лета 2008 г., когда в Москве вдруг начались массовые поджоги автомобилей. Опасаясь за свою собственность, автолюбители поспешили организовать патрулирование на улицах, приняли иные пассивные меры, направленные на предупреждение данного вида преступлений. Приведенный пример носит далеко не единичный характер, многие подобные случаи подробно описаны в юридической литературе. В этой связи американские криминологи наказание рассматривают как ответ социума преступникам, акцентируя свое внимание лишь на то: соответствует ли усилие общества проблеме.

В настоящее время жители США к наиболее тяжким преступлениям относят: терроризм, сексуальные преступления, сопряженные со смертью потерпевших, некоторые виды насильственных захватов чужой собственности. Анализ российского законодательства и судебной практики позволяет сделать вывод, что для определения степени опасности того или иного вида преступлений география существенного значения не имеет. Данное обстоятельство является очередным подтверждением единства международных стандартов в формировании уголовного права и его применении. Очевиден и вывод о том, что опыт одного государства в борьбе с преступностью вполне приемлем и для других государственных и социальных образований, ибо природа преступности едина.

В настоящее время в юридической науке господствует мнение, согласно которому преступность неискоренима. В этой связи тотальная борьба с преступностью постепенно сменилась попытками установить контроль если не над преступностью в целом, то хотя бы над некоторыми ее частными проявлениями. Очередной такой поворот Россия осуществила 8 декабря 2003 г., существенно смягчив наказания, которые могут быть назначены за наиболее распространенные преступления. Этот акт государственной воли позволил существенно снизить количество лиц, привлекаемых к уголовной ответственности, находящихся в местах лишения свободы. Благодаря принятым тогда мерам удалось отказаться от неизбежных для предыдущего этапа уголовной политики ежегодных массовых амнистий. Правильность избранного семь лет назад курса подтверждена относительной стабильностью числа тяжких преступлений.

Либеральное отношение к мелким преступникам имеет и отрицательный эффект, который проявляется в виде увеличения количества рецидивной преступности. Это неизбежно ведет к необходимости концентрации правоохранительных органов на одних и тех же лицах. Вопреки расхожему мнению, для общества более опасна не деятельность преступных сообществ, а громадная масса дезинтегрированных правонарушений, от которых страдает основная масса потерпевших, на защиту которых регулярно отвлекаются значительные кадровые и материальные ресурсы.

Аналогичные проблемы есть и в других странах. В этой связи в 1994 г. в США было принято законоположение, получившее название «третье преступление — последнее». В результате появились такие наказания, как: 25 лет тюремного заключения 27-летнему жителю Техаса за открытое похищение куска пиццы; 40 лет лишения свободы 42-летнему жителю Майами (Флорида) — за кражу 22 рулонов туалетной бумаги. Ведущим прецедентом по данному вопросу является решение Верховного Суда США по делу Р., вынесенное в 1980 г., которым был признан непротиворечащим Конституции США, т. е. справедливым приговор, вынесенный в штаге Техас: пожизненное лишение свободы за совершение трех имущественных фелоний на сумму около 230 долларов.

Заместитель Председателя Верховного Суда Китайской народной республики Хуан Сунъю в октябре 2008 г. снят с занимаемой должности за получение взятки в сумме 5 млн юаней (730 тыс. руб.), а 19 января 2010 г. осужден к пожизненному лишению свободы с лишением политических прав и конфискацией личного имущества.

Современному российскому уголовному правосудию подобные крайности пока не ведомы. Какие же требования предъявляют к приговорам в России?

Вне зависимости от суровости принято считать, что «лучший» — тот приговор, который не был обжалован. Например, несмотря на активную защиту в суде, правом принесения кассационных жалоб не воспользовались:

Р. наряду с убийством сожительницы, лишивший жизни и ее двоих детей двух лет и одного года, приговоренный Курским областным судом к пожизненному лишению свободы;

А. и Р., промышлявшие разбойными нападениями на таксистов, виновные также в покушении на убийство супругов Т., а первый и в убийстве несовершеннолетней К., приговоренные Курским областным судом к длительным срокам лишения свободы;

И. и Ш., совершившие изнасилование и убийство бабушки и малолетней сестры сожительницы первого, приговоренные Курским областным судом И. — к смертной казни, Ш. — к 25 годам лишения свободы.

Впрочем, права принесения жалоб их, скорее всего, «лишили» содержащиеся вместе с ними другие осужденные, ибо перечисленные лица совершили столь опасные по общечеловеческим стандартам деяния, что сразу же были отвергнуты даже убийцами, виновными в совершении «рядовых» преступлений в отношении взрослых лиц. Результат: эти «рядовые» убийцы не дали Р., И. и Ш. возможность реализовать свое право на обжалование судебных решений. Безусловно, приведенный масштаб измерения справедливости весьма условен, но, как показывает практика, абсолютно реален.

Отсутствие жалоб — прямое свидетельство, что судебное решение, хотя бы формально, удовлетворило всех участников процесса. Следовательно, про такой приговор можно утверждать: он — вероятно справедлив.

