Экзистенциализм о страхе

Экзистенциальная трактовка страха представлена С. Кьеркегором, М. Хайдеггером, А. Камю, Ж.-П. Сартром. Кьеркегор различал два вида страха: безотчетный страх — тоску, ужас, жуть (дат. Angst) и страх — боязнь (дат. Furcht), который вызывается конкретным предметом. Человек конечен и знает об этом, поэтому в отличие от животного испытывает страх перед Ничто. Страх порождает этическое и сопровождает этическое состояние. Выводя состояние страха из невинности, Кьеркегор тем самым устраняет чувство вины из переживания страха. В крайней степени — отчаянии — происходит преодоление этического религиозным.

Впервые страх открылся великому датскому мыслителю Кьеркегору в 1844 г. О своем прозрении он написал небольшую книжку, которую так и назвал «О понятии страха». Автор писал о том, что именно свобода выбора, а отнюдь не покоящийся на атеизме мир вызывает страх и тревогу. «Когда я вижу свои возможности, — писал Кьеркегор, — я испытываю тот страх, который есть головокружение от свободы. И свой выбор я делаю, будучи охвачен страхом и трепетом». Больше выбора — большее осознание выбора — больше тревоги. Особенно большую тревогу испытывают творческие натуры — это происходит оттого, что акт творчества предполагает необычайные возможности для выбора. Рядовые же индивиды пытаются его избежать. Попав в трудную ситуацию, они говорят: «Это невозможно. Ничего нельзя сделать. Они пытаются раствориться в развлечениях, спорте, сексе, пьянстве, в чем угодно, лишь бы избежать осознания свободы. Не случайно С. Кьеркегор говорил о XIX в. как об эпохе трусливых, в которую «каждый делает все возможное, чтобы путем различных увеселений и янычарской музыки, всякого рода шумных предприятий удерживать в стороне ненужные мысли, подобно тому, как в лесах Америки они не подпускают к себе диких зверей при помощи факелов, пронзительных воплей и звуков цимбал…» .

Однако все попытки избежать тревоги обречены на неудачу. Совершая это, писал Кьеркегор, человек тем самым теряет прекрасную возможность для формирования собственной личности, для становления ее. Если бы человек был зверем или ангелом, то состояние тревоги было бы ему незнакомо. Но поскольку он и то и другое, то, стало быть, подобное состояние ему известно, и чем более тревога, тем значительнее человек. Кьеркегор считал тревогу школой, которая приучает людей встречать смерть лицом к лицу и искренне воспринимать положение, в котором человек оказался.

Когда кто-либо, пройдя школу возможностей, знает, и притом более основательно, нежели ребенок знает алфавит, что не может потребовать от жизни абсолютно ничего и что террор, уничтожение и гибель служат для каждого весьма серьезным препятствием, и когда он извлекает полезный урок по поводу того, что каждая тревога может в любой последующий момент перерасти в реальность, то он превозносит реальность…

Проблема страха нашла отражение также и в философии М. Хайдеггера. Согласно этому философу, страх порождается бытием-присутствием (Dasein) и в отличие от боязни указывает на него и открывается ему. Как таковой страх также отличается от ужаса, понимаемого Хайдеггером как одно из фундаментальных философских настроений. Посредством страха раскрывается последняя возможность экзистенции — смерть.

Бывает ли в нашем бытии такая настроенность, спрашивает Хайдеггер, которая способна приблизить его к самому Ничто?1 Философ отвечает: «Это может происходить и действительно происходит — хотя достаточно редко, только на мгновения, — в фундаментальном настроении ужаса». Под «ужасом» Хайдеггер понимает не ту слишком частую способность ужасаться, которая по сути дела сродни избытку боязливости. Ужас в корне отличен от боязни. Мы боимся всегда того или другого конкретного сущего, которое нам в том или определенном отношении угрожает. Страх перед чем-то касается всегда каких-то определенных вещей. Поэтому боязни и страху присуща эта очерченность причины и предмета, боязливый и робкий прочно связаны вещами, среди которых находятся. В стремлении спастись от чего-то — от этого вот — они теряются и в отношении остального, т. е. в целом «теряют голову» .

При ужасе для такой сумятицы, подчеркивает Хайдеггер, уже нет места. Чаще всего, как раз наоборот, ужасу присущ какой-то оцепенелый покой. Хоть ужас это ужас всегда перед чем-то, но не перед этой вот конкретной вещью. Ужас перед чем-то есть всегда ужас от чего-то, но не от этой вот определенной угрозы. И неопределенность того, перед чем и от чего берет нас ужас, есть, по Хайдегтеру, не просто недостаток определенности, а принципиальная невозможность что бы то ни было определить. Она дает о себе знать в нижеследующей общеизвестной формуле.

В ужасе, говорим мы, человеку делается жутко. Что «делает себя» жутким и какому человеку? Мы не можем сказать, перед чем человеку жутко. Вообще делается жутко. Все вещи и мы сами тонем в каком-то безразличии. Тонем, однако, не в смысле простого исчезания, а вещи поворачиваются к нам этим своим оседанием как таковым. «Проседание сущего в целом наседает на нас при ужасе, подавляет нас. Не остается ничего для опоры. Остается и захлестывает нас — среди ускользания сущего — только это «ничего» «.

Ужасом приоткрывается Ничто. В ужасе «земля уходит из-под ног» Точнее: ужас уводит у нас землю из-под ног, потому что заставляет ускользать сущее в целом. Отсюда и мы сами с общим провалом сущего тоже ускользаем сами от себя. Жутко делается поэтому в принципе не «тебе» и «мне», а «человеку». Только наше чистое присутствие в потрясении этого провала, когда ему уже не на что опереться, все еще тут.

Ужас, считает Хайдеггер, перебивает в нас способность речи. Поскольку сущее в целом ускользает и надвигается прямое Ничто, перед его лицом умолкает всякое говорение с его «есть». То, что, охваченные жутью, мы часто силимся нарушить пустую тишину ужаса именно все равно какими словами, только подчеркивает подступание Ничто. Что ужасом приоткрывается Ничто, человек сам подтверждает сразу же, как только ужас отступит. С ясностью понимания, держащейся на свежести воспоминания, мы вынуждены признать: там, перед чем и по поводу чего нас охватил ужас, не было, «собственно» ничего. Так оно и есть: само Ничто — как таковое — явилось нам.

Хайдеггер показывает, что Ничто о себе дает знать в настроении ужаса — но не как сущее. Равным образом оно не выступает и как предмет анализа. При ужасе сущее в целом становится шатким. В ужасе происходит отшатывание от чего-то, но это отшатывание — не бегство, а оцепенелый покой. Отшатывание происходит от Ничто. Ничто не затягивает в себя, а сообразно своему существу отсылает от себя.

Сартр дифференцирует два вида страха: страх экзистенциальный и страх перед самим собой. Последний преодолевается принятием отчаяния в форме ответственности за все, что происходит с человеком в жизни. Страх перед самим собой обусловлен страхом выбора. Для Сартра и его последователей жизнь не имеет ни смысла, ни цели, но вместе с тем индивиды могут «внушить» смысл своему существованию, прибегая к выбору, который утвердит их как личности. Первый и наиболее опасный вариант выбора состоит в следующем: а не совершить ли самоубийство. Поскольку последнее отвергается, то жизнь превращается в последовательную цепочку выборов… И это выбор между добром и злом. Положение человечества, как это виделось Сартру, абсурдно и гротескно, но люди все-таки в силах достигнуть чистоты, величия и доблести. Согласно А. Камю, страх преодолевается осознанием абсурда жизни, проявляющегося в форме метафизического бунта.