Судебная статистика свидетельствует, что назначение реального наказания, как правило, влечет цепочку перепроверок приговора в вышестоящих инстанциях. В 2007 г. только Верховным Судом РФ в кассационном порядке рассмотрено 4551 уголовных дел в отношении 7868 лиц, а количество надзорных жалоб достигло 112 773. Судебными решениями в целом недовольна 1/3 осужденных к реальному лишению свободы.

Лица, обжалующие судебные решения, в основном ставят под сомнение доказанность их вины, правильность квалификации. Число жалоб, указывающих непосредственно на несправедливость приговора гораздо меньше. Тем не менее статистика свидетельствует, что значительное количество судебных решений изменяется исключительно в силу их явной несправедливости.

Так, в 2007 г. в рамках кассационного производства Судебной коллегией по уголовным делам Верховного Суда РФ без изменения квалификации содеянного снижена мера наказания в отношении 451 осужденного — 5,7%. Этой же коллегией в порядке надзора приговоры изменены в отношении 720 осужденных, при этом в отношении 610 человек из них наказание снижено без изменения квалификации — 84,7%. Военная коллегия Верховного Суда РФ снизила размер наказания без изменения квалификации в отношении трех человек, а Президиум Верховного Суда РФ. рассмотрев всего 338 дел общей подсудности, не меняя квалификации содеянного, снизил наказание 178 осужденным — 52,7%. Таким образом. Верховный Суд РФ, рассмотрев уголовные дела в отношении 9704 осужденных, в отношении 1242 (12,8%) приговоры расценил как чрезвычайно суровые, т. е. несправедливые. В отношении 21 лица приговоры были отменены В виду их чрезвычайной мягкости — 0,2%.

Приведенное соотношение чрезвычайно суровых и чрезвычайно мягких судебных решений характерно для всей современной России, а это означает, что суды в своей повседневной практике наказание скорее завышают, чем занижают, что, в свою очередь, является прямым свидетельством жесткой судебной политики.

Впрочем, в стране достаточно структур, считающих ее чрезмерно мягкой, следовательно, малоэффективной. Мягкость карательной политики они ставят в вину судьям, многие видят в этом еще и их коррупционное разложение. В 2002 г. суды по делам об убийстве вынесли около 300 приговоров, исполнение которых сочли возможным осуществить с применением ст. 73 УК, т. е. назначили условно. Данное обстоятельство прозвучало как упрек в адрес судей. Отвечая на него. Председатель Верховного Суда РФ В. М. Лебедев обратил внимание на то, что никто не лишал прокурора права на принесение надзорного представления на чрезмерную мягкость приговора.

Согласно вышеприведенной статистике число таких представлений стремится к нулю. В практике автора таковых было всего два, и оба они были отклонены вышестоящей инстанцией ввиду их надуманности.

Кроме того, В. М. Лебедев подчеркнул, что, назначая справедливое наказание, суд должен учитывать и конкретные обстоятельства каждого дела, в первую очередь, виктимное поведение потерпевшего. Особое значение имеет степень общественной опасности содеянного виновным.

Пример I. Ш. в течение длительного периода времени жил за счет дочери, злоупотреблял спиртными напитками, заставлял ее убирать за ним «следы своих чрезмерных возлияний». Дочь этого не выдержала и задушила отца. По приговору Коминтерновского районного г. Воронежа от 12.04.2004 ее осудили по ч. 1 ст. 105 УК с применением ст. 64 УК к четырем годам лишения свободы, по правилам ст. 73 УК условно, с испытательным сроком два года.

Участники процесса оснований для обжалования приговора не нашли.

Если бы уголовное дело в отношении Ш. рассматривал суд с участием присяжных заседателей, то не исключено, что они вообще признали бы Ш. невиновной в виду виктимного поведения потерпевшего. Аналогичные примеры истории широко известны. Например, оправдательные приговоры в отношении В. Засулич, Э. А. Ульмана, а также известной только узкому кругу специалистов Т., освобожденной из-под стражи в зале Ивановского областного суда.

Следует отметить, что помимо официальной судебной оценки содеянного виновными существует и иная куда более значимая оценка — общественная. На чрезвычайно суровые приговоры народ отвечает массовыми манифестациями. На чрезмерно мягкие — самосудом. Например, массовое недовольство в среде автомобилистов вызвало осуждение водителя, маневр которого повлек смерть Алтайского губернатора М. С. Евдокимова. Факты самосуда, как правило, направлены в отношении лиц, совершивших преступления сексуального характера в отношении малолетних. Число таких публичных проявлений незначительно, что является признаком одобрения карательной политики, осуществляемой правоохранительными органами. Основа данной политики — законодательная база.

Многие ученые-юристы считают, что справедливость далеко не всегда поддается формализации. Не случайно до недавнего времени термин «справедливость» в законах вообще отсутствовал. Современный российский законодатель счел необходимым ее официально канонизировать. В соответствии п. 4 ч. 2 ст. 379 УПК приговор подлежит отмене или изменению в силу его несправедливости.

Раскрывая понятие «справедливость», законодатель применил оригинальный прием, в ст. 383 УПК он дал определение ее антиподу — «несправедливости». Согласно этой специальной норме несправедливым является приговор, по которому было назначено наказание, несоответствующее, во-первых, тяжести преступления, во-вторых, личности осужденного. В-третьих, несправедливы наказания, которые хотя и не выходят за пределы, очерченные санкциями соответствующих норм Особенной части УК, но по своему виду и размеру чрезвычайно суровы или мягки.

Наряду с этим, характеризуя преступление, законодатель на первое место ставит не столько его тяжесть, сколько степень общественной опасности (ч. I ст. 14 УК): Ш. (по приведенному выше делу Коминтерновского районного г. Воронежа) совершила тяжкое преступление — убийство, но опасно ли ее деяние для общества — вопрос спорный. Очевидно одно: посторонние люди жертвами ее преступного посягательства не станут. Следовательно, им не следует бояться Ш.

В ст. 60 УК (Общие начала назначения наказания) помимо информации, приведенной в ст. 383 УПК, содержится еще и указание на то, что при назначении наказания следует руководствоваться нормами не только Особенной части, но еще и положениями Общей части УК. Сказанное однозначно свидетельствует, что анализируемая выше норма УПК является бланкетной, а ст. 60 УК отсылочной. Таким образом, уголовное и уголовно-процессуальное законодательство, вроде бы подробно регламентируя механизм назначения наказания, о сущности справедливости содержит весьма скупые сведения.

Неполнота закона, его противоречивость и непостоянство обусловили необходимость организации мониторинга за справедливостью принимаемых судебных решений, как следствие этого, появление соответствующих разъяснений Пленума Верховного Суда РФ.

В постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 29.04.1996 № 1 «О судебном приговоре» рекомендовано при назначении наказания учитывать, во-первых, «характер», во-вторых, «степень» общественной опасности совершенного преступления, в-третьих, личность виновного, в-четвертых, обстоятельства, смягчающее и отягчающее наказание, в-пятых, влияние наказания на исправление осужденного, в-шестых, его же влияние и на условия жизни его семьи (п. 12). Такие же рассуждения о характере и степени общественной опасности можно прочитать и в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 11.01.2007 № 2 «О практике назначения судами Российской Федерации наказания» (абз. 2 п. 2).

Сказанное означает, что для суда, рассматривающего уголовное дело, первостепенное значение имеет, конечно же, тяжесть содеянного (в любой стране отношение к убийству одинаково). На втором месте — социальные последствия такого деяния. Показательным в данном случае является весьма характерное для практики последних лет постановление Президиума Верховного Суда РФ.

Пример 2. По приговору Санкт-Петербургского городского суда от 08.07.2005 Д. осужден ч. 3 ст. 33, п. «е», «ж», «з» ч. 2 ст. 105 УК с применением ст. 64 УК к семи годам лишения свободы, по ч. 2 ст. 222 УК к трем годам лишения свободы. На основании ч. 3 ст. 69 УК по совокупности преступлений к восьми годам лишения свободы. В силу ст. 73 УК наказание принято считать условным с испытательным сроком четыре года.

Согласно приговору Д., вооружив братьев Б. и С. автоматическим оружием, организовал покушение на убийство М. Особо следует отменит", что организатора преступления не беспокоило, что нападение на М. будет совершено на улицах города, рядом с ним могут находиться его дети. Тот факт, что жертвами стрельбы могут оказаться телохранители М., случайные прохожие, Д. не учитывался.

Братья Б. и С, реализуя преступный замысел Д., обстреляли М., однако по причинам, от них независящим, вреда потерпевшему, находившимся рядом с ним охранникам не причинили. Тем не менее, в отличие от организатора преступления, они осуждены к длительным срокам наказания. Несмотря на признание вины всеми осужденными, положения ст. 64 и 73 УК к братьям Б. и С. не принимались.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ усомнилась в справедливости такого приговора, фактически освободившего Д. от наказания, кассационным определением от 28.11.2005 его отменила, дело направила на новое судебное разбирательство. При новом рассмотрении дела суду предлагалось обратить внимание на то, что стрельба по потерпевшим исполнителями по указанию организатора велась из автоматического оружия, с близкого расстояния, на поражение. Это подтверждало выводы органов предварительного расследования о том, что умысел виновных, по крайней мере, был направлен па убийство не только М., но и лиц, находившихся с ним в непосредственной близости.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ обратила внимание и на явную несоразмерность назначенных осужденным наказаний: условно — организатору, сделавшему вес, чтобы довести преступный умысел до конца, реально — лицам, преступный замысел не осуществившим.

На данное судебное решение заместитель Генерального прокурора РФ вынес надзорное представление, в котором поставил вопрос о его отмене, мотивируя тем, что Д. своими действиями пресек деятельность преступной группы, возглавляемой М.

Автор представления утверждал, что данные обстоятельства суд первой инстанции обоснованно учел, а суд второй инстанции несправедливо их проигнорировал.

В обоснование свой правовой позиции заместитель Генерального прокурора РФ привел следующие рассуждения.

В ст. 61 УК содержится перечень смягчающих наказание обстоятельств, к которым относится активное способствование раскрытию преступления и изобличение других соучастников преступления. В данной норме не содержится каких-либо указаний относительно того, способствует ли виновный раскрытию преступления, совершенного им лично, либо иного общественно опасного деяния, к которому он непосредственного отношения нс имеет.

Кроме того, при назначении наказания могут учитываться в качестве смягчающих и обстоятельства, прямо не предусмотренные ст. 61 УК.

По смыслу ст. 64 УК исключительные обстоятельства, существенно уменьшающие степень общественной опасности преступления, связаны нс только с ролью виновного, но также с целями и мотивами преступления, поведением виновного после его совершения. При этом исключительными могут быть признаны как отдельные смягчающие наказание обстоятельства, так и их совокупность. Д. — в прошлом член преступного формирования, организованного М., не желая и далее участвовать в преступной деятельности последнего, а также решив воспрепятствовать совершению новых преступлений, организовал убийство М.

Помимо оказания активного содействия в раскрытии и пресечении многочисленных преступлений, Д. в отличие от других осужденных по месту жительства и работы характеризуется положительно. Он женат, на момент постановления приговора его сыну было не более пяти месяцев. В этой связи следует принять во внимание, что ч. 3 ст. 60 УК обязывает суд учитывать влияние назначенного наказания на уровень жизни семьи осужденного. Этого кассационной инстанцией, признавшей несправедливо мягким назначенное Д. наказание, сделано не было.

Что касается условного осуждения, то по смыслу ст. 73 УК право суда назначить условное наказание связано только с одним, но обязательным условием — наличием вывода о возможности исправления осужденного без реального отбывания наказания. Закон не содержит каких-либо ограничений в применении условного осуждения, связанных с общественной опасностью содеянного, видом и размером избранного наказания.

Д. заявил о своем нежелании продолжать противоправную деятельность, находясь на свободе, он ни разу не нарушил установленных в отношении него ограничений, оказывал действенную помощь следствию в раскрытии ряда преступлений.

Безоснователен и вывод суда кассационной инстанции об отсутствии в приговоре надлежащего обоснования наличия у виновных умысла на убийство лишь одного М., поскольку рядом с ним находились охранники. Исключив из обвинения всех осужденных признак покушения на убийство двух и более лиц, суд правильно указал в приговоре, что доказательств, свидетельствующих о наличии у осужденных умысла на убийство рядом находившихся охранников, не было.

Президиум Верховного Суда РФ с доводами, содержащимися в кассационном преставлении, согласился. Отменяя кассационное определение от 28.11.2005, надзорная инстанция не обнаружила угрозы для жизни находившихся рядом с М. в момент их обстрела из автоматического оружия охранников и, признав доводы суда второй инстанции неубедительными, указала следующее.

Суд первой инстанции учел характер и степень общественной опасности преступления, личность виновного. Обстоятельств, отягчающих наказание Д., нет. Что касается несоразмерности наказаний организатору и исполнителям, то она предусмотренным в законе основанием к отмене приговора не предусмотрена. По мнению Президиума Верховного Суда РФ, закон не возлагает на суд обязанность мотивировать соразмерность наказания участникам группового преступления.

Более того, рассуждения об этом Высший судебный орган расценил в качестве предрешения вопроса о наказании. В качестве такой же ошибки воспринято Президиумом Верховного Суда РФ и предложение суда второй инстанции дать оценку таких отягчающим наказание обстоятельствам, как особо активная роль в совершении преступления с применением огнестрельного оружия.

Общеизвестно, что борьба с правонарушениями заранее обречена на неудачу, если правоохранительным органам не удастся привлечь на свою сторону отдельных представителей преступного мира. Какими методами «покупается» лояльность таких людей, нетрудно сделать вывод, проанализировав вышеприведенный пример. Как видим, Президиум Верховного Суда РФ считает, что фактическое освобождение от наказания лиц, подобных Д., справедливо.

Кассационным определением Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ от 03.07.2006 № 78−006−41 приговор в отношении Д. был оставлен без изменения.

В то же время судебная система по традиции жестоко наказывает бывших сотрудников правоохранительных органов даже за малозначительные деяния.

Пример 3. О. привлекли к уголовной ответственности за совершение преступления, предусмотренного п. «б», «г» ч. 2 ст. 159 УК (мошенничество).

Дело в отношении него подлежало прекращению по правилам ст. 25 УПК за примирением сторон. Чтобы было вынесено такое решение, О. следовало возместить ущерб, причиненный потерпевшей стороне. Тем не менее О. и его дядя В. не стали этого делать. Для решения вопроса о прекращении уголовного дела В. обратился к знакомому работнику милиции. Последний, несмотря на то что прекращение уголовного дела в его компетенцию не входило, обещал во всем разобраться и попросил 300 долл. США (9450 руб.). 28.03.2003 В. передал милиционеру требуемую им сумму денег. Работник милиции взял деньги, но ничего для разрешения вопроса о прекращении уголовного дела не предпринял, поскольку оно было вне его юрисдикции.

Уголовное дело в отношении О. поступило в суд и поскольку подсудимый, ожидая разрешения его вопроса милиционером за 300 долл. США, стал скрываться, его заключили под стражу.

Данное обстоятельство у В. не вызвало подозрений, и в апреле.

2003 г. он по просьбе работника милиции дополнительно передал ему еще 50 тыс. руб. Последний опять ничего не сделал для О., поскольку доступа к уголовному делу не имел.

Уголовное дело в отношении него было прекращено в сентябре.

2004 г. по основаниям, предусмотренным ст. 25 УПК сразу после возмещения ущерба потерпевшей стороне.

Ленинским районным судом г. Курска содеянное работником милиции было расценено как мошенничество. 26.08.2005 по п. «в», «г» ч. 2 ст. 159 УК он осужден к двум годам лишения свободы.

Отказывая в применении к подсудимому — тяжело больному пенсионеру — ст. 64 и 73 УК, суд сослался на повышенную степень общественной опасности им когда-то содеянного и на невозможность исправления без изоляции от общества. При этом оснований, по которым уволенный со службы работник милиции признан не только неисправимым, но все еще для кого-то опасным, суд в приговоре пояснять не стал.

К моменту вынесения приговора осужденный пробыл в следственном изоляторе свыше девяти месяцев, был этапирован в другой регион и скончался от известных суду болезней, не дождавшись освобождения.

К сожалению, правоохранительная система России выглядит совершенно беспомощной, когда перед ней предстает, действительно, опасный человек.

Пример 4. М., 1925 года рождения, в 1955 г. за убийство Курским областным судом был осужден к высшей мере наказания. Верховный Суд РСФСР заменил М. данное наказание на 10 лет лишения свободы — существовавший в тс годы максимум в соответствии сост. 136УКСР, предусматривающей за неквалифицированное убийство наказание до восьми лет лишения свободы.

Через три месяца после освобождения из мест лишения свободы в 1965 г. М. вновь совершил аналогичное преступлении, за что Свердловским областным судом во второй раз был приговорен к смертной казни. Последний пик применения данного вида наказания в СССР пришелся на 1962 г., а в 1965 г. начался очередной период «гуманизации» уголовной юстиции. В этой связи Верховный Суд РСФСР вторично заменил М. смертную казнь на существовавший в те годы по ст. 102 УК РСФСР 1960 г. максимум — 15 лет лишения свободы.

Отбыв за оба тяжких преступления 25 лет в местах лишения свободы, М., согласно характеристики с места жительства, беспричинно бросался на людей с кулаками, а то и с топором. Летом 1996 г. особо опасный рецидивист М. в третий раз совершил преступление: пять раз ударил топором по голове товарища. За совершение данных действий по ч. 2 ст. 108 УК РСФСР Промышленным районным судом г. Курска он был осужден к восьми годам лишения свободы. Опять к максимуму, который позволял вводимый в действие с I января 1997 г. УК.

Очевидно, что жертв по второму и третьему эпизоду удалось бы избежать, если бы М. изначально назначили справедливое наказание, однако такой возможности суды были лишены. С одной стороны, их возможности были ограничены чрезмерно мягким законом, с другой — наличием у общества иллюзий о возможности исправления таких людей, как М.

Пример 5. По приговору военного трибунала Ленинградского военного округа от 19.01.1991 К., 1960 года рождения, осужден по п. «г», «с», «з» ч. 2 ст. 102, ст. 15, п. «е», «з» ч. 2 ст. 102, ч. 4 ст. 117 УК РСФСР к смертной казни. Указом Президента РФ от 10.01.1999 К. помилован, смертная казнь ему заменена 25 годами лишения свободы, местом отбытия наказания определена исправительная колония особого режима.

В соответствии с УК К. формально приобрел право как на перевод в исправительную колонию строго режима, так и на условно-досрочное освобождение.

Постановлением Ивдельского городского суда Свердловской области от 18.06.1997 ему отказано в условно-досрочном освобождения, а постановлением этого же суда от 10.01.2008 и в переводе в колонию строгого режима.

Отказывая в удовлетворении ходатайств осужденного, суды исходили из справедливости первоначального судебного решения, поскольку даже из контекста поданных К. в суды документов видно, что на путь исправления он так и не стал, оказавшись на свободе, он обязательно совершит новое преступление. Однако формализовать свои выводы они не смогли. Существенную помощь в выборе соответствующих формулировок суду смог бы оказать психолог, наблюдающий за осужденным. К сожалению, участие такого специалиста в процессе на этапе исполнения приговора — большая редкость. В некоторых государствах давно пришли к выводу о том, что участие психолога в процессе исправления осужденного просто необходимо, поскольку он, используя специальную лексику, может доступно для окружающих раскрыть то, о чем неспециалисты только догадываются.

Преступность — это не что иное, как «массовое решение людьми своих проблем с нарушением уголовного запрета». В истории известны времена, когда преступным промыслом занималось подавляющее большинство населения, проживающее на определенной территории. В 1996 г. российские правоприменители получили самый суровый за всю новейшую историю страны УК. Первые годы его действия показали, что в места лишения свободы направляется людей гораздо больше, чем они в состоянии «переварить». Криминализация деяний середины 1990;х, острие которой, как показала практика, было направлено в основном против «мелких воришек», обернулась регулярными массовыми амнистиями.

Корреляция наказания от размера ущерба — особое искусство.

Пример 6. 18 июня 2005 г. М. увел с собой пасущуюся корову стоимостью 10 тыс. руб., совершив тем самым тайное хищение чужого имущества. Потерпевший, обнаружив пропажу коровы, поехал по ее следам на автомобиле. Спустя некоторое время он задержал М. отобрал у него корову. В разговоре с потерпевшим М. поведал об обстоятельствах совершения преступления, назвал себя, рассказал, где живет. Потерпевший — пенсионер заявил, что размер похищенного для него является значительным.

Анализ содеянного позволял квалифицировать действия М. по п. «в» ч. 2 ст. 158 УК — тайное хищение чужого имущества с причинением значительного ущерба потерпевшему. О наличии в его действиях оконченного состава преступления свидетельствовал тот факт, что задержан виновный был совершенно случайно и довольно далеко от места хищения, следовательно, имел реальную возможность распорядиться похищенным.

Те факты, что корова в сельской местности сама по себе — ценность, ее владелец — пенсионер, размер похищенного в четыре раза превысил сумму, указанную в п. 2 примечания к ст. 158 УПК, указывают на то, что М. хищением, бесспорно, причинил значительный ущерб потерпевшему. Несмотря на это, органы предварительного расследования квалифицировали содеянное М. по ч. 3 ст. 30, п. «в» ч. 2 ст. 158 УК.

Суд, ограниченный пределами обвинения, признал данную квалификацию правильной и назначил осужденному за данное преступление наказание в виде двух лет шести месяцев лишения свободы.

Поскольку М. ранее судим к трем годам лишения свободы с применением ст. 73 УК, то условное осуждение ему было отменено, и по совокупности приговоров по правилам ст. 70 УК назначено наказание — три года лишения свободы.

Назначив М. указанное наказание, суд в качестве смягчающих его обстоятельств признал: 1) полное признание вины; 2) отсутствие материального ущерба.

В кассационной жалобе М. поставил вопрос о смягчении наказания, мотивируя это тем. что суд первой инстанции незаконно отказал в признании явку с повинной и других смягчающие наказание обстоятельства.

Государственный обвинитель просил суд второй инстанции приговор в отношении М. отменить в виду его чрезмерной мягкости, поскольку осужденный ранее дважды судим.

Суд кассационной инстанции переквалифицировал содеянное М. на ч. 3 ст. 30, ч. 1 ст. 158 УК, по которой назначил наказание один год пять месяцев лишения свободы, а по правилам ст. 70 УК — три года один месяц лишения свободы.

Свое решения судебная коллегия по уголовным делам Калининградского областного суда обосновала тем, что суд первой инстанции не учел, что:

квалифицирующий признак кражи, предусмотренный п. «в» ч. 2 ст. 158 УК, может быть инкриминирован виновному лишь в случае, когда в результате совершенного преступления потерпевшему был реально причинен значительный для него материальный ущерб;

явку с повинной М. дал в Черняховском РОВД 12 апреля 2006 г., задержан согласно протоколу лишь 19 апреля 2006 г., в милицию явился сам, так как органам предварительного расследования о его месте нахождения с момента задержания потерпевшим ничего не было известно;

подробно рассказав о содеянном, М. активно содействовал раскрытию преступления.

Суждение о том, что содеянное может быть квалифицировано по п. «в» ч. 2 ст. 158 УПК лишь в случае причинения реального вреда, далеко не бесспорно. С одной стороны, оно формально соответствует п. 24 постановления Пленума Верховного Суда РФ от 27.12.2002 № 29.

С другой — оно нс приемлемо, поскольку исключает саму возможность квалификации содеянного по ч. 3 ст. 30, п. «в» ч. 2 ст. 158 УПК, так как пресечение преступления на стадии покушения уже только по этому основанию исключает возникновение реального ущерба. Понятно, что такой цели Пленум Верховного Суда не преследовал. Очевидно и то, что покушение на кражу коровы более опасно, чем покушение на кражу курицы. Изменив квалификацию содеянного М." судебная коллегия нивелировала его действия до деяния, граничащего с мелкой кражей, что с учетом направленности его умысла на хищение имущества в значительном размере — не допустимо.

Следует учесть и то, что активная помощь следствию в качестве обстоятельства, влияющего па смягчение наказания, судом первой инстанции была уже признана.

Осужденный М. оспорил и выводы кассационной инстанции, поскольку данный судебный орган, в отличие от суда первой инстанции, применяя правила ст. 70 УК к наказанию, назначенному ему за хищение коровы, вместо одного года прибавил один год и семь месяцев.

Заместитель Председателя Верховного суда РФ. признав данные доводы осужденного заслуживающими внимания, 18 июля 2007 г. возбудил по жалобе М. надзорное производство, однако президиум Калининградского областного суда посчитал его позицию не соответствующей закону и в удовлетворении надзорной жалобы отказал.

Все последующие инстанции в удовлетворении надзорной жалобы М. также отказали, мотивируя это тем, что в силу ч. 4 ст. 70 УК окончательное наказание по совокупности приговоров должно быть больше как наказания, назначенного за вновь совершенное преступление, так и неотбытой части наказания по предыдущему приговору.

На первый взгляд, тезис совершенно бесспорный, поскольку сумма всегда больше слагаемых. Однако в данном случае речь идет о применении нормы судом первой инстанции, поскольку исключительно она наделена правом в порядке ст. 74 УК не только отменить условное наказание, но и сделать вывод о том, в какой части оно должно быть присоединено к последнему наказанию. Отступление от этого правила наделяет суды кассационной и надзорной инстанций несвойственной им функцией — увеличением присоединяемой части наказания, что само по себе недопустимо, поскольку это не что иное, как поворот к худшему.

Анализ уголовного дела в отношении М. свидетельствует о том, что лицо, ранее неоднократно судимое за совершение преступлений средней тяжести, вновь совершило оконченное преступление средней тяжести, в данном случае по закону по совокупности приговоров ему могло быть назначено наказание до восьми лет лишения свободы. С учетом данных об осужденном, который упорно не желал стать на путь исправления, по месту жительства характеризовался отрицательно, данная мера наказания могла быть и справедливой.

Однако ничего опасного в деяниях М. в суде Калининградской области не увидели, и надлежащего внимания М. с самого начала уделено не было. Так как отсутствовал реальный ущерб, на строгом наказании не настаивал потерпевший, узнав о преступлении, не спешили с задержанием виновного органы внутренних дел. Они сначала отложили расследование на восемь с лишним месяцев, после явки М. с повинной в РОВД не спешили с его заключением под стражу. Судебная коллегия по уголовным делам Калининградского областного суда вообще расценила содеянное М. как преступление небольшой тяжести. Данная инстанция, а также президиум Калининградского областного суда не нашли оснований для снижения наказания ниже трех лет и одного месяца лишения свободы, сочли за благо М. из исправительной колонии не выпускать. Решение, безусловно, правильное в силу его справедливости, однако насколько оно законно и обосновано — судить читателю.

Избранный обвиняемым способ защиты от предъявленного обвинения не может быть учтен при назначении наказания.

Пример 7. По приговору суда Т. осужден по ч. 3 ст. 30 и п. «а», «е», «ж», «з» ч. 2 ст. 105 УК к восьми годам лишения свободы в исправительной колонии строгого режима.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации изменила приговор, мотивируя свое решение следующим.

Согласно ч. 2 ст. 45 Конституции и ч. 2 ст. 16 УПК каждый вправе защищать свои права и свободы всеми способами, не запрещенными законом.

Статья 51 Конституции предоставляет гражданину право не свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников.

На основе конституционно-правовых положений уголовно-процессуальный закон (п. 3 ч. 4 ст. 47 УПК) предоставляет обвиняемому (подсудимому) право возражать против обвинения, давать показания по предъявленному ему обвинению либо отказаться от дачи показаний. Обвиняемый не несет ответственность за дачу ложных показаний.

Однако в нарушение требований вышеназванных норм закона наказание Т. было назначено, как об этом указано в приговоре, «с учетом того, что Т. как в ходе предварительного следствия, так и в ходе судебного разбирательства, скрывая не только действительные факты и обстоятельства совершенного совместно с другими участниками организованной группы преступления, но и собственное участие в его совершении, вводил органы следствия и суд в заблуждение, препятствуя тем самым установлению истины по делу» .

Таким образом, избранный осужденным Т. способ защиты от предъявленного ему обвинения суд учел в качестве обстоятельства, отягчающего его наказание.

Поскольку вышеприведенное указание суда в приговоре противоречит закону, оно подлежит исключению.

Судебная коллегия изменила приговор суда в отношении Т., исключила из описательно-мотивировочной части приговора указание на то, что «наказание Т. назначено с учетом того, что Т. как в ходе предварительного следствия, так и в ходе судебного разбирательства, скрывая не только действительные факты и обстоятельства совершенного совместно с другими участниками организованной группы преступления, но и собственное участие в его совершении, вводил органы следствия и суд в заблуждение, препятствуя тем самым установлению истины по делу» (определение № 4-О09−43сп).

Рассрочка штрафа — форма либерализации уголовного наказания.

Пример 8. В соответствии с ч. 2 ст. 398 УПК уплата штрафа может быть отсрочена или рассрочена на срок до трех лет, если немедленная уплата его является для осужденного невозможной.

По приговору суда Г. осужден по ч. 3 ст. 30 и ч. 3 ст. 159 УК и в качестве основного наказания ему назначен штраф в размере 400 тыс. руб.

Постановлением судьи представление судебного пристава-исполнителя о замене осужденному Г. штрафа на иной вид наказания оставлено без удовлетворения, а заявленное в ходе судебного разбирательства встречное ходатайство осужденного Г. о рассрочке уплаты штрафа удовлетворено.

Установлена рассрочка уплаты штрафа на период 36 месяцев из расчета: первые 12 месяцев — не менее 5 тыс. руб. в месяц, с 13 по 24 месяц — не менее 9 тыс. руб. в месяц, с 25 по 30 месяц — не менее 12 тыс. руб. в месяц и с 31 по 36 месяц — не менее 26 666 руб. в месяц.

В кассационной жалобе осужденный Г. просил отменить постановление судьи в части размера установленных сумм ежемесячных выплат при предоставлении ему рассрочки уплаты штрафа.

Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда Российской Федерации оставила постановление судьи в отношении осужденного Г. без изменения, а его кассационную жалобу — без удовлетворения.

В соответствии с ч. 2 ст. 398 УПК уплата штрафа может быть отсрочена или рассрочена на срок до трех лет, если немедленная уплата его является осужденного невозможной.

Постановление судьи в этой части мотивировано и принято с учетом размера назначенного осужденному Г. штрафа и установленного законом срока, на который может быть предоставлена рассрочка его уплаты, а также материального положения и состояния здоровья осужденного. При этом суд правильно указал в постановлении, что имеющиеся у осужденного Г. заболевания и инвалидность нс препятствуют его трудоустройству и с учетом установленной судом рассрочки не исключают возможность реальной уплаты штрафа (определение № 87−009−10).

Назначение подсудимому максимального срока наказания при наличии данных, положительно характеризующих его личность, и отсутствии отягчающих обстоятельств признано необоснованным.

Пример 9. По приговору окружного военного суда рядовой Б. был осужден по ч. 1 ст. 111 УК к лишению свободы сроком на восемь лет в исправительной колонии общего режима.

23 февраля 2008 г. в процессе совместного распития спиртных напитков Б. предъявил С. надуманные претензии в связи с тем, что она ранее якобы выселила из квартиры его земляка с семьей.

В ходе возникшей ссоры и взаимных оскорблений подсудимый из личных неприязненных отношений умышленно нанес С. множество ударов кулаками и ногами по различным частям тела и голове. В результате потерпевшей причинены телесные повреждения, опасные для жизни в момент их причинения и выразившиеся в неизгладимом обезображивании лица, повлекшие тяжкий вред здоровью.

Военная коллегия смягчила Б. наказание по следующим основаниям.

При определении Б. наказания суд хотя и сослался в приговоре на данные, положительно характеризующие его личность, и на то, что ранее он нс судим и впервые привлекается к уголовной ответственности, а также на то, что он рос и воспитывался в многодетной семье, однако не учел эти обстоятельства и при отсутствии обстоятельств, отягчающих ответственность, назначил Б. максимальное наказание, предусмотренное санкцией ч. I ст. 111 УК.

Кроме того, суд не учел влияние назначенного наказания на условия жизни семьи Б. в связи с тем, что он имеет малолетнего ребенка, престарелую мать и сестру-инвалида (определение по делу № 4−28/09).

Следователи, прокуроры, да и судьи не смогли сразу уяснить своей истинной роли. Показательно дело, когда в камеру был заключен подросток, похитивший пятерых хомячков. Данный пример следовало бы рассматривать нс более чем курьез, если бы он не был растиражирован в сотнях тысяч экземпляров… Арест, осуждение и затем амнистирование — не что иное, как брак в работе правоохранительной системы, ибо в результате подобной ее деятельности рвутся социальные связи, на восстановление которых уходят многие годы.

Выходя к «барьеру», государственный обвинитель обязан каждый раз подумать, как его слова оценят потомки, спустя период времени, равный, как минимум, сроку наказания, о назначении которого он только что попросил суд.

Безусловно, права потерпевших святы. Однако напомним, охрана прав человека, гражданина, личности на жизнь, здоровье, честь, достоинство, деловую репутацию и собственность в уголовном процессе не начинается, а завершается, ибо, образно говоря, какой смысл «махать после драки кулаками», да и возможности государственной, в том числе и судебной, власти на данной стадии разрешения конфликта более чем скудны. Проанализируем полномочия государства в посткриминальной ситуации, когда преступление совершено, т. е. — права потерпевших уже попраны. На данном этапе государство может виновного: «уничтожить» — казнить, «пленить» — лишить на время, пусть даже пожизненно, свободы, «наказать рублем» — приговорить к штрафу в пользу казны.

Возникает вопрос: «Неужели этим жалким набором уголовных репрессий исчерпываются охранные возможности государства?» Безусловно, нет! Эффективно работает не тот государственный аппарат, который изобличил да «пленил» максимальное число преступников, определив их тем самым себе на долгие годы «бесплатного постоя», а тот, который организовал производительный труд своих граждан и сделал основную массу преступлений экономически невыгодной.